В рабочем порядке

Когда Новаки возвращается домой много раньше положенного, первое, что чувствует Хироки, — не душевный подъём от такого приятного сюрприза. Первое, что он чувствует, — подозрение. Это ужасно неправильно, но он ничего не может с собой поделать. С Новаки, должно быть, опять приключилась неприятность. Потому что Новаки никогда не отпрашивается с работы, и даже когда подходит к концу его смена, почти всегда задерживается на дежурстве. Поэтому звонок в дверь в столь неожиданный час означает что-нибудь из ряда вон выходящее — и едва ли в хорошем смысле. Вошедший Новаки сдержанно здоровается — всего один короткий поцелуй вместо попытки повиснуть на Хироки, душа его в объятиях, бросает рюкзак куда-то в угол, марширует к дивану и забирается на него с ногами. — Что стряслось на этот раз? — Хироки почти гордится своей выдержкой. Он прилагает значительное усилие, чтобы ни капля разочарования не просочилась в его осторожный вопрос. Оказывается, он и вправду разочарован. Неужели где-то в глубине души он всё же оставил крохотную надежду на то, что Новаки заявится с каким-нибудь скромным подарком и скажет Хироки, что решил провести с ним побольше времени? Или притащит с собой коробочки с готовой едой и предложит отдохнуть как следует, на время выкинуть все заботы из головы? Мечтай, Хироки, мечтай, да не замечтайся. — Меня временно отстранили от работы, — заявляет Новаки подчёркнуто ровным голосом. Но Хироки, прекрасно слышащего тоскливые нотки, не обмануть. Удивление и сочувствие в стремительной схватке одолевают его недовольство: — Тебя?! Как это возможно? Ты же всегда… был на хорошем счету. Да ты у них на вес золота!.. Его энтузиазм, очевидно, забавляет Новаки, потому что он поднимает голову и глядит на Хироки со слабой улыбкой. — Ты правда так думаешь? — спрашивает он самую чуточку насмешливо. — Спасибо. Твоё мнение льстит мне больше, чем все ободряющие речи Цумори. Правда, на них он весьма скуп. — Так что произошло? — Чем быстрее Хироки познакомится с корнем зла, тем быстрее он сможет помочь словом или делом. Он ловит себя на мысли о том, что хочет побыстрее справиться с проблемой Новаки, чтобы вернуть себе его прежнего. Чтобы завладеть его безраздельным вниманием. Боже, даже в такие минуты он думает только о себе. Новаки глубоко вздыхает и запрокидывает голову. — На меня подали в суд. Оказалось, обладающий изрядной фантазией Хироки не был готов ко всему. — И… за что же? Новаки вздыхает ещё тяжелее. — Недавно я наткнулся на улице на одного мужчину. Ему было плохо — сердечный приступ, пульс не прощупывался. Я принялся делать ему непрямой массаж сердца… — Но это не помогло? — Хироки уже представляет себе родственников погибшего, ополчившихся против того, кто приложил все усилия к его спасению. Он осторожно сжимает запястье Новаки, а тот вдруг продолжает с горькой усмешкой: — Да нет же. Это помогло. Когда я уходил из больницы, он был очень даже жив. — Хироки вопросительно поднимает брови. — Просто… Во время массажа я сломал ему ребро. Или два. Такое случается. Иногда лучше переусердствовать, чем давить недостаточно сильно. Но лучше, конечно, обойтись без дополнительных увечий. По крайней мере, я бы точно без них обошёлся, — он опять улыбается странной болезненной улыбкой. Хироки наконец догадывается опуститься рядом и обнять Новаки за шею, и тот опускает голову ему на плечо. — В общем, он подал иск за нанесение физического ущерба. — Удивительный экземпляр, — в сердцах ругается Хироки. — Вместо того чтобы быть признательным за самое главное… портить жизнь, цепляясь к пустякам. Хочешь, я найду тебе хорошего адвоката? В нашей фирме судебные тяжбы — почти рутина. Клевета, плагиат и прочие радости жизни. — Подберёшь мне того, кто гарантированно обеспечит мне уход из больницы, чтобы я больше не задерживался допоздна, откачивая неблагодарных пациентов? — вдруг спрашивает Новаки. Умом Хироки понимает, что должен чувствовать себя оскорблённым за подобный вопрос. И только где-то на задворках сознания он понимает, что Новаки — случайно или нет — почти попал в точку. Конечно, он не сделал бы ничего подобного на самом деле. Но эта мысль и вправду мелькнула у него в голове — в шутку. Интересно, какова была доля правды в этой шутке? — Извини, — быстро говорит Новаки, заметивший сложное выражение его лица. Если бы только он знал... — Я брякнул лишнего. Меня с ума сводит случившееся. Меня обвиняют в том, что я пытался сделать всё как можно лучше… Но не волнуйся насчёт адвоката. У нас в больнице есть давно закалённые в такого рода делах юристы. Цумори сказал, что мне не о чем волноваться. Просто я не должен появляться на