— Мы справимся с этим, — прозвучал голос женщины, продолжавшей безостановочно курить, сидя в обшарпанном кресле. Почти всё в их доме становилось таким: — Мы сможем дать им хорошее будущее, если постараемся… — надежда и вера были слишком хрупкими. Но хотелось питать себя этим, ведь принять мысль о том, что им предстоит сделать, не представлялось возможным. Машины за стенами грязного дома, в котором они жили, громко били по ушам тормозами, где-то раздавался лай собак. Приглушённым был смех соседских детей на улице, которые не могли оторваться от какой-то интересной игры. Это была холодная зима, которая поставила крест на счастье для двоих людей. Вот только эти люди не знали, что это ждёт их. Не знали, и…
— Мы не сможем потянуть и его, — вздохнув, ответил мужчина, смотря в глаза своей жене, чьё лицо стало похожим на старческое слишком рано. Изнурительная работа, огромный труд, и ничего в качестве оплаты… почти. Этого не хватало. Район не был благополучным, здесь люди доживали своё, не планируя дарить жизнь потомству. Кто мог, уже уехал, а кто нет… — Думаю, ты понимаешь, что оставить их обоих там, это единственный выход. Если Минчжу мы ещё сможем поднять, но Бэкхён, он… — глаза переполнены болью, но он старался не показать того, что сердце разрывалось на куски. Да, это был их просчёт. Хотелось верить, но реальность всё равно невозможно изменить. — Ты знаешь ситуацию с финансами и сама понимаешь, что мы еле сводим концы с концами…
— Знаю, — вздохнула женщина, запуская руки в волнистые волосы, пытаясь понять, можно ли как-нибудь решить эту проблему без таких кардинальных мер. Она не хотела оставлять детей, но долги и финансовая составляющая их жизни на данный момент не оставляла другого выхода.
Они не смогут дать им хорошее образование, такую же работу и счастливое будущее, даже если разорвутся на части. Наступило слишком плохое время, они не в состоянии справиться с этим. Из налоговой и так приходят раз за разом и требуют возмещать долги за квартиру, и эти люди не могут дать им то, что хотят госслужащие, даже притом, что рвут шкуры на работах как проклятые, каждый чёртов день надеясь на лучшее, которое не желает случиться… Она снова сунула в рот сигарету, делая очередную затяжку и из последних сил стараясь верить, что они смогут сохранить семью. Но сигареты не приносят облегчения, становится лишь больнее, и она понимает, что все желания несбыточны.
— Ты снова много куришь, — устало выдохнул мужчина, посмотрев на жену с любовью и болью, стараясь сдержаться, чтоб не закурить за компанию. Жутко хотелось выпить и забыться.
Забыть этот разговор.
Пока город спал под рокот моторов машин, эти люди обняли друг друга, пытаясь найти утешение в нежности. И их надежда на лучшее рухнула вместе с верой в будущее девушки, что стояла за дверью комнаты и наблюдала за всем происходящим, не веря своим ушам. Минчжу, шестнадцатилетняя Минчжу, дочь этих людей, осознала, что её жизнь вот-вот перевернётся с ног на голову, и жизнь её братишки, маленького Бэкхёна, тоже сделает это. Ей стало холодно совсем не от ледяного зимнего ветра, что ворвался в коридор из форточки, а от чего-то другого… И задрожала не от мороза, а… От страха перед будущим? Перед тем, что ждёт её с братом впереди?..
Родителям было больно смотреть в глаза правде. Их детям — в будущее. Так кому же больнее? Тем, кого совсем скоро оставят в детском доме, лишив всего дорогого, или тем, кто оставляет самое дорогое в своей жизни навсегда?
Кому же больнее?..
Дни стали серыми именно тогда, когда ноги маленьких детей переступили порог родного дома и ушли. Тогда, когда эти ребята посмотрели на свой настоящий дом в последний раз, прощаясь с тем, что было и с тем, что могло было быть там.
— Я знаю, можете не объяснять, — в который раз устало улыбнулась Минчжу, не смотря в глаза матери, которая попыталась начать разговор с: «Нам нужно тебе кое-что сказать». — Я ведь всё слышала и всё понимаю… — девушка улыбнулась ещё шире, так, будто была счастлива, смотря на родителей, что вывели её в гостиную на разговор.
