Среди слепых....

Сознание застыло, и не двигалось. Я больше не "Я", а что-то иное. Уходить из города мне было тяжело, но ещё тяжелее было жить там, помня, что я ощущал, когда входил под этот свод, а теперь просто, бездушно, смотрел на алое зарево, которое сам же и зажигал. Иногда я просто сидел на камнях, гдядя в темноту под потолком, и ничего не чувствуя. Чувства словно отделили от меня, я знал, что они есть - иначе, почему бы я плакал, когда просыпался или кричал и грыз руки, когда глубоко и не помня о чём, задумывался. Мне даже не было больно. И потерявшись в себе, я решил - пора уходить. Тело слушалось меня легко, и это тоже пугало - не было ни лени, ни праздности, ни хоть каких-то зацепок за переживания. В конце-концов, я просто давал себе указания, что и как делать, и уходил в себя, словно спускался в колодец ночью, и не помнил, что там делал, пока не возвращался. Так, поднимаясь к поверхности, я непрерывно использовал посох - тренировал заклинания различной интенсивности и сложности. Сложные закляться круто звучат и выглядят, но простота, отработанная по десять тысяч раз - лучше. Что-то заставляло меня, снова и снова расходовать всю магию, повторяя заклинания, без слов и жестов. Память подсознания, взявшая вверх над контролем тела. Сам я был погружён в себя. На правой ладони, после того, как кожа зажила и сошло несколько слоёв, у меня проступила игральная карта с двумя лотосами - чёрным и белым, на коричневом фоне коры. Пальцы почти затянулись, и только розовая кожа и постоянная чесотка напоминали, что неделю назад они сгорели до костей. Нашёл место, где убили толмача - его тело с проломленным черепом лежало у стены, и развеял его пламенем саламандры. Каждый шаг приближал меня к миру, где от меня что-то хотят, где меня будут пытаться убить, ограбить или изнасиловать. Моё сознание воспринимало это вяло, не было вспышек ярости или изощрённых планов мести. Просто шёл вверх, медленно и размеренно, спал на медвежьей шкуре - разделал того гризли, что напал на гномов, даже завялил мясо впрок, и выделал шкуру, а палатка и спальный мешок остались у Горна - и пил воду с ладони. С посохом тренировался, когда были свободны руки, в том мире мне очень нравилась работа копьём, но тело не позволяло, зато я запомнил массу схем работы, и наизусть помню с десяток фильмов, где настоящие мастера работали на камеру. Мечта сбылась, и посох в моих руках становится оружием даже без магии. Счёт времени, проведённого у подножия Горна, я потерял, сейчас должна быть поздняя осень, или начало зимы - дни в подземном городе кажутся короче, но по прошлому миру я помню, что при размеренной жизни без видимых перемен, время идёт медленнее. По моим ощущениям я провёл под землёй около месяца - примерно столько я смог вспомнить. Возможно сейчас уже весна. Дойдя до уничтоженной мной стены, я остановился. Оставлять проход не хотелось, но гномы всё равно сюда пролезут... Ничего не решив, поднялся наверх. На земле лежал снег. Умывшись снегом, и безотчётно улыбаясь, я накинул на плечи медвежью шкуру, и пошёл к каменной хижине. В хижине горел огонь и гном в меховой одежде что-то делал с плоским камнем, царапая на нём какие-то значки. Посмотрев на него, и не придумав, что сказать, я пошёл дальше, к городу гномов. У входа меня встретила целая процессия - с королём во главе. - Ты должен нам много золота! - прокричал мне король, и остальные гномы закивали. - За что я должен вам золота? - спросил я, думая о своём. - Ты должен заплатить нам много золота за то, что ты говорил с шаманом! Мы так договаривались! - прокричал король, и все гномы опять закивали. - Я не говорил с шаманом, - ответил я, и пошёл к берегу озера. В спину