***
В медотсеке царила суета, какой Хакс раньше не видел, и её причины были понятны. Офицер встретил его у главного входа и поспешно проводил мимо рядов раненых и выздоравливающих штурмовиков и пилотов. В воздухе стоял сильный запах крови и дезинфекции. Измученный желудок Хакса шевельнулся в ответ, но тот твёрдо сказал ему, что он пуст, и в дальнейшей акробатике нет смысла, и что на это сейчас нет времени. Желудок затих. Все вокруг были заняты ранеными и не обращали особого внимания на Хакса, и это стало для него облегчением. Он позволил отвести себя в бакта-секцию и… остановился на пороге. Казалось, что там взорвалась бомба. Вязкая розовая жидкость была везде, она капала с потолка и стен, собиралась лужами на полу. Осколки дюймовых стенок бакта-камеры из прозрачной стали валялись вокруг, как огромные стекляшки, вперемешку с кусками контрольных консолей. С потолка свисала пара электрических кабелей, плюясь искрами. Посреди этой разрухи стояла на коленях одинокая фигура, обхватив себя руками и бешено дрожа. Лицо скрывали липкие пряди чёрных волос. — О, чёрт, — выдохнул Хакс и прошёл в палату. Под подошвами сапог хлюпала бакта, его внутренний счётчик прикидывал, сколько жидкости было утрачено, и какова её цена за унцию. Все остальные, казалось, примёрзли к дверям или приклеились к стенам. Никто не попытался ему помешать, никто не вымолвил ни слова, и он мог слышать рваное болезненное дыхание Рена. Хакс остановился, посмотрел на Кайло Рена и вновь подумал: «Всё, что ты любил когда-то, ветром унесёт», пытаясь понять сквозь пульсирующую головную боль истинное значение этой фразы. Затем он сбросил шинель и опустился на колени, чтобы укрыть ею трясущиеся плечи. Жидкость, освобождённая из подогреваемой цистерны, успела остыть, и он ощущал её прохладу там, где она впиталась в его брюки. — Эй, — сказал он, так как Рен не впал немедленно в ярость и не впечатал его в ближайшую твёрдую поверхность. — Эй, всё... на самом деле не очень хорошо, но здесь ты в безопасности. Тебе нечего бояться, никто не причинит тебе вреда. Рена били мучительные волны дрожи. Он медленно поднял голову и всмотрелся в Хакса сквозь слипшиеся колтуны волос. — Послушай, — продолжил Хакс. – Что бы тебе ни... приснилось, или привиделось, чего бы ты ни боялся, этого здесь нет. В этот раз ресницы Рена склеились в драматичные чёрные стрелки не от слёз, а от бакты, но выглядели так же эффектно. Хакс устало пожелал, чтобы лучше уж этого не было. Рен попытался что-то сказать, но зашёлся в мучительном кашле, сжимая себя руками. Хакс сказал что-то, что его семья точно бы не одобрила, и обхватил рукой плечи Рена, не обращая внимания на то, насколько болит его рука, и на урон, нанесённый шинели. Понадобилось время, чтобы Кайло Рен смог совладать с кашлем. Хакс оставался на месте, поддерживая его и ловя себя на том, что неуклюже поглаживает спину Рена сквозь ткань. Рука почти не слушалась его от боли. — Это из-за того, что ты был в цистерне, — сказал он. – Дыхательная трубка. Она поцарапала тебе горло, скоро это пройдёт. Он смутно осознавал, что у него есть зрители, и что его мигрень превзошла саму себя. Мелькнула мысль, можно ли понять, что у тебя инсульт, но ничто не имело значения, кроме несчастного бренного тела, которое... да, прижималось к нему, к его плечу, как будто это было в порядке вещей. — Ты... ты пришёл в себя? Рен кивнул с зажмуренными глазами и прижался теснее. Что-то внутри Хакса, и так находившееся на пределе прочности, наконец сломалось. Он обхватил второй рукой предводителя Рыцарей Рен, ручного почти-ситха Сноука, своего соперника и напарника, присел на пятки и крепко прижал его к себе. Когда дрожащие руки Кайло Рена обвились вокруг него, сначала неуверенно, а затем с отчаянной силой, он позволил себя обнять. — Всё хорошо, — сказал