adna — run, lucifer
Катону смешно наблюдать за тем, как к нему относятся. Жители Тринадцатого — с заметным безразличием, проходят мимо и не оборачиваются. Вряд ли здесь транслировали Голодные Игры, вряд ли они знают про профи и их Академию, точно понятия не имеют про Ван дер Гри. Военные — каждый раз ухмыляются, пальцы их подрагивают — немного тянутся к оружию. Катон шутливо им кивает (да, нарывается). Администрация — заинтересованно, следит за каждым шагом, просит Боггса докладывать о состоянии новоиспечённого солдата. У Койн явно для него готов диверсионный план, чтобы атаковать Дистрикт Два. Где же они найдут другого специалиста? Бывшие союзники – ? Их он не видит, старается не замечать. Их он сам обходит стороной. Триумфаторы сидят отдельной группой в столовой, вечно хмурые и о чем-то едва слышно говорят. Хеймитч подозрительно быстро получает место в совете Альмы Койн, Примроуз берут на обучение в больницу, а Бити погружается в пучину собственного разума, желая обхитрить созданную им же систему. Лишь Джоанна и Финник никак не найдут себе места, изображают одного призрака на двоих. У Одэйра под глазами (да и в них тоже) — мрак. Он вяжет постоянно какие-то узлы в память о Мэгз и однажды давится словами — «Ван дер Гри хотя бы знает, что она мертва». Финник не представляет, где держат Энни и цела ли она. Пытают ли ее, бьют или застрелили сразу же после их побега с Арены? Президент коварно молчит, Одэйр продолжает не спать и в полутемных коридорах на этажах отмеряет себе край — вскоре с него сойду. Энобария лишь первые дни скалилась и все грозилась повторно сорваться; потом ставит свой поднос рядом и буквально приказывает Хоторну подвинуться. Двенадцатый усмехается и шутливо капитулирует под подобным напором. Но с Энобарией тоже что-то неладное, это Катон читает легко. Дело здесь не только в Мирте, но и, вероятно, в Бруте, который разорвал свой золотой билет и предпочел гильотину по неведомым никому причинам. Мисс Хост не позволяет себе больше слабостей, не дает заключать себя в объятия — скалится каждому любопытному острыми клыками. Катон не лезет к ней в душу; потому что в его собственный такой беспорядок, что прикоснись – и он сгинет. Не будет больше возврата. Его приводят в Центр подготовки солдат, и там Ван дер Гри сначала доказывает физическое превосходство, а потом спокойно выступает против человека с оружием. Выбивает пистолет из дрожащих рук, нацеливает дуло на противника и нажимает на курок. Неудачливый солдат вздрагивает, но Катон прекрасно знает — пуль там никогда не было, никто бы не позволил им убивать друг друга. Боггс наблюдает и раз через раз кивает. Будто бы что-то в этом понимает. Катон просит холодное оружие, но на войне оно бесполезно, поэтому приходится вспоминать, как обращаться с огнестрельным. На следующий день он выбивает десять из десяти в импровизированном тире и тянется к винтовке — доказывает собственное превосходство в каждом действии. Бити делает для него несколько ножей, потому что ими можно ранить врага, если с основным оружием что-то произошло, и Катон принимает подарок. Не возражает против его распределения в одну из многочисленных частей Тринадцатого, становится сослуживцем Гейла Хоторна и слушает в общей комнате его рассуждения, что их отряд небольшой и наверняка создан для специальных целей. Честно говоря, Катону все равно. В Дистрикте Тринадцать все вышло как-то пятьдесят на пятьдесят. Примроуз светится рядом с матерью, хватает ее за ладонь на общем собрании и советуется по поводу лекарств. На другой чаше весов Хеймитч, ходит он за Койн и просит один маленький планолет в столицу, чтобы нанести Президенту Панему неожиданный удар. Альма Койн качает головой, а это значит, что подружка ментора сгниет в правительственной тюрьме быстрее, чем эта революция кончится. Гейл каждое утро начинает с ухмылки, весел он на построении и рядом с семьей, воспитывает строго младших, просит матери помогать; Джоанна наблюдает со своего стола за ним с ухмылкой — ей и так было нечего обретать. Она держит свою жизнь в руках, вцепилась короткими ногтями и хохочет, словно безумная, не ждет