Возроди мою веру в судьбу

Томас впервые в жизни не хотел закрываться от кого-то, он больше не желал молчать. Ему хотелось скорее встретиться с Ньютом и поделиться с ним своими мыслями, так же как и тот своими. Парень не знал, чем занят блондин, да и предположить не мог. Бродя по дому, брюнет обошел наверно каждый угол. Выполнив домашнюю работу к понедельнику, Томас был готов завыть от скуки. Время тянулось адски медленно, а часы до долгожданной встречи превратились в бесконечность. Погода удивляла вновь. Не было холодно, но в тоже время и не тепло. Ярко светившее солнце все же холодными лучами осушило лужи, и теперь никаких признаков недавнего ливня не осталось. Томас вспоминал последнее время, проведенное в этом городе. И оно не могло не радовать. Мысли о Ньюте затолкали в дальний уголок сознания парня размышления о семье. В доме теперь не так сильно накатывало воспоминаниями о прошлом, сейчас Томас только думал о парне со светлыми пшеничными волосами, с медовыми карими глазами, тонкими губами, которые становились еще меньше, когда тот смеялся, с красивой осанкой, изящными кистями рук и ключицами. Его внешностью нельзя было налюбоваться. Но больше всего ему нравился его характер. Со своими проблемами в семье и прошлым, он оставался сильным и не подавал виду, что хоть каплю раним. Ближе к вечеру, когда до встречи с Ньютом оставалось меньше часа, позвонила Тереза. Томас был рад поговорить с ней, дабы скоротать время. Девушка предложила ему погулять, но брюнет наотрез отказался, на что подруга немного расстроилась. — На кого же ты меня променял? — строго спросила она, но в её голосе не было ни единой нотки обвинения. Девушка, напротив, была рада, что у Томаса появились новые друзья. Удивлению Терезы, кажется, не было предела, когда брюнет сказал, что идет гулять с Ньютом. Мало сказать, что она была в шоке, но в восторге точно была. Томас издал смешок, на что девушка ничего не ответила. Да и парень не знал, как признаться кому-то еще одному близкому в том, что он гей. Для него самого это поначалу было пугающим, а до этого когда-то странным. В этот день Томас несколько раз вставал перед зеркалом и, смотря на свое отражение, говорил сам себе «Я — гей». В конце концов парень перестал нервно проглатывать последнее слово. Признание для самого себя вышло немного смешным, ведь брюнет, не задумываясь, целовал и обнимал Ньюта. У него просто не было времени думать о том, что он нетрадиционной ориентации — мысли были заняты блондином, и Томас теперь мог смело сказать Терезе о том, что он влюбился в парня. Но почему-то не стал — боялся, как воспримет это подруга. — Мы с ним друзья, — восторженно проговорил Томас в трубку. Девушка усмехнулась: — Ой, да ну. Я Ньюта знаю с тех пор, как он здесь учится, и он никогда с новичками так быстро дружбу не заводил. Томасу было приятно осознавать, что для друга он в какой-то степени особенный, раз он решил открыться ему. Он хотел так думать, и размышлять об обратном не хотел. Девушка спрашивала парня о том, почему это он вдруг с Ньютом друзья, но тот не ответил, соврав, что сам не знает. И тогда Тереза, на счастье брюнета, перевела тему на себя и свою личную жизнь. — Мы вчера с Минхо ходили в кино! — воскликнула она в телефон, отчего у Томаса чуть не заложило ухо. — Ты и Минхо? — не веря словам девушки, переспросил парень. Азиат — друг Ньюта, казался ему таким же плохим по началу, как и сам блондин. Но немного узнав от последнего о Минхо, да и о самом парне, Томас поменял свое мнение. Друзья поболтали ещё несколько минут, и могли бы говорить дольше, если бы девушка вдруг не вспомнила о просьбе мамы помочь ей с готовой. Тереза отключилась, а Томас тут же посмотрел на