мне, не пробив медвежью шкуру, ударило копьё, но когда я обернулся, гномов уже не было. Я пошёл дальше. У озера, разувшись и повесив ботинки на посох, пошёл по воде. Мне нужно было в святилище. К храму я подошёл в сумерках, поднялся по ступеням, и смотрел, как сияя в закатных лучах, закрывается Лотос и уходит под воду бутон, и как только Солнце опускается за горизонт, всплывает и раскрывается Чёрный Лотос. Посмотрев на него, я сбросил шкуру, медленно разделся, снял с себя всё, даже очки, положил на шкуру посох, и пошёл по воде бассейна. Постоял над раскрывающимся бутоном, вдыхая аромат, сладкий, притягательный, манящий, и шагнув в бутон, лёг, сжался и закрыв глаза, упал куда-то вверх... Как говорил один переводчик: "...Получил левел ап, и ещё полные карманы кокса нагрёб!". Не знаю, что осталось от трёх меня, но злорадство сохранилось точно. Я гостил у болотного народца, уже месяц. Сначала, когда они нашли мои вещи, а потом и меня, лежащего в Лотосе, вроде как спящего, вытащили и завернули в медвежью шкуру, а я продолжал спать, и спать, сутки за сутками, вождь-шаман поселился рядом со мной, и ждал, когда очнусь. Проснулся я через две недели. Как обычно, открыл глаза, удивился, что сплю голый в шкуре, и получил свой утренний стакан кваса. Рядом спал шаман, завернувшись в плетёный из водорослей и подбитый рогозом, плащ. Я чувствовал себя великолепно. Мало того, одеваясь, я обнаружил, что вырос, и раздался в плечах, немного, но ощутимо - одежда была мне тесновата и коротка в щиколотках и на запястьях. Потом я сообразил, что не одел очки. Зрение у меня стало отменное - и даже лучше, я без проблем видел противоположный берег, а до него километра три, и в сумерках не слеп, а видел даже в тенях. Объяснения этому я не нашёл, кроме того, что из лба пропала всегдашняя тяжесть и перестали мучить головные боли, возможно, что-то был не так с моей головой, и это влияло на глаза. Лотосы с ладони перешли на предплечья, Чёрный на левое, Белый на правое, а оттиск коры Дуба остался прежним, только стал отчётливей. Я жил на острове, созерцая Лотос, мало спал, мало ел, обходился без одежды, только медвежьей шкурой, хотя было довольно холодно - я сужу по погоде, мне было нормально, я не мёрз. Вождь-шаман много говорил со мной, расспрашивая об окружающем мире, я, как мог рассказывал и объяснял. К людям меня не тянуло, мне хватало ледяного незамерзающего озера, великолепных закатов, сияний Лотоса и неторопливых рассказов о почти чужом мне мире, на чужом мне языке. Так я прожил месяц, и единственным напоминанием мне были утренние стаканы кваса. Но, всё когда-нибудь кончается. Тем утром я не получил своего обычного стакана кваса. Меня это как-то задело, я уже привык к этому стакану, он чем-то вроде, ну не знаю, утренней эрекции или воспоминаний о полётах во снах, мило, приятно и ждёшь, что снова будет завтра. Я пощёлкал пальцами, в которых не появлялось моего стакана кваса, и неожидано для самого себя, рявкнул: "Викки!" - и через пару секунд передо мной возникла моя домовая эльфа. - Где мой квас, Викки?! - прорычал я, вставая над ней. - Господин! Квас кончился, господин! - прижав уши и закрывшись ладошками пролепетала Викки. - Как - кончился?! - я был в ярости, - Как квас может кончиться?! Распустились без меня! Всех уволю! Раздолбаи! Инсурьенты! Идиоты без инициативы и исполнительности! - немного выпустив пар, я сообразил, что Викки оставлял только небольшой бочонок, а бесконечный квас был в пабе, куда я Викки не водил. И вообще, я обещал появляться, а пропал на... Я стал считать. Выходило, что меня не было больше двух месяцев, а то как бы и не три. Загулялся, пора бы и домой. Ну, как - домой. Ближе к