Хакс. — Мы на «Финализаторе». Гипердвигатель сломан, над этим работают, но потребуется день или чуть больше, чтобы добраться до Сноука. С тобой всё будет в порядке. — Он посмотрел поверх тёмной головы, прижатой к его плечу: — Он ведь будет в порядке, правильно? — Да, сэр, — ответил один из дроидов. Большинство присутствующих людей так и не отлипло от стен и дверей. — Магистр Рен поправляется. Хотя должен заметить, что он выздоровел бы скорее, если бы бакта-камера не была разрушена. — Будем считать, что я принял это к сведению, — сказал Хакс. – Он мёрзнет. Нужны одеяла, много одеял. Поместите его в горячую ванну. И приберите здесь всё. Дроид с нехарактерным тактом промолчал о том, что они не смогут ничего сделать, пока генерал Хакс и Кайло Рен не отпустят друг друга. Через несколько минут, когда кто-то из человеческого персонала приблизился к ним, Хакс поднял глаза и позволил себе отодвинуться. Среди шума и суеты никто не заметил, как Хакс, без шинели, нетвёрдыми шагами покинул комнату. В каюте Хакс всмотрелся в свои покрасневшие глаза в зеркале над раковиной и плеснул в лицо водой. Он не представлял, что на него нашло – хотя нет, он знал, прекрасно знал. Это просто было то, что требовалось сделать, правильный поступок. Но с каких пор он руководствовался в своих действиях тем, что правильно, а не тем, что необходимо? Его голова болела, как гнилой зуб, мигрень острым ободком пульсировала вокруг правой глазницы, а сквозь пальцы, которые сжимал Кайло Рен во время их бегства с гибнущей планеты, словно продёрнули раскалённую проволоку. Он не мог сжать ладонь и пошевелить одним из пальцев без приступа боли, от которой скручивало желудок. «Я разберусь с этим, — подумал он. — Позже. Я разберусь с этим потом, а прямо сейчас у меня есть… дела». Заснуть не получалось, несмотря на боль и усталость, от которой Хакс чувствовал себя заторможенным, тупым и тяжёлым. Долг заставил его покинуть каюту ранним утром по корабельному времени, и он мерил шагами мостик в своей запасной униформе и без шинели. Когда служащий обратился к нему с просьбой пройти в медицинский отсек, на этот раз он не стал ничего спрашивать. Сказал, где его можно будет найти, если понадобится, поручил на время своего отсутствия руководство своему заместителю и проследовал по коридору к турболифту. — Он стабилен, — сказал Хаксу доктор, встретив его у дверей медотсека. — Всё ещё слаб, и потребуется время, чтобы рана на боку полностью зажила, но он стабилен, и его можно перевозить. Хакс что-то промычал в ответ. — А вы как чувствуете себя, генерал? — спросил медик, прищурившись на него. — Вы выглядите немного... — Я в норме, — сказал он. — Спасибо за беспокойство, доктор. Я обращусь за вашей помощью, если она мне потребуется. Доктор замолчал, и Хакс заметил, как его лицо на мгновение вспыхнуло. Он раздражал людей. Это не было новостью. Это не имело значения. Генерал не был уверен, что же имело значение в данный момент, но он это выяснит. Рен лежал в отдельной палате, опираясь на подушки, с трубкой, протянувшейся к одной руке. Сквозь тонкую больничную сорочку виднелись свежие белые перевязки. Рана на его лице блестела от бакты, края разреза скрепляли полоски пластыря. В остальном он выглядел настолько самим собой, что дрожащее нечто из вчерашнего вечера казалось совершенно нереальным. — Магистр, — сказал Хакс. – Вы что-то хотели? Тот указал взглядом на стул рядом с кроватью, и генерал плюхнулся на него без всякого изящества. — Расскажи... — начал Рен, и Хакс понял, что говорить ему больно. — Расскажи, что ты говорил Верховному лидеру. — О тебе? Рен кивнул. — Что ты ранен, и тебя нельзя перемещать. Он хотел, чтобы мы пересадили тебя на другой корабль и доставили к нему, но я сказал, что это небезопасно из-за... — Хакс слабо повёл рукой, — из-за Силы. Он