Дело улыбающейся Евы

―1― Когда я вернулся от одного из своих пациентов, меня насторожила тишина, царящая в доме. Холмса не было ни в гостиной, ни в его комнате. Я поднялся наверх, к себе, и обнаружил моего друга сидящим на стуле у окна. ― Любуетесь нашим платаном? Больше любоваться за окном было нечем. Погода с утра не баловала: дождь и хмурые тучи не давали насладиться молодой листвой и цветущими деревьями. Жить рядом с таким чудесным парком и не иметь возможности прогуляться там из-за плохой погоды! Если что-то меня и приводило в уныние, так это необходимость сидеть в четырёх стенах, а если выходить, то ради чьих-то шмыгающих носов. Холмс окончательно поправился и даже успел закончить ещё одно расследование, так что теперь, без новой загадки, похоже, опять хандрил. И, как следствие этой хандры, в моей спальне появилось ещё одно полотно Питерса ― приятное, надо сказать, хотя цветы и выглядели совершенно нереалистично, зато общая гамма успокаивала. То, что Холмс продолжает общаться с художником, стало для меня новостью. Обычно он совершенно вычёркивал всех участников драмы из памяти, оставляя только пару строк в картотеке. Подойдя ближе к окну, я невольно повернул голову и посмотрел на картину. Она казалась совершенно чужеродной в обычной обстановке лондонского дома. Сияющие краски ― а Питерсу нельзя было отказать в умении заставить краски светиться ― притягивали взгляд и не отпускали. ― Иногда я захожу к нему, ― промолвил Холмс, проследив за моим взглядом. ― Вы беседуете? ― Порой я просто смотрю, как он работает. Питерс пошутил по этому поводу, что он чувствует себя Веласкесом в Эскуриале. ― Хм. Надо полагать, у вас есть свой стул в его мастерской? ― не удержавшись, съязвил я. ― Нет, обычно я беру первый попавшийся, ― спокойно ответил Холмс. Я помолчал, а потом промолвил: ― Что ж, я рад, что у вас появился приятель. Холмс бросил на меня быстрый взгляд. ― Я бы так не сказал. Питерсу иногда просто хочется поговорить, а он хорош тем, что говорить с ним можно о самых безумных вещах. Хотя, наверное, когда двое находят в общении что-то полезное, это и есть приятельство. Но он просто слушает ― и всё. Слушает и пишет что-то новое и странное. Я только кивнул. А что я мог сказать? ― Вы, наверное, спросите: значит ли это, что… ― Что вы не обо всём можете говорить со мной, да, ― закончил я фразу. ― Не потому, что не доверяю вам, а просто боюсь расстроить. Разве вы так не делаете порой? ― Согласен. Порой я тоже молчу. Но так неправильно, мой друг. Я подошёл к Холмсу, встал позади и положил ладони ему на плечи. ― Иногда меня посещает странное чувство, ― заговорил он. ― Я даже не знаю, как описать его. Представьте, что вы видите замечательный сон, но в какой-то момент вы понимаете, что только спите. Я смотрю на то, что меня окружает, на вещи, дома, людей, да вот хоть на дерево за окном, и чувствую, что всё окружающее — иллюзия. Это настолько сильное ощущение, что мне кажется: в нём есть какое-то безумие. Работа даёт мне чувство реальности. Что может быть прочнее логики? ― А когда работы нет, то, вероятно… ― Кокаин, да. Он обостряет чувства очень сильно. Правда, потом становится только хуже. ― Он взял меня за запястье. ― Я знаю, что вы за меня боитесь. Я знаю, чего вы боитесь. Наклонившись, я прижался губами к его виску. ― И я чувствую себя всякий раз виноватым, ― продолжал Холмс. ― Это бесит неимоверно. ― Не надо, не вините себя. ― Я хотел бы дать вам уверенность в завтрашнем дне… Но я и сам не имею этой уверенности. ― Зато я в вас верю, ― прошептал я, прижимаясь щекой к его волосам. ― А стоит ли? ― пальцы на моём запястье сжались сильнее. ― Конечно. Иначе как мне жить? Холмс