цивилизации. - Викки, - спокойно спросил я, у тут же поднявшей уши эльфы, - Что, к нам приходили гости? И Викки заверещала, как циркулярка. Я оделся, вывалил всё (!) что было в сумке, и быстро перебирал эту гору, запихивая назад то, что не понадобится. Со слов Вики выходило так: приходила Арабелла Фигг, спала, ела, пила, приносила алкоголь, расспрашивала про меня, уходила, и приходила снова через неделю. В клетке сидит вор - пока Вики ходила за едой для мисс Фигг, он пролез, а в соседней клетке сидит какой-то человек, говорит, что искал хозяина, но зачем не говорит. - Викки, я возвращаюсь домой. Приготовь ванну, я буду через час. Эльфа счастливо пискнула, и исчезла, а я принялся сгребать вещи в сумку. Скоро из озера вышел вождь-шаман. посмотрел на мои сборы, на меня. - Уходишь. - Ухожу, вождь. Время пришло. - Как смогу позвать, если будет плохо? - ха-ароший вопрос, как он сможет меня позвать. Хотя... Я порылся в памяти, потом в другой памяти, и вытащил знание, об изготовлении портключей. Вся цепочка была слишком сложна для меня, но вот привязку к месту я сделать могу, а значит всегда смогу перенестись сюда, правда обратно придётся пешком, если не научусь делать портключи до конца. Из кусочка от палочки золота, свечи и глины, приложив руки, магию и посох, я в пять минут соорудил отливку, в виде цветка лотоса с кольцом из стебля, привязал как отправную точку, подвесил к сумке, и тепло попрощавшись с вождём, надел кольцо и перенёсся в дом Пруэтов. В подвал. В клетках сидели двое - первого я не знал, и выглядел он как вор, одет был как вор, и даже пахло от него вором. Я оглушил его "ступефаем", вынес тело к родовому камню, и быстро выпотрошив заклинанием для проведения темномагических обрядов и полостных операций - орган или органы изымаются, без крови и разрывов, и остаются живыми - и разложив внутренности по камню, оставил умирать. Так, теперь второй. Второй был аврором, и сразу принялся нести чушь про закон и длительную отсидку в местной тюрьме, если я не отпущу его немедленно. Я поднял его, вместе с клеткой, и отнёс в рунный зал. Увидев вора, аврор подавился, помолчал,и сказал, что его будут искать. Я ждал. Аврор добавил, что за его жизнь дадут хороший выкуп. Я зевнул. Аврор поморгал, потом сказал, что у него дети. Я поднял посох и оглушил его. Потом наскоро заглянул в память... Смог продержаться секунд двадцать, пока меня не вывернуло от отвращения прямо на пол - кроме обычной помойки, разум был исполосован отвратительными шрамами клятв и запретов, а в свободной от клятв жизни, аврор был обычным вором и убийцей, пользующимся служебным положением. И да, он действительно любил своих детей. А ко мне попал по наводке из деревни - единственный магический дом, от которого можно прийти пешком, был дом Пруэтов, и он решил разнюхать и ограбить, при возможности. Я проблевался, с отвращением подумал, что пытки пытками, но нужно найти другой способ узнавать правду - лазать в память мне теперь очень, очень неприятно. Аврора я выпотрошил и положил поверх вора. В этом был тонкий символизм - первыми умирают "честные воры", а поверх них оказываются добросердечные убийцы. А выживают не сентиментальные реалисты. Отнеся клетку на место, я направился в ванную, где и провёл следующие два часа. В обеденную я пришёл в халате, с пробором на волосах, и сразу сел обедать, хотя времени было пол-одиннадцатого. По размышлению, а отдал Викки кости и череп медведя, весь нутряной жир и всё мясо, что я успел завялить и не успел съесть. Шкуру оставил, привык к ней. Выбросил вещи старика, оставив винтовку и нож в ножнах с бисерной отделкой. Выбросил всё снаряжение, что оставалось, оставив один комбинезон, ботинки, несколько