Шаги по стеклу

Алекс. Разговор с отцом о другой школе я откладывать не стал и, как только он вернулся с работы, попытался завести с ним разговор на эту тему, но он перебил меня и попросил нас всех собраться на кухне. Мама тут же начала варить кофе, но папа, нежно обхватив ее за талию, усадил на стул. Мы замерли в ожидании, глядя, как отец туда-сюда ходит по кухне. — У меня есть новости… они не плохие, скорее даже хорошие, но… — Что случилось, дорогой? Только не говори, что тебя вновь переводят… мы только-только успели здесь обжиться, дети завели друзей, и вновь… — Прости, дорогая, это последний раз. Меня попросили возглавить центральный филиал фирмы. Всё, что нам нужно, просто переехать в центр. Естественно, детям придется сменить школу, но это и не плохо. Переехать? Что ж, это даже лучше, чем поменять школу, так я буду как можно дальше от Макса, как говорится — с глаз долой, из сердца вон. Да и у меня соблазна не будет. За сегодняшний день несколько раз ловил себя на мысли, что хотел бы увидеть его, и даже порывался пойти, но, чудом одумавшись, останавливал себя на пороге и вновь снимал куртку. Да… чем дальше я буду, тем лучше для всех. Уезжать пришлось в спешке, а мебель продать. Отец говорил, что та квартира гораздо больше и уже обставленная, он все сам проверил. Я покидал нашу квартиру последним, смотрел, всё ли взяли. Осмотрел свою комнату, но ничего не нашел, следом зашел к сестре. Та, как всегда, оставила после себя кавардак. Взгляд зацепился за что-то блестящее — это были ножницы. Мне вспомнилось, как мы стригли перепуганного Макса. Качнув головой, попытался избавиться от назойливого образа робко улыбающегося нам мелкого. Я вышел из комнаты, так и не тронув ножницы, пусть останутся тут вместе с воспоминаниями. Больше никуда заходить не стал, даже если что-то забыли — это не имеет значения. Щелкнув выключателем, погасил свет в коридоре, перешагнул порог и закрыл за собой дверь, словно отрезал свое прошлое и Макса оставил там, за спиной. Пора исправить все, что мы натворили, и начать жить, а не мечтать. По дороге к новой квартире мы проезжали дом Макса, и я невольно посмотрел на такие знакомые мне окна. На миг, только на один единственный миг мне показалось, что я вижу его у окна. Машина быстро промчалась мимо дома. Я так и не понял, он то был или мое воображение. — Алекс? — позвала сестра. Я обернулся и посмотрел ей в глаза. Кажется, она все понимала, все знала. — Давай, попросим папу, он остановится, и ты сходишь к нему. — Нет, все нормально, не надо. — Алекс? Он же твой друг. — Не сейчас… Хорошо? — я просил сестру не только словами, но и глазами. Она вздохнула и, покачав головой, уставилась на дорогу. Я тоже отвернулся и посмотрел в окно, на то, как мелькают деревья и стремительно меняется пейзаж. Как быстро все закончилось, и как погано мне в душе. Как же хочется остановить отца и рвануть к нему, поговорить, увидеть его улыбку, поцеловать. Господи, неужели ж я влип? Надо чем-то отвлечься и не думать о нем, нужно забыть. Впервые уверял сам себя в том, во что не верил. Как только мы обустроились, я окунулся с головой в учебу. Наверное, был похож на одержимого. Изматывал себя так, что почти ползком добирался до кровати и, упав, тут же засыпал. Сны мне тоже облегчения не приносили. Я либо погружался в черноту без сновидений, где ночь казалась пятью минутами, или же мне вновь снился он. Наутро вялый полз в ванную, приводил помятое лицо в божеский вид и снова погружался в учебу, лишь бы не помнить, не думать… Кажется я не смогу избавиться от воспоминаний, у меня не получается выкинуть его из головы. Желание увидеть, обнять, раствориться в нем было нестерпимым. Максим. Алекс не пришел ни на следующий день, ни на второй. Я все ждал и ждал, в душе залегла глухая тоска, хоть и не такая острая, как мне бы хотелось. Окно стало моим наблюдательным пунктом, все всматривался в прохожих и просто незнакомых людях, что шли мимо по улице. Всю неделю шел дождь, а я все ждал, ждал, ждал… Запястья потихоньку заживали, и я уже мог брать ложку, ручку и просто сжимать пальцы