Он дома. Дома. Дома…
Бэкхён и Минчжу обрели новый дом, друзей в нём и, кажется, стали действительно счастливыми. Первое время они, конечно, едва могли поверить в происходящее, в то, что жизнь повернулась к ним доброй стороной. Они наконец-то могли нормально жить. Эти двое легко подружились с ребятами. Поначалу маленький Бэкхён был зажат в общении со сверстниками, но совсем скоро почувствовал себя в своей тарелке и уже заливался смехом, болтая с ними о чём-то, Минчжу же наблюдала за всей этой картиной и не могла нарадоваться, улыбаясь от счастья и своим новым подругам. Мир стал чуть краше, и всё вроде бы стало как у обычных детей. У обычных подростков, у которых есть практически всё, кроме семьи. Но это было незаметно, потому что они… И правда нашли себе друзей, тех, кому могли рассказать о наболевшем. Минчжу отыскала подругу, с которой часто смеялась, узнавала много нового от этого человека. Та девушка рассказывала ей множество интересных историй, которые придумывала сама. У неё была богатая фантазия, и дни Минчжу были светлы из-за этого человека, привнёсшего краски в её жизнь. И Бэкхён нашёл себе близких людей. Он сразу влился в круг мальчишек, которые приняли его в свои ряды чуть ли не с распростёртыми объятиями. Мальчик в самом деле нашёл много общего с ними… И эти дети наконец обрели своё счастье, которое, как они боялись думать, не обретут никогда вне стен родного дома. Жаль, что это происходило только в их головах, лишь под покровом ночи, во снах, пропитанных несбыточными мечтами. Жизнь показала им, что надежды не всегда претворяются в реальность, хотя жить с ними порой становится легче. Показала себя настоящую, ту, что есть на самом деле, а не ту, что люди привыкли создавать в своей голове в качестве идеала. Дни казались светлыми только в первое время, и даже осенняя пасмурная погода не мешала им быть такими, ведь дни были пропитаны надеждами, тем, что очень быстро исчезло из сердец этих несчастных детей, Минчжу и Бэкхёна, потому что через какое-то время они поняли, что жизнь счастливой не может быть, что такой она лишь кажется. У неё был запах неудачи, и ребята поняли, что лучше быть не может. Не может и не станет. И почему-то эти двое совершенно точно знали, что такие мысли всегда пророческие. Пусть в душе всё ещё сидела потухшая надежда на что-то хорошее в дальнейшем… Они подсознательно знали, что будет только хуже и понимали, что жизнь будет бить снова и снова… Вот только с какой стороны следовало ждать ударов? Первый из них пришлось вынести на себе именно Минчжу. Поначалу казалось, что люди, присматривающие за детьми, были простыми воспитателями. Они выглядели прилично и всегда подавали себя в лучшем свете, если кто-либо приходил в детский дом по какой-либо причине, будь то сбор каких-то документов или вопросы усыновления или наоборот, передачи своего ребёнка в это место. Ничто не могло вызвать подозрений. Эти люди всегда улыбались приходящим, и под улыбкой скрывались гнилые натуры. Они заставляли людей верить в то, что этот детский дом в самом деле может стать настоящим, чуть ли не родным, тем, в котором тепло и уютно, тем, куда даже хочется возвращаться. Они были безупречны в деле обмана. Это Бэкхёну стало ясно очень скоро. Минчжу — куда быстрее. Его звали Хуан Цзы Тао. Этот мужчина напоминал надзирателя, или актёра из боевика, при взгляде на которого всегда чувствуешь холодок по коже. Он был похож на того самого актёра, который без проблем уложит на лопатки противника, и в общем-то, так оно и было. Тао впервые увёл сестру Бэкхёна в одну комнату через одиннадцать дней пребывания в новом «доме», говоря что-то с серьёзным видом. Бэкхён сидел тогда на скамье неподалёку и читал какую-то книжку (какую, он и не вспомнит уже), и сразу заметил, что Минчжу куда-то ведут, и уже встал, но тут же застыл, ловя на себе взгляд сестры. Она махнула ему рукой, мол, всё нормально, и Бэкхён послушался, хотя очень не хотел делать этого. Он продолжил читать книгу, но смысл прочитанных предложений не доходил до сознания. Перед глазами было лицо этого Тао и сестра. Возможно, он обладал слишком хорошей фантазией, или причина была в том, что он не мог верить людям полностью и опасался их, но Бён очень хорошо понимал, что этот человек может навредить Минчжу. Однако, сестра дала понять, что всё будет в порядке. В это верилось с трудом, но Бэкхён