иного случая. Их потери, если так посмотреть, сводятся к нулю по сравнению с грядущими достижениями новой нации, но Катону плевать на демократию и избранность органов власти — Мирта мертва, отец и мать, младший брат; Брут, Доминик, Арес. Величие их Дистрикта не вернуть. Его самого (победителя) уже не собрать. Ван дер Гри засыпает мгновенно и не видит снов; на утро просто открывает глаза. Делает успехи в борьбе, укладывает каждого соперника на пол за пару минут. Он для другой цели был избран – правда. Он вряд ли доживет до конца; ручных псов революционная власть пристреливает, когда обещанный мир уже у них в руках. Чистую страну будут возводить непорочные. Точно не он. Свой выбор он уже сделал, сейчас некуда свернуть. Койн ему мерещится переродком не хуже Сноу. И Катон с удивлением отмечает, что некоторые здесь с ним согласны.//
Хоторн воодушевлён и быстрым шагом пересекает столовую, садится рядом и довольно улыбается. — Для нашего отряда есть задание: мы едем в Двенадцатый, Ван дер Гри. Можешь собираться. — Будем партизанить в лесах? — вяло интересуется карьерист, но тем не менее благосклонно воспринимает новость; ему тоже надоело сидеть в четырех подземных стенах. — Да хоть устраивать саботаж. — О таком можешь не мечтать. Хоторн ухмыляется, и ему наплевать сейчас на все подколки сослуживца, потому что он уже завтра увидит родной округ. Возможно, даже пройдется по Шлаку, зайдет в свой дом, если не будет опасности. Дистрикт продолжает жить даже после их побега, там новые порядки и усилена охрана, но люди все те же; все тот же лес, все та же земля. Гейл почти что светится, а Катон на него смотрит с ухмылкой – вряд ли сам Ван дер Гри будет так счастлив вернуться в Дистрикт Два. Если Двенадцатый ему запомнился густой зеленью лесов, запахами смолы, угля и бетона, то родной же оплот живет в памяти неприступными стенами и стальными людьми. Кто там сейчас вместо них? Кто занял их дома, встал на чужие места? В памяти Катона каждая личность – титан; несгибаемые, незаменимый сплав. Теперь что? Ответов у него нет, поэтому он спокойно надевает бронежилет и защитную форму черного цвета, проверяет на поясе ножи. Мирта говорила, что проще всего затягивать подобный ремень на бедре, чтобы легко достать лезвие ладонью, но ему ни к чему соблюдать все каноны. Для него и ножи эти — дань девочке-бойцу, которая ненавидела краски и притворство. Было ли у них когда-то будущее? Совместное, такое чтобы навсегда? Угловатая Мирта, и речь тут даже не о фигуре; смешливый он — удержал бы их брак, смогли бы они ужиться? Просыпаться рядом, равно как и засыпать, о чем-то говорить и не вспоминать о войне; не бояться ее. Навещать родителей по выходным, тренироваться и исполнять долг на благо Дистрикта – в чем бы они себя нашли? Отравой исходят подобные мысли; кончай с этим, Катон. Ван дер Гри занимает свое место в планолете, вот только в этот раз он везет их в лес, не на Арену. В этот раз профи выполняет задание и, возможно, никто не умрет. Сражаться нужно в обоих случаях, и невольно все параллели с Играми обретают форму – действительно ли закончились они? — Нас высадят на половине пути к Дистрикту, с восточной стороны леса. Сейчас ночь, и риск быть замеченными минимальный, поэтому за пару часов надо преодолеть расстояние и войти в Двенадцатый. — Нас там будут ждать? — Не совсем. Я знаю маршрут, по которому мы попадем внутрь Дистрикта мимо миротворцев, а также где найдем убежище. Наша задача — передать повстанцам припасы и немного оружия, скоординировать с ними дальнейшие планы. — Неужели в вашем паршивом округе еще остались бунтовщики? Катон издевается, и Гейл это прекрасно осознает, не обижается даже. — Не переживай, Ван дер Гри, Двенадцатый — моя территория. Тебе-то придется несладко, ведь ты прекрасно понимаешь, кто будет искать повстанцев во Втором и убеждать их встать на сторону Койн. Он кивает и больше не отвечает, планолет бесшумно набирает ход, отрывается от земли. Ночь сгущается вокруг них, захватывает в свой плен и не идет на уступки. Всегда надо выбирать, — думает Катон, но тут же понимает: свой выбор он сделал слишком поздно.