банок тушёнки и топорик. Выложил почти всю одежду, оставив несколько рубашек, бельё и костюм. Оставил один пистолет, перезарядив магазин, выложил шотган оборотня, для меня он был слишком тяжёл, отделил кусочек "сала жителей болота", а остальной комок отдал Викки, с указанием хранить на холоде, в темноте, под проточной водой и беречь от чужих, насекомых и грызунов. "Жир" нужно было исследовать. Посетовал на отсутствие у меня бронежилета, перчаток и поножей с наручами - гномы у Горна вполне могли меня завалить, если бы действовали исподтишка - напомнил себе посетить антикварный магазин, и принялся одеваться. Одев бейсболку, уменьшив посох до тросточки, и оглядев себя в зеркало, одел кольцо портключ на палец. Первый перенос к пану Кацману. Перенёсся сразу в кабинет, приготовив пистолет. Но предосторожность осталась втуне - пан Кацман был рад мне, как родному, чуть не прослезился увидев меня, прибежав из магазина, обнял, просил располагаться, и убежал закрывать дверь, и готовить чай. Я уселся в кресло, и попробовал ощутить магию. Ничего. Немного фонило от сейфов внизу. Пан Кацман показался в дверях, с подносом закусок и... Самоваром. Я впечатлился, и посмотрел вверх - над столом была вытяжка. Пан Кацман разжёг щепу, достал ведро с шишками, и сапог, поставил подкопчённую трубу, и мы сели ждать чая. - Что пан Кацман, как наши дела? - спросил я, выбирая булку и разрезая её ножом вдоль. - О, таки ви себе не представляете, пан Поттер! - ответил Кацман, надкусывая бутербродик с икрой, - Что я так жил, всегда как теперь, пан Поттер! - Из ваших слов, пан Кацман, мы стали богаты, как тот поц, что первым догадался торговать? - я намазал булку маслом, и выбирал варенье. - Таки так, пан Поттер, а может бить и больше! - поднял глаза пан Кацман, докусывая бутерброд, и беря новый, - Я нашёл людей, шо готовы платить очень дорого за серебро, почти так же как за золото! - И что это за люди? - насторожился я. Самовар заухал, и пришлось отвлечься и набросать в него шишек. - Это не люди, пан Поттер, это коллекционеры! Помните те гривны, шо мы так ругались таскать охапками из грязи? - Ещё бы, пан Кацман, - после тех переносок у меня болело всё ещё неделю, даже магия не помогала полностью - связки вещь нежная. - Так вот! - пан Кацман поднял вверх бутерброд, - Мы таки подняли из воды целый клад, который искали четыреста лет, корабль, везущий серебро, много серебра в клеймёных гривнах, пропал, из-за этого случалась война, сожгли несколько городов - викинги, пан Поттер, очень не любили терять то, что получили в руки. Но корабль так и не нашли, хотя проверили всю реку, до самого моря - тогда она была небольшой. А эти хитрецы, пан Потер, перетащили свой корабль на другую реку, и пошли по ней! И там уже утонули. Клад очень известный, пан Поттер, кроме гривен были украшения, посуда, немного монет, подсвечники и - обклады с икон, статуи святых и медальоны на цепях, какие-то гербовые печати. Я повспоминал. Да, примерно такой набор мы и вытащили тогда, в общей куче. - Вот теперь, пан Поттер, самое приятное... У меня хотят купить клад целиком! - Это очень дорого, пан Кацман, - заметил я, откусив наконец от булочки с маслом, намазанной клубничным вареньем. - Так, пан Поттер! И теперь коллекционеры торгуются, кто даст больше, тот и получит этот клад! - и пан Кацман очень довольный откинулся в кресле, жуя очередной бутерброд с икрой. Я прикинул. Исторический клад. Наверняка масса памятных вещей, как те же "гербовые печати" и "медальоны на цепях", как их назвал пан Кацман. Наследие древних родов. Живая история. Купивший такое будет нарасхват, за возможность выставить в своём доме реликвии своей семьи, или семьи врагов... Или