Шаги по стеклу

Максим. Вечером зашел к бабушке Лизе. В ее маленькой квартирке было всегда очень чисто и опрятно. На столе стояла небольшая посылка, упакованная в оберточную бумагу. Баба Лиза состроила невинные глазки и предложила мне с ней покушать, чем бог послал. А послал он ей много чего. Колбасы копченой, масла сливочного (обязательно 1,5 кг), хлеба, печенья, конфет, литровую чашку ароматного, обязательно только что заваренного, чая. Она еще пирожки горкой в большой тарелке поставила и незаметно ко мне подсунула со словами: — Кушай, Максимка, кушай. Я тут недавно своей дочке отписала, что не хочу читать любовные романы, а хочу детективы. Но она решила, что вредничаю, и прислала мне как это… Кинга. Целых три книги. Думала, что может напугать мать? Нет, милок, я в войну такого насмотрелась, что меня ничем не проймешь. — Бабушка Лиза, расскажите про то, как вы в войну были почтальоном, — попивая чаек, попросил я. Очень люблю ее рассказы. Она так все подробно и с таким огоньком в глазах баила, что меня буквально погружало в то время. Вот она молоденькой двенадцатилетней девчушкой бежит по снегу в прохудившихся валенках и с тяжелой сумкой на худеньком плечике, и несет заветные маленькие послания радости. Все знают Лизоньку, все ее так ждут. Но стоило только ей появиться, как каждая мать с замиранием сердца провожала ее глазами и ждала, что шустрая девочка пройдет… пройдет мимо ее двора, дома… и не принесет страшный прямоугольный клочок бумаги — похоронку. А звонко прокричит: — Танцуй! Танцуй, хозяйка! И они танцевали. И вприсядку, и отбивали неровный ритм замерзшими ногами. Но та радость, что приносила маленькая Лиза, грела лучше, чем печка. А вот бомбежка… Звуки разрывающихся снарядов, страшный звук пролетающих над городом бомбардировщиков, стрекот пулеметов и уханье ПВО. И, где-то в подвале, Лиза прижимала к груди малышей и плакала вместе с ними. А потом, выходя на улицу, они все вместе собирали убитых и не успевших спрятаться, тушили пожары и искали еду. И снова маленькие ножки в прохудившихся валенках бежали по округе и несли новости и вести. Лизонька не была на фронте, но, как стойкий оловянный солдатик, несла службу. — Я ей говорю: «Ты, мать, не плачь, я еще поищу в сумке и на почте. И принесу тебе письмецо, обязательно принесу». Так-то, Максимка, нет ничего страшнее, чем глаза матери, которой принесли похоронку. Смерть была везде, но и надежда тоже, что дети, братья, мужья и отцы вернутся с войны. Так-то… Я смотрел на нее, такую маленькую, такую согнутую годами, но не сломленную духом. Бабушка Лиза. Забрав посылку, ушел к себе. Поздно вечером распаковал книги, взял их в руки. Да баба Лиза была права, дочь прислала ей Кинга. Совершенно новые книги, и как я и представлял, пахли свежей краской. Бережно проведя пальцами по корешку одной из книг, заполз в кровать, где, укрывшись и включив небольшое бра, начал читать. Кинг писал так захватывающе, что я просто не мог оторваться. Каждый листочек бережно переворачивал и быстро-быстро пробегал глазами по строчкам. Увлекшись чтением, не заметил, как уснул с книжкой в руках. *** Сегодня утром я подскочил и заметался по комнате. Школа! Опаздываю! Натянул штаны, рубашку, схватил рюкзак и кинулся в прихожую. Уже когда завязывал шнурки кед, до меня дошло: «А сегодня что?» Н-да… Сегодня выходной. Пришлось снимать кеды и идти на кухню, спать все равно уже не хотелось. Поставил чайник на плиту, прислушался. Тишина. Мама еще спит. Присев на табурет, выглянул в окно. Уже