Время лишений

Год 174 4Э, Хаммерфелл. Пустыня Алик’р. Около Скавена талморская армия занимала выгодную позицию. Город располагался на холме посреди обширного оазиса, со всех сторон окружённый садами и аулами, где талморцы за последние полгода возвели редуты[45], а холм окружили почти непрерывной линией реданов[46], так что пытаться выбить их оттуда было делом долгим и кровавым. И хоть хаммерфельская армия получила подкрепление в виде двух когорт[47] из Хай Рока и восьми центурий легионеров, которых легат Дециан уволил из Десятого Легиона под видом инвалидов, этого было мало, чтобы пытаться штурмовать идеально укреплённый город. Поэтому талморцев тревожили лишь мелкими набегами, когда в предрассветные часы из тьмы пустыни внезапно вырастал отряд темнокожих всадников в белых куфиях[48], забрасывал тот или иной редут стрелами и горшками с горящей смолой и так же внезапно исчезал, почти никогда не переходя в близкий бой. Гораздо более действенным выглядело отрезать талморские войска, засевшие в Скавене, от снабжения. Год был урожайным, но во время битвы за Скавен, когда стало ясно, что бой Десятым легионом проигран, жители сами подожгли свои сады и поля, чтобы урожай не достался проклятым захватчикам, и бежали на север и восток. Так что когда талморцы заняли оазис, они обнаружили лишь дымящиеся стволы пальм да покрытые пеплом поля, а в городе их ждали пустые закрома. Немного зерна удалось собрать после рейда по поместьям, но его не хватало, чтобы прокормить многотысячную армию, поэтому леди Араннелия затребовала из Доминиона провиант. Первый обоз прошёл в Скавен два месяца спустя после его взятия, в самом конце весны, когда зной ещё не раскалил пустыню, а колодцы оставались полны воды. Три центурии хаммерфельцев тогда попытались его перехватить, но талморцы поджидали врага во всеоружии, забросали их огненными шарами и цепными молниями, и воины вынуждены были отступить, унося с собой два десятка погибших и сотню раненых. Но с тех пор пустыню пока больше никто перейти не пытался. Основная армия хаммерфельцев стояла севернее и восточнее Скавена, где пустыня заканчивалась, а пески и вади уступали место степям и полноводным рекам, щедро орошавшим поля, раскинувшиеся по их берегам. Талморцы, запертые в сожжённом оазисе и остро нуждающиеся в провизии, пытались пробиться на север, но были остановлены в предгорьях, где защитники засели крепко, организовали глубоко эшелонированную оборону и перекрыли все проходы к Драгонстару и Элиниру. Отряд в две сотни талморцев смог выбить воинов из небольшого аула на входе в узкую долину, но когда враги начали продвижение дальше, то поняли, что попали в ловушку – на всех склонах сидели защитники, которые, когда талморцы продвинулись в долину на половину фарсаха, снова заняли аул, и талморцы оказались в окружении. «Котёл» – как прозвали это хаммерфельцы – «варился» десять дней, из окружения смогли вырваться лишь два десятка талморцев, из которых только пятеро добрались до Скавена. Тела остальных достались стервятникам. Однако в целом ситуация оставалась патовая: талморцы не могли продвинуться севернее и восточнее Скавена, а хаммерфельцам не хватало сил выбить их из города и отогнать на юг. В пустыню были выдвинуты шесть аванпостов, каждый из которых базировался возле сардоба[49] или колодца, воины из них регулярно совершали разведывательные рейды в пустыню, а также тревожили засевших в Скавене талморцев. Вода заканчивалась, выдавалась строго дозированно. Лето в этом году затягивалось, солнце палило нещадно, от раскалённого песка поднималось дрожащее марево, превращая горизонт в блеклое размытое пятно, в котором, если присмотреться, то плескались волны моря, то поднимались купола храмов и замков, то шагали караваны верблюдов. Однако ночи становились всё холоднее, по утрам дольше держалась ночная прохлада, а далеко на западе уже который день толклись мелкие кучевые облачка – глядишь, седмица-другая – и прольются благословенные дожди на эту иссушенную летним зноем землю. *** Первым невнятное тёмное пятно в мареве, закрывающем