время. До встречи еще пятнадцать минут. Быстро одевшись, брюнет выскочил из дома и, решив идти пешком, побрел в сторону реки. Вечер снова встречал его своими пленительными цветами, тени, отбрасываемые фонарями, создавали напряженную атмосферу, и у парня складывалось ощущение, что сейчас время недоброжелателей, учитывая рассказ Ньюта о грабителе. Но ничего необычного не произошло, Томас как всегда немного преувеличивал, сам пугая себя. Хотя его опасения не прошли даром. Когда он почти подошел к лавочке, на которой он с Ньютом сидел, откуда-то послышался звук ломающейся пополам ветки. Парень опешил, когда, прислушавшись, он снова уловил пугающий звук. Но вслед за этим последовал привычный звонкий смех. — Испугался, Томми? — смеясь, спросил парень, выходя из тени деревьев. — Вообще-то да! — недовольно воскликнул Томас. — Прости. Я не хотел, Томми, — извинился Ньют, подходя к парню. Блондин потянулся к Томасу и, положив ладони на его лицо, увлек в нежном поцелуе. Руки брюнета спустились на тонкую талию Ньюта. Парень прижал его к себе, углубляя поцелуй. — Мне нравится, когда ты меня так называешь, — пролепетал брюнет сквозь поцелуй. Ньют ничего не ответил, а лишь взял Томаса за руку и пошел в сторону скамейки. Они могли бы официально назвать её своей, если бы только они были парой. Но они и так были парой, не предлагая друг другу встречаться, парни поняли, что за всеми этими поцелуями не нужно было типичных предложений об отношениях. Они даже не признались друг другу в чувствах, сами не осознавая почему. Томас все ещё копался в себе и в Ньюте, а последний просто наслаждался временем, проведенным с брюнетом. Все проблемы уходили дальше, чем на второй план. На город давно опустилась ночь, звезды заняли свое законное место на небосводе, светя так ярко, что освещали путь — луны не было, даже месяца. Ньют и Томас сидели и смотрели в небо. Блондин провел пальцами по скуле парня, говоря ему о том, что россыпь его родинок похожа на одно из созвездий. Томас удивился и хотел поспорить, что в них нет ничего привлекательного, но как только он открыл рот, чтобы говорить, блондин заткнул его очередным ярким поцелуем. — Мне нравятся твои родинки, — почти промурлыкал Ньют. Томас в другой ситуации на это рассмеялся бы, но сейчас его опьяненные моментом мысли не могли превратить этот приятный шепот во что-то забавное. Парень и сам не заметил, как после слов блондина с его губ сорвалось то самое признание. — А мне нравишься ты, — Томас понял, что сказал только тогда, когда Ньют вопросительным взглядом на него посмотрел. — Это было признание в любви? — осторожно спросил он, боясь хоть как-то испортить момент. Но он ничего не мог испортить. Находясь в объятиях своей первой любви, Томас потянулся к парню за поцелуем. Коротко поцеловав его, он прижал его к себе и сказал то, что ждали оба: — Я люблю тебя, Ньют. Блондин словно засветился от счастья. В глазах блеснул огонек, заметный только Томасу. Ньют взял его за руку и переплелся пальцами с ним. И тогда пришел его черед, хотя брюнет, скорее всего, и так понимал, что чувства взаимны. — Я тоже люблю тебя, Томми. Они снова целовали друг друга долго, даря каждому свое тепло — на улице заметно похолодело, время перевалило за полночь, начиная новый день. Но эти влюбленные не наблюдали за тем, как утекают часы сквозь пальцы. До этой встречи оно тянулось, как бесконечный океан, но сейчас пролетало незаметно, оставляя за собой приятные моменты между двумя. Томас и Ньют разговаривали о многом, они все больше влюблялись друг в друга, отмечая, что, наверное, сильнее уже невозможно. Томас смешил Ньюта так же, как и тот его. Парни от души смеялись почти всю ночь. Когда было около