Возроди мою веру в судьбу

Настоящая жизнь Томаса началась, как и у любого другого человека, в определённый момент. Такой момент определяет всю дальнейшую судьбу, и не только — сам человек способствует изменению вещей; он меняет себя, меняет кого-то, случается и наоборот, но только при большой отдаче. Всё меняется и случается так быстро, что порой не можешь остановиться, не успеваешь за временем, которого, оказывается, мало, и не думаешь, что всё хорошее когда-нибудь закончится. В такие моменты мир исчезает, вся вселенная сходится только в одном человеке и вместе с ним наполняется смыслом. Тогда произошло событие, послужившее встрече, и эта встреча как одно шаткое домино разрушило всю конструкцию, изменившее его жизнь и едва однажды её не оборвавшее. Настоящая жизнь Томаса началась в возрасте семнадцати лет, когда он смог убежать; убежать от проблем, от стереотипов и предрассудков общества, в которых тонул день за днём; от своей «семьи», что убивали в нём веру в добро. Он смог спасти только частично свою жизнь от дальнейшего разрушения, сам определил ход событий и встретил человека, возродившего его веру в судьбу. Если сравнить жизнь только с чёрными и белыми полосами, жизнь Ньюта имела практически тёмный цвет, для белого места было так мало и, казалось, что совсем уже не могло быть, по причине, что он исчерпал все свои возможности на данную сторону счастливой жизни. Ему это было чуждо, почти незнакомо и так от него далеко. Он не мог убежать, но мог притворяться, что всё в порядке. Ньют — прекрасный актёр. С подросткового возраста он играл на публику, казался не тем, кем являлся, закрываясь таким способом от людей всё сильнее и не показывая свою настоящую сущность. Ньют умело всё скрывал под маской весёлого юноши. И его настоящая жизнь началась, когда кто-то смог разглядеть в нём другого человека. Да и сам Ньют позволил ему проникнуться к себе, ведь они были в чём-то слишком похожи. Томас никогда не думал, что будет свободен и счастлив. Ньют никогда не думал, что быть собой для кого-то так прекрасно… Томас тогда уже не думал, что сможет потерять Ньюта. Ньют тогда уже не мог сопротивляться чувствам к Томасу, которого не помнит. И спустя много лет они сидят в баре, где звучит музыка, чувствуется запах алкоголя и табачного дыма. Для них не существует мир вокруг, а только они — прямо здесь, прямо сейчас. Между ними так много недосказанного, упущенного и что-то важное, особенно для того, кто противится своим чувствам. — Раньше ты так не делал, — не без улыбки говорит Томас. — Не делал как? — голос Ньюта звучит иначе; он немного не тот, что привык слышать Томас. Голос его Ньюта поменялся за долгое время. — Не хмурился. — Удивительно, что ты помнишь подобные детали. Томас берёт Ньюта за руки; тот не отдёргивает их, а наоборот — сжимает его ладони. Они смотрят друг другу в глаза, не просто на поверхность, а глубже, заглядывая в самую душу, и утопают в чувствах, которые немного различны. Ньют осознаёт, что хочет снова узнать Томаса; что хочет вспомнить человека из своих старых снов и с фотографии, что хранит до сих пор. Она много времени казалась простой глянцевой бумажкой, но зато теперь, когда Томас здесь и говорит это всё, Ньют полностью осознает её значимость и ценность. Это была и есть их единственная совместная фотография. Поэтому он её не выбросил, словно чувствовал, что в будущем встретит человека с неё. И была ещё причина — Ньют знал, что некто забытый был ему больше, чем просто друг. — Я помню всё. Я помню, через что мы прошли, чтобы быть вместе, и как ценили каждый миг в ожидании весны. Это было самое ужасное, но потом стало легче, и мы продолжали верить и ждали лето… Лето, в которое я потерял тебя. И всё это время я представлял тебя рядом, слышал твой смех в тишине, рисовал тебя, кутался в твою одежду, что всё ещё хранила твой запах. Я стал ненормальным, и каждый день убивал во мне надежду. Но я никогда не думал, что ты покинул этот мир; мне было проще смириться с тем, что ты нашёл себе кого-то, — он усмехается, — что и произошло. Но несмотря на всё это, я любил тебя и помнил, как любил меня ты. Ньют никогда не думал, что будет способен заплакать, потому что он себя не помнит и не знает, на что был способен тот Ньют, который носил маску, и тот, что открылся только для Томаса. Поэтому он позволяет незнакомому человеку говорить дальше и сам слушает, внимая каждому слову, крепко сжимая незнакомые на ощупь руки и не отводя взгляд с карих глаз напротив. — Когда ты плакал, то был так же прекрасен, как сейчас. Твои записи в моих дневниках… Я ждал, когда ты внесёшь что-то своё снова, Ньют. Я помню, как мы сбежали на пару дней вместе, потому что тебе было необходимо отвлечься от сложившихся обстоятельств. Рождество, оно было чудесным, только ты и я, — уголки глаз Томаса начинает щипать от выступающих слёз. Для него это совершенно нормально, а главное — он не чувствует стыда; все стереотипы сгорели давно, как, кажется, и чувства Ньюта, дотла. — За короткое время мы успели сделать много… Душа Ньюта рвётся на части, он осознает, что не может, но самое важное то, что — хочет. Он остаётся в этом месте ненадолго, чтобы задать несколько вопросов и рискнуть попробовать почувствовать кое-что снова.