Среди слепых....

Как только я пришёл в себя и услышал диагноз, встал, отшвырнув магией пытающихся удержать меня целителей, и добавил "ступефай" одному, что был помоложе и понастырнее, и уже поднимал палочку, чтобы зафиксировать пациента, "для его же блага", призвал посох и принялcя накладывать на себя чары тройного пузыря. Целители загомонили, но я приложил ещё одного, и ропот стих. Когда я одевался, вбежала охрана - меня объявили буйным, и попытались спеленать - чтобы дать мне тихо сдохнуть в палате. Охрану я сжёг прямо в дверях. Потом поинтересовался, кто её вызвал и сжёг ещё одного молоденького целителя, прибавив вслух, что смерть каждый выбирает сам - своей жизнью. Старые целители покивали, и один из них спросил, что за чары я наложил на себя, и узнав о фильтре воздуха на всё тело, оживился, попросил указать в завещании Мунго, как наследника чар, и посоветовал какие зелья пить, чтобы до самого конца оставаться в сознании и бодрости. Вот люблю опытных спецов - они считают себя самыми умными, но не лезут с советами, если их не просят. Я кивнул и отбыл в Косой. Первым делом я зашёл к Олливандеру - кто нужен умирающему, как не некромант? Старик Олли был доволен жизнью, и я потратил два часа, обсуждая перспективы, и заручаясь его обещанием, возродить меня, из кресстража, если успею его сделать, или поднять разумной нежитью. Деньги старику были не нужны, но он готов был взять алхимическим золотом. Я пообещал оставить указание, где этого золота МНОГО. Куча. И само место должно Олливандеру очень понравится. На этом мы удовлетворились, попили чаю и раскланялись. Затем я вызвал адвоката, и быстро составил завещания, точнее, несколько завещаний, и несколько конвертов оставил разным людям с указаниями о действиях. Потом пришлось попрыгать портключом по разным местам, и рассортировать вещи по сумкам, навести порядок и стащить их в одно место. Потом сделал несколько распоряжений, переписал несколько Договоров, и наконец переместился на Тисовую. Тётя была мне рада - я давно там не появлялся, накормила меня обедом, и принялась расспрашивать о делах, и видах на женитьбу. Пришлось намекнуть, что мне ещё только одиннадцать, и неизвестно, что будет со мной через год. Тётя только отмахнулась, и принялась расхваливать женщин постарше, что не дадут молодому мужу загулять и пойти по кривой дорожке. Я только хмыкнул, и заметил, что тётя переобщалась с Арабеллой Фигг, и мне, как передовому волшебнику, нужно две-три жены, и много детей. Тётя только руками всплеснула. Тут из школы пришёл Дадли, и покосившись на меня, удрал в свою комнату. Тётя покачала головой, и объяснила, что он ревнует - дядя проникся магией, и периодически вытаскивает супругу и сына в Косой, и закупается там всякой полезной всячиной, и хвалит меня, как лучшего и полезнейшего племянника. Ко мне прилетела сова - консилиум врачей из-за границы ждёт. Прощаюсь с тётей, и переношусь в Косой, в лавку Линсея. Оттуда меня аппарирует поверенный в какой-то дом, в котором уже собралось штук пятнадцать целителей. Меня подвергают тотальной проверке, заставляют снять все артефакты, долго не верят, что татуировки это не артефакты, и снять их нельзя, потом восхищаются чарами тройного пузыря и тоже пытаются отжать их для себя по моему завещанию, и наконец, выносят вердикт - болен. Драконья оспа. Я медленно зверею, и спрашиваю, изучал ли кто-нибудь эту болезнь? Желательно кто-нибудь из получивших магловское медицинское образование? Оказывается - нет. Есть болезни, лечение которых известно, а есть болезни, от которых пациент обычно умирает. Мои шансы выжить очень невелики, что-то около процента. Я одеваюсь, призываю "прилипший" к чьим-то рукам амулет, и сжигаю вору руку. Целитель кричит на французском, но руку я ему сжёг вместе с палочкой, так что приказав расплатиться за консультацию со всеми, кроме вора, использую портключ, и камином переношусь в Хогсмит, а оттуда в лечу в Хогвартс. Дам бедолаге шанс, подумал я, входя в класс зельеварения, и выгоняя всех, с рёвом сжигаемого воздуха, направив густую струю пламени поверх голов. - Профессор, у вас есть возможность изменить свою жизнь... Снейпа, чтобы он меня выслушал, пришлось обездвижить - причём он сопротивлялся, и очень удивился, когда его, "знатока тёмной магии", вырубили чарами для чистки посуды - когда вам чарами начинает соскабливать все шершавые части кожи с тела, то становится не до поединка. Я пообещал Снейпу свободу. От