Изгой

Я прогуляла первые два урока. Просто слонялась по улицам, пытаясь успокоиться. Меня выбила из колеи не только утренняя встреча с Ростовцевой. Вчера маме стало очень плохо, пришлось вызывать скорую. Они обкололи её какими-то уколами и поставили капельницу. Даже в больницу не забрали, сказали, что мест нет. Да здравствует российская медицина, блять! Я всю ночь просидела у её кровати, вздрагивала каждый раз, когда не слышала её дыхания. Рано утром скорая приехала ещё раз, сделали новые уколы, капельницу убрали и свалили. Я слышала, как один из фельдшеров на лестничной клетке говорил своему напарнику о том, что моей маме недолго осталось, дочку жалко, мелкая ещё. Чёрт, даже вспоминать об этом не хочу! К третьему уроку я всё же пошла на учёбу. Думала, Нина Ивановна устроит мне допрос, что я уроки прогуляла, но она даже не спросила, где я была. Наверное, по моему виду и так понятно, что в моей жизни творится пиздец. Физика как раз сегодня была третьей по счёту, весь урок мы читали учебник, поскольку у физички были какие-то важные дела: она сидела за своим столом и заполняла какие-то бумажки. В классе царила полнейшая тишина. Я упорно смотрела в учебник, хотя почти ничего и не читала. Не могла. Все буквы путались во что-то непонятное и несвязное, а формулы казались чем-то непостижимым. Я думала то о маме, то о недавнем избиении, то о Динке, которая не могла от меня отвязаться, хрен пойми почему. Я разочаровалась в ней, я ей больше не верю, но, блять, мне так её не хватает! Будто кусок сердца из груди выдрали. Наверное, я даже была в какой-то степени рада, что она пришла утром, возможно, я даже хотела, чтобы она побежала за мной, но с другой-то стороны, зачем всё это? Мне мало одного предательства? А было ли это предательство вообще? Вдруг её слова правдивы? Мать твою, ну почему я не могу прийти к какому-то одному выводу? После звонка все пошли в столовую, хоть я и не понимаю, нахрена туда ходят барби, если они вечно на диете? Никогда не видела, что они там себе покупают, ибо сижу за самым дальним столом и сижу я там вообще одна. Меня кормят бесплатно в связи с тяжёлым финансовым положением. Редко дают что-то по-настоящему вкусное и сытное, обычно это или какие-нибудь макароны с сосиской, или омлет, или просто булочка с чаем. Нет, я не жалуюсь, и за то спасибо, просто порции такие маленькие, что ими наестся разве что ученик начальных классов. Тех, кто питается за свой счёт, естественно кормят куда лучше. Сегодня, например, им дают жареную курицу с пюре и салатом, а нам — бесплатникам — какао и ватрушку с повидлом. Взяв свою порцию в буфете, я пошла за любимый стол. Пока было время, решила позвонить домой, брату, чтобы маму не тревожить. — Привет, — мой голос дрогнул, когда Андрюха поднял трубку. — Как там мама? — Я не дома сейчас — на стажировке, — брата было плохо слышно из-за шума инструментов и голосов на заднем фоне. — Когда уходил, она телевизор смотрела. Ты позвони сама ей. — Вдруг спит, разбудить боюсь… — я боялась заплакать, едва держалась, чтобы не дать воли слезам. — Ты чё там, ревёшь? — я просто покачала головой, будто бы Андрей мог это увидеть, а потом, и вправду, заплакала, когда услышала вопрос. — Сашка, успокойся! Да всё нормально будет, маме и раньше скорую вызывали. — Но раньше ей не было так плохо! — со всхлипом произнесла я, закрывая лицо рукавом толстовки. Я слышала, как Андрей тяжело вздохнул. Мы оба молчали. Я вообще не могла ничего сказать. — Саш, мне идти нужно, — наконец произнёс он. — Не плачь, всё нормально будет. Я тоже за неё беспокоюсь. Она у нас сильная. — Угу, — пробубнила я и сбросила вызов. Лучше бы я не звонила никуда и поела спокойно, а теперь даже есть не хочется. Мои какао и ватрушка так и остались нетронутыми. До седьмого урока я досидела с трудом. Со звонком сразу вышла из кабинета и пошла домой, не обращая внимания ни на кого. Лекарствами пахло даже в подъезде. Я открыла дверь ключом и тихо вошла. Из комнаты доносились звуки телевизора, потом послышался скрип кровати. Мама, кажется, не спала. — Мам, ты как? — я даже не сняла кеды, сразу прошла к ней. На пороге комнаты остановилась. — Ой, Сашенька вернулась, — мама улыбнулась кое-как и приподнялась с кровати. Она выглядела ужасно. Будто уже мертва пару дней. Я невольно вцепилась зубами во внутреннюю сторону нижней губы. — А я… нормально. Телевизор вот смотрю. — Тебя срочно нужно положить в больницу! — я опять разревелась, закрывая лицо ладонями. — Тебе ведь плохо, так нельзя! Они обязаны тебя лечить! — Доченька, ты ведь умная у меня, должна понимать, что лечат тех, кого можно вылечить, или тех, у кого есть деньги. — Ну и что теперь? Умереть, если нет финансов? Почему врачи не окажут бесплатную помощь? — я села на корточки возле её кровати и продолжила рыдать. Мама