Шаги по стеклу

Максим. Дом. Как всегда пусто. Пробрался в свою комнату и упал на кровать. Обида душила меня. Глупый. Приподнялся на кровати и попытался взять себя в руки. Надо успокоиться. Ничего страшного не произошло. Алекс просто был зол и не сдержался. Просто… Да кого я обманываю? Себя? Никогда этого не делал и впредь не буду. Все же так очевидно. Он просто не хочет меня видеть. Значит, мне надо успокоиться и перестать думать о нем… постоянно думать… Боже! Поднялся и направился на кухню. Бездумно поставил чайник на плиту и уселся на табуретку. Посмотрел в окно. Погода была, как мое настроение: хмурое небо и дождик. Он шел редкими каплями, но они, попадая на стекло, скатывались по нему, как слезы. Я не плакал… Нет… Я просто смотрел, как за меня это делал дождь. Крупные капли скатывались по ровной поверхности стекла и прочерчивали на нем неровные дорожки. Медленно скользили вниз и собирались лужицей на подоконнике… Я зажмурился, помотал головой. «Все будет хорошо… Только не у меня. Придумал себе не весть что, да, Максим? Вот-вот… Надо проще смотреть на жизнь, как взрослые. Отвернуться, забыть, переступить, смириться. Отгородиться и оправдать себя — это не мое дело». Только я не могу. Чайник вскипел. Выключил его и выставил две чашки на стол. Долго на них смотрел, не понимая, что неправильно. Вздохнул и взял одну чашку. Покрутил ее в руках, а потом со всего размаху бросил об пол. Осколки разлетелись в разные стороны. Много мелких осколков. Не полегчало. Взяв веник и совок, собрал осколки, выкинул их в мусорное ведро. Хлопнула входная дверь. — Максим? Ты дома? — послышался голос мамы из коридора. Я выглянул и застыл на месте. Мама прижималась к незнакомому мужику, они целовались. — Мама? — А так ты тут? Так, вот тебе деньги, сходи и купи себе чего-нибудь. Быстро! Мама оторвалась от незнакомца и ухватила меня за рукав кофты, подтолкнула к вешалке с вещами. Я обулся, но одеться не успел. Меня вытолкнули на площадку, а куртку сунули в руки. — И сколько мне «гулять»? — спросил я в закрытую дверь. Прикинул, что, похоже, мне придется «подождать» весь вечер. А по количеству денег, возможно, и всю ночь. Пожал плечами и спустился на первый этаж, приоткрыл входные двери и посмотрел на улицу. Дождь усилился. Идти никуда не хотелось. Похлопав по карманам, отыскал смятую пачку сигарет и закурил. Горький дым обжег легкие, но мне было все равно. В подъезд заскочила бабушка Лиза. Старушка отряхнула зонтик от капель дождя и посмотрела на меня. Я спрятал недокуренную сигарету за спину и виновато отвел глаза. — Что, Максимка, мать опять с хахалем пришла? — Бабушка Лиза! — Я права? А ну-ка, молодой человек, быстро выкинул гадость из рук! Поди, табачок совсем фуфловый, не умеют сейчас его делать, все обманывают молодежь. Я поспешно затушил сигарету и выкинул ее на улицу. Было неудобно перед этой пожилой женщиной так, что у меня уши гореть начали. Она вскинула бровь и изрекла: — Максимка, ты и не знаешь, что такое настоящий табак, он такой… такой, что после одной затяжки хочется умереть, а в войну хотелось жить. А сейчас табак такой, что ничего не хочется, только снова покурить. Идем ко мне, — старушка прошла мимо меня и стала подниматься по лестнице. Я поспешно подошел к ней и, взяв ее под руку, помог подняться по ступенькам. Бабушка Лиза неспешно покопалась в своей сумочке и достала ключ от квартиры. Непослушными руками вставила его в замок и открыла двери. Мы прошли в прихожую, и я помог ей снять пальто. Все аккуратно повесив на вешалку, в нерешительности застыл перед бабушкой. — Ну? Чего, как неродной стоишь? Иди, мой руки, кушать будем. — Но я не хочу кушать, — попытался возразить. — Максимка, я тебя знаю и мне виднее, когда ты есть хочешь. Поди-то мамка пожрать и не дала? Я опустил голову, пряча смущение. Прошел в ванную и тщательно помыл руки, вытер их полотенцем и прошел в кухню. Бабушка Лиза хлопотала у плиты и что-то вкусное разогревала. На столе вскоре появились: бутерброды, котлеты, варенье, печенюшки, хлеб, кислая капуста, горка конфет и тарелка пельменей. Все в такой последовательности. — Ешь, — строго сказала бабушка Лиза и дала вилку, но так, что я испугался, если откажусь, то явно останусь без, как минимум, одного глаза. Я как можно быстрее все съел, запил большей чашкой ароматного чая и заел его вареньем и печеньем. Сыто отодвинув все от себя, довольно откинулся на стуле. Все это время старушка внимательно на меня смотрела, прищурив свои глаза. — Спасибо, бабушка Лиза, было все очень