четырех часов утра, брюнет забеспокоился за парня, спросив о том, не будет ли ему ничего за это от отца. Тот лишь молчал, он даже не рассказал Томасу о том, что его отец, мягко говоря, накричал на него дома и обещал запереть на все выходные, а за побег сломать почти сломанный нос. Но когда он уснул, Ньют незаметно ушел из дома, не думая о том, что ему будет, если папа проснется и не застанет в комнате. Блондин думал только о Томасе, о том, как тот, наверное, тоже скучал без него. Парень спросил, чем занимался Ньют весь день, последний ответил, что играл на гитаре назло отцу. Брюнет удивился смелости парня и попросил его как-нибудь сыграть для него. Ньют не мог не согласиться, к тому же он сам любил сочинять короткие песни и подбирать под них аккорды, ему хотелось, чтобы кто-то оценил его талант. И этот кто-то обязательно должен быть Томас. — Я люблю тебя, Томми, — снова ласково проговорил Ньют, улыбаясь в поцелуй. Он все тянулся к опухшим губам брюнета, желая почувствовать их вкус, как и последний. Парни, определенно, были самыми счастливыми в этот момент. Томас хотел защитить Ньюта, сам не зная от чего, просто хотел всегда быть рядом с ним. Но тот в шутку говорил, что не такой он уж и хрупкий. — По телосложению не судят, — буркнул блондин, притворившись обиженным на слова Томаса о том, что он слишком хилый. — Я же пошутил, Ньютти, — засмеявшись, без слов извинений просил прощения брюнет. Ньюту не за что было его прощать, но он все равно возразил парню: — Вот только Ньютти меня не называй. Хорошо? — попросил светловолосый. — Это еще почему? Ньютти? — Томас положил руку на скулу парня, проводя пальцами к губам. — Не называй и все! — недовольно прыснул Ньют, отвернувшись от поцелуя. — Прости, прости. Больше так не буду, — прошептал Томас, и все-таки блондин сам не выдержал на себе хищного и одновременно милых щенячьих глаз Томаса и подался в перед к мягким и горячим губам. Ньюта не только мама называла так. Перечить близкому человеку он не мог, а вот Галли, который любил с особой противной интонацией произносить «Ньютти», всегда будет появляться в голове блондина, когда кто-то кроме мамы, особенно Томас, будут так его называть. Это произошло и сейчас, когда брюнет назвал его «Ньютти» с особо мягкими нотками в голосе, Ньют просто не подал виду и фальшиво выдавил улыбку. Он снова нацепил на себя маску рядом с человеком, перед которым не хотел этого делать, не желал вспоминать прошлых ошибок, за которые он платился болью, как физической, так и душевной. Блондин все умело скрывал, притворяясь самому себе, что он другой. Но так не может быть вечно, и он решил, что однажды расскажет Томасу все, что он заслуживает знать. Небо постепенно приобретало голубоватый оттенок, звезды растворялись в его белизне, солнце всходило на востоке, за спинами парней. На западе было еще немного темно, весьма интересную картину смены ночи на день наблюдали Томас и Ньют. Первый редко видел рассвет, да он и не вспомнит, было ли такое в его жизни вообще, зато сейчас он любовался этим во всю, повернув голову. Ньют тихо усмехнулся — Томас вел себя как ребенок, и это не могло не забавлять. Блондин не мог налюбоваться парнем, он потянулся к Томасу с поцелуями, но как только тот подался губами вперед, Ньют забрался рукой в его волосы и потянул голову назад, открывая для себя усыпанную родинками шею любимого. Брюнет едва не завыл от наслаждения, обмякнув в руках парня. — Пойдем, прогуляемся, — предложил Ньют. — Пошли. Томас был не против — тело затекло и нуждалось в движении. Парни этой ночью плевали на комендантский час, для них не было запретов. Парни шли за руку через мост, в реку небесное светило отбрасывало свои холодные