согласился. Глаза Рена проследили за его правой рукой в перчатке. — Тем не менее, он приказал мне ускорить ремонт, чтобы можно было как можно быстрее привезти тебя к нему, — закончил Хакс. Он уже убедился, что никто не слышит их разговор. — Я уверил Верховного лидера, что мы удвоим усилия. — Тебе больно, — сказал Рен. — Что? Нет. Один из трёх лабиринтов щита в хорошем состоянии, два других вызывают вопросы, и прямо сейчас, пока мы говорим, техники работают над ними. — Ты страдаешь от очень сильной боли, — сказал Рен. Хакс слишком поздно осознал, что прижимает руку к груди, чтобы уберечь её. — Убирайся из моей головы, — сказал он, но это прозвучало скорее устало, чем яростно. — Я не читаю твои мысли. Ты… их транслируешь. — Рен на секунду закрыл глаза. На бледной коже под ними пролегли тени, в его лице по-прежнему не было ни кровинки. Он показался Хаксу бесконечно усталым, таким усталым, каким только можно быть, прежде чем окончательно рассыплешься на куски. Генерал вспомнил свои собственные утомлённые глаза в зеркале. — Дай мне посмотреть, — проговорил Рен. Хакс неосознанно протянул руку, и у него не было сил вернуть её. Рен прикоснулся к руке с удивительной мягкостью, взял Хакса за запястье и провёл кончиками пальцев поверх перчатки. Он вздрогнул, как будто что-то осязаемое причинило ему физическую боль, и прежде чем Хакс собрался с мыслями для протеста, осторожно стянул перчатку. Это выглядело не очень. Синяки переливались множеством ярких цветов, а пальцы, которыми он не мог двигать, непропорционально раздулись. Рен уставился на руку, а потом медленно перевёл нечитаемый взгляд на лицо Хакса. — Это сделал я? — спросил он. Хакс отвёл глаза. — Ты был не в себе. Я всего лишь терпел, пока дроид не заштопает тебя, вот и всё. — Два пальца сломаны, — сказал Кайло Рен. — Это должно было причинить ужасную боль, и продолжает мучить тебя. — Могу я теперь получить свою руку назад? — спросил Хакс, стараясь не замечать, каким приятным было прикосновение прохладных пальцев к его горячей коже. — И ты почти не спал, — продолжал Рен, — и не подал виду, что страдаешь от истощения и мигрени. Ни одной мольбы о помощи, генерал? Хакс посмотрел на него. — Это головная боль, — сказал он. — Не мог бы ты перестать делать то, что ты делаешь, чем бы это ни было, пожалуйста? — Я могу помочь, — сказал Кайло Рен, и вдруг снова стал юным – ужасно, неприемлемо юным, как тогда, на снегу, в лесу. — Я могу это исправить. Ты позволишь мне? Хакс собирался отказаться, высвободить руку и уйти, чтобы проверить работу техников. Но, кажется, та его часть, которая могла так поступить, осталась там, среди умирающего леса. До смешного приятное ощущение – то, как прохладные пальцы держали его руку, и в любом случае всё было кончено, разрушено и потеряно, и он даже не знал, переживёт ли следующий разговор со своим командиром. И глаза Кайло Рена спрашивали, не требовали, не приказывали. Генерал сгорбился, как будто кто-то обрезал поддерживающие его нити, и закрыл глаза. — Вылечи меня, — сказал он. – Вылечи. Кажется, мне это нужно. Хакса радовала прохлада прикосновений Рена, но неожиданно сменивший её поразительный жар не причинял боли, не обжигал. Он уносил и стирал боль, охватывая его руку, проникая сквозь кожу до самых костей. Возникло короткое пугающее ощущение рывка, и генерал успел подумать: «Это были мои кости, он только что соединил мои кости своим разумом». За рывком последовало жгучее покалывание. Через мгновение он решился открыть глаза и посмотреть на руку, лежащую в ладонях Кайло Рена. Он не мог видеть сияния, окружающего их руки, но ясно ощущал его. Тёплый яркий свет, окутывающий кожу подобно перчатке. Это было... красиво, осознал Хакс, красиво, как выстрел из идеально спроектированного оружия, как выступление виртуозного