Пустота.
Ужасающая пустота, которая не вызывала никаких эмоций. Теперь Минчжу казалось, что всё так, как надо. Всё нормально. Это жизнь. Она заслужила это. Ведь наивная глупышка сама согласилась на такое, она сама совершила ошибку и поплатилась, и не заслуживает большего, Бён Минчжу… ничего не заслуживает. Она не слышала, что говорил Бэкхён. Его ладони сейчас коснулись её лица, и девушка почувствовала, как по коже тут же поползли мурашки. Её снова касаются. Это всего лишь брат, но тело всё ещё помнит, оно помнит всё, что происходило недавно, и жутко, снова это чувство, чувство… Грязная, грязная, грязная… Тихий вой, похожий на скулёж заставил Бэкхёна шокировано выдохнуть. Минчжу закрыла глаза, брови сдвинулись в одну точку, она будто собиралась с мыслями, чтобы сказать что-то важное, но когда её рот открылся, Минчжу… Разрыдалась. Разрыдалась как девчонка, как маленькая девочка, которая окончательно сломалась. Несчастная упала прямо в руки брату, и кровать скрипнула под их телами. Тихий ужас ударил прямо в сердце, и Бэкхён почувствовал, он… Буквально услышал, как что-то ломается в нём самом, ломается… Мир начал рушиться. Он весь вдруг стал раскалываться на части, и сейчас, когда девушка наконец раскрыла перед Бэкхёном то, что всеми силами пыталась скрыть, кажется, бог начал смеяться над ними. Над ними — брошенными, забитыми жизнью людьми, у которых не осталось ничего и никого, кроме друг друга. Бэкхён укачивал её. Прижав к себе крепче, держал хрупкую бабочку в своих руках, укачивая её, как маленького ребёнка. Она жалась к Бэкхёну, слёзы продолжали катиться из глаз, Мин никак не могла остановить их. Кажется, сейчас нашло выход всё, что она сдерживала в себе. Вся та боль, которая скопилась в ней с той секунды, как они покинули свой родной дом навсегда. И не было в этом мире боли сильней, чем та, что выходила из её горла хрипом и скулежом. — Всё хорошо, я рядом, Мин, помни, что я рядом... — этого действительно не хватало. Минчжу знала, что Бэкхён рядом, что он есть у неё, но тогда… в эти страшные «рабочие» ночи исчезало всё, что есть. Она хочет видеть его чаще, хочет, чтобы брат был с ней всегда, потому что именно в его руках, которые уже окрепли, ведь Бэкхён правда вырос, она чувствует себя… спокойно. Защищённой. Как бы она не хотела быть сильной для Бэкхёна, ради Бэкхёна, её сердце маленького ребёнка, на плечи которого взвалили слишком много бед, нуждалось в защите… Девушка не знала, когда всё стало явным. В какой момент она позволила понять брату, что сломалась. Из-за чего же сделала это… Приближающееся утро, четыре часа. Зимний холод на улице не заставляет желать выходить на свободу, но Минчжу возвращается домой. Холодный ветер приказывает кутаться в лёгкую куртку плотнее. Волосы совсем спутались, а она так и не решилась попросить расчёски у кого-либо. Больновато ходить, но всё же получается, хотя ноги почему-то трясутся до сих пор. До дома осталось пройти немного, нужно потерпеть. Улица пуста. Практически все сейчас спят в своих кроватях, отдыхая, набираясь сил перед рабочим или учебным днём, и не было больше таких, как Мин. Сейчас она чувствует себя одинокой, но это и нужно ей. Не хочется, чтобы кто-то смотрел на неё. На такую грязную Минчжу. Девушка стала бояться чьих-либо взглядов. Казалось, что все знают, чем она занимается. Эта бабочка чуть не оставляла душу на месте, когда кто-либо проходил мимо и случайно прикасался своим плечом к её плечу — Мин чуть было не падала, шокировано отстраняясь. Очень, очень страшно чувствовать чьи-то прикосновения, даже такие, случайные, все они напоминали о том, как… О том, что… Мин останавливается, закрывая своё лицо ладонями, глубоко вдыхая свежий воздух улицы. Стук сердца гремит в висках. Она должна собраться и успокоиться. Как Минчжу в таком виде покажется перед Бэкхёном? У неё нет права быть такой, нет права… Это уже не впервые. То ли третий день этой… «работы», то ли четвёртый, а может быть, прошёл год? Она не знала. Все бабочки теряют счёт времени — оно мешается во что-то одно. Можно поставить крестик в календаре рядом с числом, но дату осознать не получится. — Так, — она резко мотает головой из стороны в сторону, хлопая по карманам джинс в поисках телефона, и когда находит его, тут же подносит уже разряжающееся устройство к глазам. — Бэкхён… — страшно смотреть на цифру пропущенных звонков. Сколько сообщений…«Мин, ты в порядке?»
