Шаги по стеклу

Максим. Я не понимал, что делал Алекс. Почему? Он меня избегал. Не подходил и просто чурался, как чумного. После того, как он наорал на меня, он вообще перестал не то что разговаривать со мной, а даже смотреть в мою сторону. Я старался привлечь его внимание к себе, но он всегда отворачивался или делал вид, что я обращаюсь не к нему. Тогда я перестал подходить к нему, только провожал его взглядом, стараясь показать им, что мне обидно и больно. Каждое его движение и слово ловил и впитывал в себя, травя свою помять и мучая душу. Мне так хотелось подойти и дотронуться до него. Просто положить свою ладонь ему на плечо. Жест дружбы, простое касание, но оно так много для меня значит. Чувствовать и видеть, что ты не один и что ты кому-то нужен. Алекс испугался и оттолкнул меня. Пусть… Он прав. Я задумался. Я неправильный. Да. Любить любимого это неправильно. Надо попробовать подружиться с теми, кого я ни за что не назову любимым. Дома у меня было замечательно. Мама нашла себе ухажера, и теперь они часто оставались у нас. Мне приходилось ночевать на улице. Я исходил весь ночной город. Ходил в такие далекие закутки, чтоб скоротать время. Мне нравилось одно место — это заброшенный парк с высохшим озерцом. Когда-то парк был ухожен и в озерце плавали и жили лебеди. Но сейчас прекрасных птиц не было. Старые деревья были почти все высохшие. А опавшая листва никогда не убиралась. Здесь даже никого не было: ни шумных компаний молодежи, ни вездесущих собачников со своими питомцами. Пожалуй, в парке было пара стаек воробьев и несколько наглых воронов. Они важно расхаживали и ворошили слежавшуюся листву. Я тоже, как эти вороны, ходил по парку, пинал листву, прислушивался к тишине и думал. О чем? О грусти, о тоске, что разъедает тебя изнутри, жрет все эмоции и желания. Выедает и оставляет тебе только оболочку. Бесчувственную. «Переступить через себя? Откинуть все от себя? Изменить себе? Как это по… взрослому. Но измена, не это ли то, самое страшное, что можно сделать? — мои губы скривились в горькой и печальной улыбке, — конечно, это надо сделать. Обязательно! Так правильно. Да? Еще как правильно, только кто я буду после этого? Да лучше б я… Что?» Я оборвал монолог с самим собой. Поднял голову к небу и начал считать звезды. Глаза болели от напряжения и усталости. Еще несколько часов до рассвета. Прислонившись к дереву, попробовал подремать, но сон не шел. Вот уже несколько дней не мог заснуть. Хоть глаза и требовали отдыха, но мозг отказывался прислушиваться к потребностям тела. Поняв, что так и не смогу даже прикрыть глаза, поднялся и направился медленным шагом домой. Я рассчитал так, что когда подходил к дому, небо серело. Возле подъезда ненадолго остановился и постоял, задрав голову. Посмотрел на свое окно. Хлопнула входная дверь, и бабушка Лиза, прошаркав ногами, вышла на улицу. В ее руках был небольшой пакет с мусором. — Что, Максимка, опять мать не пускает? — Бабушка Лиза! — Ну-ну… как знаешь. Старушка вопросительно посмотрела на меня, убедилась в том, что я не пьян и не обкурен, и прошла мимо. Я быстро проскочил в подъезд, чтоб больше не попадаться на глаза строгой старушке. Поднялся и открыл тихонько свою дверь. Дома было тихо. Мельком заглянув себе в комнату и схватив полотенце и чистое белье, нырнул в ванную. Там, под теплыми струями воды, тело начало расслабляться, и на меня навалилась усталость. Быстро помывшись, вытерся полотенцем и натянул чистую одежду. Устало вздохнул и направился в кухню. Поставил чайник на огонь и открыл холодильник. М-да… Ну… А ладно. Закрыл дверцу холодильника, поставил на стол чашку и, подождав, когда чайник закипит, заварил крепкого чаю. Сев за стол, задумчиво отпил горячего напитка и отставил кружку. Голова сама опустилась на руки, а глаза закрылись. Не заметил, как уснул. Мама меня разбудила, когда уходила на работу. Наспех собравшись, отправился в школу. Что можно ненавидеть больше всего? Многие сразу ответят, что школу. И будут правы. Но я ее ненавижу только потому, что увижу Алекса. Снова и снова видеть и не подходить. Наблюдать издалека. Сколько мы с ним не разговариваем? Точно знаю — двадцать шесть дней. Но это еще не все. Сегодня пятница, а значит — впереди выходные. Его не увижу целых два дня. Я так и не решил, что больнее — видеть его или нет. Похоже, что не видеть больнее. Как только я зашел в класс, ко мне подлетели девчонки Ира и Марина. Веселые такие сестрички-близняшки, немного странные. Всегда ходят вместе, а ко мне, когда подходят близко, стараются прижаться и