горизонт, заметил Монар. Семеро воинов стояли на возвышенности, от которой ровная каменистая пустыня полого понижалась к югу, и видно здесь было на много фарсахов, вглядывались до слёз в глазах и пытались угадать, что это. Это могло и ничем не быть, просто частью миража, или отражением далёких скал Радуги, и воины к этому и склонялись, но решено было подождать день-два и посмотреть, что изменится. – Заночуем у нашего колодца, – предложил Зайир, вытирая краем куфии потное, чёрное от солнца лицо. – Там воды капли остались, – Дивад снял с пояса флягу и сделал маленький глоток воды, отдающей серой. Поперекатывал её во рту и только после этого медленно проглотил. – Мы там прошлый раз ночевали – только к утру нацедили воды верблюдов напоить, – он убрал флягу обратно на пояс. – А сейчас её и того меньше будет, – согласился Артаго. Он тоже хотел глотнуть, даже потянулся к фляге, но передумал – жажда была ещё терпимой, а когда получится пополнить запасы воды – неизвестно. – А если свернуть к сардобу Тавы? – предложил Ярт. Остальные помолчали, обдумывая вариант, а заодно всматриваясь в еле заметную расплывчатую точку в мареве. Временами казалось, что её и нет, а то, что она им кажется – это разыгравшееся воображение и болящие от слепящего солнца глаза. – Далеко, – озвучил общую мысль Артаго, – и вода там заилиться давно должна была. – Зато оттуда близко к лагерю Фатиха, – возразил Дивад. – Если воды там не будет, пойдём к ним. – Вот обрадуются они нам, – хмыкнул Кайе. – Самим пить нечего, а ещё и мы. – Есть там что-то, – почти жалобно простонал Монар. – Точно есть. – Какой самоубийца поедет летом через Алик'р? – Ярт вынул правую ногу из стремени и пошевелил затёкшей ступнёй. – Кочевники – и те туда не суются. – Проверить в любом случае надо, – прервал споры Зайир. – Идём к сардобу Тавы. *** В сардобе вопреки ожиданиям вода оказалась сносной – мутная, застоявшаяся, отдающая тухлыми яйцами, но ещё пригодная для питья. Семеро воинов быстро насобирали сухого верблюжьего навоза, развели огонь и повесили над ним котелок с водой, предварительно немного очищенной с помощью фильтра с углём. Для того, чтобы напоить верблюдов, в кожаные вёдра пришлось засыпать порошок из очищающих трав – поить животных сырой водой никто не рискнул. Солнце закатилось за горизонт быстро, на пустыню опустилась прохлада, а вскоре стало совсем холодно, и молодые воины подсели ближе к костру, закутавшись в бурнусы[50]. Огонь выхватывал из темноты их смуглые лица под белыми куфиями, на фоне низкого звёздного неба вырисовывались силуэты верблюдов, ищущих скудный корм, шелестели, перекатываясь по камням, песчинки, и стояла глубокая тишина. Только шелест песка да потрескивание маленького костерка вливались в ночную тишь. – Слышь, певец, – первым подал голос Ярт, – а сыграй нам. … Когда Дивад вернулся в отряд, его соратники, среди которых было немало выпускников его Храма Воинских Добродетелей, вспомнили молодость и вновь попробовали насмехаться над ним. Диваду тоже пришлось вспомнить молодость и разбить несколько носов, чтобы его приятели освежили в памяти, что воином он был далеко не последним и за два года в Скайриме мастерства не растерял. Массовая драка закончилась таким же массовым бегством от Кемату, который крайне негативно относился к раздорам среди подчинённых, а потом сидением на раскалённой крыше караван-сарая, пережидая, когда уляжется гнев центуриона. Там Кайе попытался продолжить начатое и даже сумел влепить Диваду в глаз, прежде чем получил от него в челюсть, но их быстро растащили и пригрозили спустить с крыши вниз головой, если они не утихомирятся – сидеть на солнцепёке до вечера не хотелось никому. Через час стали появляться признаки приближающегося теплового удара, и все сочли за лучшее спуститься в тень караван-сарая, где и были пойманы десятником и отконвоированы к Кемату. Тот велел всыпать каждому по пять плетей за драку с членовредительством и ещё по пять – за безалаберность и доведение себя до теплового удара, после чего сослал их в прохладный сардоб остывать. Вечером, когда