Нехороший человек
11 мая 2024 г. в 17:30
— Глянь, кто там, — змей бросает короткий приказ ближайшему к нему волколаку, вновь обращаясь вниманием к строптиво не желающим сдаваться волхвам.
И тот двигаясь на запах, приближается к Кощею, скрывающемся за деревом. Еще чуть-чуть — и увидит, набросится и перегрызет горло. Отступая назад, юноша падает, неудачно задевает корягу и создавая еще больше шума. Подниматься на ноги, бежать, оказываясь спиной к зверю — верная смерть.
Он, мертвой хваткой вцепляясь в траву, начинает шептать слова, прикладывая все усилия, чтобы не разрывать контакт глаза в глаза. Волколак подходит ближе, скалится, но не нападает.
«Долго у меня не получится его контролировать!», — набрав в грудь воздуха, Кощей отрывает от земли ладонь, резко отводя ее в сторону. Так же двигается и голова волка, с хрустом ломаясь в позвонках шеи. Тело сразу пронзает слабость — за отобранную жизнь всегда приходит плата, но бурлящее в крови волнение едва позволяет это заметить.
«Со страху и не такое можно сделать», — мелькает в его голове, и, глотнув в пересохшем горле, Кощей отползает, поднимаясь на ноги за ближайшим деревом. За толпой копошащихся нелюдей он даже не сразу разглядел волхвов, что силились оттеснить непрошеных гостей от границы капища.
«Им нужна помощь?», — вопрос, в общем и целом, смысла имеет мало, — «Так вот почему так тревожно было, на капище напали!» В итоге он, поколебавшись смутные мгновения, движется к столпотворению, попутно оглядываясь в поисках Плаши и стремясь обогнуть нечисть, приблизившиись к людям.
— Ты как здесь оказался?! — кричит один из заприметивших его бывших сотоварищей.
— Почувствовал неладное, — торопливо отвечает Кощей, ощущая, как от волнения холодеют руки, — А где остальные старшие?
Ответить ему не успевают — в воздухе клацают клыки, желающие вцепиться если не в горло, то в руку, жадно высасывая кровь.
И отчего-то в первую очередь Кощей вспоминает не прилежно вкладываемые волхвами защитные слова, а темные ведьмовские нашептывания, помогающие если не остановить движущихся к ним упырей, то хотя бы замедлить. И от предводителя навьего войска это не ускользает.
— Ты, — яростно шипит змей, приближаясь к ним сквозь беснующуюся толпу, — Мальчиш-ш-ш-ш-ка, как смеешь ты обращать против нас силу нави? Откуда з-з-з-знаешь?!
Кощей инстинктивно отталкивает стоящего рядом волхва, но времени бежать самому не остается. Поймав взгляд красных глаз, он понимает, что сил подавить волю змея не хватит.
«Он меня сожрет», — обреченно думает Кощей, всеми силами пытаясь отбиться от сильного и гибкого хвоста, но это почти бесполезно — змеиные кольца смыкаются на теле, сжимая руки и ноги, перекрывая дыхание и обездвиживая.
— Кто это тут у нас-с-с-с — наклонившись к его лицу, Змей нехорошо сощуривается, — Маленький наглец, не с-с-с-с-с-с-можешь уйти, — насмешливо шипит он, на короткое мгновение разжимая хватку на юношеском теле, но лишь только для того, чтобы схватив за лодыжку, поднять над землей.
Кощей, что никогда не отличался особой физической силой и сноровкой, действительно едва может вырваться. Однако жрать его не собираются — слишком много чести, особенно когда битва в разгаре. Поэтому, разведя узкие уста в короткой усмешке, Змей кусает его за ногу, после без всякой жалости швыряя на землю.
Обычно от яда Огненного Змея погибают сразу, без исключений. Это и сослужит ему дурную службу — разомкнув пасть, он сразу же отворачивается от того, кого считает уже трупом, но в чьих волосах слабым светом пульсирует Игла.
Битва продолжается, в ней нет времени собирать тела павших — нежить, окружив, давит количеством, стремясь прорваться за границу капища. Все усугубляется тем, что силы волхвов разобщены — значительная часть их сейчас оказалось зажата в той деревне, что привиделась Кощею во сне. Предусмотрительный, хорошо продуманный удар в два разных места, один ожидаемый, а другой нет — Огненный Змей рассчитывал вернуться в свой замок с победой, поправ силы света, что так долго зажимали нелюдей на унизительных окраинах.
Однако нанести решающий удар, преломляющий ход сражения не так просто — в руках волхва, стоящего напротив него копье, способное поразить одним ударом, и не только его, но благословившего, напитавшего силой Темного Бога, потому Змей осторожен.
Но в конце концов, не без давящей массы упырей, ему удается повалить соперника наземь, и занесенное в воздух оружие отбрасывается в сторону. Древко копья переламывается, а наконечник отлетает к телу полубессознательного Кощея, царапая острием щеку, заставляя прийти в себя. Сдавленно застонав, он раскрывает глаза, с трудом фокусируя взгляд на металле, лежащим у его лица.