обнять. Хихикают на ухо и приглашают на свидание. Но всегда им отказываю, потому что уверен, я им не нужен. — Максим! Ты пойдешь с нами в кино? — весело спросила Ира, смотря на меня странно расширенными глазами. — Нет, — отказал я. — Почему? — обиделась Марина. — Не хочу, девчонки, правда, нет желания. — Тогда, — прищурив один глаз и склонив голову набок, сказала Ира, — одолжи на кино? Я покопался в карманах и, не глядя, отдал пару купюр. Сестрички взвизгнули и расцеловали меня, а потом, взявшись за руки, потопали к своей парте. Странные. Я заметил, как Алекс посмотрел на меня. Но как только он встретился со мной взглядом, то сразу отвернулся. Все уроки мучился и наблюдал за ним. Скоро выходные, и мне надо как можно больше запомнить и впитать, чтоб в то время, когда я его не буду видеть, они скрашивали мое одиночество. Смотрел, запоминал, мучился. Из задумчивости меня вывел звонок на перемену. Быстро покидав ручки и тетради в рюкзак и не закрывая его, направился в коридор. В дверях столкнулся с Алексом. — Извини, я случайно… — сказал он и, нагнувшись, подобрал мой упавший рюкзак. «Извини… случайно…» Я стоял пораженный. Такие простые слова, а ранят так больно. Я со стеклянными глазами после уроков вернулся домой. Долго сидел в своей комнате и смотрел в одну точку. Все теплое, что оставалось у меня, застывало внутри. Поёжился, чувствуя, как разум заполняет туман, колючий и холодный. Обидно ли мне? Нет. Стало пусто. Простые и, возможно, невзначай сказанные им слова добили меня. Как прошли выходные не помнил. Совсем. Бродил до утра в заброшенном парке и пинал опавшие листья. А когда рассветало, возвращался домой в надежде, что от усталости буду падать замертво и мгновенно проваливаться в сон. Не получалось. Ничего не получалось. Разум отказывался отдыхать. Не было мне покоя ни днем, ни ночью. Вот еще одна учебная неделя прошла. Я вздохнул с облегчением. Так хотелось успокоиться и просто выспаться. У меня глаза застыли, а лицо напоминало маску, без единой эмоции или движения. От тоски душа обуглилась. Не хочу больше таких мучений и метаний. Покой, вот чего хочу. Навсегда. Хватит. В субботу мама была с утра дома, но я все равно решил не менять планов. Закрылся в ванной и включил воду, долго всматривался в свое отражение, выискивая что-то свое. Мое отражение было уставшим, уставшим от жизни, бледное и с темными кругами под глазами. Прислушиваясь к шуму воды, решил позвонить ему. Пусть это будет последнее мое желание, каприз, прихоть. Но я хотел услышать хотя бы его голос. Пришлось выходить и забирать телефон из прихожей. Мама начала ругаться. — Куда? Мне скоро должны позвонить! — Я ненадолго, мам. Вернулся в ванную и закрылся. Набрал его домашний номер и приложил трубку к уху. Долго никто не подходил, а потом я его услышал. — Алло… алло… Я молчал. — Да какого? Кто балуется, блин? Я нажал отбой. Доволен я? Нет. Хочу убедиться еще раз. Набрал повторно его номер. И опять его голос: — Алло. Вы что, так и будете молчать? Что за детский сад? Нажал отбой. Хочу это видеть, хочу понять себя. Снял зеркало со стены и поднес его к своему лицу. Звоню опять. Его голос: — Да, я слушаю вас. Все, я увидел. Мои глаза, зрачки расширились от радости, а губы тронула улыбка. Не хочу! Не могу! — Максим, выходи уже из ванны и отдай телефон, мне позвонить должны. Что ты там с ним делаешь уже полчаса? Резкий окрик матери за дверью заставил меня вздрогнуть, зеркало выскользнуло из рук и разбилось, поранив мне правую руку. Зажав кисть пальцами, повесил трубку. — Что у тебя там разбилось? — спросила мама из-за двери. — Ничего! Ничего страшного, мам, кружка упала. Я уберу, — как можно спокойней ответил ей. Подобрал большой осколок зеркала и забрался в ванну. Правая рука ныла. Кровь залила всю ладонь. Разжал пальцы и посмотрел. Порез был неглубоким, просто поранил ладонь. Так не пойдет. Зажал ладонь коленями и резко полоснул по запястью. Больно! Очень. Сработал инстинкт. Мышцы сократились, рука отказала. Прикусил губу, но решил продолжить. Правая рука не шевелилась, пришлось уже кусок зеркала зажимать коленями и примеряться левым запястьем. Чувствую, как неприятно хрустит разрываемая кожа. Закрыл глаза и резко дернул рукой, стараясь как можно сильнее поранить себя. Получилось. Как же больно! В глазах темно. Уши стало закладывать и тело успокаивалось, перестало трястись. Хотя… Это я сам заставил себя расслабиться и спокойно лежать. Как хорошо. Вот он — покой. Все, что хотел, я услышал. Его голос… Алекс… я… не смог переступить… через себя… люблю… Алекс. Я делал