Seven sins

В темноте спальни, освещенной лишь одиноким ночником с холодным белым светом, тени, скользящие по стенам рваными фигурами, пугают. Они похожи на монстров, вылезающих из-под кровати или из шкафа, которыми страшат детей в детстве. Но сказки о Песочном человеке с его кошмарами в рукавах — всего лишь сказки. Темная фигура, укутанная в шелковое покрывало, смотрит внимательно и оценивающе, наблюдает за каждым движением кадыка при глотании, за легким дрожанием кончиков пальцев и светлых ресниц, после встает и легкой тенью преодолевает разделяющее их расстояние. Кевин чувствует, как холодные пальцы осторожно проводят по острой линии ключиц, скользя по плечу, стягивают ткань, прикрывающую тело, вниз. Белоснежный шелк ласкает кожу и безжизненно падает на пол, разливаясь по паркету молочным озером. Он продолжает неподвижно стоять, полностью обнаженный, подобно мраморной статуе древнегреческого бога, которая создана, чтобы ею любоваться, и томно смотрит в глаза мужчине, слишком темные и глубокие, без радужки. Тени на веках осыпаются сверкающей золотой пыльцой на щеки, витиеватое жемчужное ожерелье холодит кожу; тяжелые браслеты в стиле египетских фараонов, янтарные серьги, свисающие причудливыми волнами и отражающие свет ночника — все это золото, покрывающее его тело, кажется таким неестественным, искусственным, но все равно притягивает взгляд, заставляет зарываться пальцами в волосах цвета нежной ванили и вдыхать легкий цветочный аромат, исходящий от них. — Ты прекрасен, мой золотой мальчик, — шепчет Кибом и проводит пальцем по щеке, смазывая золотую пыль. Кевин дрожит и отводит глаза. Ему неловко от своей наготы и от горящего восхищения в чужих глазах. Ему холодно, потому что кондиционер в спальне настроен на слишком прохладный воздух, и ужасно мерзко от всего происходящего. Эта игра безумна, эта участь — быть куклой в золотой обертке — ничтожна и отвратительна. Он наблюдает за ползущими по стене тенями и не движется, когда Кибом обнимает его со спины, утыкается носом в шею и щекочет кожу горячим дыханием. — Мне нравится, — еле слышно говорит он, обхватывает губами янтарную каплю рядом с мочкой и посасывает ее. Стук в дверь нарушает застывший ход времени и возвращает к реальности, заставляет вздрогнуть от неожиданности, выводя из дурманящей тишины спальни. Дверь тихо стонет и приоткрывается, пропуская в комнату режущий по глазам бежевый свет коридора. — Господин Ким, прибыл адвокат нефтяной компании. Хочет переговорить с Вами по поводу заключения контракта, — говорит тень за дверью, не решаясь переступить порог или даже заглянуть в спальню. Кибом тихо рычит, раздраженный тем, что его отвлекли, убирает руку с талии своей живой статуи и натягивает оставленный на кровати пиджак. — Скажи, что я сейчас спущусь. Дверь вновь закрывается, погружая спальню во мрак. Кибом делает пару глотков из бокала, стоящего на прикроватном столике, поправляет ослабленный галстук и выходит из комнаты, оставляя Кевина одного. Неподвижная фигура оживает в холодном свете, и в мраморных чертах статуи начинает проявляться живой человек. Он касается ожерелья на шее, перебирает пальцами белый жемчуг, лаская и пробуя на ощупь. Новая побрякушка, подаренная Кибомом, сделана на заказ, специально для его золотого мальчика и стоит целое состояние. Кибом слишком щедр на подарки, готов исполнить любой каприз, все, что душе угодно - в этом заключается его любовь. А Кевин хочет больше! Ожерелье летит на пол, рассыпаясь. Блестящие жемчужины, глухо ударяясь, разлетаются в разные стороны, закатываются под кровать и исчезают в темноте. А вслед за ним на полу оказывается и все остальное. Кевина тошнит от этого мерзкого блеска, от этих дрянных драгоценностей. Он ненавидит их и все то золото, что словно прожигает кожу на запястьях, на шее, на лице. Уродует в нем человека, оставляя лишь сверкающую оболочку, которую так любит Кибом до блеска в глазах и лестных комплиментов. Кевин падает на кровать, зарываясь в шоколадном шелке, нежно обнимающем дрожащее тело. Он хочет горячих прикосновений, хочет, чтобы его любили, страстно и трепетно, хочет, чтобы смотрели в глаза с заботой, а не с блеском вожделения в чернеющей глубине. Кевин хочет многого, но не получает ничего. Кевин алчен по-своему. _____ Они возвращаются в Сеул, в огромную квартиру со слишком вычурным