Дивад отошёл от перегрева, он попытался улизнуть в пустыню, чтобы поиграть на окарине, но его остановил Зайир: – Да ладно тебе, – он в последний момент удержался, чтобы не похлопать Дивада по спине, которая у всех у них после публичной порки ещё болела. – Мы ж не со зла. Посвисти и нам, а то иногда тут бывает скучно. – Это точно, – Ярт, лежавший на животе на краю бассейна, подпёр голову руками, – сказки-то, что знали, уже давно попересказали. И Дивад играл. Маленькая глиняная окарина пела о бескрайних песках Алик’ра, под которыми спят вечным сном древние йокуданские города, о караванах верблюдов, величаво пересекающих этот негостеприимный край, о колодцах, дарующих живительную влагу людям и животным, о невероятной красоты цветах, распускающихся весной и покрывающих казалось бы безжизненные пески и глины разноцветным ковром. Мелодия вливалась в ветер, пересыпающий песчинки и намётывающий высокие барханы, в жаркие лучи солнца, под которыми веками закалялись выносливые воины, в мягкую темноту ночи, дающей прохладу изнурённой за день земле. Суровый край – но это только чужаку кажется, что природа здесь ненавидит всё живое. И лишь редгарды уже сотни и тысячи лет знают, что пески Алик’ра хранят под собой знания древних йокуданцев – знания, которые в неумелых или нечистых руках могут привести к катастрофе. Однажды они уже были открыты людям с нечистой душой – после этого Йокуда перестала существовать. И талморцы об этом знают. И поэтому нельзя допустить, чтобы Хаммерфелл пал пред талморцами… … Дивад не знал, что после того, как он играл своим приятелям под портиком сардоба, они совсем другими глазами посмотрели на пустыню, расстилавшуюся за стенами караван-сарая. Раньше они просто сражались за неё, а теперь знали, что знойная пустыня и древние йокуданские города стоят за их спинами. И поддерживают и даруют силу… И только иногда в тягучих хаммерфельских напевах проскальзывали северные нотки – о том, как ложится на землю снег, как журчат полноводные порожистые реки, как шумят вековые сосны да встают заснеженные пики гор. Холодный край, где остались ставшие близкими ему люди, а с ними – и частичка его души… *** Наутро стало ясно, что Монар не ошибся – что-то там, на самом горизонте, действительно было. Солнце ещё только встало, ещё не раскалило землю, и знойное марево не застило горизонт струящейся текучей дымкой, а потому на многие фарсахи ясно было видно каменистую пустыню и что-то тёмное там, где перед скалами Радуги начинались солончаки. – Караван, – неуверенно произнёс Ярт. – Конечно, – съехидничал Кайе, – в самую сушь через сердце пустыни. – Откуда ты знаешь? – возразил Артаго. – Может, на юге уже идут дожди. Мне отец рассказывал, что много лет назад такое было: север залило, а на юге за всю осень не выпало ни капли. А сейчас, может, наоборот. – Если это караван, – Дивад стащил с плеч бурнус, потому что солнце уже начинало припекать, – то они идут к Скавену. А Скавен под талморцами. Значит, они идут к талморцам. – Надо подъехать ближе и проверить, – предложил Сафар. – За сегодня не доедем, – прикинул расстояние Ярт. – А колодцы… – он вопросительно глянул на Монара. – Есть колодец, – подумав, ответил тот. – Но в стороне. – Надо тогда взять запас воды для нас и верблюдов, – решил Зайир. – Потому что неизвестно, в каком состоянии колодцы. Чёрная точка на горизонте, казалось, не приближается, но молодые воины знали, что так и должно быть – в пустыне часто далёкое кажется близким, а пытаешься приблизиться – и словно стоишь на месте. Полуденный солнцепёк они переждали посреди голой пустыни, вбив в землю колья и натянув на них шерстяные полотнища, создавая таким образом тень, а к полуночи подошли к колодцу. Он располагался посреди брошенного селения. Молодые воины миновали развалины домов, от которых остались лишь груды битого кирпича да осколки глиняной посуды, втоптанные в землю, и на центральной площади возле колодца мрачно полюбовались на восемь верблюжьих скелетов и два – лошадиных. Чуть в стороне лежали и два выбеленных временем человеческих костяка. – Не