Колыбель порока

Весь следующий год протекал монотонно и серо под приторные песни Хакуэй, на рассвете новых дней, ничем не отличавшихся друг от друга. За этот год все друзья и знакомые окончательно разорвали все связи с Хакурю. И ему ничего не оставалось, кроме как общения с единственной, кто остался рядом, его сестрой, и изредка заезжавшими к ним ненадолго братьями и Коугеку. Порой Хакуэй возила калеку на некие спланированные прогулки, но он всегда витал где-то в облаках, не замечая ничего и никого вокруг. Вскоре его меланхолия, будто едкий бактериальный вирус, заразила и Хакуэй. Возможно, она и сама хотела этого, чтобы стать к брату еще ближе, понять его, проникнуть в его запертый мирок, в который он никак не хотел пускать её, она хотела чувствовать и разделять с ним всю боль и горечь, становясь единственной, в ком он мог бы найти поддержку и понимание. Но пока он не пускал её ближе. Со временем и покупкой автоматического кресла, Хакурю научился умело выполнять обыденные дела, такие как умыться, одеться, посчитать деньги. Сестра радовалась успехам своего брата, но чем меньше требовалось её помощи, тем больше он отдалялся от неё. Он частенько уезжал куда-то, не говоря куда, знакомился с различными людьми, возобновлял старые контакты, посещал различные мероприятия и очень редко звал её куда-либо. Рен хотел, чтобы его сестра наконец перестала быть ему наседкой и начала собственную жизнь, ну, или, по крайней мере, не воспринимала его как беспомощного, несамостоятельного ребенка. Она не злилась на него за это, лишь чувствовала легкий осадок грусти, а это было единственное, что она могла позволить себе. Девушка итак слишком часто корила себя за то, что заперла своего младшего брата в клетке, которую она назвала домом, за то, что выкинула из его жизни людей, которым он доверял. Но её пугало и тяготило чувство, что вскоре он сможет легко обходиться без неё. Вскоре Хакурю узнал, что его сестра отгораживала всех его знакомых и друзей от него. Но он не чувствовал злобы по отношению к ней, скорее некое разочарование. Их разговоры становились все короче и короче, в большинстве случает Хакурю просто игнорировал сестру, она чувствовала это осадком обиды на своей коже. Это напрягало девушку и слишком сильно отражалось на её сознании, причиняя вечное раздражение. Хакурю заметил, как она стала более нервной, постоянно роняла все из своих вечно трясущихся бледных рук, все больше и больше заикалась, когда обращалась к нему. Как бы ему не было жаль девушку, он не мог простить ей этого и просто сбегал в город гулять по ночным улицам Лондона. В одну из татих ночей, Хакурю решил немного задержаться, наслаждаясь декабрьским снегом, падающим на его одежду и кресло. Он невольно вспоминал волосы своей матери, покрытые тем же снегом. Скоро будет 15 лет с её смерти, но Хакурю уже давно перестали тревожить эти события, и он принимал это как должное. Но его размышления прервала небольшая группа людей, устроившие пьяную потасовку около местного бара. Трое парней избивали одного юношу, и, будь у Хакурю ноги, он бы непременно встал с кресла и помог бы бедняге, но ему ничего не оставалось, кроме как наблюдать и понимать насколько он сейчас беспомощен и слаб. И когда снег окрасили первые лужицы крови, а лежащий перестал двигаться, шпана испугалась его смерти и ответственности за неё. Украв пару долларов из кармана избитого, они быстро попытались исчезнуть в неизвестном направлении, оставив паренька лежать в снегу и собственной крови. Прохожие проходили мимо с мыслями, что это очередной наркоман, словивший передоз, в то время как Хакурю неосознанно подъехал к этому пареньку. Его лица совсем не было видно, а волосы уже заледенели от лондонской влажности и декабрьского холода. Хакурю аккуратно убрал их с лица парнишки. Немного похлопав того по щеке, Хакурю все же привел парнишку в сознание. Но тот