в кулак. В эти дни был все время под наблюдением мамы. Она взяла отгулы и все время была рядом. Правда, ее робкие попытки поговорить со мной провалились. У меня было только одно слово — Алекс. Мои иллюзии рассыпались буквально на глазах. Стрелки настенных часов отчитывали последние часы и минуты моего не совсем радостного детства. Я враз стал взрослым. В глазах застыл цинизм и равнодушие к миру, к людям. Сердце сковал лед, спрятав боль и переживания. Смотря в зеркало, видел не ребенка, наивного и веселого, тихого и стеснительного, а чужое существо, что плотно сжимало губы и смотрело так холодно. Злость? Ее нет. Прождав пять дней, я сказал себе: «Прими правду, Макс. Хватит. Ты должен…» «А если с ним что-то случилось? А если он… если… если…» — билась мысль в голове. «Нет, — одернул сам себя, — увижу, тогда и спрошу, почему он не пришел». Сегодня мне врач, выписав справку, разрешил посещать школу. Хотел ли я идти туда? Мне было по фиг. Все равно. Радости от появления в классе не будет. Только надеюсь, что увижу Алекса. Я настроился на разговор. Расставить все точки над «i», определиться в желаниях и намерениях. Рано ушел из дома и направился по улице в сторону школы. Закинув сумку на плечо, шел твердой, спокойной походкой. Мимо пробегали младшеклассники, смешно тряся ранцами и вызывая на моих губах легкую улыбку. А вот и знакомое здание, все такое же затертое и серое. Класс встретил меня притихшими одноклассниками, они все смолкли и настороженно проводили меня взглядами до моей парты. Когда сел на свое место и, сложив руки на груди, одним взглядом спросил «Что надо?», все отвернулись и занялись своими делами. Даже задиры, которые все время цепляли меня по поводу и без оного, не смотрели в мою сторону. Игнор? По фиг. Осмотревшись, понял, что Алекса на первой паре нет. Подождем. Я никуда не тороплюсь. Но его не было в школе сегодня. Расспросы одноклассников ничего не дали. Пришлось идти к Алексу домой. Долго звонил, а потом стучал в дверь, но мне никто не открыл. Поднял такой шум, что меня просто соседка с площадки выгнала. Вот шумная бабенка, но я узнал, что Князевы съехали с квартиры примерно три дня назад. Вывезли всю мебель и вещи, выставив жилплощадь на продажу. — Чего такая спешка-то? — спросил я у женщины. — А я почем знаю? Мне не докладывали! — ответила она и захлопнула перед моим носом дверь. Я еще месяц приходил к знакомой квартире, всматривался в окна, но там горел чужой и далекий свет. Ростки волшебства, что Алекс появится и посмотрит мне в глаза, замерзли с наступлением холодов. Мне остались только его имя и воспоминания о его веселом смехе. «Алекс, я безумно тебя люблю». Эти слова так и не прозвучали вслух. Признаться себе я смог, даже робко сказать, а вот отстоять, удержать — нет. Чья в этом вина? Моя или его? Наверное, мы не были готовы к такой любви, к ее пониманию. За своими метаниями и не заметил, что близкий мне человек счастлив. Мама. Она сияла и стала чаще напевать, когда мыла посуду или готовила нехитрый ужин. Теперь не я уходил в ночь, а она, радостно пожелав мне спокойной ночи, уходила к «другу». Я скептически приподнимал бровь и кривил губы, внутренне готовясь к противостоянию с очередным ухажером. Но дядька Миха меня удивил. Он сам пришел к нам в гости и не с пустыми руками. Как говорится — «бабе цветы, а детям мороженое». Большой торт из мороженого! Вручив маме букет цветов, он сразу скомандовал: — Так, жильцы этого дома, все на кухню. Не стоим, как истуканы. Женщина, поставь эту красотень в воду, — указал он на букет. — А ты, молодой человек, держи, — впихнул он коробку мне в руки. — Идем на кухню, разговор есть. Подпихивая меня в спину, он прошел на кухню и уселся на табурет. Мама покрутилась немного, приготовила нам чай, поставила цветы в вазу и оставила нас наедине. Я хмурился, посматривая на незнакомца. — Я Михаил Владимирович Мергин, поляк, пятьдесят шесть лет, вдовец, — представился он мне. — Говорю сразу. Люблю твою мать и женюсь на ней. Заявление мы уже подали. У меня, как ты понимаешь, нет времени и такта ухаживать за