дотянулась рукой до моей головы, подцепила прядь волос и потёрла её между пальцев. — Ты ведь хорошо себя чувствовала, почему такие резкие ухудшения? — я успокоилась немного. — Рак непредсказуем, — тихо ответила она, а я села к ней на кровать и обняла как можно нежнее, чтобы не было больно. Вечером я ещё раз позвонила в скорую. Ехали они часа два, не меньше. Опять что-то вкололи матери, таблеток каких-то дали и ушли. Мама попросила приготовить ужин, Андрея накормить, когда тот вернётся. Я боялась выходить из комнаты и оставлять маму одну. Проверять ходила каждые пять минут, чуть рис в кастрюле не сожгла. Спать сегодня я легла с мамой. Сначала было тяжело из-за запаха лекарств и её тихих стонов от боли, но в итоге я вырубилась. Так и проспала до самого утра, пока под подушкой не завибрировал будильник. Андрея дома уже не было, он вроде как в больницу собирался медосмотр проходить. Я тихо собралась, поцеловала маму на прощание и поплелась в школу. На крыльце снова тусовалась мужская часть «элиты», женская же половина курила за школой. Я когда-нибудь точно блевану от этого мерзейшего клубничного запаха. На удивление, меня даже не попытались унизить, когда я прошла мимо. Наверное, теперь все боятся, что я пожалуюсь или что-то в этом роде. Да пошли они все! Русский и литература были первыми. Как назло, весь урок Лада Витальевна вызывала к доске. До меня тоже дошла очередь, а заданием было правильно написать окончания глаголов. Каждый год одно и то же. Я справилась бы с заданием куда быстрее, если бы руссичка не отвлекалась, чтобы поорать на класс. На литературе меня тоже вызывали к доске с пересказом, но я не подготовила домашнее задание, поскольку меня не было неделю. Выговор мне, конечно, сделали, но двойку не поставили. Разрешили сдать на следующем уроке, тем более, что кроме Лапиной вообще никто к пересказу не подготовился. Третьим из пяти сегодняшних уроков была история. Мы до сих пор мусолили тему Древней Руси, иногда складывалось впечатление, что Градовский специально тянет с этим, потому что пиздец как любит родину-матушку. Мне были совершенно неинтересны его лекции. Я снова вспомнила о маме, о её болезненном виде. Пальцы сами сжались в кулак и скомкали страницу учебника. Потом я очень долго её расправляла, иначе в библиотеке не примут ещё. За десять минут до конца урока у меня в кармане завибрировал телефон. Это был Андрюха. Какого чёрта, знает же, что я на уроках. Естественно, я сбросила вызов, но он тут же снова позвонил. И вот тогда почему-то моё сердце пропустило удар. Я тихонько ответила, отвернувшись к стене. — Да, говори, — произнесла я шёпотом. — Саш… — а после лишь тяжёлое дыхание. Я почувствовала, что у меня немеют ступни ног. — Сашка, мама… умерла… — я не могла даже пошевелиться, даже звука произнести. Крупные капли слёз тут же сорвались вниз и упали мне на джинсы, но я не произносила ни звука, словно голос пропал. — Я домой пришёл с больницы, а она… тут… мёртвая уже. Отпрашивайся с уроков и дуй домой. — Колесникова, не поведаете нам, о чём вы там так увлечённо беседуете? — историк встал прямо надо мной, но я ни слова ему не ответила. Просто убрала телефон в карман и выбежала вон из класса под всеобщее непонимание. Мои учебники и сумка остались на столе. Я вообще не соображала, что делаю. Я просто бежала, даже не смотрела под ноги, чуть не упала пару раз точно. Минут через пять я уже была у дома. Возле нашего подъезда стояла скорая помощь и машина полиции. Андрей сидел на лавке, курил, склонив голову. Рядом с ним стояли двое полицейских, они что-то записывали. Из подъезда, держа носилки, вышли два санитара. На носилках было тело в синем мешке. Тело моей мамы… — Мама!!! — я заорала так, что собственный голос не узнала. Кинулась к машине скорой, привлекая к себе внимание окружающих. — Мама! Мамочка! Нет! Это всё неправда! Мамочка, очнись! — я глотала литрами свои слёзы и рвалась к мёртвому телу, но меня крепко схватил Андрюха, вообще не давая шанса вырваться. — Саша, успокойся! Саша! — он развернул меня к себе лицом и вцепился в плечи. — Уже ничего не изменить! Твои крики никого не оживят! Я обмякла в его руках и села задницей на холодный асфальт. Я качалась вперёд-назад и вопила, плотно закрывая своё лицо. Это всё не по-настоящему! Всё неправда! Они все говорили мне, что всё обойдётся! Блять, я просто не верю, что такое произошло с моей семьёй! — Вколите девушке успокоительное, — скомандовал кто-то. Я не смотрела по сторонам. Даже когда кто-то нагло взял мою руку и закатал рукав до самого плеча, я не обратила на него внимания. И укол сам тоже не почувствовала. Дальше я уже вообще не понимала, где нахожусь. Всё казалось каким-то нереальным, ненастоящим. Будто я во сне или вижу галлюцинации. Последнее, что помню — подъездную лестницу и лифт.