лишь издал тихий хрип истощения и вновь заснул. Он не знал почему, но желал помочь бедолаге. Возможно, это спонтанное желание было вызвано чувством вины за смерть своей матери, точно так же умершей в собственной крови в точно таком же снегу, хлопьями покрывший черных мех на её шубе. Недолго думая, он позвонил сестре и попросил забрать его на своей машине. Черная Феррари буквально разрывала воздух одним лишь звуком своего мощного мотора, скользя по заснеженным дорогам лондонских переулков. Блики ночных фонарей скользили по наполированному корпусу этой черной зверюги. Как и Хакурю, Хакуэй любила машины, любила драйв, скорость, сжимать обитый кожей руль и слышать рев мотора, молящего вдавить педаль газа в пол и выпустить максимум того, что она может. И Хакуэй никогда не могла устоять перед тем, чтобы хоть немного превысить скоростную норму на городских дорогах. Но она никогда не попадала в аварии, потому что была искусным водителем, именно она обучила брата и передала ему свою любовь к автомобилям. Колеса резко остановили свой ход, немного запачкав ботинки Хакурю грязным снегом. Со стороны проезжей части открылась дверь и на высоких каблуках из этой машины вышла Хакуэй. Поправив свою высокую прическу, она направилась к брату. Хакурю смотрел на неё и понимал, насколько же она красива. Да сейчас она не выглядит так, как обычно. Высокие сапоги на тонкой шпильке, элегантное черное пальто, тесно очерчивающее её статную модельную фигуру, яркая помада. Сейчас она больше походила на мать, безжалостную акулу, которая имела все, чего только пожелает. Но Хакурю знал, что это только оболочка. -Почему ты не позвонил раньше? Я очень беспокоилась за тебя. Ты куда-то ушел, ничего не сказав. — встревоженно произнесла сестра. -Да ладно, все нормально, я бы и сам добрался, если бы не одно «но». -Но? — Хакуэй заинтересованно посмотрела на брата. Хакурю показал на лежащего позади него парнишку. -Я хочу помочь ему. Отвезем его к нам, пусть проспится. -А почему бы его просто не отвезти в больницу? -Да там ничего серьёзного. Да и зачем? Мы ведь сами себе доктора. Парнишка очнулся на свежих дорогих простынях. Кровать была настолько мягкой, что ему казалось, будто он может полностью провалиться в матрас. Оглядев незнакомое помещение, парнишка почуял аромат прожаренного мяса и сотни неизвестных приправ. Повернувшись к источнику столь притягательного запаха, он увидел на небольшой тумбе поднос с кружкой горячего чая, большую порцию сырной пасты с кусочками пряного мяса курицы, пару наполненных соусников и столовые предметы. Недолго думая, парнишка схватил тарелку и начал жадно есть, еще неостывшую еду. В комнате раздался мужской голос: «Как ни посмотри, ты довольно голоден». Парнишка сразу оглядел комнату и увидел медленно приближающий силуэт мужчины в коляске. -Что за…? — удивился парень. Когда Хакурю совсем приблизился к кровати незнакомца, тот воскликнул: -Ты же тот врач! О, господи, хоть убей не могу вспомнить имени. -Мы знакомы? -О, черт, этот шрам я никогда не смогу забыть. Ты же тот психиатр, который лечил меня несколько лет назад в государственной психушке. -Что? Ты один из моих пациентов? –удивился Хакурю. -Ну ты чего? Как ты мог забыть меня? Это ведь я, Джудар из 289. Как ты мог забыть, как избил своего пациента? Хакурю тут же вспомнил того бледного, длинноволосого паренька. И ему даже стало немного неловко за своё прошлое поведение, и, заметив это, Джудар рассмеялся. -Да ладно тебе, это было давно, уже не важно, –заметив коляску, Джудар удивленно спросил — Твою мать, что с тобой, док? Почему ты в коляске? -Эм… Зови меня Хакурю, пожалуйста, –Рен глубоко вздохнул, отведя взгляд в сторону, –Я и сам не знаю, как так получилось, если честно. Они еще долго говорили о том, что с ними произошло. Джудар рассказал, что после ухода Рена, на его место поставили слабовольного старика, который неспешно