вкусно, — поблагодарил я ее за угощение. — Раз поел, то теперь поговорим. И не возражай, молодой человек, — сложив свои руки на груди, бабушка Лиза сказала таким тоном, что возражать не стоило. — Все у меня хорошо. — Правда? Максимушка, ты себя видел? — А? — Что «а»? Что с тобой случилось? — Все ХОРОШО! Старушка размахнулась и сухой ладошкой ударила меня по щеке. — Молодой человек! Максим, не ври. Ты что, не понимаешь? Да у тебя взгляд такой… такой… — Какой? — тихо спросил я, в шоке смотря на то, как старушка начинает плакать. — Как будто тебе принесли весть, что близкий умер… Умер!!! — старушка схватилась за голову и начала подвывать. Я запаниковал. Вскочил со своего места и обнял ее, стараясь успокоить. Она подняла на меня заплаканные глаза, и я просто отшатнулся, столько в них было боли и невероятной печали. — Вам плохо? — Это тебе плохо, Максимка. Тебе. Никогда не смотри такими глазами на меня. Прошу. — Хорошо, не буду, — не стал возражать пожилой женщине, а то мало ли… Старушка немного успокоилась и сказала: — Максим, сегодня ночуешь у меня. Я тебе постелю в зале. Я только и мог, что кивнуть головой. Перед тем, как лечь спать, зашел в ванную и посмотрел на себя. Ничего необычного нет. Аккуратно снял линзы и сложил их в коробочку. «Что такого увидела старушка? Ну… бледный. Ну… глаза, как у больного… Ну… блин… Да на моем лице большими буквами написано, что мне больно… Очень… Алекс…» Я решил, что завтра попробую поговорить с Алексом. Но ни завтра, ни в другой день мне не удалось с ним перекинуться даже парой слов. Алекс. С того дня я больше не заходил за ним, а в школе старательно избегал. Мне все еще было больно смотреть в его печальные глаза, и я каждый раз вздрагивал, когда слышал его имя или голос. Никто так ничего и не понял. Я ходил с натянутой улыбкой, но люди есть люди, они видят только то, что им хочется видеть. Макс пытался со мной заговорить, но я проходил мимо, словно и не знал его совсем. Он провожал меня печальными глазами и я, как трус, сбегал от этого взгляда. Я не знал, что это будет настолько тяжело, не знал, что так сильно будет рвать мне душу. Если бы можно было избежать той боли, что я причинял ему, но, иначе, он так и будет пытаться переубедить меня. Макс смотрел на меня, а я отворачивался, чтобы не видеть муки, плещущейся на дне его глаз. Каждый день я вел свою игру так виртуозно, что никто за все это время ничего и не понял. Макс тоже не понял. Лишь дома, в пустой комнате я снова мог снять маску и проклинать эти его чертовы слова с признанием, проклинать себя и злиться на него. В школе же за все это время я лишь раз заговорил с ним, когда случайно пихнул его в дверях и у него из рук выпал рюкзак. Он не стал его поднимать, а почему-то вопросительно посмотрел на меня и прошептал чуть слышно: — Алекс… Я сам поднял рюкзак и вложил в его ладонь ручки. Макс принял его и вцепившись мне в руку, вопросительно заглянул в глаза. Я отвел взгляд и, разжав его пальцы, спокойно сказал: — Извини, я случайно, — это были мои первые и последние слова к нему. Сказал-то спокойно, только все во мне перевернулось глядя на него. И чтобы не чувствовать и не видеть этого, я повернулся к нему спиной, буркнув «Пока», вышел из класса. Я пересел от него к Катьке, хоть она и раздражала меня. И все равно, даже так, постоянно чувствовал его взгляд, сверлящий мне спину. Желание обернуться, чтобы увидеть его, было очень сильным, но я тут же отмел его в сторону. Я не позволю мелкому губить свою жизнь. Пройдет немного времени и он все поймет. Макс с каждым днем все больше становился похожим на собственную тень. Он явно похудел, а я все время боролся с желанием отчитать его и накормить. Хотелось схватить его и встряхнуть, так чтобы зубы клацнули, но я продолжал молчать и игнорировать его. А вскоре я заметил, что и он перестал на меня смотреть, словно меня и нет вовсе. «Похоже, он смирился. Наконец-то, одумался». Макс даже чаще стал улыбаться и шутить, да и в классе, кажется, его приняли и больше не травили. Вот уже два дня я вижу его в компании двух девчонок — Иры и Марины, двух сестер. Он шутил с ними, улыбался, и я даже слышал смех. Все это начало успокаивать меня и дало вздохнуть свободнее. Наконец-то, Макс одумался и потихоньку стал забывать о своей неправильной любви. Вскоре все придет в норму и весь этот бред с любовью покажется только глупым сном. «Вот только, почему во мне поселилась эта боль, которая железными тисками сдавливает грудь и не дает дышать? Что со мной? Почему? Я не понимаю. Почему?»