обнадёживает, – Дивад бросил в колодец камешек, и все прислушались. Звук пришёл глухой – колодец был пуст. Спустившийся в него Сафар выяснил, что песок на дне колодца сыроват, и теоретически откопать колодец можно, но песок на вкус оказался солёным, да и тухлыми яйцами воняло так, что и без откапывания было ясно – пить эту воду будет нельзя, даже если её прогнать через фильтр, прокипятить и всыпать весь оставшийся запас очищающих трав. – Значит, завтра идём назад, – Зайир снял со своего верблюда перемётные сумки и бросил их на землю. Остальные последовали его примеру. Артаго и Ярт обошли разрушенное селение в надежде присмотреть более удобное место для ночлега, но везде были лишь битый кирпич, утрамбованная каменистая земля, кости верблюдов и лошадей, да в небольшой ложбинке спрятался человеческий скелет. Молодые воины вернулись на центральную площадь, напоили верблюдов и пустили их искать скудный корм, а сами расстелили на земле шерстяные попоны и легли на них, завернувшись в бурнусы. На востоке восходила Секунда, постепенно заливая уснувшую пустыню своим серовато-белёсым светом. От стенок колодца, груд колотого кирпича, брошенных на землю седельных сумок протянулись длинные тени. В свете Секунды тускнели звёзды, а земля, казалось, покрылась голубоватым молоком. Пустыня пела. Песня текла над каменистой равниной, безграничная, свободная. Это для людей есть непроходимые горы или непреодолимые реки, это люди придумали для себя границы, отделившись ими от других людей. Жизнь не приемлет границ – и песня тоже не ведает границ. И ею можно коснуться сердца другого человека, пусть даже она сейчас в сотнях фарсахов, за безводной пустыней, за высокими горами и густыми лесами… Вспоминать погибшую девушку и не видеть живую, ловить её улыбки и не замечать, что от них становится теплее на душе. И нужно было оказаться в сотнях фарсахов от неё, чтобы понять, как её не хватает. Но война не будет длиться вечно. Рано или поздно, но наступит мир, а сотни фарсахов – не преграда для хорошего коня. Пусть сейчас она осталась в прошлом, но это не значит, что она не сможет снова появиться в его будущем. Дивад потянулся было к седельной сумке за окариной, но передумал и лёг обратно на попону, спрятав руки под бурнус. Пусть сейчас поёт пустыня. Окарина споёт потом. *** Утром стало точно видно, что это караван, причём огромный, сотни на три верблюдов, если не больше. Молодые воины, стоя на окраине разрушенного селения, не в силах были поверить, что кто-то пошёл через пустыню в самую сушь, когда и семерых верблюдов напоить иной раз проблема, что ж говорить о трёх сотнях. Однако Монар, выслушав недоумённые восклицания приятелей, указал на горизонт в южной части неба: – Тучи видите? Вон то серое, у самой земли. Это тучи. На юге дождь. – Значит, – сделал вывод Ярт, – караванщики думали, что дождь везде… Зайир, а надо бы подойти ближе. – А пить что будем? – Верблюды выдержат сутки без воды. – А мы? – И мы, – скривился Ярт, встряхнув флягой; там оставалось меньше половины. – По дороге есть сардоб, там хоть что-то, но должно быть. – Что-то там будет, – хмуро согласился Зайир. – Но будет ли это «что-то» пригодно для питья? Никто не ответил. – Сардоб по дороге, – после долгого молчания произнёс Монар. – Мы будем около него к вечеру. – Если там воды не окажется, – подсчитал Артаго, – то ещё сутки до колодца, где точно есть вода. – Итого два дня и ночь, – подытожил Дивад. – С полупустыми флягами! – Но не совсем же без воды. – Идём, – Зайир мрачно дёрнул головой, принимая нелёгкое решение. – Спустит с меня Кемату шкуру за такое. – Не переживай, – Кайе похлопал его по спине, – он спустит её со всех нас. *** Пустыня менялась, постепенно становясь всё более пересечённой и переходя из каменистой в песчаную, и к вечеру усталые верблюды уже ступали по мелкой песчаной ряби, поросшей хвойником и солянкой, а караван периодически скрывался за низкими пологими холмами. Небо заволокло тусклой дымкой, сквозь которую пробивалось блеклое солнце, в воздухе чувствовалась пыльная взвесь. Воины замотали лица