долга жизни Поттерам, от Дамблдора, от Волдеморта и Пожирателей. Это было просто. Свобода, богатство, и возможность быть счастливым, за несколько зелий и исследования. Снейп исчез из Хогвартса, получив Маховик Времени, лучшую лабораторию и сплочённую команду мастеров, намертво скованных моим золотом. Я остался в Хогвартсе, и ходил на уроки. Официально я был здоров - все причастные принесли Клятву Крови, о неразглашении. Интересно, что про охранников в Мунго никто не вспомнил - целители решили не дразнить волшебника, способного испепелить пять человек меньше чем за секунду, а прочим было наплевать. Всё-таки я люблю Англию. Если бы Волдеморт был адекватен, то давно бы сидел в Визегамоте и принимал законы, а не тух где-то, в виде кусков души. Дамблдор молчал, блестя на меня глазами поверх очков, и улыбался. Ну ну, пидор старый, у меня есть три варианта, что с тобой сделать, и я не решил, какой мне больше нравится. В пятницу, после обеда, портключ выбросил меня у ломбарда, и старый Йосиф, важный и в окружении очень любящей - при таких-то деньгах и респекте - родни, бросился ко мне, отбросив с пути пару особо почтительных племянников, собравшихся меня выгонять. - Пан Кацман, у меня к вам вопрос, про жизнь, - от моего тона пан Кацман сразу подобрался. - Так, пан Поттер, слушаю. - Если бы у вас был шанс разрушить мир, обменяв всё на разгульную, тяжёлую и буйную пьянку, вы бы?.. - Божи мой, пан Поттер, о чём вы спрашиваете старого еврея, жившего таки в СССРе?! - Тогда идёмте, мы будем нарушать законы и пить, если мир выдержит. Я перенёс нас в офис, нетерпеливо вызвал мастера портключей, и спросил ключ до Москвы, до юго-востока МКАДа. Мастер, уже приученный не задавать вопросов, мгновенно извлёк из кармана резиновый эспандер, поколдовал на ним, и отдал нам, сказав только "Москоу", и ушёл. Я взялся за кольцо и протянул его пану Кацману. Миг и мы упали в грязный снег, где-то на Волгоградке. Я поднял руку, и тормознул раздолбанную "копейку", показал водителю десять фунтов, и велел отвезти нас сначала за спиртом "Роял" и мясом, а потом на Каланчёвку. И поторопиться - за скорость два счётчика. Нас вжало в сиденья, и пан Кацман захохотал - истерично, взахлёб. Вот так, прожить полжизни в Европе и вдруг за секунду оказаться на Родине, и ехать за спиртом... Мы выпрыгнули на рынке, я тут же прикупил пару свиных окороков, и спирту бутылок десять, а ещё пива, хлеба, и какой-то дребедени - благо в обменнике на мои фунты смотрели как на чудо, и даже попытались вызвать для "льготного курса" в отдельный кабинет. Я только смеялся, и в особо настойчивых тыкал стволом пистолета в лицо, до крови. На Каланчёвке я оставил Кацмана с пистолетом в машине, а сам, повесив на шею ППШ, поднялся в раздолбанный подъезд. На звонок мне открыли, осмотрели, и молча отступили назад. Пришлось успокоить - не к вам, и пройти. Комната как и всегда, была незаперта - только хозяина не было. Вот скотина, счётчик капает - мне на пьянку осталось только двое суток. Ладно, решим - и я сбежал вниз, и кивнул водителю, чтобы выносил, и назвал номер квартиры, а сам побежал к телефон-автомату. Пришлось применить магию - жетона у меня не было, знакомый голос произнёс "слушаю", и я бегло порасспросил о искомом человеке. Такой существовал, и я попросил срочно, очень срочно его найти - и нестись на квартиру. Голос поудивлялся, но я пояснил, что это очень важно, и что он, голос, тоже может подъехать, тут уже пятьдесят литров спирта, килограмм двадцать мяса, пиво и два голодных интересных человека. Голос оживился, и пообещал напрячь всех. Я повесил трубку, сунул водителю пятьдесят фунтов, честно сказал, что этот дурдом закончится только через двадцать лет, и то, только года на четыре, а потом опять будет весело, и убежал по лестнице. Соседи прониклись - я мотивировал их деньгами, и желанием устроить им праздник - всё за наш счёт, и денег можно не жалеть, а нам пьянку, и вскоре на плите шипело: огромная сковорода мяса, стоял старый казан с заправкой для плова, медленно булькал чан с компотом, и варилась картошка в огромной кастрюле. Я ходил вокруг бутылок и страдал. Пан Кацман, сбросив лапсердак, строгал селёдку, и просил меня не маячить. Наконец меня осенило, и бросив на стол тысячу фунтов на всякий случай, я вышел на улицу - через пять минут такси везло меня на Арбат. Там пришлось побродить, выискивая нечто приличное, а потом, переговорив с парой панков, поехать на