пошевелился, я выпрямился, а он, развернувшись, обнял меня за талию. ― Вы ― единственно настоящее для меня в этом мире. Я стиснул его плечи. Боже, как я был счастлив услышать такое из его уст! Он разжал руки и неловко поднялся на ноги, чтобы обнять меня вновь и поцеловать. У его губ был вкус желания. Он прижался ко мне всем телом ― я еле устоял. Попятился, нашаривая спасительную стену между кроватью и шкафом. Дрожащими пальцами, не прерывая поцелуя, Холмс развязал мой галстук, отбросил его в сторону, следом полетел воротничок. Жаля в шею горячими губами, он стаскивал с меня пиджак, а у меня не было сил поднять руки. Кажется, я чувствовал ладонями мельчайшие выпуклости рельефа на обоях. Я никак не мог понять его жажду ― не мог понять, почему вызываю её, но жажда эта принадлежала только мне, и сердце моё наполнялось восторгом. Освободив меня от подтяжек, Холмс опустился на колени и принялся расстёгивать на мне брюки. У меня чуть не подогнулись ноги, когда его пальцы коснулись моей плоти, а потом и губы обхватили, и я застонал, чувствуя влагу его рта… За своими стонами я расслышал и его ― тихие, нетерпеливые. Глаза его были закрыты, он вбирал всё глубже ― я не выдержал и почти вцепился ему в волосы, и тут же чуть не съехал по стенке вниз. ― Пожалуйста, ― торопливо прошептал я. ― Дайте мне точку опоры… Холмс отстранился, негромко рассмеявшись ― весело, как напроказничавший мальчишка. Кое-как с его помощью я встал у кровати на колени и с облегчением опустился на неё грудью, ахнув, когда Холмс слегка прикусил кожу у меня на пояснице. Возня с одеждой продолжалась, кажется, бесконечно. Полы серого халата с шелестом опустились по обе стороны от моих бёдер. Наконец-то! Как странно и не похоже на него ― такое нетерпение, никаких планов, обычных тщательных приготовлений. Лишь немного слюны, но втискивался он бережно, пока не погрузился совершенно. Его ладонь легла на мои побелевшие костяшки пальцев ― я изо всей силы вцеплялся в покрывало, чтобы не закричать от нетерпения. К чему так медлить? Вот он обхватил меня крепко поперёк живота, навалился сверху, задвигался во мне. И тут же время пустилось в галоп, и мы оба совершенно обезумели. Всё быстрее и быстрее, бёдра его двигались сами, подчиняясь лишь инстинкту. Как жарко, тяжко и божественно хорошо! А запоздалое воспоминание о незапертой двери окатило не стыдом, а новой волной возбуждения. Продлить бы ― но сил нет. Я уже наглаживал себя ладонью, когда он вскрикнул, выпрямился и обхватил мои бёдра. Несколько секунд я слышал только хлопки тел друг о друга. ― Джон! Это стало последней каплей. Невозможно описать, что чувствуешь в эти мгновения ― разум ещё долго отказывается служить. На последних содроганиях Холмс опять навалился на меня и выдохнул мне в ухо: ― Драгоценный мой… С трудом отдышавшись, мы так и стояли у кровати на коленях, прикрытые полами халата. Потом понемногу зашевелились и перестали быть одним целым. Я почувствовал, что он вытирает меня, кажется, платком. Теперь я рассмеялся, еле ворочаясь и отдуваясь, как старый медведь, а Холмс целовал мой взмокший копчик. Не знаю, кто там скорбит, а кто не скорбит после сношения, но наши тела, кажется, стали, как у любимого его Уитмена, электрическими и наполненными жизнью, хотя я и охал в шутку, еле приведя себя в порядок и растянувшись на кровати. Холмс улёгся рядом, прищурившись и улыбаясь, словно был слегка навеселе. ― Я люблю вас, ― прошептал он. Не нужно было отвечать ― он знал, что я бесконечно люблю его, но я спешил запечатлеть в памяти то удивлённое ликование, с каким он произнёс эти слова ― впервые за время, как мы сошлись. ―2― Наверное, я пребывал в эйфории