удерживал себя и продолжал делать вид, что читает, надеясь, что с Минчжу всё хорошо. Остальные работники дома ничего не заподозрили. Кто-то из них возился с малышнёй, которая каким-то чудом оказалась в месте, где располагаются подростки (здесь вообще следят за ними?..), какие-то девчонки смотрели друг на друга с ненавистью, видимо, пребывая в ссоре, некоторые дети вовсе отсутствовали в этом мире и пребывали в своём собственном: две худющие маленькие близняшки, на которых потрёпанная и местами почему-то грязная одежда уже висела, смотрели в потолок и безостановочно шептали что-то, словно в припадке… Минчжу оказалась в уборной очень быстро. — Зачем вы привели меня сюда? — спросила девушка, оглядывая мужчину. Он не внушал ей никакого доверия, и она точно знала, что нельзя было идти с этим человеком в уборную. Почему именно в уборную? Зачем именно сюда? Что ему надо? Взгляд человека был будто бы взглядом змеи. Хищника, желающего напасть и разорвать добычу на части. Он улыбался, и улыбка его не сползала с лица, его чёрные волосы ниспадали на глаза и не скрывали злости внутри. Чёрные узкие джинсы были чуть приспущены, а на пальцах рук крепко сидела пара тяжёлых колец, которая при ударе кулаком в челюсть могла без труда раскромсать кость. — Есть одно дело, — не улыбка, скорее ухмылка, или оскал. Тао начал подходить к девушке, и Минчжу сразу поняла, что случится что-то плохое. В такие места девушек не заводят, к тому же, по взгляду этого парня всё стало ясно очень быстро. Она бросила взгляд на дверь и… с ужасом поняла, что она… закрыта… Несчастная очнулась только в момент, когда её тело оказалось прижато к кафельной плитке стены. Тусклая лампа, осыпанная многодневной пылью, предательски замигала, и сердце девушки рухнуло в самые пятки. Когда чужие губы стали не целовать, а просто впиваться в кожу шеи, она вскрикнула от ужаса и резко оттолкнула от себя этого человека. Её взгляд бегал по туалетной комнате, она судорожно пыталась понять, как же сбежать, но со страхом осознала, что дверь закрыта. Где ключи, она не знала… Знал только Тао. Извращенец пресёк сопротивления девушки быстро. Сильная пощёчина, влепленная несчастной, заставила бедняжку потерять сознание на мгновение, но через секунду в этот мир её вернули грубые прикосновения холодных пальцев к животу, стремящихся всё ниже… Минчжу пыталась оттолкнуть парня. В ней наконец проснулся инстинкт самосохранения, она моментально вспомнила проверенный временем приём и уже собралась замахнуться коленом, чтобы всадить извращенцу удар, но тут же покрылась ледяным потом, потому что Тао моментально прижал её к стене своим телом, пресекая все попытки сопротивляться, и прошептал в ухо гадким, ядовитым голосом, от которого мир перед глазами перевернулся аж трижды: — Не сопротивляйся, или будет слишком больно… — в какой момент она стала чувствовать всё происходящее слишком чётко, до предела, Минчжу так и не поняла. Каждое касание вынуждало кожу гореть. Тао сжимал её бедра и заставлял чувствовать себя использованной. Он делал это безо всяких прелюдий, даря в качестве них разве что только несколько звонких пощёчин и укусов, после которых кожа горела огнём. Мин всё ещё пыталась оттолкнуть насильника, но когда в её ухо была произнесена одна-единственная фраза, то в одну секунду перестала двигаться, будто парализованная, ведь... «Не дёргайся, или я трону твоего братца…». И ядовитые смешки, болезненные укусы и новая боль, нескончаемая боль, разрывающая нутро Минчжу, не отдающей себе отчёт в том, в какой момент по щекам стали градом литься слёзы, которые моментально исчезали на языке улыбающегося, полностью довольного своими действиями насильника. Её щёки высохли, а чувства исчезли. Остался только невообразимый стыд и чувство абсолютной сломленности. Он достаточно быстро ушёл, хотя не смог отказать себе в любовании тем, что сотворил с девушкой. Какое-то время он стоял, облокотившись о стену, и была заметна дрожь в его пальцах, вызванная внезапным возбуждением. Тао делал множество затяжек, убивая лёгкие. Он смотрел на Минчжу, не отрываясь ни на секунду, пошло скалясь и облизывая искусанные жертвой губы: — Хорошо поработала, — последнее, что он сказал, было шёпотом ей на ухо, когда он с наслаждением вцепился в волосы девушки и направил её лицо на своё собственное силой. — Молодчина, Минчжу…Молодчина, Минчжу… Молодчина…