Бэкхён резвился на улице с мальчишками, играя то ли в футбол, то ли в догонялки. А его сестра изо всех сил старалась не заплакать, хотя ей казалось, что за эту неделю она потеряла способность чувствовать. Неделя, которую эти люди не решались сказать детям о своём решении. Неделя, что убивала девушку мучительным ожиданием жестоких слов, приговора о том, что их ждёт детский дом. Ночи Минчжу стали чернее, чем ранее. Каждый раз под покровом темноты девочка думала о том, что их ждёт там, в новом доме, который скоро откроет им свои двери. Детский дом… А женщина тем временем улыбнулась, не понимая, почему сделала это, улыбаться ведь, на, самом деле, было нечему. Это походили на отчаянное бессилие. Из неё будто выкачали все чувства, хотелось только смеяться до боли в лёгких, чтоб в итоге задохнуться вовсе и умереть прямо здесь, забыть о том, что они оставляют своих детей, о том, что они не смогли дать им лучшего будущего…
— Это единственный выход, Минчжу, — женщина закусила губу, устало вздыхая и падая в потрёпанное кресло. — Ты видишь, в каких условиях мы живём, — она нахмурилась, и её лицо стало слишком обречённым, — мы не хотим вас оставлять, пойми, но так будет лучше…
— Я понимаю, — ее дочь улыбнулась, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Мать прекрасно видела состояние ребенка и понимала это, поэтому быстро поднялась и обняла своё чадо, гладя девушку по голове и просто… Плача.
— Мы не хотим оставлять вас… — она прижимала к себе Минчжу, не зная, что говорить дальше. — Но обстоятельства…
— Я всё понимаю и могу сказать Бэкхёну, — Минчжу плакала. Впервые ей стало так больно, она хотела не показывать этого, но слёзы катились из глаз сами.
Казалось, ничто не сможет заглушить эту адскую боль…
— Минчжу, ты же знаешь, что мы вас любим? — губы женщины дрожали, и похоже, она в миг постарела. В одно мгновение из глаз исчезла жизнь, в одну секунду (и на всю жизнь) она перестала чувствовать себя живой. Сейчас, когда она говорит своей дочери такую страшную вещь… Жива ли она?.. — Любим и не хотим оставлять, это правда, но…
— Не плачь, — Минчжу улыбнулась в попытке облегчить материнскую боль, отвлечь от слёз. Она не любила, когда мама плачет, ей всегда становилось очень плохо в такие моменты.
«Так будет лучше…», — это было последним, что смогла выдавить из себя разбитая горем женщина, понимающая, что делает больно и себе, и своим детям, что разбивает им жизнь, что, возможно, лишает счастливого детства, которое они и так создать не смогли бы…
«Так будет лучше».
Конечно, будет лучше…
Город засыпал, и ночь медленно закрывала двери домов, пряча людей под одеялами и отправляя в сон. Машины изредка разносили рокот моторов, и люди, полуночники или просто страдающие бессонницей бедняги, бродили по улицам, что-то вечно шепча друг другу, разговаривая о произошедшем за день. Лишь из некоторых мест, из посеревших закоулок, изредка доносились чьи-то тихие мольбы о помощи… Минчжу тоже хотелось молиться.
Это последние часы здесь. Это последняя ночь дома. В месте, где они выросли и где выжили.
— Так будет лучше, — то ли улыбка, то ли усмешка… Минчжу так и не поняла, что исказило её лицо.
Она понимала, что лучше не будет, но изменить что-либо она была не в силах. И уже совсем скоро Мин стояла на пороге детского дома и ждала, пока родители разберутся с документами и поговорят с какими-то людьми. Она держала маленького братца за ладошку, не собираясь никогда отпускать. Мальчишка смотрел на неё со страхом, хотя не понимал до самого конца, что же сейчас происходит.
— Всё будет хорошо, Бэкхён, — улыбнулась Минчжу, смотря на того, кто стал для неё смыслом жизни на следующие несколько лет. Бэкхёну было уже девять, но он был таким хрупким и маленьким с виду, что казалось, дунет ветер, и мальчишки не станет вовсе. — Всё обязательно будет хорошо… — Бэкхён старался верить, но, смотря на двери детского дома, что пару секунд назад открыли перед ними, он чувствовал, как вера тихо трескается, и, оборачиваясь назад, смотря на своё прошлое и детство
дома, он видел родителей, которые даже не успели попрощаться.
Он видел слёзы матери и закусившего губу отца, старавшегося не поддаться эмоциям и быть мужчиной сейчас. В момент, когда он лишается сына и дочери. В момент, когда он с женой разрушает привычный мир собственных детей, но создаёт им светлое будущее. Светлое будущее, думали они и надеялись. Светлое будущее…
Надежда умирает последней, не так ли?