интерьером и высокими потолками, и Кевин чувствует себя еще более одиноким, чем когда-либо. Город вводит его в тоску, давит на ребра и сводит с ума. Бесконечная апатия кружит голову до тошноты и заставляет слишком много думать ни о чем, гоняя пустые и странные мысли по кругу. Кевин снимает с себя все золото, долго трет глаза, которые ужасно щиплет, смывая подводку и тени обычным мылом, и ложится в постель. Кибом, кажется, уже спит, повернувшись к нему спиной, а у Кевина снова бессонница. Над ним чернеющая пустота потолка опускается все ниже и ниже, кажется, готовая раздавить его, в спальне душно, и ноги начинают неприятно ныть от жары. Кевин тихо выбирается из-под одеяла, прислушиваясь к равномерному дыханию спящего Кибома, и встает с кровати. Подходит к окну и распахивает напрочь, позволяя ночной прохладе ворваться в спальню. Тишину, до этого окутывающую всю квартиру, разрывает уличный шум: гул проезжающих машин, ласковый шепот ветра и даже легкие отголоски музыки. Ночной Сеул прекрасен, особенно с высоты двадцать пятого этажа. Светящиеся небоскребы, неоново-оранжевые магистрали — все это неспящий город, который ничего не знает о том, что творится в душе людей, разгуливающих по улицам или страдающих бессонницей и работающих ночи напролет, или тех, кто навечно потерял себя в свете этих холодных огней. Голубая стрела башни Намсан возвышается над городом, она, как путеводная звезда, все время указывающая на север, горит на фоне темно-синего неба и помогает найти дорогу заблудившейся душе. Кевин складывает руки в молитвенном жесте и смотрит на яркий силуэт телебашни, внимая ее молчанию. Он не знает, сколько еще таких же, как и он, несчастных людей сейчас смотрят на небо и просят о помощи. Сколько вообще таких одиноких и разбитых в этом городе? В мире? Наверное, сотни, тысячи, миллионы, потому что каждый одинок по-своему. И по-своему несчастлив. Кевин отворачивается от окна и смотрит на золотую статуэтку балерины, застывшую в изящной позе со скрещенными над головой руками и пустыми желтыми глазницами. Он берет ее за талию, до побеления костяшек сжимая в кулаке тяжелый металл, и медленно делает шаг вперед, тихо ступая и почти не дыша. Подходит к кровати и пристально смотрит на спящего Кибома, на мерно вздымающуюся грудь, вслушивается в ровное, чуть хриплое дыхание. Кевин не видит его лица, только смазанные краски, как на плохо проявленной фотографии, и расплывающиеся темные пятна, и в его глазах пустота точно такая же, как у балерины, которую он сжимает в руке, искусственная и неживая. В душе остается только сырая ненависть. Удар следует один за другим, и слышно, как трещат и жалобно скрежещут кости размозженного черепа. Кровь черными разводами стекает по ткани, остается на основании статуэтки, мажет по золоту. Кевин уверен в том, что это правильно, и, вновь занося руку над головой, разжимает пальцы. Неподвижная балерина падает, ударяясь об пол. Он размазывает кровь по своей обнаженной груди, там где сердце, и ложится обратно в постель, обнимая Кибома. Приятный запах щекочет нос, пропитанная кровью ткань прилипает к щеке и прядям волос на висках. Кевин ловит последнее тепло, покидающее тело, жадно забирает себе то, о чем грезил ночи напролет, то, что должно принадлежать только ему, и блаженно улыбается, сильнее прижимаясь к чужой обнаженной спине. Ранним утром, когда рассвет зарождается на горизонте и разливается пурпурно-голубой дымкой на небе, прогоняя ночь и освещая сонный город, Кевин выбирается из-под теплого одеяла. Кожа покрывается мурашками от прохладного воздуха, пробравшегося в комнату, — он так и оставил окно открытым — а бурые засохшие пятна на теле стягивают обнаженную кожу, покрывают пряди волос грубой коркой и наполняют спальню неприятным запахом ржавчины. Он целует Кибома в плечо, нежно и любовно, будя его. Подходит к окну, опираясь руками на подоконник, и чувствует невероятную легкость на душе, скинув с себя наконец свинцовые цепи своей алчности, безумного желания, но сейчас Кевин ощущает только холод, проникающий внутрь. Непрошеные слезы наворачиваются на глаза, стекают по щекам и холодят кожу. Кибом был теплым и согревал его ночью, только Кевин никогда не чувствовал этого. Он хотел слишком много и остался ни с чем. Теперь Кибом остыл. И его золотой мальчик падает, разбиваясь вдребезги где-то рядом с землей.