яркие лучи. В ноябре оно не радовало их теплом, но парням и не нужно было что-то постороннее, чтобы согреться. Они прижимались друг к другу, и этого было куда больше, чем достаточно. Ньют подошел к перилам моста и, запрыгнув, сел на них, к брюнету лицом, к реке спиной. Томас подошел к парню, раздвинув его ноги, устроился между ними и припал к губам блондина. Никто не сосчитал бы то количество времени, что они целовались за эту ночь. Парней в эти моменты переполняли невероятные чувства, а что-то опаляющее внутри вызывало потягивание внизу живота. Ранним утром в этом городе они, казалось, были одни. Тишину нарушали только их разговоры и смех, не считая воя ветра и пения птиц. Томас впервые не только влюбился, а сразу полюбил всем сердцем и не хотел отпускать блондина ни на малейший шаг. Он даже представить не мог, что будет делать, когда они разойдутся по домам. Они за руку шли в сторону дома Томаса, похоже, это скоро войдет в привычку, и только Ньют будет провожать брюнета. А впрочем, он просто не мог позволить парню провожать себя — мало ли, что скажет и подумает отец. Блондин знал, что тот чистой воды гомофоб. Он помнил, как несколько лет назад по телевизору шел какой-то фильм, и там был показан поцелуй геев, так тот на это ругался матами и говорил, что таким следует отрезать то, что отличает их от баб, потому что те позорят мужской пол. Сердце Ньюта с силой сжалось в тот день. Он хоть и не любил Галли, но знал, что девушки ему никогда не понравятся в плане больше, чем просто друзья. Тогда он перестал вообще надеяться на то, что когда-нибудь его отец изменится, и с этим большим закрытием он понял, что никогда не будет правильно воспринят в глазах родителя. Маме он решил ничего не рассказывать, а для Галли он просто дел вид, что влюблен. Когда Ньют сболтнул по пьяне лишнего про своего отца и про его отношение к геям, Галии словил кое-что и с тех пор, если блондин говорил, что ему все надоело, и он не будет так дальше жить, шантажировал его этим, практически подчиняя себе. Парень боялся отца и того, что он с ним сделает, и поэтому ему приходилось ложиться под Галли, лишь бы тот был доволен и не рассказывал отцу о его ориентации. Была ли эта жизнь для Ньюта? Нет, парень осознавал, что просто выживал каждый день. В школе он выглядел таким же крутым, как и Галли. Но когда они оставались одни, все возвращалось на круги своя, и парень просто терпел. Однажды в нем не было сил бороться с этим, и Ньют чуть не дошел до суицида. «Какой вообще смысл жить?» — спрашивал себя он. А ведь смысла и правда не было. Галли агитировал курение и алкоголь, и Ньют был просто вынужден принимать это. Как бы его первое время не воротило от дыма, со временем он сам пристрастился к этим, как говорил парень «пара затяжек», и не смог и дня без них. Выпивать доводилось на вечеринках, которые он сам устраивал, где Галли толкал траву подросткам. «Твой папашка шериф, если что, это твоих рук дело», — говорил парень с противной внешностью Ньюту. И у блондина не было выхода, не было свободы. Иногда с Минхо он забывал о своем «парне» и притворялся обычным подростком. Азиат предлагал найти ему девушку, но тот наотрез отказывался от этой идеи. Минхо он не рассказывал о Галли, и, наверное, потому что тот пригрозил, что придушит блондина, если кто-то узнает о том, что он по мальчикам, а еще и отцу потом отдаст добивать, перед этим укутав в радужный флаг и написав на лбу «Я — гей». Такой была жизнь Ньюта, до тех пор, пока Галли не уехал вместе с семьей из города. Как он слышал из рассказов его друзей, у его кузена появились проблемы с законом, и им просто необходим был переезд. Парни долго прошли в молчании. Томас не хотел нарушать