середина октября, и дни становились все холодней, но сегодня один из редких дней бабьего лета. Солнышко светило ярко и птички щебетали. И одну такую птичку хотелось пристрелить. Люблю животных, но ее… как можно и днем, и особенно ночью, кричать — «Чивик, чивик», через каждые десять минут. Увижу, придушу. Дождавшись, когда вскипит чайник, налил себе кружку чая. Пару раз отхлебнул из нее и отставил. Быстро вернулся в комнату и взял очередную книжку. Повертел ее в руках, решив перечитать. Прошел на кухню и погрузился в чтение. От этого занятия меня отвлек громкий свист. Алекс! Я сразу выглянул в окно. Так и есть, он стоял внизу и смотрел на мое окно. Махнул ему рукой и тут же кинулся одеваться. Кеды, куртка, ключи от квартиры и все — я готов. — Мам, я ушел! — крикнул вышедшей из своей комнаты маме. — Ага, иди, — сонно ответила она. Сбежав во двор, поздоровался с другом: — Привет, Алекс. — Привет, мелкий. У меня к тебе есть предложение. Как насчет того, чтобы избавиться от этих чудо-очков? Я удивленно на него уставился. Да сдались ему мои очки. Что в них не так? Насупившись, ответил: — А? Чем тебе не нравятся мои очки? — Меня-то в тебе все устраивает, а вот девушку ты себе в таком виде не найдешь, это точно, — лыбясь, сказал Алекс. «Девушка? Какая девушка? Да не нужен мне никто. У меня один друг — это ты!» — Не нужна мне девушка, — тихо сказал я. «Умеет же настроение испортить. Друг…» Алекс. За что я люблю выходной, так это за то, что никуда не надо бежать и спешить. Можно немного полежать не открывая глаз и подумать о том о сем. В голове целый табун мыслей и ни одной особо важной и дельной, просто для фона. Я открываю глаза и потягиваюсь всем телом, касаясь руками спинки кровати. Тело расслабленное, легкое и обновленное после сна. Я слышу, как в кухне тихо что-то напевает сестра и, изредка, гремит посудой. Папы и мамы дома нет. В выходные они всегда ездят к бабушке и помогают ей, по-крайней мере, так всегда говорит бабушка. На деле же все по-другому. К бабушке они катаются каждую субботу отдохнуть от нас и вечной рутины. Ну, так мы и не против, не маленькие, сами о себе можем позаботиться, но так думаем исключительно мы, ибо, прежде чем уехать, мама набивает холодильник так, что он по швам трещит. И так каждую субботу. Я снова прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину с редким дребезжанием посуды и восклицаниями сестры. Хорошо, идиллия. В это мгновение дверь в мою комнату распахивается и на меня, как в детстве, всем телом плюхается сестра, а в ушах раздается ее вопль: — Подъем! Ты вставать собираешься, мелкая зараза?! — Это я-то зараза мелкая?! Да ты же мельче меня — кнопка! Как и всегда, на это восклицание мне в лицо летит подушка, успеваю пригнуться и сеструха проскакивает вперед, впечатывается в мягкую спинку кровати и понеслось. После импровизированной битвы мы валяемся в разных углах кровати, тяжело дышим и ржем, как два идиота, а из кухни уже явно воняет горелым. «А ну и пофиг! Люблю выходные». Вскакиваю с кровати и бегу в ванную, чтобы хоть как-то привести себя в божеский вид. Не с первой попытки, но мне это удается. Натягиваю синие джинсы и черную футболку с какой-то непонятной фигней впереди. Сколько не пытался узнать изображенное, так и не понял. Быстро обуваюсь и, накинув легкую куртку, направляюсь к дверям. В дверях меня нагоняет голос сестры: — Ты куда, Алекс? А как же прибрать тот погром? Я подхожу к ней и поцеловав в щеку, подмигиваю. — А погром, сеструха, я оставляю