краями куфий и пытались сквозь пыль и марево рассмотреть караван. – Там проходит караванная дорога, – теперь Монар мог точнее определить их положение. – Она идёт по самой низине, и в конце лета в её колодцах ещё остаётся вода. – Для трёх сотен верблюдов? – Ярт старался не думать о том, что у него рот давно превратился в пустыню, а воды во фляге осталось меньше четверти. – Для полусотни, не больше. Но если поить их понемногу… Но скоро дорога начнёт подниматься, а наверху воды сами знаете сколько… В сардобе к радости измученных жаждой воинов вода была. Её оставалось по щиколотку, она была грязной, затхлой и цвела, и понадобилось больше часа чтобы профильтровать её, немного очистить травами и напоить верблюдов, и только потом наломать сухого саксаула, развести костёр и вскипятить воду для себя. На ночлег расположились на вершине пологого холма, с которого в блеклом свете Секунды можно было видеть очертания далёкого каравана. Зайир выставил дежурных, которые должны были меняться каждые два часа, и перед самым рассветом Дивад и Ярт заметили трёх или четырёх всадников, отделившихся от каравана и направлявшихся в их сторону. Когда первые лучи солнца осветили пустыню, молодые воины рассмотрели чёрно-золотые одеяния талморцев. – Караван талморский, – подтвердил Монар, всё утро вглядывавшийся в него. – По одежде видно. И ростом они выше людей. – Всадников четверо, – заметил Кайе, – нас семеро, и мы в выгодной позиции. – Кемату приказал в бой не вступать, – напомнил ему Зайир. – Дивад, Артаго, травите воду, и уходим. Менее чем через полчаса их маленький отряд уже быстро двигался на север. *** – Талморский караван в трёх переходах? – Кемату прожигал их тяжёлым взглядом. – Это мы шли день и две ночи, – возразил Монар, – большому каравану понадобится больше. – Вы шли день и две ночи, – Кемату поднялся и принялся мерить просторную командирскую комнату широкими шагами, – но они тоже шли. Три ваших перехода – это шесть-семь их переходов. Значит, сейчас они в трёх-четырёх переходах от нас. – И пойдут или через нас, – добавил Раккан, их десятник, – или через сардоб, где стоит Басир. Кемату сложил руки на груди, некоторое время хмурился, раздумывая, затем коротко приказал: – Раккан, собирай сюда десятников. Зайир, Монар, остаётесь здесь. Остальные – отдыхать. Через час лагерь покинул десяток воинов, отправленных в разведку, остальные воины занялись укреплением караван-сарая. Через три дня вернулись разведчики, приведя с собой трёх верблюдов – они перехватили и уничтожили троих талморских гонцов, направлявшихся в Скавен с просьбой о помощи каравану, но четвёртому удалось уйти. И они же сообщили, что позади каравана остаются павшие верблюды и лошади, а сам он находится в трёх переходах к югу и повернул к сардобу Басира. – Это плохо, – Кемату снова мерил шагами ковры командирской комнаты; десятники, скрестив ноги и замерев, сидели у стен. – Сардоб Басира находится в яме, его защитники заранее поставлены в невыгодную позицию… Тахир, карту. Воин с поклоном подал ему свёрнутую в трубку карту. Кемату разложил её на пыльном ковре, придавив края небольшими камнями и опустился около неё на колени. Десятники степенно подсели ближе. – Вот мы, – палец Кемату упёрся в точку, обозначавшую их караван-сарай. – Вот сардоб Басира, – палец сместился на десять фарсахов западнее. – Вот здесь талморский караван был сутки назад. Движется он со скоростью около семи фарсахов в сутки, значит, сейчас они здесь. До сардоба Басира у них три перехода. – На этом участке, – один из десятников показал на карте, – караванная тропа идёт по пересечённой местности. Здесь можно устроить засаду. – В караване триста верблюдов, сотни полторы погонщиков и мы не знаем сколько охраны. Предположительно в караване не менее полутысячи человек, а нас вместе с воинами Басира – две сотни. Если успеет подтянуться Фатих – будет две с половиной сотни. Идти против талморцев, уступая им в два раза в численности, – сами знаете, чем заканчивается. Да, их верблюды и люди скорее всего истощены и страдают от жажды, но талморских магов