Змей же, распахнув свою узкую пасть, способную значительно расширяться в размере, с хрустом отрывает прижатому к земле волхву голову, отказывая себе в удовольствии словесного злорадства — времени мало, его войско устало.
Седовласая голова катится по земле, тело мертвого терзают цепкие лапы, и поле боя осеняется криком, что звучит в голове Кощея приводящим в чувство набатом.
Поморщившись, он тянет руку к осколку копья, крепко сжимая меж пальцев. Где-то за спиной слышно шуршание тяжелого хвоста по траве, и Кощей замирает, не дыша — Змей ищет оружие, способное его убить, если избавиться от него, капищу не выстоять. Ведьмы убили почти всех членов совета, ушло приглашенных в ловушку, и дело уже решено.
Даже этот, последний из них не справился — не смог пронзить его священным копьем. Его осколок где-то здесь, затерялся меж людскими трупами. Хвост деловито переворачивает тела, узкие ноздри с шумом вдыхают запах крови, нагибаясь ниже в поисках блестящего лезвия. Змей осознает ошибку за секунду до — мальчишка, лежащий под ним не мертв, из его носа выходит слабое, едва теплящееся дыхание. У Огненных Змеев мало уязвимых мест — хвост почти не пробить, на торсе самые уязвимыми места закрывает чешуя, сейчас еще и прикрытая кольчугой, поэтому удар в сердце, особенно ослабшими руками, был бы почти бесполезен.
Кощей этого не знает, действует инстинктивно, его руку словно ведет нечто, что больше его самого — собравшись с силами, он резко оборачивается, втыкая осколок копья под горло. Взревев от нечеловеческой боли, Змей отпрыгивает от молодого волхва, но поздно — от раны расходятся пульсирующее молнии, он в бессилии хватается за горло, пытаясь вытащить осколок, но лишь обжигает руки. Змей, распугивая свое же войско, извивается всей протяжённостью вытянутого тела долгие минуты, пока наконец его глаза не вспыхивают желтым светом, а из распахнутой пасти не выползают черные клубы.
Беснующийся в предсмертной агонии хвост задевает и Кощея, ударяя по голове и окончательно отправляя в милосердное пространство временного забвения. Вместе с этим ударом из и так растрепанных волос наземь падает Игла.
Темный сгусток стелется по траве темным, не оформляющимся во что-то сообразное плоти, дымом, пока не находит затерявшуюся в пыли сражения Иглу. Тьма сгущается вокруг нее, уплотняясь, обволакивая со всех сторон в плотный кокон, словно желая проникнуть в сам металл.
А навья орда наконец полностью осознает потерю предводителя, и это вносит сумятицу в стан нежити, а оставшимся из волхвов дает силы потеснить врага от границы. Примерно в это же время, один из тех, кто должен был стоять в первых рядах, но предпочитал осторожно, если не сказать трусливо ошиваться подальше, на краю, приближается к трупу Огненного Змея. Услышав полный агонии крик, он, изумрудной чешуей, мельче и плоше своего сородича, дождался, пока стало окончательно ясно, что выбранный Чернобогом провластвовал недолго. Змей бросает на труп брата беглый, почти пренебрежительный взгляд, сразу переключая свое внимание на пульсирующее мраком нечто неподалеку. Это похоже на черное яйцо, от которого веет силой, которую хочется присвоить, сберечь, скрыть от всех глаз. Облизнувшись, змей с зеленой чешуей наклоняется, подхватывая темную субстанцию в руки. Почти истлевшая шкура почившего змея его мало интересует — узкие желтые глаза завороженно смотрят на поблескивающие черные всполохи.
«Брат мертв, значит, не так уж благоволил ему Чернобог», — думает Змей, осторожно подхватывая яйцо в руки, — «Может, глуп был, что пошел на капище? Черт с ними, с этими идолами…».
Длинные, увенчанные когтями и покрытые чешуей ладони приятно покалывает, и он не сдерживает удовлетворенного шипения, ощущая прилив сил и не пойми откуда взявшейся уверенности, что всякое сказанное им слово теперь будет иметь куда больший вес.
Кончик хвоста деловито сдергивает с погибшего кольчугу, которую Змей ушло натягивает на себя.
— От-с-с-с-тупаем, — спрятав яйцо за пазуху и выпрямившись на хвосте, он оборачивается на сгущающуюся вокруг нечисть, — В капище один молодняк, сосредоточимся на с-с-старших волхвах, если от них еще что-то о-с-с-с-талось.
— Но разве… — однако робкие возражения тут же пресекаются яростным шипением.
— Разве вы не хотите полакомиться людс-с-с-ской плотью, что точно осталась почти без з-з-з-защиты в окрестных деревеньках?