музыканта. Ему казалось, что к нему прикасается музыка, и ему было тепло. Хакс не представлял, сколько прошло времени до того, как Кайло Рен отпустил его руку и откинулся на подушки, пугающе бледный, хватая воздух ртом. — Ты в порядке? Рен кивнул. Он задыхался, как будто только что поднял что-то чрезвычайно тяжёлое. — Я не могу... ничего сделать... с головными болями, — выдавил он с закрытыми глазами. – Но теперь ты сможешь пользоваться рукой. Хакс согнул пальцы, ожидая боли, к которой уже успел привыкнуть, и был изумлён тем, что они послушались его сразу же и без возражений. Отёк и синяки исчезли, как будто их и не было. — Спасибо, — тихо сказал Хакс. Рен чуть склонил голову, всё ещё не открывая глаз и тяжело дыша. Генерал был готов к этой внезапной ментальной тишине, к одиночеству в своём собственном разуме, но сейчас это сопровождалось совершенно нехаксовским желанием откладывать их возвращение к Сноуку как можно дольше. Он не знал, что Сноук собирается сделать с Реном, но был уверен, что это вряд ли будет что-то приятное. Эта мысль заставила его вновь взять руку Рена и сжать в своих ладонях – теперь он мог это сделать. — Спасибо тебе. Рен открыл глаза, слишком яркие, и взглянул на Хакса. — Пожалуйста, — сказал он так, будто это было незнакомое ему слово. — В следующий раз... генерал... вам следует сразу прийти ко мне, не устраивая спектаклей. Хакс уставился на него, остолбенев, и неожиданно рассмеялся. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать этот звук. Всё разрушилось, всё лежало в руинах, у него всё отняли, но он почему-то ещё был способен смеяться. Он внезапно обнаружил, что решительно настроен не терять этого. Он так привык к холоду, и холод был ничем иным, как отсутствием тепла. Найти тепло здесь, в таком неожиданном месте – это было как маленький и совершенно незаслуженный подарок, который хотелось сохранить несмотря на все чудовищные последствия. Несмотря на то, что ждало впереди, несмотря на Сноука и Сопротивление. Его удивило осознание того, что он правда не хочет этого лишиться.Часть 2.
18 февраля 2016 г. в 23:19
Сам по себе холод – это отсутствие. Недостаток энергии, что-то недополученное или отнятое. Холод – это не физическая величина, которую можно измерить или передать. Хакс знал это в совершенстве, он был среди лучших по физике и астрофизике во время учёбы, разбирался в понятиях тепловой функции и энтропии – меры, отражающей степень неупорядоченности системы. Однако за все годы пребывания на базе «Старкиллер» и в коридорах «Финализатора» холод стал для него чем-то вроде паразита, существом, которое свило гнездо внутри его костей.
Холод был коварен. Ты мог даже не замечать его, как не замечаешь постепенно сгущающихся сумерек, пока у тебя не начинали неметь пальцы на ногах и кончик носа. Потом начиналась дрожь, кожа покрывалась мурашками, каждый волосок поднимался торчком в глупой бессмысленной попытке сохранить тепло. Мёрзнуть – это не больно, но холод удручает, и Хакс очень хорошо узнал это на собственном опыте.
Многие в Первом Ордене были родом из ледяных миров, и для них пробирающий до костей холод космического пространства был ожидаемым и привычным. Хаксу же никак не удавалось научиться не обращать на холод внимания, поэтому даже в своей личной каюте он носил рубашку и китель, надевал перчатки, а иногда даже дурацкую фуражку, и часто набрасывал на плечи шинель. Вообще-то, можно было настроить систему жизнеобеспечения для поддержания в помещении более приятной температуры, чем на остальном корабле или базе, но это означало бы уступку. Хакс не любил уступать. Так что он носил перчатки и шинель, игнорируя ощущение покалывания на коже, которая пыталась подчиниться древним механизмам, заложенным в каждом теплокровном организме. Он просто продолжал заниматься своими делами.