тишину, он был счастлив идти за руку с Ньютом и думать о них. А последний в свою очередь, крепко сжимал его пальцы — все это время он вспоминал прошлое. В эту ночь он понял, что нашел того, кто его безумно любит и готов защитить от всего. Ньют нашел того, с кем он счастлив. А может, это сам Томас его нашел, переехав сюда — не важно. Для них важно было то, что каждый нашел друг в друге того, кто начал возраждать веру в судьбу, надежду на лучшую жизнь. Томас не знал всех историй, связанных с Галли. А Ньют пообещал сам себе, что расскажет об этом. Брюнет, как никто другой достоин этой правды. — Когда у тебя день рождения, Томми? — нарушил тишину блондин. — Через месяц, — ответил Томас. Ньют хохотнул, обняв парня: — Какой большой мальчик, — в губы с усмешкой прошептал Ньют. Томас не обратил на это внимания, а лишь спросил, когда его совершеннолетие. — Летом, в июне, — ответил блондин и поцеловал Томаса. Во всех эти поцелуях он благодарил его за все короткое время, проведенное вместе, за то, что рядом с ним он забыл обо всем, за то, что просто позволял себя любить. — Я люблю тебя, Томми, — наверное, десятый раз за эту ночь и раннее утро признавался ему в любви Ньют. — Я тоже тебя люблю. И этого было достаточно, чтобы доказать правдивость слов. Томас, как и Ньют, не пускал слова на ветер, и признание кому-то в любви значило для него много, нежели просто три коротких пустых слова. Им не нужно было желать друг другу золотых гор и чего-то нереального, одно присутствие говорило обо всем. И, возможно, поэтому они так волновались перед признанием. Еще одна ночь, проведенная вместе, подарила им море эмоций. И, как обычно говорят, чтобы выразить всю любовь влюбленным не хватит слов, а им хватало всего тех банальных трех. Возможно потому, что ни Томас, ни Ньют не слышали этого давно. Когда блондин спросил о дне рождения Томаса, то тут же придумал ему подарок. Он надеялся на то, что его Томми обязательно понравится сюрприз. Парень провел ладонью по щеке Томаса, лицо Ньюта освещало солнце, отражаясь в глазах. Брюнет был пленен этим моментом, они стояли в полной тишине, смотря друг другу в глаза. Они ловили все эмоции на лицах друг друга и оставляли глубоко в сознании, чтобы, когда они будут на расстоянии, представлять перед собой любимого и не грустить. Расставаться совсем не хотелось, но все же есть то, что идет против них. И как бы досадно от этого не было обоим, Томас уговаривал Ньюта остаться. Но последний нехотя мотал головой. — Томми, будет только хуже, и мы тогда вообще не сможем видеться, кроме как в школе, — отвечал Ньют. — Поэтому ты должен остаться, в школе мы и на метр друг к другу не подойдем, — грустно протянул Томас, все еще прижимая блондина к себе за талию. — Все изменилось, Томми, — сказал Ньют, зная, о чем говорит. — Ты хочешь прямо при всех показать, кто мы? — удивился Томас. — Нет! — опешил блондин. Он совсем не на это намекал. — Мы будем вести себя как друзья, — пояснил парень. — Это уже лучше, — пробормотал Томас, радуясь тому, что Ньют не будет делать вид, что они незнакомы. — Только я не смогу себя сдерживать, — целуя брюнета, прошептал Ньют. — Я тоже, — выдохнул Томас. — Будет так не хватать твоих поцелуев, — продолжил блондин. — Мы будем терпеть, — улыбнулся парень. — Ради тебя я готов на это. — Завтра еще один выходной. Придешь ко мне? — спросил Томас. — Томми, ты решил, что так просто от меня избавишься? Ну уж нет, сегодня мы обязательно увидимся, — пообещал Ньют. Брюнет, обрадовавшись, поцеловал парня на прощание, обещая позвонить (номерами они уже успели обменяться), сказав перед этим, что будет скучать по голосу Ньюта, а так по нему всему, включая неуклюжую хромую походку.