Это вполне весомый аргумент, и нелюди отступают, следуя за своим новым предводителем. Тот видит мало смысла в том, чтобы разрушать капище, особенно учитывая, что ведьмы точно уже должны были уничтожить старших волхвов. Куда более важным Змею кажется сберечь украденную находку, а то мало ли, эти светлые Боги приберегли нечто, чем капище еще не воспользовалось, и было бы весьма обидно отправиться за Калинов мост вслед за братом, так и не успев вкусить сладости власти.
Расшатанная, почти рухнувшая граница капища выстаивает, сберегая деревянных идолов и самых юных их служителей.
… Тьма отступает медленно, неохотно выпуская его из своего плена — сначала он слышит чьи-то голоса, совсем не различая слов, а после постепенно начинает ощущать свое тело, с тихим стоном переворачиваясь на спину.
— Кощей? Очнулся? — откуда-то сверху раздается знакомый голос.
— А? Кажется… Что случилось? — поморщившись, он садится на лавке, все еще ощущая головокружение и едва фокусируя взгляд на стоящим над ним Ярослав.
«Он поседел?..», — отстранённо осознает Кощей, замечая сквозь слипшееся ресницы осеребрившиеся от пережитого ужаса пряди.
— Все мертвы, — вторит Ярослав бесцветным, сухим тоном, в котором боль вытеснила все возможные чувства и даже саму себя, оставив только пустоту.
«Все мертвы», — вторит Кощей мысленно, едва осознавая смысл произнесенных слов.
— Все? — растерянно переспрашивает он.
— Все старшие, — глухо произносит Ярослав, — весь совет. И Тихомир, и Божен, и Ратибор, и верховный. Мы остались почти…
«Одни», — мысленно заканчивает Кощей, и это знакомое ему чувство, он встречает его в своем сердце с привычной тяжестью под сердцем. Юноша поднимается с лежанки и нетвердой поступью выходит из лекарской избы на улицу — центральный круг идолов цел, но часть изб сгорела, подожжённая Змеем сверху. Вокруг неприятная, пускающая мурашки по телу, пустота.
И тишина — немногие волхвы переговаривались почти шепотом.
Рвано выдохнув, Кощей оседает на крыльце, ощущая вместе с душевным оцепенением отчетливую боль в ноге, в том самом месте, на котором сомкнулись ядовитые клыки. «Зарастет», — думает он, едва касаясь еще не до конца затянувшейся раны кончиками пальцев, — «Просто еще один шрам…»
— Кощей! — тишину прерывает неуместно громкий голос Плаши, что, завидев его, подбегает с другого конца капища.
Девушка выглядит целой и невредимой, но осунувшейся фигурой. Лицо утратило привычную, налитую румяность, а глаза выдают долгие, но уже иссякшие слезы.
— Ты живой! — она торопливо оглядывает его с ног до головы, — Тебя же Огненный Змей укусил! Я так боялась, что ты не придешь в себя!
— Да куда мне деваться, — слабо улыбается юноша, — я же живучая тварь.
— Ты ведь не уйдешь сейчас? — едва слышно произносит Плаша после того, как окончательно убеждается, что сам Кощей в порядке. Этот вопрос звучит неловко, почти не впопад, но, потерявшая близких друзей, дорогих сердцу старших наставников, она больше всего боялась, что Кощей, тоже исчезнет — уйдет и где-то за границей сгинет, — Они напали одновременно и на несколько деревень, как раз те, что тебе снились, и на капище, и столько людей… — ее голос постепенно затихает, договаривать ведунье больно на самом физическом уровне.
— Помогу, — коротко кивает Кощей, интерпретируя ее просьбу по-своему и не заставляя девушку объяснять очевидное — сон все же был вещий, да не углядел он главного.
И только спустя пару часов, когда чувство ноющей боли от шрама в икре притупляется, Кощей осознает, что что-то не так, чего-то не хватает. «Игла… Игла!», — рука привычным жестом взлетает к волосам, но находит там лишь спутанные пряди.
Он пытается восстановить в своей голове череду событий — вот кольца змеиного тела хватают его, сжимая, вот в груди заканчивается воздух, вот парализующая боль от укуса, вот он, болтающийся на границе забытья находит силы вогнать осколок в горло врага. Дальше лишь сгустившийся сумрак, лишивший присутствия духа. В лекарской избе, где Кощей очнулся. Иглы тоже не находится, как, в прочем, и во всех других уголках капища, и в ближайших окрестностях. «Неужели ее забрал кто-то со стороны нави?! Не могла же она просто провалиться сквозь землю, раствориться в небытии? Если бы она сломалась, я бы уже умер, разве нет?», — судорожно размышляет он, проползая на коленках каждую пядь земли у капища в поисках утраченного.
— Ты чего мечешься из стороны в сторону? — бесцветным голосом спрашивает Ярослав, замечая, как Кощей буквальным образом не находит себе места.