Все ждали от него сейчас именно этого, и это было весьма кстати. Если бы генерал Хакс предстал без своего «футляра», это было бы слишком необычно и могло привлечь излишнее внимание. Он не желал снимать перчатки по нескольким причинам, и прохладный воздух «Финализатора» был только одной из них.
Они шли с досветовым ускорением, поэтому даже спустя три дня после катаклизма в пределах их видимости оставалось новое маленькое светило, сиявшее на месте той планеты, где Хакс выполнял своё задание. Рождаясь в муках, крохотное солнце испускало интенсивные импульсы излучения широкого спектра, и некоторые из них были достаточно мощными, чтобы вывести из строя системы корабля. Большая их часть была восстановлена через несколько часов, но как минимум три лабиринта защиты ядер мотивационного гипердвигателя по левому борту проявляли признаки износа и возможных повреждений. На стороне эвакуирующихся кораблей Сопротивления были их скорость и небольшие размеры, а громада «Финализатора» представляла собой отличную цель для тормозного излучения заряженных частиц, которые выбрасывались при объёмном взрыве.
Техники сообщили Хаксу, что использование двигателя в этих условиях было, вероятно, безопасным. Вероятно. Он потребовал рассчитать риски, и результаты были предоставлены после тщательных вычислений. Сейчас генерал смотрел из-за своей консоли на всё ещё яркую точку новорождённой звезды, сияющую сквозь иллюминаторы, и дрожал под слоями униформы.
Со времени первоначального коллапса Хакс руководил восстановлением безопасности «Финализатора», и ему почти не удавалось поспать. Поднявшись через пять часов глухого забытья с головной болью, от которой перед правым глазом тошнотворно мелькали ослепительные штрихи, он мрачно принялся за ждущие его многочисленные дела. Его правая ладонь распухла и покрылась тёмными пятнами синяков. Генерал был очень рад своим перчаткам и тому, что никто не может под них заглянуть. По крайней мере, головная боль была невидима. Она осела в его правой глазнице и отказывалась отступать, сколько бы салицилина он ни принимал. Спустя некоторое время к боли присоединилась тошнота.
Ему удавалось избежать конфуза на глазах кого-либо, но он не мог удержать в себе ничего, кроме нескольких крекеров. Хакс действовал на комбинации адреналина и ужасного корабельного кофе. Слишком многое нужно было сделать и обдумать, слишком многие вещи требовали его внимания. Надо было находиться на виду, и быть при этом сознательным и собранным, потому что он – это он, генерал Хакс. Тогда, может быть, все на этом проклятом корабле смогут оставаться самими собой и… не думать слишком много о том, что произошло, и что это значило. Печатая одной рукой и двумя пальцами другой, он непреклонно продолжал и продолжал работать.
Он связался со Сноуком на второй день. На периферии зрения плавали искры, которые не имели отношения к голограмме.
— Почему вы не доставили Рена ко мне, генерал? Как вы объясните эту задержку?
— Верховный лидер, при взрыве планеты были повреждены основные щиты гипердвигателя. Техники оценивают вероятность успешного сверхсветового перелёта в 79.833%, но в связи с недавними потерями я решил, что это слишком рискованно. Я не могу позволить себе потерять ещё больше людей в случае ошибки.
— Ваша предусмотрительность заслуживает похвалы, — проговорил Сноук с едва уловимыми угрожающими нотками в голосе. – Тем не менее, мне необходим Кайло Рен. Пересадите его на исправный корабль и отправьте ко мне.
— Приношу свои извинения, Верховный лидер, но Рена нельзя транспортировать в таком состоянии. Он серьёзно ранен, и медики сообщают, что в данный момент его… способности рискуют выйти из-под контроля. В беспамятстве он может нанести значительный вред на борту небольшого транспортного корабля. «Финализатор» достаточно велик и надёжен, чтобы выдержать подобную… активность. Мои лучшие люди работают над щитами гипердвигателя. Мы будем готовы совершить прыжок самое большее через два дня.