работе, пока дело не будет улажено. — Вот и хорошо. — Что? — Хорошо, что у тебя будет время как следует отдохнуть, — не только Новаки занимается тем, что говорит лишнее. Новаки отстраняется, чтобы стянуть через голову свитер, и крепче прижимается обратно к Хироки. — Я тоже так думаю, — неожиданно искренне говорит он. — То есть… меня, конечно, не радуют проблемы на работе… но если они заставляют меня задержаться дома, мне куда легче с ними смириться. То есть… эта ситуация с судебным разбирательством… меня тяготит. Но зато я наконец-то поужинаю вместе с тобой. И… у меня будут силы для интересного продолжения, — улыбка Новаки понемногу перестаёт быть печальной и приобретает хитринку. Пальцы Новаки скользят вверх, поглаживая грудь Хироки, нащупывая и сжимая притаившийся под застёгнутой рубашкой сосок. Хироки удовлетворённо вздыхает, и в тот же миг у Новаки вырывается зевок. — Прости, — бормочет Новаки, а Хироки, не сдерживаясь, хихикает. — Кажется, кое-кто слишком устал. — Похоже, их бурная ночь отменяется. В конце концов, он сам может доставить сонному Новаки удовольствие. Но дело вообще не в этом — или не только в этом. С темпераментом Новаки Хироки хватает физической близости. Иную форму близости они вот-вот собираются навёрстывать. — Принести тебе чаю? — Хироки вдруг понимает, что с тех пор как Новаки переступил порог, он и крошки не держал во рту. Но едва ли ему сейчас до еды. А вот горячий чай — совсем другое дело. Новаки наверняка почти забыл его вкус, постоянно обходясь кофе. Новаки кивает и устраивается поудобнее, наматывая на себя плед. — Иногда мне кажется, что само мироздание настроено против моей мечты стать врачом, — признаётся он. Хироки не может не согласиться. Синяки и кости Новаки едва успели зажить, как вдруг он попал в новую переделку. — Но мне наплевать на мнение мироздания. Мне важно, чтобы ты был на моей стороне. Ты на моей стороне, Хироки? Хироки роняет крышечку от заварочного чайника и рассыпает сахар. — Да, — торопливо отвечает он, пытаясь скрыть смущение. — Да, конечно, — повторяет, пытаясь обнаружить фальшь и убеждается, что говорит правду. — Да. Всегда. Новаки благодарно подхватывает с поднесённого блюдечка горячую чашку, обжигается и машет в воздухе рукой, а Хироки ловит его покрасневший палец и проводит по нему языком. — Ай! Так ещё горячее! — Новаки смеётся, а Хироки отпускает руку и целует в подбородок, в нижнюю губу, чтобы стало не просто горячо, чтобы на землю спустился раскалённый рай. Вместо того чтобы быть признательным за самое главное… портить жизнь, цепляясь к пустякам. Хироки вспоминает свои собственные слова, и его щекам тоже становится жарко — от стыда. Он косится на встрёпанного Новаки, вытянувшего свои длинные ноги, и недолго думая залезает к нему под плед. Новаки не возражает и двигается, впуская его в своё уютное личное пространство. Хироки целует его в шею, а Новаки пытается повернуть голову так, чтобы поцелуй пришёлся в губы. — Не могу заснуть, — говорит он чуть позже. — Я просто не могу перестать думать… ты знаешь, о чём. Я так… зол. И раздосадован. Но больше всего — обижен. Меня обвиняют в том, что я пытался сделать всё как можно лучше. — Прости, — говорит Хироки, и Новаки кажется удивлённым. — Ты-то за что извиняешься? Хироки пожимает одним плечом. — Иногда мне кажется, что я хуже пациентов, которые пытаются свернуть тебе шею и затаскать по судам. Новаки поднимается на локте и смотрит на Хироки так внимательно, что ему почти неуютно. — В каком-то смысле… конечно, я не могу заявить, что врача не волнуют пациенты. Но если они вдруг плюют тебе в лицо вместо того, чтобы хотя бы изобразить признательность… или стараются сломать тебе нос… или стремятся разрушить твою карьеру… всё это ранит больно, но не так больно по сравнению с разочарованиями от по-настоящему близких людей. Хироки чувствует себя так, словно получил заслуженную оплеуху. Новаки всматривается в его лицо и, протянув руку, лёгким касанием стирает расстроенную гримасу. — Но близких людей всегда легче простить. Потому что жить без них не можешь. И потому что они приносят тебе гораздо больше радости, чем огорчения. И вообще, — он потянулся вперёд и потёрся носом о шею Хироки, — к тебе не относится сказанное мной. Вернее, первая часть сказанного. Я знаю, что ты всегда меня поддержишь. И я понимаю, почему ты ревнуешь меня к работе. Я правда стараюсь найти компромисс. Но некоторые вещи удаются мне хуже, чем назначение лекарств. Хироки что-то невнятно бурчит про то, что у него самого куда лучше получается править рукописи, чем хранить семейный очаг. Будто бы специально противореча сами себе, они засыпают в обнимку.