— Ничего, — коротко бросает тот, прикусывая губу — интуиция подсказывает ему, что его маленькая проблема на фоне всеобщих потерь едва ли заслужит сочувствия.
Он ищет подсказки в межмирье, пытается прислушаться к внутренней интуиции, зовет некогда говоривший с ним голос Иглы, но в ответ лишь молчание.
«А с другой стороны, много ли моя жизнь стоит, даже сейчас?» — размышляет Кощей, не смыкая ночь от ночи глаз от волнения, что истощает, в конце концов подводя его к защищающему дух безразличию, — «То, что Игла попала мне в руки это случайность…заслужил ли я ее силы? А может, я уже и не бессмертный?».
Все, на что едва хватает его внимания помимо этих тревог — сбор нужных трав и мазей, которыми он как может, залечивает раны тех, кто пережил нападение нечисти. Поэтому, когда Плаша говорит, что вечером они должны провести обряд выбора нового верховного, это почти проходит мимо его ушей. Юноша не идет в круг, потому что не считает себя волхвом, полагая, что вообще не имеет право входить в обережье чудом уцелевших идолов. В мыслях он прикидывает, сколько еще недель нужно будет провести здесь, прежде чем он сможет вернуться в свое тихое и спокойное жилище.
— Кощей, — но спустя некоторое время от начала обряда к нему, болтающемуся на краю капища, подходит Плаша, — пойдем со мной.
— Зачем? — он приподнимает бровь, — Кого выбрали?
— Надо, — так же тихо произносит девушка, — пока никого.
Нахмурившись, он, поколебавшись, следует за ведуньей — не похоже, что та позвала его из праздного каприза.
— Нужно взяться за руки. Всем волхвам, — завидев их, поясняет Святозар.
Удержав в себе возражения, которые лишь вызовут всеобщее раздражение, юноша со вздохом входит в круг, подхватывая за одну ладонь Плашу, а за другую стоящего по другое плечо от него волхва. Все опускают головы, и юноша следует их примеру, хотя и не знает слов, что начинают нашептывать каждые уста в круге.
«Да не слышат они нас даже», — внутренне хмыкает Кощей, благо, длинные волосы и наклон головы скрывает от других его явно скептическое выражение лица, — «Нужно, наверное просто выбрать самим, нас-то осталось по пальцам пересчитать, наверное, логичнее Лада, он самый старший…». В этих размышлениях он не сразу замечает, как шепот затихает, а по его телу начинает расходиться мягкое тепло. Плаша дергает его за ладонь, и, сбросив оцепенение, он невольно поднимает голову.
Стоп света, достаточно плотный, чтобы пробиваться через затянутое тучами небо, отчетливо указывает на его фигуру, выделяя ее из всех прочих. Оберег, что некогда носил их верховный, уже не лежит в центре на земле, а поднявшись над ней на сажень, парит в воздухе.
— Иди, — глухо произносит Лад, прерывая всеобщее молчание, — Иди же!
Требуется еще несколько мгновений, прежде чем Кощей отмирает, завороженно делая нерешительный шаг к центру капища. Ладони размыкаются, а круг смыкается, заточая его внутри. Он, подняв глаза к небу, не видит ничего и никого, но столп света продолжает отчетливо окутывать, разливаясь от волос до самых пят. По телу бежит легкая дрожь, не похожая на волнение или страх — новый, доселе неизвестный оттенок трепета проходит сквозь все его существо. Еще один короткий шаг и Кощеевы пальцы осторожно касаются парящего в воздухе оберега. Свечение мягко и плавно угасает, и нетленный огнем оберег ложится в его руки, согревая ровным теплом.
Новый верховный волхв выбран.
Кощей растерянно, заторможено оглядывается, еще не до конца понимая, что именно сейчас произошло. Выражения лиц у всех разные, кто-то удивлен, а кто-то понял все еще на том моменте, когда обрядовое заклинание не сработало без Кощея в круге.
Единственная ведунья разводит губы в робкой улыбке, а лицо Ярослава искажается в сложном выражении, где гнев смешан с растерянностью, болью и разочарованием. Кажется, даже если бы Боги выбрали Плашу, возмущения было бы меньше. Порывистым движением Ярослав отнимает свои ладони от других, разрывая круг, и развернувшись, с вытянутой в тугую струну спиной быстрыми шагами уходит прочь. Кощей провожает его взглядом, почти физически ощущая, как от юноши яркими, но не видными обычному глазу волнами, расходятся тяжелые, темные эмоции.
Поколебавшись, он, во многом, чтобы не оставаться в общем круге, идет за Ярославом вслед, пока тот не доходит до дуба на окраине капища, и только почти уткнувшись в дерево лбом, резко оборачивается, ошпаривая тяжелым, влажным взглядом.
Он знал, что ему не стать верховным, и уже не надеялся на это, как в былые дни, когда еще лелеял эту затаенную мечту в сердце.