выпускал пациентов одного за другим. Рассказал о том, как медсестры долго переживали за него, как выпустили его самого, как все это время он скитался по незнакомым домам, как погряз в огромных долгах, и том, как вчера из него пытались выбить деньги местные коллекторы. Хакурю было особо нечего рассказывать, и он просто слушал собеседника. При знакомстве с Хакуэй, Джудар буквально осыпал девушку комплиментами и знаками внимания, Рену младшему было забавно наблюдать за всем этим. Но к вечеру парнишка собрался и ушел в неизвестном направлении, оставив лишь на клочке бумажки свой номер и атмосферу радости в доме, в котором царило лишь уныние. После этой встречи Хакурю и Джудар ещё частенько созванивались и совместно посещали различные выставки и галереи. Рен начал по-другому смотреть на своего бывшего пациента: Джудар начал интересовать его как человек. В каком-то смысле, он даже хотел спасти паренька от той грязи, в которую он, вероятно, ещё с рождения погрузился с головой, и желал показать ему, что жизнь может быть иной, заметно отличающейся от его прошлой. В отличие от их прошлых формальных отношений врача и пациента, где первый оказывает помощь второму по причине банальной работы и медицинской этики, то сейчас Хакурю осознавал, что теперь это именно его желание. Сам же Джудар был буквально увлечен открывающимися перед ним новыми границами и возможностями. Порой он чувствовал себя несмышленым ребенком, познающим этот мир, окрашенный светом софитов. Он любил слушать о том, как его новый друг рассказывал о различных направлениях в искусстве, любил смотреть, как тот буквально уповал на деятелей прошлых веков. Со временем Хакурю понял, что Джудар был во многом похож на него. Кажется, что его состояние после встречи с Джударом и есть то самое возвышенное и гармоничное мироощущение, когда находишь свою родственную душу в этом мире непонимания и боли. Рен был преисполнен этим чувством и слышал, как эхо родственной души тревожным гулом отзывалось в нем, как оно исходило от черноволосого паренька. Будто они всегда были знакомы, с самого детства. Будто пережили одну судьбу и одну и ту же боль. А время шло своим ходом. Дни сменялись ночами, ночи — днями, великое постоянство природы окутывало Хакурю, однако уже не вводя в кручину. Сейчас всё было иначе: теперь в его жизни появился Джудар, который часто бывал у него дома, иной раз для того, чтобы найти крышу над головой, но в большинстве своем, чтобы просто видеть своего друга и взбодрить его. Как ни странно, Хакуэй воспринимала появление Джудара в их доме — да и в жизни Хакурю в целом — совершенно спокойно. В эти моменты их с сестрой жизнь напоминала Хакурю обыкновенную жизнь среднестатистической семьи, в которую входят мать и сын, а Джудар — его школьный друг. Рен приветствовала его, заводила небольшую беседу, интересуясь, как идут его дела, а затем провожала к Хакурю, что ещё долго вводило последнего в шок. Все шло своим чередом, ничего не предвещало беды, но порой, смотря на черноволосого парня, Хакурю с замиранием души ожидал, когда тот, сверкая глазами и насмешливо усмехаясь, воспарит над потолком и начнет использовать своё необузданное колдовство, словно это невинная детская игра. Но такого никогда не происходило. Джудар все так же, как и раньше, продолжал хлебать темный солод, и, охмелев, начинал рассказывать различные истории, в то время как Хакурю лишь смотрел в его алые, с пьяной поволокой глаза и часами слушал парня, немного отпивая из своего стакана. Переломный момент их общения случился 2 февраля 2002 года, когда сборная Америки выиграла Золотой кубок КОНКАКАФ. Тогда весь паб буквально вскочил и во всю глотку прокричали победоносный: «Гол!», когда Эйгус Джефф забил второй гол в ворота Коста-Рики. Некоторые завыли от отчаянья, поняв, что поставили на этот матч слишком много своих сбережений. Но эта участь обошла