оба следующих дня. Иначе бы не решился на подобную авантюру: послать телеграмму в «Диоген» с вопросом, не может ли Майкрофт принять меня как-нибудь вечером? Шерлоку я откровенно сказал, что хотел бы показать его брату одну рукопись. Тот лишь улыбнулся и кивнул. И ответ от старшего тоже не задержался. Приехал в клуб я даже раньше назначенного времени ― не иначе как от волнения. Не так чтобы уж намного ― минут на пятнадцать. Лакей оставил меня в комнате для посетителей, просив подождать, вернулся минут через десять и пригласил в кабинет. Майкрофт возвышался посреди комнаты, на пересечении световых пятен ― от люстры и камина, на вид ― величественный и неприступный, но встретил меня радушной улыбкой. ― Здравствуйте, доктор. Простите, что пришлось заставить вас ждать. Зато теперь я свободен. Прошу вас, проходите. Я пожал его широкую ладонь. ― Добрый вечер. Рискнул принести вам рукопись. ― Очень хорошо, благодарю за доверие. Уверен, что получу удовольствие. Завтра к вечеру я прочитаю, на послезавтра можно будет назначить встречу с издателем. Такая категоричность в оценке моих скромных дарований удивила. ― Не торопитесь, ― сказал я, отдавая ему папку. ― То есть не будьте так уверены, что это стоит издавать. ― Доктор Уотсон... прошу. ― Майкрофт подвёл меня к накрытому столу, на который я даже от волнения не сразу обратил внимание. Блюда стояли под крышками, но мне достаточно было оценить их количество. Я не страдаю отсутствием аппетита, но мог отчасти понять Шерлока, когда он жаловался, что брат его закармливает. ― Я ведь говорил, что читал первую вашу повесть? ― продолжил мистер Холмс. ― Я умею составлять правильное мнение с первого раза, поверьте мне. Прочитаю с удовольствием. Это какое-то из прошлых дел? Ведь не последнее же? ― Нет, это небольшое дельце, которое Шерлок расследовал прошлым летом. Мы ездили с ним в деревню Бабвит. ― Подумал сейчас, что кроме обычного читательского любопытства я удовлетворю и чисто братское. Шерлок рассказывает мне при встречах об интересных делах, которые он вёл, но мы не так часто видимся. Иногда что-то интересное проходит и мимо меня, очевидно. Говоря это, он не забывал о трапезе. Усадив меня за стол, он, словно фокусник, стал приподнимать крышки с блюд, предлагая то одно, то другое кушанье. ― Не знаю, насколько это дело покажется вам интересным. Оно скорее любопытное и в чём-то забавное. ― Не рассказывайте заранее. Не нарушайте интригу, ― улыбнулся Майкрофт, положив мне на тарелку ножку пулярки. ― А что говорит Шерлок по поводу рассказа? ― «Опять мелодрама, Уотсон, ― процитировал я, не удержавшись от того, чтобы сложить пальцы излюбленным жестом Шерлока, ― ах, нет, комедия положений. Подойдёт для какого-нибудь рождественского сборника». Майкрофт добродушно рассмеялся. ― Вы ведь не обижаетесь на него? Он немного рисуется, я думаю. Шерлоку должно льстить, что он стал литературным героем. Он с детства немного... позёр. ― Не уверен, что ему так уж хочется стать персонажем детективных историй, но из меня неважный популяризатор новых научных методов. С чего бы вдруг Майкрофту заступаться за младшего брата? Но я отложил эту мысль на потом, засмотревшись, как мистер Холмс ест. Форма рук у братьев разнилась, зато движения у обоих были точными, выверенными и изящными. Старший обращался со столовыми приборами, как младший ― с приборами химическими. ― Ну, про научные методы пусть сам пишет. Популяризаторов достаточно, хороших беллетристов куда меньше. А мастерски написанный детектив приносит такую же пользу, что и научная статья. А глобально ― возможно, и больше. ― Чем же? ― О, в хорошо написанную книгу погружаешься, практически переносишься