Охотник для мага

— Ал-лександр... Это не получается выдохнуть недоуменно — как-то жалко, испуганно. Он точно напротив, он так близко, так смотрит, что Магнус за секунду забывает все свои любовные победы и успехи, всех любовников и наложниц, что у него были когда-либо ... У него в голове — чистый лист. И только глаза сумеречного охотника вспыхивают лазурью, когда длинные пальцы, что так ловко натягивают тетиву, а потом пускают стрелу без промаха, касаются едва-едва, на грани. Подушечками этих самых невероятных пальцев — вдоль пульсирующей венки к ямке над горлом. Подцепит ногтем связку цепочек и амулетов. Дыхание обжигает. С привкусом мяты и винограда. — Александр, послушай. — Мне наплевать. Сколько их было, когда, как и зачем. Все эти 17 долбаных тысяч. Каждый из них. Каждого — к демону в логово. Губы... губы немеют, потому что Александр так близко. Потому что взгляды как стрелы. Потому что взмах ресниц, и слабеют колени, у него, у четырехсотлетнего мага. Разиэль Всемогущий, вразуми сына своего, лишившегося вдруг разума. Или дай силы мне, потому что я не смогу, не получится даже думать, когда он смотрит вот так, когда цепляет пальцем пуговку на рубашке, вторую. И волны жара расходятся под кожей там, где касается его рука. И ярко-синие искры вспыхивают между ними, как разряды молний в грозу. — Ты не должен пытаться мне доказать. Дрогнувшим голосом, пытаясь воззвать к остаткам разума, уже балансируя на краю, уже почти рушась в пучину, когда не будет дороги назад, когда останется только он — его нефилим, его жадные губы, его тихие стоны, его руки на его, Магнуса, коже... Ангел, мой Александр, ты не... Ты не мог быть более желанным, более прекрасным, более... Ангел... Я променял бы свое бессмертие на возможность быть с тобой, касаться... — Так будь... "Я что, сказал это вслух?" Как медленный танец. Как танго, от которого закипает кровь и учащается дыхание. И все посторонние шумы стихают, исчезают, уносятся вихрем куда-то туда, за пределы. — Я не хочу доказать. Иззи сказала... — Иззи? — короткий нервный смешок, как передышка, как глоток воздуха перед тем, решающим, шагом. — Ты обсуждал с Изабель... нас? Всплеск робости в таком решительном взгляде, и, кажется, весь напор растворяется в одной неловкой фразе, которую нефилим выдыхает, почти заикаясь от смущения: — Я должен был знать, как я пойму, что... пора... что хочу. — Алек... Мой Александр. Только ты знаешь, что ты чувствуешь, чего желаешь. Еще один шаг назад. Чувствует спиной неровность кирпичной кладки, и пряжку от ремня Алека на своем животе. Гулко глотает, потому что... Потому что Александр Гидеон Лайтвуд не выглядел столь решительным даже бросаясь в атаку на свору демонов Ада. — Тебя, Магнус Бейн, я желаю только тебя. Губами — в отдающие сладостью и мускусом губы. Руки — в стороны, сдирая шелковую рубашку со смуглых плеч. Так долго сдерживаемый всхлип — в поцелуй. Раскрывающиеся навстречу губы. И руки, что уже не отпустят.