Джудара стороной. Он выиграл около двухсот долларов. От радости буквально вскочил на стол и начал отплясывать некую пародию на твист, что-то прикрикивая Эйгусу на экране телевизора. Все вокруг поддерживали паренька, пока тот не поскользнулся на собственном разлитом пиве и упал в толпу. Хоть, в результате, это только больше раззадорило его. Да и Хакурю сам неосознанно поддался этой всеобщей атмосфере абсолютной эйфории, а алкоголь в его крови только ускорил процесс. Всю дорогу до дома парни обсуждали матч и все, что произошло после. Сестра встретила полусонных и уставших парней. Если Джудар еще мог уверенно стоять на ногах, то Хакурю уже был на пол пути к царству Морфея. Девушка уложила парней по кроватям и налила обоим ромашковый чай, чтобы те скорее успокоились и уснули. Она еще час слышала из комнаты тихие разговоры. Будто малые дети, устроившие ночевку, они тихо смеялись и болтали о всякой чепухе. Тогда Хакурю решился рассказать своему другу о том, что гложило его долгое время. Он рассказал о том, что видел, о том, как его сознание путешествовало между иллюзиями и реальностью. Как там он был императором, а Джудар великим волшебником. -Наверное, это звучит как бред? -Бред? Хм… — немного подумав, Джудар встал со своей кровати и подошел к Хакурю, –Я не думаю, что это бред. -В каком смысле? — поинтересовался полусонный Рен. Джудар улыбнулся и немного приподнял руки, преподнеся их к лицу Хакурю. Нежно проведя по его шраму, Джудар наблюдал за реакцией Рена, но тот был совершенно спокоен, хоть капля удивления все же проскользнула в его темных глазах. Он знал, что когда-нибудь, это могло произойти. Джудар, от чего-то задержав дыхание, медленно запустил пальцы в его волосы, распуская лазурный водопад, что расплескался по оголенным плечам Хакурю. В беспросветной, казалось бы, темноте, Хакурю заметил стремительно зарождающееся алое пламя, который посылал ему взгляд Джудара. Рен не сразу осознал, что именно это за пламя, и что уже, сам того не замечая, обжегся об него. В буквальном смысле. Джудар целовал долго и горячо, не давая Хакурю прийти в себя и нормально вздохнуть. Он дрожал и пытался приоткрыть рот, чтобы сделать вдох, но внутрь проник язык парня. Рен задыхался уже не столько от нехватки кислорода, сколько от внезапного желания. Он чувствовал, прилив разгоряченной крови, что тяжко, но приятно отзывалась в низу. Давно забытые ощущения и инстинкты возрождались в Хакурю, и он, поначалу неловко, но затем страстно ответил на поцелуй. Джудар на мгновение остановился, давая им отдышаться, чтобы затем упасть с Хакурю на белоснежные простыни, и снова целовать парня с былой страстью. Но Хакурю не отвечал. Прерывисто вздохнув, он вцепился в Джудара, смотря в потолок немигающим взглядом. И только сейчас черноволосый заметил, что не только тьма окружает их. Тусклый луч света пробивался сквозь бездну комнаты, падая на стену и отрезвляя забывшегося парня. Он оглянулся посмотреть на источник едкого раздражителя и увидел женский силуэт в проеме дверей. Она все это время наблюдала за ними, за тем, что этот проходимец делал с её драгоценным младшим братом. Комнату наполнили звуки её рыдания. -С парнем? Хакурю… Почему с парнем? — сквозь слезы закричала Хакуэй. -Нет… Подожди… Ты не так поняла, — машинально произнес Рен, будто заготовленную фразу всех мужчин. -Что я могла понять не так?! Я не слепая! Тебя совратил этот нахальный сорванец! -П..