полностью на тебя. Я тебе доверяю. И прежде чем она успевает хоть что-то понять, выбегаю из квартиры. Вслед мне летит крик сестры: — Ну и зараза же ты, братишка! — Я знаю, — шепчу я с дебильной улыбкой на губах и с выражением довольного жизнью кота. «Люблю я эти выходные. Они великолепны. Но у меня на сегодня кое-что задумано, поэтому я спешу. Меня ждет мой друг — Максим, а его — еще один сюрприз!» Сегодня я решил избавить Макса от этих жутких доисторических очков, что он носил на своей переносице. По-моему, даже моя бабушка и то, таких уже не носила. К тому же, с новой стрижкой мелкого, они совсем не смотрятся, впрочем, со старой тоже не смотрелись. Они ему жутко не идут и портят весь внешний вид. Нет, мне-то было как раз все-равно, я знал какой он, и именно таким он мне и нравился, но вот девушкам он таким вряд ли приглянется, а значит, пора делать из него конфетку. Остановившись у его подъезда, я задрал голову вверх и пронзительно свистнул. В окно тут же высунулся Макс, махнул мне рукой и исчез. Я проигнорировал лавку и опустился на металлический забор, огораживающий палисадник. Достал сигарету, покрутил ее в руках и сунул в рот. Закуривать не стал — это я просто пытаюсь бросить курить, вот уже раз пятый, пока еще не бросил. Так и сидел на этой круглой жердочке из гладкой металлической трубы и крутил в зубах незажженную сигарету. Мимо меня с шумом пронеслась мелюзга. Последний мальчуган приостановился и уставился на меня зелеными любопытными гляделками. Я подмигнул ему, и мальчуган улыбнулся мне в ответ, явив миру нехватку двух передних зубов. Продолжая улыбаться, он рванул следом за друзьями, на повороте чуть забуксовал и чуть-чуть не вчесался в дерево, но реакция у него отменная и столкновения он избежал. Двери подъезда открылись. Я посмотрел туда и увидел бабу Лизу. Сжимая в одной руке матерчатую синюю сумку, а в другой потертый кошелек, она бодрой походкой зашагала по дороге. — Здравствуйте, баба Лиза, — сказал я, изъяв сигарету изо рта. — Здравствуй, сынок. Ты прости меня старую, сразу-то тебя и не приметила. Зрение, чтоб ему, кажется оно все хуже и хуже с каждым днем. Ты Максимку ждешь? Ну жди, жди… Эх, молодость беззаботная. Баба Лиза махнула мне напоследок и довольно шустро зашагала по дороге. Макс появился довольно быстро, одет, как всегда, во что-то странное и невообразимое, а на носу эти дико монстрячие очки, пережиток не одной эпохи. — Привет, Алекс. — Привет, мелкий. У меня к тебе есть предложение. Как насчет того, чтобы избавиться от этих чудо-очков? — А? Чем тебе не нравятся мои очки? — как-то обижено проговорил Макс. — Меня-то в тебе все устраивает, а вот девушку ты себе в таком виде не найдешь, это точно. — Не нужна мне девушка, — невнятно буркнул Макс и отвернулся. «Странная реакция. Что особенного я сказал? Почему вылезла у него эта обида? Мне это как-то совсем не нравится…» — Макс? Почему такая реакция? — Ничего. — Максим, а ну, говори! — Нечего мне говорить. Я не знаю, как вести себя с девчонками, никогда не умел. Я протянул руку, потрепал его по гладким волосам, чуть их взлохматив, и засмеялся. — Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, в общем, помогу, чем смогу. — Угу… помощник. «Что-то мне как-то не нравится это его «угу». Вот не нравится и все тут. Чувствую, за ним что-то явно скрывается». — Ну что, пошли? — спросил я. — Ну, пошли, — в голосе ноль энтузиазма, в глазах какая-то обреченность. «Черт, что-то явно не так. Вот всеми фибрами это чувствую! Что ж не так-то?»