выкупить часть, и наслаждаться сегодняшними победами, пользуясь похищенным у предков врага. - Вы довольны, пан Кацман? - спросил я, прогревая заварной чайник кипятком, и разливая воду на поднос, под самоваром. Кацман только руками всплеснул, - А что вы скажете, за ещё одну такую поездку? И пока пан Кацман думал, всё медленнее дожёвывая бутерброд, я засыпал заварку, налил кипятка и сняв трубу, поставил чайничек на устье дымохода. - Что вам сказать, пан Поттер... - проговорил Кацман, становясь серьёзным, - Очень хочу, но - боюсь. - Мне нужен человек - взрослый, который может договориться. Так же я надеюсь завербовать человека с военным прошлым, всецело преданного мне лично, исполнительного и сильного. Но такие люди обычно не умеют договариваться, пан Кацман. Я не хочу давить, но в этот раз, могут быть только случайности, и никаких закономерностей. А от случайностей никто не застрахован. Пан Кацман молча пил чай, я ел булочки с вареньем, бутерброды, канапе, конфеты... В последнее время у меня стал просыпаться голод, наверное много роста требуют много еды. Пан Кацман ещё повздыхал, отдал мне пару "кирпичей" - пачек купюр в бумаге - и я откланялся, пообещав появиться в течении пары дней. Появился я в пабе, в своей комнате, и чуть не задел несколько нитей магии, реагирующих на тело, наделённое магией. Непорядок. Пришлось ползти по полу, до двери, и открыв её, выползать в коридор. Тут на меня чуть не наступил Джон. Через полчаса, мы отсмеялись, отобнимались, я забрал оставляемую мне почту, и спустился к Дубу. Дуб заметно вырос. Подойдя к нему, я сбросил пиджак и рубашку, и обнял ствол руками касаясь коры лилиями на предплечьях. Дуб вздрогнул. Какие-то волны катились по нему, что-то вздрагивало, грохотало, рушилось и вставало - многие столетия, а может и тысячелетия, в памяти Дуба, складывались в секунды, а Лотос был его роднёй, дальней, но Их так мало осталось... Я чувствовал воспоминания о воде, заливающей землю, о льдах, что приходили и ушли, о том, как дрожала земля и как плоть земли разошлась, и Они тоже разошлись, и потеряли друг друга... А теперь, я принёс Весть. Дуб был очень рад и благодарен. Отпав, наконец, от ствола, я размял отдавленное корой лицо, и несгибающимися пальцами стал одеваться. Подбежал Джон, захлопотал, кутая меня в одеяло, и увёл в паб. Отойдя и размявшись, я наконец оделся, и пообещав Джону появиться вечером, и оставив сообщение для того паренька, со снами и диареей, переместился в Косой, в лавку Линсея. Старик неожиданно был рад мне, и кроме изрядной кучи золотых монет, отдал мне пару артефактов: цепочку на шею, предупреждающую о ядах, подносимых к лицу - она начинала жечь, чем сильнее и ближе был яд, и цепочку с кулоном на щиколотку - многопортальный ключ, сделанный так, что мне было легко привязывать его к точкам. Его доброта объяснилась легко - у старика был очередной приступ, который мог бы его убить, а так как я приказал использовать алхимическое золото и деньги, при острой необходимости, то Джозеф просто вылечил себя. Деньги ему были нужны как раз на это лечение, а я сам отдал ему то, что могло его исцелить, и старик потратил одну палочку золота на артефакты, и за пару месяцев полностью восстановился. И изменил ко мне отношение - ведь он пытался обмануть меня, ребёнка, а сам попал в ловушку, из которой я его спас. Это Долг Жизни, как минимум, а рабство... Сейчас не средневековье, а я хороший мальчик, понимающий, что хочу и не буду издеваться или из какой-то прихоти портить жизнь полезному человеку. А ещё, он продал часть алхимического золота, и сумел наладить такие связи, особенно в Лютном!.. Из одной "палочки" получается три-четыре небольших артефакта, или