Хакс не мог различить деталей за мелькающими искрами головной боли, к тому же Верховный лидер всегда располагался спиной к источнику освещения, так что черты его лица скрывались в тени. Однако ему показалось, что деформированный рот немного искривился.
— Очень хорошо, — сказал Сноук с пренебрежительным жестом. – Я позволю Рену немного зализать раны, пока вы восстанавливаете функциональность моего корабля.
Хакс поклонился, спрашивая себя, можно ли на самом деле ощутить, как твой мозг ударяется о стенки черепа при каждом движении. Ещё он думал о том, получится ли у него добраться до некоего укромного места достаточно быстро, потому что тошнота вновь подкатывала к горлу. Он выпрямился и повернулся, чтобы покинуть помещение, но на полпути его остановил голос Сноука – шипящий, резкий, злобный:
— И, генерал, я бы посоветовал вам сделать всё необходимое для этой операции. Это приказ, который я рекомендую исполнить немедленно.
— Понял вас, Верховный лидер, — ответил Хакс, вновь поклонившись. Он едва успел добежать до ближайшего освежителя до того, как случилось неизбежное, и был невыразимо благодарен за то, что оказался там в одиночестве.
Это было... много часов назад. Часов? Нет, дней. Всего день назад. Он потерялся во времени.
Сейчас он вернулся на капитанский мостик, и до официального окончания его смены оставалась ещё пара часов. Хотя его правая рука была защищена от чужих взглядов перчаткой, нельзя было полностью скрыть то, насколько сильно распухла ладонь и то, как он старался не пользоваться ею по возможности. Один из пальцев очень сильно болел, и остальные были немногим лучше.
«Это не имеет значения», — сказал себе Хакс, — это неважно, потому что есть дела, которые нужно закончить, и я могу сделать это и с одной рукой, вот и всё». Сноук приказал ему вернуться вместе с Реном, и он на самом деле не знал, что ожидает его по милости Верховного лидера. Его застало врасплох настойчивое требование Сноука перезарядить оружие для атаки на базу Сопротивления, особенно после такой эффектной демонстрации мощи при ударе по системе Хосниан. Генерал посчитал это массовым убийством, излишним расходом энергии, когда не менее успешно можно было достичь результата другой тактикой. И он помнил, как Сноук настаивал. Приказывал. Хакс смутно подумал сквозь боль, тошноту и изнеможение, будет ли у Сноука для него какое-нибудь особенно впечатляющее наказание, когда они, наконец, прибудут.
Он представлял, какими они могут быть, эти впечатляющие наказания, и офицеру удалось привлечь его внимание не с первой попытки.
— Генерал? Сэр?
Хакс вскинулся, невольно поморщившись, когда вспышка боли от руки встретилась с такой же из глазной впадины.
— Что?
— Сэр… вы в порядке?
— Да, я в порядке, — ответил он, чеканя каждое слово, и выпрямился за консолью. — В чём дело?
— Медицинский отсек, сэр. Им требуется ваше присутствие.
— Рен?
Офицер нервно кивнул. Хакс не навещал Кайло Рена с тех пор, как они прибыли. Он мог предположить, что увидит, мог представить это намного яснее, чем ему хотелось. Мертвенно-бледное, долговязое, нескладное тело Рена, висящее в розовом сиянии бакта-камеры. Тёмные раны и кровоподтёки. Медленно колышущаяся копна слишком длинных волос. Хакс точно знал, как будут выглядеть эти волосы: после нескольких дней погружения в них не будет даже мельчайших пузырьков, только чистая непроглядная чернота, висящая в жидкости, как водоросли. Как кружево.
Он прогнал от себя образ этих волос, усыпанных нетающими снежинками, пока земля тряслась и вспучивалась.
— Что случилось?
— Они просят вас прийти, сэр. Никаких подробностей.
Рот Хакса сжался, и он поднялся, опираясь о консоль повреждённой рукой. Последовавший взрыв боли стал для него неожиданностью, и ему понадобились все силы, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, хотя с него и сбежали все краски.
— Благодарю вас. Вы свободны.
«Ты будешь идти ровно», — сказал он себе. – «Ты будешь идти ровно и спокойно, и ты Не. Покажешь. Слабости».