Что-то сломалось в нем, надломившись сперва когда он переступил порог родной деревни, в которой стояла звенящая тишина и отчётливый запах крови. Треснуло дальше и глубже, когда укутывал в похоронные саваны мать, отца, братьев и сестер, а после наблюдал тление пожара над рекой, уничтожающее остатки их иссушенных, лишенных крови тел.
А потом — когда был вынужден наблюдать за всем со стороны, не решившись нарушить запрета вступать напрямую в битву не принявшим служение, все что мог — удерживать с остальными младшими незримую защиту. Быть может струсил, был малодушен, может, если бы они все вышли плечом к плечу, все сложилось бы иначе?
Быть может, тогда бы, выйдя на выжженное смертью поле, не увидел голову Божена, отделенную от оскверненного тела, что обглодали напоследок?
Стоили ли их жизни гибели остальных?
Надломилось, упрочилось, укоренилось чувством бессилия, неспособности защитить ценное и любимое, а вина проросла в самую глубину души ядовитыми, травящими каждый миг, шипами.
У него не хватило бы ни сил, ни веры в себя, а быть может, и способностей, горькая, но правда — он не смог защитить почти никого и ничего, и быть может, предпочел бы погибнуть сам, чтобы не ощущать каждый день этой сосущий бездны пустоты в груди. Но и это было бы выносимо, если бы рядом с этой горькой правдой не стоял не менее горький и неоспоримый факт — верховным будет Кощей. Тот самый Кощей, что пренебрег ими дважды, что совсем не ценил своего таланта и дарованной силы, баловень судьбы, которому все шло в руки само, которому не нужно было ничье одобрение и похвала.
— Ты! Почему ты?! — и Ярослав срывается, голос звучит хрипло, слова выбираются из горла обоюдоострыми шипами, — Тебя приняли, взяли под крыло, когда ты не знал куда себя деть, а стоило чуть набраться силы — ушел, и даже не поблагодарив! Ты бросил нас, ушел, тебя вообще не волновало ни служение, ни мы, ни помощь людям! Весь из себя горделивый, важная птица, мол, сам справишься!!! — он запинается, делая глубокий вдох, — Явился в последний момент, герой! Якобы спас всех! Змееборец! Быть может, если бы ты не сказал им про свой сон, если бы все остались в капище… Ты только ввел всех в заблуждение! И все равно тебя, как всегда, простили!!! И то, что ты убийца, и то, что с ведьмами якшался! Почему…почему тебе можно все?!
Юноше нечего возразить — яростно выплевывающий правду Ярослав озвучивает все то, что замерло в мыслях если не каждого из оставшихся в круге волхвов, то в голове самого Кощея точно.
— Я этого не выбирал, — только и может произнести он, ощущая какую-то особенную, неведомую доселе злость — особенно бессильную и стекающую меж пальцев неотвратимостью.
Разве? — но в мыслях тихим колокольчиком раздается вопрос. Он переводит взгляд в оберег в своей руке, к которому, растерянный и завороженный одновременно, сам протянул ладонь.
«Я этого не хотел», — вторит Кощей, но озвучить эту крамолу не успевает, как и осознать, что Ярослав, похожее, обвиняет в случившейся трагедии именно его.
— О, ты этого не выбирал! — с множащейся яростью в голосе шипит юноша, — Какой бедняжка, посмотрите на него! Они все умерли, а ты ведь этого мог не бояться! Как удачно, не правда ли? — голос Ярослава откровенно передразнивает, а лицо искажается в болезненной гримасе, и, в один шаг оказавшись рядом, он подхватывает собеседника за грудки: «Он этого не заслужил, это несправедливо!», — Кощей, если ты не понял, хочешь ты или нет, тебя благословил Белобог! В твои руки перешло капище, защищая которое умер и Божен, и Ратибор, и Тихомир, и почти все старшие! У тебя сегодня праздник, — наконец, рвано выдохнув, Ярослав разжимает руки, порывисто отстраняясь от Кощея, — Так что наслаждайся!
Прикусив дрожащую губу, он торопливо, почти спотыкаясь, уходит прочь от нового верховного волхва, не в силах, как должно, склонить перед ним головы. Быть может, не потеряй он сначала всех членов родной семьи, а потом почти всех приобретенной, воспринял бы это легче, но сейчас Ярослав чувствовал землю окончательно ушедшей из-под ног — как прежде не будет больше никогда, а впереди — лишь туманная, холодная неизвестность, что едва ли пророчила им хорошее.
И кто поведет их сквозь эту пелену? Как можно ему доверять?
Кощей провожает Ярослава взглядом, в котором куда больше растерянности, чем злости. Все кажется сном, причем скорее дурным, из тех, что снятся во время болезни и остаются на коже по утру липкой испариной.