один средний, а из трёх "палочек" можно сделать два средних или один большой. Большой артефакт это, например, оправа для рунного камня маленького манора, то есть усиление защиты примерно вдвое. Мелкие же артефакты, будучи правильно сделаны, способны сильно изменить баланс сил в современной Магической Англии. Например существует артефакт, ограждающий разум от проникновения, но для него требуется материал, способный воспринять ауру магического ядра волшебника, а такая чувствительность огромная редкость. Но моё золото, как раз такое. Артефакт работает по принципу ловушки, любой легилимент, вторгаясь в мысли, создаёт возмущение и меняет объём сознания, и вот на это-то и реагирует артефакт, зачарованное оставаться жидким, живое золото, привыкшее к мыслям хозяина, тут же замечает чужака, и реагирует - а реакция может быть любой, от подсовывания ложных воспоминаний, до выжигания памяти напавшего. И мастера, способные изготовить такою вещь есть. И вот сейчас, он продал несколько "палочек", и тут же к нему потянулись покупатели, намекающие, что готовы купить редкий ингредиент в любых количествах и за любые деньги. Министерство живо заинтересовалось, откуда у него такое сокровище, и объявило бы золото темномагическим и конфисковало, но... К нему пришли и задали прямые вопросы, но тут вступил в действие мой приказ ему, как рабу - хранить тайну, до смерти, а значит, он легко поклялся магией, что не может об этом говорить, под действием Клятвы, и что ничего незаконного он не совершил. И всё это при свидетелях, готовых купить у него это золото. Так что сейчас его оберегают, словно Николаса Фламеля, а он продаёт золото понемногу, друзьям из мастеров, и создаёт себе репутацию, уважение и должников. Так что я могу получить любое зелье, любую консультацию и любой артефакт, что можно изготовить. Я слушал всё это, и размышлял, что гоблины теперь попали ко мне в заложники. То количество алхимического золота, что хранится в моём сейфе... А ещё там серебро... За попытку войти в мой сейф гоблины будут убивать. Но и сами они не смогут ничего взять из сейфа - Клятва и Договор не позволят. А вот попытаться выманить у меня золото... Что ж, посмотрим. - Джозеф, мне нужен артефакт... Даже два. Я опишу, что они должны делать, а ты сам сообрази, как это должно выглядеть. Старик удивился моим объяснениям, потом замахал руками, потом задумался и сильно потерев голову руками, спросил только, сколько я готов потратить на такой предмет. Я вызвал из сумки десяток "палочек" золота, и протянул ему, но ограничил сроком - до вечера, часов до семи. Я зайду в семь, успеете?.. Старик охнул, тут же свалил золото в сумку, схватил палочку, и аппарировал. Теперь меня ждала Тисовая и, возможно, Арабелла. Я одел и поставил отметку на новом портключе, надел золотую цепочку - старик сказал, что в неё были вложены оттиски аур всех магических ядов, что нашли его друзья зельевары - и перенёсся на Тисовую. Вместо дома номер четыре был купол из магии, отводящий глаза, а меня выбросило немного за куполом. Это было очень странно. Я подошёл и попробовал пройти - и купол меня пропустил. Тут же ко мне от дома бросилась тётя Петунья, стала плакать, целовать, и увела в дом. Разумеется, она тем же утром одела ту гривну. И ощутила то, что так хотела - магию в себе. Потом появился какой-то человек, волшебник, что-то говорил о секретности, и хотел снять подарок, а она вдруг поняла, что он лжёт, и хочет забрать гривну себе, и так разозлилась, что этого волшебника, когда он потянулся снять подарок, отбросило от неё, он улетел с криком, и только перед самой землёй исчез. Потом пришли ещё какие-то волшебники, в мантиях, и потребовали её сдаться им, а когда