Подождите-ка я не… —, но Хакуэй прервала оправдательную речь Джудара истошным криком: -Заткнись! –собрав воздух в легкие, девушка продолжила обращение к брату — Эта мерзкая связь между мужчинами… Как тебе самому не отвратительно? Я знаю, ты нормальный, не такой как эти… — лицо Хакуэй изуродовало гримаса отвращения, — как эти педики. Для Джудара это было последней каплей. Он всегда не выносил гомофобов и не раз терпел эти издевательства, но сейчас он не мог сдержать порыв эмоций. Встав с кровати, он уверенными шагами направился к ней. -Нет… Не подходи… Отойди от меня, богомерзкое создание…- девушка пятилась назад, но дистанция между этими двумя только сокращалась. Когда Джудар уже вплотную приблизился к девушке, она кричала на всю квартиру оскорбления в его сторону, но парня это не задевало. Он крепко сжал её локти, причиняя изнеженной девушке боль. -Ты не знаешь меня! Ты ничего не знаешь! Ты лишь глупая эгоистка, пытающаяся добиться любви своего брата! Эти слова едким ядом, отразились на измученном сознании девушки. И она со всей силой вонзилась зубами в запястье мучителя, вырвавшись из его рук. Джудар почувствовал острую боль от кровавого укуса Хакуэй и невольно отшатнулся. Девушка резко столкнулась с кухонным столом, опрокинув все чашки с чаем и кофе. Но её взгляд упал на большой разделочный нож, недолго думая, она схватила его и выставила против нападавшего. -Еще шаг и я выпотрошу все твои гейские потрохи, –с оскалом, переполненным злобой и отвращения на лице, произнесла девушка. Но Джудар не намерен был отступать, он не верил, что она решиться сделать нечто подобное. Но он ошибся. С разгона она всадила парню нож промеж ребер, не дожидаясь его действий. Сначала Джудар даже не почувствовал боли, это было искреннее недоумение и удивление. Хакуэй резко вытащила нож, немного провернув его перед этим. Парень отшатнулся и направился по прямой в коридор к своей куртке, в которой лежал небольшой автоматический пистолет, на крайней случай, если кто-то еще придет по его душу. Но Хакуэй не дала ему уйти далеко, еще раз пронзил парня в печень. Хакурю наблюдал за этой картиной безумия не в силах что-либо сделать из-за своих ни на что не годных ног. Он пытался что-то кричать им, но крики до них уже не доходили. Джудар смог сорвать куртку с петель, пистолет упал прямо рядом с ним и недолго думая, он сжал рукоять, направив дуло на сидящую на нём девушку, раз за разом наносившую ему колотые раны. Оглушительный звук. Пуля попала прямо в её левый глаз и бездыханное тело, направленное силой инерции, упало на спину. Джудар жадно глотал воздух, но лишь задыхался собственной кровью. Хакурю дополз до полумирающего и начал судорожно искать в карманах упавшей одежды мобильник, своей единственной рукой. Но Джудар схватил её и сквозь агонию сказал свои последние слова: -Хакурю… То, что ты видел… Это все правда. Ты император, ты должен вернуться…Я… Я буду ждать тебя та… — Но ни закончив фразу, он покинул этот мир. -Что? Вернуться? Как? Джудар? — Хакурю вполне осознавал, что Джудар ему уже не ответит, но пока не хотел признавать этот факт. Рен не мог смотреть на трупы столь близких ему людей и пытался просто зажмуриться, внушая себе, что это только галлюцинации, но, каждый раз, когда он открывал глаза, картина перед ним не менялась: окровавленная сестра, лицо которой уже было не узнать, на ногах у умершего, сжимающая нож, которым нанесла мининум 4 удара по жизненно важным органам; пистолет, из которого Джудар выстрелил прямо в глаз, за секунду уничтоживший мозг и сознание его сестры. Он хотел сбежать, исчезнуть, что угодно, главное не быть тут, не видеть этого. И, словно колокол в его голове, раздались последние слова Джудара о том, что он должен вернуться туда, где всего этого не было, где его ждали. Он слышал сотни криков и бесконечно нарастающий шум по всему своему существу, и, словно в неком помутнении, потянулся к пистолету в мертвых руках Джудара. Перед его воспаленными и усталыми глазами пронеслись самые яркие моменты его жизни. Яркими вспышками, сравнимые с рождениями сверхновых в этой огромной вселенной. Первыми он увидел своих двух дорогих старших братьев, что несли его, маленького мальчика, на своих широких и сильных плечах. И как он весело, так задорно, смеялся от счастья, протягивая руки выше, к прекрасному небу. Он