женщиной. Тихо! — хлопнул он рукой по столу, не давая мне возмутиться и что-то сказать. — Парень, я не передумаю, это не развлечение. Теперь вы моя семья. Я смотрел на этого мужика и не знал, что ему сказать. Так, в лоб, еще никто не говорил со мной. Вечер прошел в разговорах. Дядька Миха (так он предложил мне его называть) рассказывал о своей жизни и рассказывал. Мама потом тихонько подошла и села рядом с ним, и я поймал себя на мысли, что они смотрят друг на друга как… как смотрели родители Алекса друг на друга, с любовью. Впервые за всю свою сознательную жизнь я почувствовал, что вот это — семья. Алекс. Проходили дни за днями, недели за неделями, и вот спустя почти два месяца я сдался и, плюнув на все, поехал к нему. Жутко боялся, но только теперь не осуждения толпы, боялся, что он не примет, отвернется, не простит. Боялся, что все уже поздно, что ничего не вернуть. Я причинил ему столько боли своими метаниями, столько… Смогут ли его чувства перетерпеть подобное и не стать яростью? У меня в груди все замерло, когда я увидел его дом, старенькую обшарпанную дверь подъезда с подтеками грязи. Минут тридцать не решался переступить порог дома. Нервно выкурил пару сигарет и уже поднес к губам третью, но так и замер, держа ее в миллиметре от рта, вдохнув, прикрыл на миг глаза и, смяв её, выбросил. Я пришел сюда не курить, точно не курить. Рука чуть подрагивала, когда я ухватился за ручку подъездной двери и потянул на себя. Ничего не изменилось, тут все тот же полумрак, все так же нет лампочек. Мне не помеха, я слишком хорошо знаю, куда мне идти. У двери в его квартиру вновь замер, вздохнул, выдохнул и поднял руку к звонку. Неужели я вновь его увижу, коснусь, смогу услышать голос… Как исправить мои ошибки? Надеюсь, еще все возможно… надеюсь. От звука звонка вздрогнул, и сердце в груди на миг замерло, а потом забилось так, что в груди стало больно. Я замер, стараясь даже громко не дышать и вслушиваясь в тишину за дверью. Прошло пару минут, но мне так никто не открыл. Я вновь позвонил, но на душе было неприятное чувство или, скорее, предчувствие. — Алекс, мальчик, неужто это ты? Давно не заходил, а я все думаю, куда же пропал друг нашего Максимки, — я посмотрел в сторону лестницы, там на ступеньках стояла баба Лиза и приветливо мне улыбалась. Ее я тоже был счастлив видеть, но… только о мелком мог сейчас думать. — Здравствуйте, баба Лиза. Вот, пришел к Максу. — Вижу, сынок, только ты немного опоздал. Съехали они сегодня. Паника подняла во мне голову и ядом распространилась по венам, выжигая их. — Куда, вы знаете? — «хоть бы знала». — Да как не знать-то. «Слава Богу!» — Скажите мне, пожалуйста, куда? — В аэропорт, сынок. Наконец-то мама Максимки нашла хорошего человека, они поженились вчера. Будут теперь жить на родине мужа ее. — Спасибо, баба Лиза! — я рванул вниз. До аэропорта пятнадцать минут бега, только бы успеть… успеть. — Куда ты так помчался, Алекс? Их самолет уже час назад вылетел, не найдешь ты там Максимки. Мне казалось, что в этот момент сердце окончательно остановилось и я перестал дышать. Я облокотился о стену и сполз вниз, сел прямо на грязные ступеньки. «Опоздал… опоздал…» Не знаю, сколько я так сидел, не знаю, сколько было времени, мне все сейчас казалось вечностью. Хватаясь руками за стену, с трудом поднялся. Ноги затекли, и я сильно замерз, но мне было все равно. Медленно выйдя из подъезда, побрел домой. Холодный ветер накидывался на меня, как голодный зверь, а я не замечал этого, все мысли были о том, что больше никогда не увижу мелкого. Жизнь нас разделила… нет… это я нас разделил, я во всем виноват… я… Придя домой, заперся в комнате, мне нужно было подумать, осознать и прийти в себя. Ночью меня захлестнула такая боль, что я понял — не поговорю хоть с кем-то… свихнусь. Этим кем-то стала сестра. Она долго слушала, иногда задавала вопросы, но старалась не перебивать мой монолог. Когда я замолчал, сестра хмуро посмотрела и тихо прошептала: — Идиот, вали в свою комнату. Я сделал, как она велела. Действительно, идиот, хотя на ум приходили слова более резкие, чем это.