Но нет, это не сон — к нему подходят оставшиеся волхвы, произнося ритуальные фразы, смысл которых едва пробивается сквозь пелену:
В другой ситуации он счел бы это издевательством, но все предельно серьезны:
Пусть свет, данный тебе, множится сотнями солнц
Пусть Боги не оставят тебя в твоем служении
Пусть руки твои не оскудеют силой, питающей алчущих
Это сложно назвать праздником — он бы едва мог им стать, учитывая обстоятельства, а уж подобного разрешения событий никто не ожидал, и всеобщий траур теперь смешивался со всеобщим смятением.
— Все будет хорошо, — тихо произносит Плаша, осторожно и мягко касаясь плеча, — Мы справимся.
Он отвечает ей молчанием и тяжелым в своей выразительности взглядом, потому что сам Кощей совсем, совсем не уверен, что они справятся, если быть точным — что справится он сам.
«Почему я? Не надо было брать этот медальон, Лад тоже хорош, мол, иди, бери! Чем я думал?! Зачем вообще вернулся к капищу!», — размышляет он, сидя ночью без сна на крыльце главной избы, которой теперь мог бы распоряжаться по своему разумению, — «Я…я не хочу…».
Свобода вновь выскальзывала из его рук, всякий раз лишь подразнив мимолетным отблеском.
Но наступал новый день и нужно было занимать руки работой — разбирать завалы после пожара, лечить уцелевших, заботиться о защите сейчас особенно зыбких и уязвимых границ. Вместе с оберегом он получает доступ в уцелевшие в подвальных сундуках записи волхвов — сокровища, что еще недавно вызвали бы у него трепет, теперь отдаются горечью.
«А там ведь и Мстислав будет!» — с нарастающей внутри тревогой думает Кощей, роняя голову на стопку исписанных свитков, приглашающих князей на большой совет, где он будет должен объявить неутешительные новости и представить свою персону, — «И другие князья, что видели меня при его дворе слугой…и не только».
Его посещают мысли, которые почти все сочли бы малодушными и недостойными верховного волхва. Кощей никем с ними не делится — даже с лебедем, которого, скрепя сердцем, поручил привезти обратно в капище.
Но смута, терзающая его сердце, находит отклик. С момента пожара и битвы он спит плохо, часто просыпаясь от кажущегося запаха дыма и гари, однако этой ночью погружается в крепкий, спокойный сон, в котором обнаруживает себя в тепле, лежащим на лавке. На столе зажжена лучина, и чьи-то руки мерно отстукивают толкушкой в ступе.
«Ратко?», — сев на лавке, с удивлением осознает он, всматриваясь в щуплую, ссохшуюся от лет спину и ощущая, как сердце замирает в волнении.
— Думаешь сбежать, верно? — коротко усмехнувшись, старец оборачивается на него, окидывая взглядом скорее лукавым, чем строгим.
— Думаю, — кивает Кощей, разумно полагая, что врать нет никакого смысла.
— Но до сих пор не сбежал, — протягивает Ратко, откладывая в сторону ступу.
— Не сбежал, — вторит Кощей, подходя ближе к нему и внимательней оглядываясь.
Да, это не совсем та изба, что они делили когда-то на княжеском дворе, но очень на ее похожая — такие же простые лавки, полки, стол, несколько покрывал с обережным узором, запах трав и мазей в воздухе. По крайней мере, ощущает он себя здесь спокойно.
— Я все сделал неправильно, — тихо произносит юноша, опускаясь на пол рядом с былым наставником, — И нарушил все данные вам обещания.
«И все равно каким-то образом умудрился получить благословение», — внутри разливается вязкая, терпкая горечь.
— Кощей, посмотри на меня, — произносит Ратко, разворачиваясь к нему лицом.
— Ну какой из меня верховный волхв? — морщится юноша, бросая на старца встревоженный взгляд и морщинки глубокой досады залегают на его устах, — Я человека из ревности утопил! И нет никакого подвига моего в смерти Змея, это случайность, мне просто повезло!
— Утопил все-таки Никодора тогда, да? — мягко усмехается Ратко, едва заметно качая головой.
— Дал утонуть…не спас, все равно что, утопил, — вздыхает Кощей, признаваясь в давней провинности без какого-либо напускного сожаления, — Но я потом и хуже вещи делал, я нехороший человек и… я и не хочу им быть, — еще тише произносит он, озвучивая, наверное, главную терзающую его правду.
«Я просто хочу быть собой, но я…я даже не знаю кто я, откуда, и все, что окружает меня сейчас, все это только уводит в сторону», — с нарастающим отчаянием думает он, — «Почему они решили, что я справлюсь? Что у меня получится восстановить все это? А если снова нападут?..»
— Кощей, я не думаю, что Боги назначали тебя верховным, потому что считают хорошим человеком или имеют надежды, что ты станешь таковым, — спокойно отвечает Ратко, но его слова едва ли утешают бывшего подопечного, который трактует их в собственном ключе.