она спросила, что она сделала, напали, выпустив в неё несколько заклинаний. Дальше тётя плохо помнила, но она так разозлилась, что когда осталась одна, то дом был под куполом, а всё эти волшебники валялись на дороге, за пределами её любимой лужайки и клумб. Потом её вызывали в суд - прилетали совы с письмами, и она сходила на слушанье, решила, что они не смогут отобрать подаренное племянником, но всё свелось к тому, что суд переругался, кому из них достанется мой подарок, а её вообще никто не слушал, а когда она попыталась возражать, её лишили голоса. И вот тут она ЗАОРАЛА. Весь суд оглох, все стёкла полопались, а особо слабые попадали в обморок. Тётя ОЧЕНЬ ГРОМКО высказала всем, что она думает о волшебниках, и ушла, а на пытающихся ей мешать ВИЗЖАЛА так, что их отбрасывало, а палочки ломались. А потом пропал Вернон. Просто не вернулся с работы, а полиция каждый раз не помнит, что она уже подавала в розыск, и только Дадли теперь с ней - она провожает его до школы и забирает обратно. Наконец, тётя посетовала, что если бы она знала, как это будет, то ни в жизни бы не согласилась. Я поразмыслил и позвонил мистеру Третту. Переговорив с ним, и согласившись встретиться вечером в пабе, я успокоил тётю, пообещал вернуть ей мужа, и вызвав такси, поехал по адресу, данному мне мистером Треттом. Как я и думал, тётя очень испугалась, и не подумала, что можно следить за ней, и стирать память паре полицейских, после её ухода, но стереть целую фабрику дрелей - занятие не по силам паре десятков Фениксов. Дядя Вернон мирно жил в гостинице, при фабрике, и помнить не помнил, что у него была жена, сын, дом, племянник. Приехав, я быстро нашёл его кабинет, выгнал оттуда секретаршу, делавшую дяде минет, и оглушив его "ступефаем", запер дверь, и стиснув зубы, полез к нему в память. Всё оказалось не так страшно. Некто, обладающий незаурядным чувством юмора, просто стёр один день из воспоминаний дяди, и поставил запрет, на попытки вспомнить, что было в последние тринадцать лет. Вернон помнил, как он мечтал о своей успешной фирме, жениться и завести детей, но в настоящем у него была только успешная фирма, и он, как и любой нормальный мужик за сорок, побоявшись обращаться к психиатрам, стал жить, как есть, разнообразя скуку доступными развлечениями. Меня почти не тошнило, когда я вернулся. Даже наоборот - было забавно. Мне оставалось только снять запрет вспоминать, и спросить его, что он сделал для фирмы год назад. А потом я достал ему бутыль виски из шкафчика, стакан, содовую, и - лично от себя - попросил Викки принести грамм четыреста вяленой медвежатины, на закусь, сказав на прощанье, что всё понимаю, не тороплю, и поддержу любую легенду, лишь она не повредила бизнесу, и не травмировала тётю. С этим я и ушёл. Уже в семь пятнадцать, я переместился в лавку Линсея, забрал у невероятно гордого собой старика артефакты, выслушал инструкции, завязал на себя кровью, и отправился в Гринготс. Такой ненависти, направленной на меня, я не ощущал даже сжигая гномов в Горне. Но меня без разговоров отвезли к моему сейфу, и гоблин-извозчик, с окаменевшей от сдерживаемой ненависти мордой, остался у вагонетки, а я зашёл в сейф, и положил на пол артефакт, сделанный мне стариком Линсеем с друзьями, постоял, чтобы потянуть время, прихватил несколько слитков алхимического серебра, и вернулся к вагонетке. Наверх выехали очень быстро, я даже вспомнил, что давно не был на американских горках, и к выходу шёл в абсолютном молчании и десятках ненавидящих взглядов в спину. Прямо от выхода я переместился в лавку Линсея, отдал ему серебро, и пожелав доброй ночи, переместился в паб. Судя по толпе, к которой я вышел, меня ждала долгая ночь.