в другой мир. А там жизнь, интересные люди, неожиданные события. Это очень помогает... переключать вот здесь. ― Майкрофт приложил палец к виску. ― Чтобы мозг не перегревался. Или когда на душе неспокойно, ждёшь чего-то... мало что может так отвлечь, как интересная книга с захватывающим сюжетом. Вы не согласны? ― Захватывающий сюжет отвлечёт от неприятных мыслей. Но детектив всё-таки подразумевает преступление. ― Преступления привлекают читателей. Возможно, это низменные инстинкты, но человек вообще несовершенен. По крайней мере, большинство из нас. ― Тогда уж детектив позволяет пощекотать нервы, ― улыбнулся я. ― Особенно когда читаешь его возле уютного камина и за плотными шторами на окнах. ― В том числе, доктор, в том числе, ― кивнул Майкрофт. ― Только надо, чтобы в результате все хорошо заканчивалось, сыщик оказывался умнее преступника, а все нужные для расследования детали были осторожно указаны автором заранее. Дабы читатель мог сказать себе ― о, да это просто! В следующий раз я сам угадаю преступника, не дочитав до выводов главного героя! ― В случае чего я скажу Шерлоку, что это вы меня научили, ― рассмеялся я. ― Это просто совет профессионального читателя детективов и приключенческих романов. Нам пришлось прервать ненадолго беседу ― грешно отвлекаться от такого лукуллова пира. Так что мы если и говорили, то обсуждали то или иное блюдо, и вернулись к теме нашего разговора лишь за десертом. ― Кстати, Шерлок только недавно признался мне, что в детстве читал Дюма, ― заметил мистер Холмс. ― Тогда это прошло мимо меня. Сейчас я думаю, возможно, и мне не стоило так тщательно скрывать свои вкусы от него. ― А вы скрывали? Почему? ― удивился я. Конечно, я догадывался, каким будет ответ. Но меня чрезвычайно занимало: почему Майкрофт так дружелюбен и откровенен с человеком, которого видит второй раз в жизни. ― Мне казалось, это разочарует его. ― Хм. Разочаровать может характер, но не вкусы, тем более такие… невинные слабости. ― Согласен, доктор. Но тогда я этого не понимал. Я жалею иногда, что старше всего на семь лет. Будь я взрослее... возможно, ему было бы проще расти. ― Если бы возраст что-то решал… ― Это когда тебе тридцать шесть, возраст мало что значит. А когда тебе шестнадцать... Детство Шерлока не было безоблачным. Я очень надеюсь, что сейчас у него всё наладится. ― Наверное, воспоминания о детстве далеко не у всякого человека безоблачные. Но если бы мы постоянно возвращались к ним, как бы мы могли идти по жизни дальше? ― возразил я. ― Для того чтобы не возвращаться к небезоблачным воспоминаниям о прошлом, необходимо иметь опору в настоящем, я думаю. Человек моего склада может найти её внутри себя. Но такому, как мой брат, нужна опора вовне. И уверенность в её прочности. ― Мне кажется, человек, который умеет найти опору внутри себя, лучше всего подходит для того, чтобы стать опорой кому-то другому. Но обычно люди стремятся к тому, чтобы дополнять друг друга. ― Вот именно, дорогой доктор. Вряд ли я могу чем-то дополнять моего брата. Хотя, конечно, всегда во всем его поддержу. ― Почему же? Разве дополняют во вкусах? Тогда у нас с Шерлоком вообще мало общего. ― Дополняют в том, очевидно, чего нет у другого. Мы с Шерлоком, как это ни парадоксально на первый взгляд, очень похожи. Для дополнения у вас куда больше шансов... и возможностей. Во избежание непонимания, доктор, и в ответ на вопросы, которые вы себе, должно быть, задаете: я всегда считал, что ему необходим рядом именно такой человек, как вы. А теперь считаю, что не просто «такой», а конкретно вы. И со своей стороны готов, если понадобиться, сделать всё, чтобы так оно и было. Кое в чём я мог понять