— Это просто наказание, — едва слышно произносит он, прикрывая глаза и опуская голову на сложенные на лавку локти, — Никакое не благословение, а наказание.
«За то, что пробудил Чернобога, вытащил из межмирья, а ради чего? Чтобы просто спасти своего любовника, которому нужна только моя сила, но не я сам», — тонкие губы вздрагивают в болезненной гримасе, — «Это с меня началось, я эту кашу заварил, вот теперь и тыкают носом, чтобы расхлебывал…».
— Если ты будешь относиться к этому так, оно и станет наказанием, — возражает Ратко.
Кощей в ответ молчит, одни плечи его едва заметно дергаются.
— Подчас мы сами надеваем на себя цепи, — вздыхает старец, осторожно поглаживая его по волосам, тем самым отеческим жестом, которым порой утешал при жизни, когда у юного подмастерья не спорилось ремесло, — И те, что сплетаем из мыслей и слов, могут быть много сильнее тех, что из металла.
Кощей морщится, не поднимая глаза на лицо Ратко — какая-то его часть понимала, что тот прав, да что в том толку, если он в действительности ощущал это
благословение тяготящим, совсем нежеланным грузом? Будто бы в длинной череде хозяев, что обладали им за всю жизнь, теперь появился новый — держащий на самом длинном, но цепком поводке, бесплодный, но устрашающий.
— Так почему не сбегаешь-то? — спустя паузу спокойной спрашивает Ратко, вновь взяв в морщинистые ладони ступу.
— Не знаю, — пожимает плечами юноша, — Боюсь, наверное. Я уже ушел из капища, да все равно оказался тут. Опасно уходить от судьбы в третий раз.
— И только этого боишься?
В ответ на это Кощей поджимает губы, отводя взгляд в сторону. Он и сам не мог до конца ответить, почему, в прямом и переносном смысле сняв с шеи ярмо, не ушел прочь, куда глаза глядят, подальше от капища и всех постигших его бед. Ему хотелось думать, что все эти люди, и это место ничего для него не значили, но выходит, что не так? Или слишком велика была печаль и тоска в глазах окружающих, слишком много было надежды в тех, кто приходил из разрушенных деревень в надежде на помощь?
Что ему мешало просто оставить этот дурацкий оберег на столе, уйти в ночь? В кару Богов Кощей не верил, хотя те и явили ему, относящемуся к ним не без доли сомнений, свою волю.
«Кто теперь, если не вы?» — читал Кощея в глазах людей, кто увидел навьих тварей слишком близко к своему дому и теперь алкали особой защиты, обережных воды и трав.
«Почему я?» — почти ежеминутно вторил он с тревогой, досадой и почти злостью, а все ж таки, ноги делали шаг за шагом по этой нечаянной и негаданной дорожке.
— Быть может, ты и нехороший человек, Кощей. Ты знаешь Тьму, и ее сила подчиняется тебе с опасной легкостью. Но Боги выбирают верховным волхвом не самого светлого духом, как принято думать. А того, кто лучше проведет капище сквозь грядущие годы, а они, видят Боги, будут непростыми.
«Хах! Тоже мне объяснение…», — юноша не удерживается от возмущенного фырка, отливающего обидой, — «За силу значит выбрали, еще бы… Все время служить кому-то! И сильная ли разница меж людьми и Богами?»
Настанет ли день, когда он встретит руки, что протянутся к нему без прошения, что не будут в тайне алкать его силы, покровительства, власти, и защиты, что она может дать?
— А еще я умудрился потерять Иглу в том сражении, — насупившись, откровенно жалуясь, произносит он, — Если ее не найти, то капище рискует потерять своего нового верховного, — и тут в его тоне прослеживается отчетливая злая самоирония, — почти ежечасно, так какой во всем этом вообще толк?
— Не переживай, — утешающе произносит Ратко — Она вернется к тебе.
— Как и когда? — всполох надежды пронзает юношескую грудь, и он наконец поднимает голову, ловя взгляд собеседника.
— Я не могу сказать, — качает головой старец, — Но все будет хорошо, Кощей, все образуется. На наши плечи не ложатся тяготы, что мы не в силах вынести.
Эта мысль, хоть и несет в себе свою толику мудрости, его собеседника скорее раздражает, чем утешает.
— Ты боишься, ты не уверен в себя, это ничего. Дорогу идущий осилит. У тебя все получится, — продолжает Ратко, укладывая шершавую и теплую ладонь, — И я горжусь тобой.
— Несмотря на все, что я сделал? — и, хотя Кощей искренне считает, что гордиться нечем, в этот момент сердце все равно екает, осененное ласковым, но причиняющим боль теплом.
В ответ старец кивает, и уголки глаз дополняются морщинками искренней и глубокой улыбки.