недооценивать нельзя. – Можно пропустить их к сардобу Басира и отравить там воду. – Один талморский гонец ушёл, – напомнил ему Кемату. – Если мы будем медлить, из Скавена может успеть подойти войско, и мы окажемся меж двух огней… Нет, – он хмуро покачал головой, – караван нужно уничтожить по дороге к сардобу Басира. Но для начала его нужно пощупать, чтобы знать, чего ожидать… Кемату окинул внимательным взглядом десятников, выбирая, затем приказал: – Раккан и Ваин, выдвигаетесь в пустыню со своими десятками. Делите их на пятёрки и тревожите караван. Никаких рукопашных и близкого боя: за холмом затаились, караван подпустили, выскочили, стрелами засыпали – и бегом прочь, чтоб пятки сверкали. Стреляем, в кого проще попасть – лошади, верблюды, ослы, люди – не выбираем. Если видно, что защита каравана крепкая, и укусами мошек его не пронять, возвращаемся сюда. Ясно? – Так точно, – вытянулись во фрунт оба вызванных десятника. – Разрешите выполнять? – Выполняйте. *** Устойчивый ветер дул с юга уже несколько дней, дразня привкусом сырости от идущих там дождей. Однако здесь, на подходе к оазису Скавена, по-прежнему держалась сушь. Ветер нёс пыль и мелкие песчинки, забивая ими глаза, нос и рот, небо затянуло пыльной дымкой, сквозь которую тускло просвечивало солнце. – Скоро наш выход, – Зайир в очередной раз проверил колчан за плечами и осторожно выглянул из-за груды щебня, за которым залегла их пятёрка с лошадьми. Караван был совсем близко, уже были слышны крики погонщиков, фырканье лошадей и верблюдов, перезвон колокольчиков… – Пошли! – резко скомандовал Зайир. Обученные лошади вскочили на ноги, воины взлетели в сёдла, тут же хватая наизготовку луки. Лошади сорвались с места в галоп, в караване послышались крики, но в их сторону уже летели стрелы, причём первые ещё были в полёте, а лучники уже накладывали на тетиву следующую. Взревели раненые верблюды, застонали талморцы – стрелы разили почти без промаха несмотря на боковой ветер. Очередной залп… – Уходим! Лошади как одна взрыли задними копытами землю, развернулись и поскакали в пустыню. Дивад послал последнюю стрелу, целясь назад, мимо прогудел огненный шар, от которого молодой воин рывком увернулся. По кожаному доспеху Ярта чиркнула стрела и, не нанеся вреда, упала на землю. Караван остался далеко позади. – Отлично, – оказавшись вне досягаемости талморских стрел и магии, Зайир придержал коня. – Примерно восемь верблюдов и восемь человек. Ещё денёк – и мы сами расправимся с караваном. Артаго вытащил пробку из фляги, стащил с лица край куфии, отпил глоток тёплой, отдающей гнилью воды, повесил флягу обратно на пояс и снова замотал лицо. Воины поднялись на пологий холмик оценить результаты своего налёта. И в это же время из-за останца по ту сторону каравана вылетела ещё одна пятёрка всадников, и в талморцев один за одним полетели огненные шары. – Давай, Хаким, давай! – азартно подбодрил мага Кайе. – Жги этих сволочей! К огненным шарам присоединились стрелы, а через несколько ударов сердца налётчики развернулись и помчались назад в пустыню. В караване ревели обожжённые животные, двое верблюдов, вырвав поводья из рук погонщиков, помчались в пустыню. На их спинах полыхали тюки. Одного из них Дивад уложил метким выстрелом в шею, прекратив этим его мучения, другой был вне досягаемости их стрел. – Жалко скотинку, – скривился Ярт. – Лучше бы на его месте был талморец. – Позаботься о нём, Морва, – Артаго поднял глаза к серому небу, – раз не смогли позаботиться мы. – Поехали, – кивнул Зайир, – искать следующее место для засады. *** До сардоба, где их поджидал Басир со своей сотней, караван не дошёл всего фарсах. Два десятка воинов из сотни Кемату, к которым через сутки присоединились ещё три десятка из сотни Басира, тревожили караван, не щадя себя и лишь меняя уставших лошадей на свежих. Талморцы оказались не готовы к такому давлению и мало что могли противопоставить тактике внезапных нападений и быстрых исчезновений. Путь каравана был отмечен трупами убитых людей и альтмеров, которых некогда было хоронить, и животных, с