какую-то квартиру на Рижской, и там ангажировать нормального музыканта, и прихватив его, нестись обратно. Парень с гитарой был очумелый от меня - я давил всех, кто лез, легилименцией - и прижимал к себе гитару. - Что у тебя там? - спросил я, кивая на кофр. - "Урал", - пробормотал парень, и прижал к себе кофр плотнее. - Блять, - оценил я перспективы, и велел таксисту гнать в магазин с гитарами. В магазине я дал музыканту тридцать минут на выбор любой гитары, но чтобы это звучало. Парень заикнулся о деньгах, но я велел ему выбирать буквально не глядя на ценники, пока я сбегаю в обменник. На выходе из обменника меня ждали трое - без разговоров я прострелил двоих, а третьего убил в голову, в упор - он достал старый ТэТэ. Толпа шарахнулась, но не очень, я забрал пистолет и ушёл. Музыкант медитировал над скрипками и виолончелями, пришлось обматерить его, и пообещать хоть весь магазин, но чтобы сегодня он играл на хорошей гитаре. Парень смирился, только когда я велел выписать ту скрипку и те виолончели, на которые он пялился, и показать ему, наконец, гитары. Наконец, через сорок минут, мы расплатились и уехали. Парень сидел с горящими глазами, и вцепившись в кофры. Водитель гнал, я страдал от желания выпить. Вот и квартира, я услышал знакомый голос, и - момент истины - мир или схлопнется, из-за парадокса, или миру плевать. Первую мы выпили стоя - мой друг тоже страдал от жажды, и он плеснул спирта в две мензурки, я споро открыл два пива, и мы не чёкаясь, выдохнули, залили в себя по тридцать грамм, запили, и вдохнули. Я тут же налил по второй, и отрезал мяса. Мой друг Сокол, только хмыкнул - когда я сбросил пальто и пиджак, а потом содрал сорочку - меня уже успели "обрадовать", что драконья оспа болезнь сильных волшебников, и маглы ей не болеют. Сокол уважительно посмотрел на мои татухи, и обнажился сам - у него не было привычной мне росписи, но он тоже был хорош. Вспомнив про музыку, я притащил гитариста, отобрал лишние кофры, и выйдя, сунул их в свою сумку, а потом усадил его с гитарой, и велел слушать то, что я думаю, и играть это. Меня догнало спиртом, шла уже пятая минута, и у меня было около семи минут, чтобы успеть... Я успел. Гитарист с обалдевшим лицом жарил ЧКИФов, по моей памяти, записанной в его сознании. Сокол слушал, одобрительно кивал, и предлагал сходить за коксом. Зарядив его пачкой денег, и пообещав, если он зависнет, вызвать сюда всех его баб, и пусть он сам потом разбирается, Сокол был отпущен. Соседей я попросил не мешать, потому что веселиться мы будем мрачно, пан Кацман уже трепался о чём-то с моим вторым другом - обладателем того голоса в трубке, и бодро строгал салат. А меня стало наконец отпускать. Я подсел к гитаристу, и запихнув в него кусок всего, что я слушал с удовольствием, в своём мире. Гитарист покачнулся и упал, но глаза его стали обалдевшие и радостные. Налив ему спирта, и дав прокашляться - не умеет пить спирт, салага - и дав закусить, отправил его в почётный угол, разыгрываться, а сам вызвал из сумки коллекционный коньяк, и отнёс на кухню - чтобы пан Кацман тоже не скучал. Меня уже шатало, и я почистил себя магией в туалете, и бодро пошлёпал пить дальше. Вернулся Сокол с коксом и девками, прихвативший ещё и траву, и марки и грибы, и ещё какие-то таблы из Мюнхена. От кокса я отказался, но закинулся ЛСД, залакировал спиртом, и сел думать. Вокруг всё вертелось, ходили люди, говорили, пили, ели, нюхали кокс, а я уже воспарил, и пил крепкий чай с огромным количеством сахара... Мозг работал как локомотив на спуске с горы, как турбинный двигатель на форсаже, как ГЭС на сбросе. Гигантский вал воды, проходил через турбины, вращал их, с рокотом прорывался через трубы и с ревём падал, падал, падал... Мир останавливался, замедлялся, вставал, замирал, и вот я остался один, всё вокруг замерло, а я просчитывая, сводя и переправляя, выводя финал и играя его... Наконец мир встал и потух. Очнулся ночью, валяясь на диване, рядом устало трахался Сокол, а вторая девка спала в ногах, гитарист спал в обнимку с гитарой на полу, а голос пана Кацмана доносился с кухни. Меня отпустило, и хотелось пить и действовать. Встав и выпив остывшего чая, я прошёл на кухню, предупредил, что нам пора, вон утро уже, договорите лет через десять, вернулся в комнату, вывалил на стол пару пачек фунтов, положил под стол кофры с инструментами, добавив ТэТэ, и прихватив пана Кацмана, отбыл в Лондон. Мне предстояло жить дальше.