Просыпается Кощей с тем же чувством светлой горечи. Выйдя на улицу он оглядывается, убеждаясь, что все еще спят, солнце поднимется над землей через час, если не больше. Значит, у него есть еще немного тишины и покоя, прежде чем придется принимать множество решений, отвечать на вопросы, едва ли представляя как правильно. Ноги несут Кощея в сторону пруда.
— Что, ты рад, что вернулись? — вздыхает он, всматриваясь в мирно покачивающуюся на воде птицу, что дремлет, спрятав клюв в крыло, — Тебе этот пруд нравится, я знаю…
«Построить что ли себе отдельное что-то, сколотить небольшое», — он бросает задумчивый взгляд вдаль, натыкаясь на стоящий в одиноком отдалении дуб, — «Раз уж верховный… И быть может, так я смогу найти Иглу быстрее, чем каким-то непризнанным колдуном…».
Пока Кощей ощущал в своем положении куда больше сложностей, чем привилегий, но раз уж Боги наградили его свои благословением, то стоило попробовать окружить себя хотя бы минимальным комфортом, что мог бы сделать это ношу чуть менее невыносимой.
Он стремится максимально оттянуть вылазку из капища, но все же, настает день, когда новый верховный отправляется явить свой лик людям. Разумеется, это не остается без внимания той, что пристально наблюдала за его путем — Кощей теперь ощущал ее появление куда чутче, почти по изменению колебания воздуха.
— Я знаю, что ты здесь, Яга, — произносит он, всматриваясь в ночь, едва освещенную худым серпом луны. За его спиной — спящие на привале волхвы, и затевать шумную разборку юному верховному совсем не хочется.
— Твоими трудами трон нави занял младший брат убиенного вами Огненного Змея, — без всякого приветствия отвечает ведьма, выступая из тени.
Мальчишка, конечно, спутал все планы — ему-то всего то и нужно было указать дорогу к капищу. Яга, исподволь наблюдавшая за Кощеем и исправно навещавшей его Плашей, рассудила, что насланный вещий сон заставит юношу переживать в достаточной степени, чтобы тот поделился опасениями с волхвами, которые, конечно же не оставят его без внимания и сами придут в расставленную им ловушку, лишив капище части защиты. Яга предполагала, что Кощей может остаться с ними на какое-то время, это было не столь важно, в любом случае, она рассчитывала получить мальчишку себе, выпросив трофеем у Князя. А если бы тот отправился домой, можно было бы продолжить медленно вытягивать его силы измором, сближая с навью сильнее и сильнее.
Но вот то, что Кощей умудрится уничтожить с таким трудом найденного Чернобогом наместника, в планы не входило. Как и то, что его лишенный многих достоинств, необходимых Темному Князю, братец, таинственным образом унаследует силу, повелевающую навьими тварями, а сам юноша станет следующим верховным. Все это в сумме с оберегом, что скрывали лежащие на груди волхва пряди черных волос, лишний раз доказывало, что Кощея стоило воспринимать серьезней, чем просто источник дармовой силы.
— Он собирается вновь атаковать капище? — и, хотя голос юноши звучит ровно, сама мысль об этом вызывает приступ тупой боли в висках.
— Не думаю, что нападет, — фыркает Яга, и частокол гниловатых зубов расходится в оскале, — Его больше интересуют пирушки в замке да перебор сокровищницы.
— А ты чего хочешь? — напрямую спрашивает юноша, не позволяя себя расслабляться — перед ним все еще Ведьма Ведьм, и она явно не утратила своего корыстного интереса.
— Как чего? Поздравить с благословением, — та одаривает его насмешливым наклоном головы, — Хотя, думается мне, ты поторопился с выбором стороны.
— Я никогда не жаждал встать на сторону нави, — сухо возражает Кощей, ощущая нарастающее раздражение.
Но шло оно не от того, что все в нем противилось словам ведьмы, возмущалось превратности ее предположений. Нет, кололо другое — то, что она была права, хоть и наполовину, ибо он не желал вставать ни на чью сторону кроме своей. Но выбор был сделан, как и всегда — когда-то он сам вложил свою ладонь в протянутую Князем руку, сам занес клинок над телом приносимой в жертву служанки, и сам вернулся в капище, сам коснулся оберега Белобога.
— Но жаждешь ли ты умножать добро? — тем временем многозначительно вопрошает Яга, и ему нечем ответить, кроме красноречивого молчания, — Думаю, нам с тобой не стоит уходить в беспочвенную и бессмысленную вражду, — хмыкнув, добавляет она, — Тебе кстати дали прозвище Бессмертный за то, что ты выжил в битве со Змеем после его укуса, забавно, правда? Только кажется мне спасли тебя не светлые Боги, а что-то иное…
— Слухи разное несут, — поджимает губы Кощей, невольно сжимая оберег сквозь рубаху, — И нам с тобой теперь союзниками не бывать.
«Это мы еще поглядим, поглядим…», — мысленно усмехается ведьма, отступая в тень.