которых даже не снимали тюки с продовольствием. Колодец на их пути, на который они рассчитывали, воины засыпали, а пока караванщики пытались его откопать, редгарды уничтожили ещё два десятка людей и почти полсотни верблюдов. Не помогали ни разведка, ни дозоры – воины умело пользовались пересечённостью местности, выскакивали из-за малейшей неровности, наносили внезапный удар, и дозорные едва успевали схватиться за оружие, как падали со стрелами в шеях и глазах. За двое суток караван с трёх сотен верблюдов сократился до сотни, из четырёхсот альтмеров в живых осталось двести, но из них половина была ранена. Когда в предрассветной мгле третьего дня воины, осмелев и обнаглев, обстреляли караван сразу с трёх сторон одновременно, при этом выпустив не по семёрке стрел на человека, как обычно, а больше десятка, талморцы не выдержали и побежали. В панике и слепом желании выжить любой ценой они хватали истощённых верблюдов и лошадей и бежали куда глаза глядят, бросая на произвол судьбы провиант и товарищей. Кого-то из них уничтожили воины, под кем-то пали животные, и их всадники умерли от жары и жажды. До Скавена добрались единицы. Караван перестал существовать. Воины потеряли четверых: из центурии Басира двоих достали огнём маги, в десятке Ваина одного убили молнией, а в пятёрке Хакима погиб тихий молчун Сафар – стрела вошла ему точно в основание черепа. Под Дивадом во время последнего ночного нападения убило лошадь – он едва успел выдернуть ноги из стремян, чтобы не быть придавленным ею. Ранили Хакима – его пятёрка, видимо, засветилась, и когда они выскочили из оврага, к ним уже летел поток огня. Хаким выставил водяную стену, защищая товарищей, потерял на это пару мгновений, и этого оказалось достаточно, чтобы арбалетный болт, пробив лёгкий кожаный доспех, вошёл ему в грудь. Ему достали болт, перевязали рану и уложили в овраге – отправлять его в лагерь было некогда. Через несколько часов маг, подлечив себя, выполз из оврага, поймал оставленного ему верблюда и потрусил вслед за караваном, однако нашёл лишь трупы талморцев, брошенные тюки да товарищей, преследующих разбежавшихся караванщиков. – Ну вот, опоздал, – посокрушался он. – Наоборот, как раз вовремя, – возразил Раккан, – тебе сейчас предстоит сжечь весь груз, чтобы он талморцам не достался. Мародёрствовать нам, увы, некогда. Поздним утром, когда пять десятков уставших воинов, участвовавших в охоте, собрались около сардоба Басира в надежде попить и отдохнуть, от Кемату прискакал Тахир с приказом оставлять сардоб и срочно отходить к основным силам – четвёртый гонец, которого четыре дня назад упустили разведчики, добрался до Скавена, и сейчас оттуда двигалась тысяча талморцев. – Знают, сволочи, что мы здесь, – Басир потёр подбородок, дотошно ознакомившись с приказом. – Потому и высылают не обоз с водой, а воинов. Талморцев была тысяча, редгардов – две сотни, причём пятьдесят из них были измотаны охотой и едва держались на ногах. Однако уходить надо было срочно – талморцы находились в одном переходе к северу, поэтому Басир приказал поить лошадей и верблюдов, набирать воду в бурдюки и фляги, травить оставшуюся воду и выдвигаться на северо-восток в обход талморского войска. Единственным послаблением охотникам было то, что им разрешили спать, сидя в седле. ________________________________________ [45] Редут – отдельно стоящее укрепление сомкнутого вида, как правило земляное, с валом и рвом, предназначенное для круговой обороны. [46] Редан – открытое полевое укрепление, имеющее форму изломанной линии и позволяющее вести фланговый огонь по противнику. [47] Когорта – здесь состоит из шести центурий, то есть насчитывает около шестисот человек. [48] Куфия – мужской головной платок, популярный в арабских странах. Служит для защиты головы и лица от солнца, песка и холода. [49] Сардоба, сардоб – в некоторых районах Центральной Азии – заглубленный в землю и накрытый каменным сводом бассейн для сбора, хранения и употребления пресной питьевой воды. [50] Бурнус – плащ с капюшоном, сделанный из плотной шерстяной материи.