— В порядке… — губы начинают дрожать.«Прошёл уже час, ко скольки мне тебя ждать?»
Она выдыхает скопившийся в лёгких воздух.«Пожалуйста, ответь на звонок, я волнуюсь»
Она не могла ответить.«Мин, я тебя обидел чем-то? Ответь мне, я хочу поговорить, пожалуйста, не молчи»
Девушка не может представить, что тогда происходило с братом. Минчжу боится представить, что было на самом деле. И хорошо, что она не видела, как парень выкуривал несчастные сигареты в попытке успокоиться и глотал слёзы, чувствуя себя никчёмным, беспомощным, тем, кто ничего не может сделать, чтобы помочь, или хотя бы узнать, где же находится причина его беспокойства…«Ты в порядке?»
В порядке… — Я не могу этого вынести… — зубы стучали друг о друга. Глаза полны слёз, лицо Бэкхёна размыто, и она тут же смаргивает, с ужасом отмечая, что такое выражение лица у брата видит впервые. Впервые в его глазах так много боли… — Но это ради нас, я… я не могу уйти оттуда… — вспоминая, как ей дали понять, что впрямь лучше не уходить, хочется исчезнуть. — В… Во что же я превратилась… — отстранилась. Ладони обхватили лицо, взгляд совсем остекленел, из неё, кажется, снова ушло сознание, прямо как в те ночи, когда не остаётся ничего, кроме тела без чувств, тела, которым пользуются, делая его грязным… — Мин, я… — а что он? Что Бэкхён мог сказать? На шее словно крепкая верёвка, которую затягивают и затягивают, не позволяя и слову выскользнуть из рта. Он в самом деле не знал, что должен сказать сейчас. Разве Бэк может чем-то помочь? Он… Этот взгляд… если бы кто-нибудь посмотрел в глаза Минчжу, то точно разрыдался бы. Бэкхён не видел прежде настолько... сломленных людей. Идя в толпе и смотря в глаза такому человеку, сразу можно понять, что именно он — уничтоженный, загнанный, жизнью забитый. Минчжу не должна была стать такой. Бэкхён должен был защитить её, должен был, он… — Я не могу уйти… Больше… Не могу уйти… — эти снимки, которые ей показали, заставляли плакать. Нет, реветь. Мин не знала, когда её успели сфотографировать, не знала. Знала только то, что это самый подлый шантаж, который только возможен был. Ведь девушка прекрасно понимала, что если и сможет убежать, если сможет избавиться от этого всего, эти фотографии отправятся в путешествие по интернету, и тогда любая попытка начать жизнь с чистого листа будет провальной, тогда… Бэкхён хотел что-то сказать, но Минчжу резко замерла, перестав дышать. Бэкхён тоже затаил дыхание, не понимая, что произошло. А Минчжу вдруг на едва слушающихся ногах встала с постели и приблизилась к стулу, подняла с него свою сумочку и вытянула бумажник. Тёмные локоны упали на глаза, Бэкхёну казалось, что она всё ещё плачет, и больно, как же больно от этого… Дрожащие руки наконец достали купюры, и когда она снова рухнула на постель, оставляя на покрывале эти деньги, глаза Бэкхёна чуть не поползли на лоб. Это… — Я… Мы убежим… Я накоплю денег, Бэк, я… Твои синяки… — дыхание снова сбилось при воспоминании о том, какие чернеющие пятна она видела на теле своего Бэкхённи, о том, как тот тихо выл, стоило девушке прикладывать к его ушибам из-за сумасшедшего, крышей съехавшего из-за выпивки отца лёд. — Ты не должен так страдать, поэтому… — в эту секунду пришло осознание, что бабочка со сломанными крыльями оправдывает себя. Оправдывает свою слабость. Минчжу оправдывалась. Тогда, когда согласилась на эту «работу», её никто не заставлял делать этого. Бён Минжчу сама совершила эту ошибку, сама дала себе слабину, и именно за это расплачивалась сейчас. Девушка не смогла говорить больше. А Бэкхён не заставлял. Он обнимал сестру, гладя по спутанным волосам, успокаивая, стараясь успокоить, говоря, что они справятся со всем этим, что можно ещё что-то изменить, обещая, что сделает всё возможное для этого… Тем временем снег за окном посыпал землю, дети играли на вечернем дворе в снежки, кто-то тихо выпивал в своих тесных квартирах, а где-то в темноте ночных заведений люди веселились. Жизнь шла своим чередом. Мимо них. Они никогда не смогут жить счастливо.