уроки, когда зазвонил телефон. Хотя, нет, не так. Я скорее делал вид, что делал уроки, и тут телефон ворвался в мой мозг раздражающей трелью. Была суббота и в доме, кроме меня и сестры, никого не было. — Сестренка, возьми трубку. — Сам возьми, у меня лак на ногтях еще не высох. — Черт, нашла время когда ногти красить. — Тебя не спросила! Заткнись и возьми трубку, это может быть мама с проверкой. Я подошел к телефону, снял трубку и поднес к уху. — Алло… — и тишина, — алло… — и снова тишина. — Да какого? Кто балуется, блин? Я положил трубку, просверлил ее взглядом, только хотел уйти, но этот гад снова зазвенел. — Алло. Вы что, так и будете молчать? Что за детский сад? На мой вопль выползла сестра. — Ну, и кто там? — Да черт его знает, дети, скорее всего, развлекаются. В этот момент телефон снова зазвонил, я зло выругался, но трубку поднял. — Да, я слушаю вас. Но, ожидаемо, в ответ мне была вновь тишина. И тут я услышал приглушенный голос где-то вдалеке: — Максим, выходи уже из ванны и отдай телефон, мне позвонить должны. Что ты там с ним делаешь уже полчаса? С той стороны трубки что-то звякнуло и явно разбилось, а дальше я услышал лишь гудки. И все же, я узнал голос матери Макса. Как-то нехорошо стало у меня на душе, муторно, словно что-то плохое должно сегодня случится с ним. Я бросил трубку на рычаг и вылетел из дома. Как был, без куртки и в тапках. — Алекс, да что случилось? — летело мне в след. Черт, даже не знаю, как по дороге эти проклятые тапки не потерял. У дома Макса был через десять минут. На ступенях чуть не снес какую-то бабульку, но не до нее как-то было. Я тешил себя мыслью, что совсем за него не волнуюсь, просто на всякий случай проверю. Дверь мне открыла его мама. — Макс? — только и спросил я. — Проходи, он в ванной. Она подошла к старой обшарпанной двери ванной комнаты и крикнула: — Максим, вылезай, твой друг пришел! Ей никто не ответил, а за дверью стояла пугающая тишина. — Максим, кому говорю?! — Давно он там? — Да. Уже и не знаю, что делать, и телефон, паршивец, с собой забрал. Сначала отвечал, но вот уже минут десять молчит. А до этого что-то разбил. Сказал случайно кружку. — Черт!!! — выругался я и долбанул кулаком в дверь, — какая, к черту, кружка в ванной?! Макс, открой! «Мне это не нравится…» Маска, что я носил все это время слетела с моего лица, как шелуха, оставив на свободе меня настоящего с волнениями и страхами за тех, кто был мне дорог. За него. Мне надо попасть внутрь, надо знать, что с ним все хорошо, надо! Потому что иначе… нет, не хочу думать об иначе, не желаю этого иначе. «Макс, черт тебя дери!» Я дернул дверь на себя и она протестующе заскрипела. — Молодой человек, прекратите ломать двери, вы не у себя дома. Я проигнорировал ее слова и лишь сильнее рванул дверь. «Плевать на все! Я должен быть там!» Спасибо этому старью и хлипкой щеколде на полтора самореза — она что есть, что ее нет, слабая защита. Раздался скрежет и звон отлетевшего металла. Я тут же ворвался в ванную, и от увиденного у меня кровь в жилах застыла. Макс лежал в розовой от крови воде и не шевелился. Весь пол был усыпан осколками зеркала, что висело когда-то на стене, а рядом с ванной аккуратно стоял телефон, только вот трубка была перемазана кровью. Схватив телефон, я сунул его в руки матери. — Звоните в скорую! — она оторвала панический взгляд от Макса, посмотрела на меня и, всхлипнув, заплакала. — Хватит лить слезы, звоните в скорую! Схватив первое, что попало под руки, кажется, это было полотенце, я попытался перетянуть запястье, чтобы остановить кровь. «И как только он смог такие глубокие порезы нанести себе осколком?» Подтянув его к себе, я почти сам влез в воду и пережал второе запястье. Я весь вымок и был в его крови, но мне плевать, единственное, что у меня крутилось в голове, это приказ, который я молчаливо отдавал Максу: «Не смей умирать, не смей. Я тебя прошу. Нет! Требую. Только не смей умирать». Я уткнулся мелкому в мокрые волосы и постарался взять себя в руки. Но не смог. Мне казалось, что сердце в моей груди вырвано с корнем и оно с каждой каплей крови Макса все медленнее бьется и все быстрее умирает. Меня сковывал страх и ужас, и я с трудом дышал. — Макс… идиот… что же ты натворил? Зачем… дурак, зачем? Я всхлипнул и снова уткнулся в его волосы. По-моему, все это уже слишком для меня. Не помню, когда я плакал, как сейчас, давно, кажется. Время, как и надежда на лучший исход, просачивалась сквозь пальцы, слишком много крови он потерял и слишком долго едет скорая. «Максим, прости… Это я во всем виноват…»