Последняя ночь дома осталась только в воспоминаниях, и Бэкхён хотел бы вернуться в прошлое, лишь бы побыть в нём ещё минуту. Детский дом… Это место встретило их тихо, без особого шума и суматохи. Дети шептались, показывали на новоприбывших пальцем, кто-то тихо смеялся, кто-то наоборот качал головой от досады, кто-то же зло улыбался. И от этих улыбок становилось жутко. По коже ползли мурашки, и тогда Бэкхену с новой силой захотелось исчезнуть из этого места, из этого мира.
Из этой жизни.
Пока мать обсуждала что-то с работниками детского дома, Минчжу с братом оглядывалась по сторонам. Девочка молчала и изучала взглядом всё вокруг, отмечая про себя, что в общем-то, место неплохое, и жить тут, наверное, всё же можно, хотя в ней до последнего была надежда, что всё происходящее лишь сон, и что совсем скоро они вернутся домой. Домой…
«Так будет лучше», — мелькнули слова в голове, и она горько вздохнула, понимая, что этого не случится. Её брат тоже понимал это, оглядывая стены детского дома, который должен стать им родным. Взрослые всё ещё возились с документами и что-то подписывали. Кто-то из ребят играл, кто-то сидел и читал что-то, некоторые ничем не занимались, просто смотрели в потолок и, кажется, мечтали.
О чём?..
Бэкхён слышал краем уха шёпот одной девочки, что была метрах в пяти от него. Она шептала всего два слова, держа в руках маленькую куклу. Девчушке было лет пять, она сначала тихо хихикала, смотрела на свою куклу странными глазами. Бэкхён никак не мог прочесть, что было в них, и через секунды он разобрал её шёпот:
— Я дома. Я дома. Я дома… — фраза повторялась без конца, и девочка качалась из стороны в сторону, смотрела на куклу и… ломала её. Уже лишив её руки, незнакомка вовсе решила открутить и голову, и в ту же секунду её глаза налились слезами. Она засмеялась так громко, что Бэкхёну показалось, что он оглох. В ушах зазвенело.
Минчжу, безусловно, тоже обратила внимание на девочку, которую почти сразу же увели. Малышку разом подхватили под руки и буквально утащили в какую-то комнату. Бэкхён наивно подумал, что ей окажут помощь. Конечно,
окажут помощь… Родители подписывали документы, а Минчжу позвала брата к себе. Мальчишка подошёл к сестре и вопросительно взглянул на неё, а потом и на родителей. Он понимал, что видит их в последний раз. В последний раз видит людей, что подарили ему жизнь. Больше он не вернётся домой. Теперь это место — его дом.
«Я дома. Я дома. Я дома…»
Чёртов голос крутился в голове, и Бэкхён повернул голову в сторону места, куда увели бедняжку. Кажется, он слышал плач оттуда. Из той самой тёмной комнаты, дверь в которую не была плотно закрыта. Он пригляделся и увидел нечто странное. Та самая девочка сидела на стуле, в почти что полной темноте, и кажется, рисовала что-то. Рядом с ней стояла пара взрослых, видимо, воспитателей. В руках девочки была чёрная ручка, а в глазах не было слёз. Они остались на щеках. Она не рисовала… Что-то писала. Писала…
«Я дома. Я дома. Я дома…»
В одну секунду она перестала делать это. Резко остановившись, подняла голову. Вспомнилось…
— Я не собиралась рожать её! Это ты настоял на том, чтобы сохранить чёртову девчонку, которая мне вовсе не нужна, ублюдок! — а потом долгое, мучительное молчание.
Молчание и фраза:
— Увези её, — фраза, которая привела девочку домой. В её новый дом.
— Я дома… — она продолжала шептать это, как заклинание, но тут снова остановилась. На секунду замолчав, она резко повернула голову и посмотрела… в сторону Бэкхёна. И по его спине тут же пробежался холодок. Глаза…
Пустые глаза. Глаза ребёнка, навсегда потерявшего родителей и дом. Глаза человека, не нужного тем людям, что подарили ему жизнь. Подарили, сделав её проклятием…
Бэкхён переглянулся с сестрой, только что подошедшей к нему.
«С документами всё, нам пора», — она улыбнулась, но Бэкхён это делать больше не мог. Перед глазами была эта девочка и глаза, её глаза…
Новоприбывших представили ребятам. Они кисло улыбнулись, но даже не состроили радостных лиц. В этот момент Минчжу поняла, что жить будет ещё сложнее, чем раньше, а Бэкхён в этом убедился окончательно.
Сложнее.
— Я дома… — повторил он фразу, крутящуюся в голове, по вернувшись туда, где была та самая комната. Перед глазами до сих пор стоял образ несчастной девочки. Девочки, которую он никогда больше не видел почему-то. — Я дома…