Майкрофта. В его словах чувствовалось беспокойство о брате ― искреннее беспокойство. Приятно было осознавать, что он любит Шерлока и готов быть ему верным другом. ― Конкретно я? Не думаю, чтобы Шерлок обратил бы внимание на недостойного человека. ― Я улыбнулся. ― Так что на моём месте теоретически мог оказаться кто-то другой. Не хуже. Мистер Холмс, в любой паре отношения складываются по воле двоих. Родня и друзья могут выражать сочувствие, поддержку, но судьба складывается так, как складывается ― не иначе. Конечно, если мне понадобится совет, я с благодарностью приму от вас любой… ― Я люблю своего брата, доктор. Но вы и сами знаете, с ним бывает очень непросто. Я не претендую на то, чтобы давать советы, особенно когда их не просят. Да и какие советы я могу дать в личной жизни? У меня она ограничена работой. Я просто хочу, чтобы вам хватило терпения. Не обижайтесь на меня. Сейчас вы считаете, будто способны вытерпеть что угодно. ― Помилуйте, мистер Холмс, я не и думал обижаться. ― Но вы вместе не так давно. Все трудности у вас ещё впереди. Вы ещё будете сердиться на него и обижаться, и не без повода ― я уверен. Я просто хочу, чтобы вы всё это смогли преодолеть ― вместе. Хочу быть спокоен за него. Он предложил мне перебраться поближе к камину. ― Коньяк и сигары, доктор? ― Благодарю, не откажусь. ― Что же до судьбы, то если уж верить в неё, то на вашем месте не мог оказаться никто другой ― только вы. ― Майкрофт протянул мне бокал. ― Прошу. ― О… спасибо. ― Я не сразу понял, ошарашенный его словами, что он ждёт, когда я возьму бокал. ― Доктор Уотсон, мой брат ― сильная и яркая личность, и вызывает желание следовать за ним. Но на самом деле ему необходим человек, который пойдёт не за ним, и не впереди него, и даже не рядом — а вместе. ― Что же, у нас с вами есть кое-что общее, мистер Холмс, ― сказал я. ― И это очень весомое и важное кое-что. Мы с вами любим Шерлока. Я помолчал, не зная, как озвучить то, что действительно меня беспокоило. ― Характер ― это мелочи. Мелкие грешки и слабости… В конце концов, я тоже не безгрешен ― люблю азартные игры. Майкрофт иронично приподнял брови. ― Да, вот так. По мне не скажешь, ― усмехнулся я. ― Но эта проблема решилась Шерлоком легко ― он взял на хранение мою чековую книжку. Запер в столе. Мистер Холмс добродушно рассмеялся. ― Если бы со всеми сложностями можно было справиться вот так ― одним махом, — продолжил я. — Скажите, вы когда-нибудь общались с братом после того, как он сделает себе укол кокаина? Он говорил, что вы в курсе его привычки. Настроение моего собеседника в мгновение переменилось. ― Только один раз, ― ответил он мрачно. ― Шерлок знает, что я очень неодобрительно отношусь к этому его... увлечению. Но один раз я был свидетелем, да... ― Это не увлечение, ― горячо возразил я. ― Мои коллеги по цеху могут говорить о кокаине что угодно. Он, конечно, как я успел заметить, не вызывает такой тяги, как морфий, но человек под его действием меняется. И ничуть не меньше, чем под влиянием алкоголя. ― Я это подозревал... видите ли, доктор... когда я узнал... когда я стал свидетелем того, как мой брат на два дня перестал быть собой, я стал наводить справки... а потом попробовал действие на себе. Один раз, да. Мне очень не нравится эффект. Так что я более чем солидарен с вами. Думаю, ваши коллеги придут к такому же мнению, но, увы, не так быстро. Чем помочь в данной ситуации Шерлоку ― я не могу придумать. Он говорит, что его мозг так протестует против безделья. Возможно, после опубликования интересных рассказов появится и больше интересной работы... ― Да, я слышал такое его объяснение. Знаете, ― я решился на откровенность, ― мой