увидел улыбки такой нежной матери и грозного, всегда серьезного, отца с маленькой, еще такой хрупкой сестрой Хакуэй на руках. Видел пьяного и столь счастливого (в прочем просто ошалевшего от лишнего алкоголя) Алибабу, идущего под руку с робко, но так радостно улыбающейся, красноволосой Моржаной. Его милой, его хорошей, его алой Императрицей. Видел и маленького Аладдина, что уже так виртуозно колдовал с огнем. Великий Маги этого мира, возлюбленный ребенок Соломона, меньшего и не стоило от него ожидать. Промелькнул резким фантомом перед глазами и Джудар, парящий над ними с привычной едкой ухмылкой на лице. Не хватало ему разве какого-то фрукта, что тот так любил уплетать за обе щеки. А еще, была малышка Коугьеку, так трогательно прятавшаяся за мужественными спинами своих старших братьев. Милая, храбрая сестрица, что всем сердцем возжелала стать воином, чтобы их защищать. Дорогие его сердцу люди, что так или иначе заняли свое, определенное место в его жизни, то и дело мелькали перед глазами, раз за разом заставляя сердце сжиматься. Эти воспоминания, полные ярких красок и теплых улыбок, стирали своим светом все серое и так его угнетающее, тем самым успокаивая. Что-то, что в нем ломалось, трещало и возмущалось, постепенно утихало, растворялось и бесследно исчезало. Внутри осталась лишь приятная, ничем не испорченная, тишина. И выбор, что он должен сделать. Он, не выдержав, заплакал, сильнее сжав зубами дуло пистолета. Он лишь сильнее ощутил холод метала и солоноватый, с примесью горечи, привкус. Еще немного. Ему осталось еще немного. Еще одно воспоминание, что согреет его изнутри, и он решится на свой последний, но столь нужный ему выбор. Осталось лишь нажать на курок. Одно действие. Одна секунда. Одна его жизнь. — Хакурю? — дверь открывается и на пороге оказывается Моржана. Девушка с медленно охватывающим её ужасом смотрит на своего парня. Осознание того, что он собирается сделать, сжимает её сердце, перехватывает дыхание. На глаза выступают слезы. — Что ты делаешь, Хакурю? — выдавливает из себя вопрос девушка, осторожно проходя в комнату. Казалось, ноги её не держали, и она вот-вот рухнет на пол. Но каким-то образом, она все еще держалась и шла к нему. Протянула руки, в желании убрать пистолет, убрать эту опасность. Сначала она потеряла Али, а теперь ей предстояло потерять и Хакурю? Нет-нет-нет! — Прошу тебя, остановись! — шепчет Моржана, и горячие слезы скатываются по её щекам. В голове спутались сотни мыслей и не заметно для самой себя, она почти эгоистично просит: — Не покидай меня. Прошу, не бросай меня в этом мире одной! Хакурю знал, что это была всего лишь ещё одна иллюзия, некий способ подсознательной защиты, но её слова, но эти слезы что-то зацепили в нем. Что-то дернули и тянули на себя. Образ любимой и дорогой Моржаны… Как бы он хотел… — Ты ведь хочешь вернуться? — едко интересуется возникший из ниоткуда Джудар со своей ухмылкой и холодными, ледяными глазами. И вопрос его ударил в самое сердце, по самому его существу. Хакурю кажется, что внутри него что-то плотно, крепко так стянулось, как пружина. Хочет ли он вернуться? Да-да-да! Эта реальность, эта иллюзия, это помешательство был с каждой секундой более похожи на ужасный кошмар. — Ты знаешь на что идешь, — выговаривает Джудар, доверительно кладя собственную ладонь поверх его руки, — и ради кого. И вновь, на короткий миг, лица дорогих людей перед глазами. И Хакурю неожиданно смеется (какая это все же глупость! Боже, боже, боже!), заскользил взглядом с бледного лица Маги на красное, заплаканное девушки, которая все еще приближалась к нему. Он давно знал. Он понимал. И уже принял свой выбор. Палец совсем легко нажал на курок. Оглушительный выстрел и он почувствовал боль лишь на мгновение, прежде чем перед глазами рябью прошли молочные лепестки лилий… Все закончилось. Его больше не было. Больше ничего не было.