брат спился и умер от цирроза печени. Он не был бездельником ― меньше всего его можно было бы так назвать. Но он был очень неудовлетворён своей жизнью. ― Тогда вы ещё лучше понимаете, как я боюсь за Шерлока. ― Майкрофт выпрямился в кресле и сжал подлокотники. ― И как я благодарен судьбе, что она послала ему вас. Его удовлетворённость жизнью от вас теперь зависит в первую очередь. Даже если вы не пробовали сами кокаин, морфий, опий, в конце концов, вы знаете будучи врачом, как трудно отказаться от... эйфории. Но не невозможно. Надо только найти что-то иное, от чего может быть так же... хорошо. Разумеется, я познал действие морфия на себе ― когда лежал в госпитале, но пристрастие у меня не выработалось. Многие на моём месте, испытывая периодические боли, давно бы прибегли к опиатам, но я предпочитал терпеть. ― Когда мы только сошлись, я наивно полагал, что эйфории нам обоим достаточно, ― сказал я. ― И уже через месяц убедился в обратном. ― Эйфория от новизны ощущений, увы, проходит, у кого раньше, у кого позже. Это как огонь, который ярко вспыхивает, но со временем пламя выравнивается. Наверное, большое искусство ― получать свою дозу эйфории от этого ровного пламени, без взметнувшихся вверх обжигающих языков... Но зато у ровного огня всегда тепло. Майкрофт немного успокоился и наполнил опустевшие бокалы. ― И не забывайте: он как ребёнок, проверяющий границы дозволенного. Я, к сожалению, совершенно не умею ему отказывать. Я улыбнулся. ― Шерлок ― баловень? Никогда не сказал бы. ― Естествоиспытатель, ― улыбнулся Майкрофт в ответ. ― Нет, просто у него не было нормальных ориентиров в детстве. И то, что другие уясняют ещё до школы и по поводу всех взрослых разом, он проверял каждый раз отдельно ― со мной, с няней, с отцом... В общем-то, я думаю, очень важно, чтобы родители согласовывали свои воспитательные методы... однако у нас сложилась странная ситуация. Няня — это не мать... а отец... Я никогда не смог бы подражать ему в отношениях с ребёнком. Так что чётких ориентиров у Шерлока нет. ― Вот, значит, как: ставит эксперименты, ― усмехнулся я. ― Нет-нет, я не в обиде. Кое-что для меня прояснилось. Правда, я не решился спросить, какие сложности были в отношениях Шерлока с отцом. ― Я не думаю, что он делает это вполне осознанно. Просто будьте снисходительны, насколько это возможно. Он любит вас. Это самый веский стимул делать то, что доставит вам радость. Удивительный человек. О, я не задавал себе риторических вопросов: понимает ли Шерлок, как ему повезло с братом. Уверен, что понимает. ― Спасибо вам, мистер Холмс, ― прочувственно произнёс я. ― Думаю, не нужно объяснять, как важна для нас ваша поддержка. ― У вас обоих она всегда будет. Простившись с Майкрофтом, я поехал домой. При воспоминании о разговоре за ужином, на губах сама собой появлялась улыбка: конечно, старшего Холмса волновала судьба брата, но меня не покидало ощущение, что и я могу надеяться на его дружбу. Не знаю, мог ли я всерьёз доверять самому себе, но ко мне вернулось давно утраченное чувство семьи. Я вошёл в прихожую нашего дома и, казалось, заново увидел привычные вещи, заметил какие-то мелочи, что раньше ускользали от моего внимания: слабо тянуло выпечкой, на подзеркальном столике появилась дорожка из брюссельских кружев, я услышал тиканье часов в углу, и звук этот показался мне очень приятным. ― Доктор, вы вернулись, ― ко мне вышла миссис Хадсон и тут же прибавила шёпотом: ― Мистер Холмс отказался от ужина. ― Ничего, ― улыбнулся я, ― уговорим. Я ласково сжал её плечи ладонями, чем поверг почтенную женщину в шок, а потом стал подниматься по лестнице, слушая доносящиеся из гостиной стенания скрипки.