Спасти рядового Андерса

      На самом деле, думал он, шагая прочь от водоворота силы, смерти и крови, в мире нет судей.       На плиты, камни, утоптанную землю улиц, что он оставлял позади, оседало мелкое-мелкое крошево, и казалось, будто его цвет – красный. Будто бы не стерла высвободившаяся в одно мгновение мощь все цвета, оттенки и запахи из белого камня и цветных витражей, обратившихся теперь пылью.       Судей нет, ибо кто возьмет на себя право судить? Кто возьмет на себя право решить и исполнить долг, будь этот долг казнью, защитой, войной, жестокостью, милосердием? У кого хватило бы сил на подобное?       Это, думает Андерс, стоя перед недавними своими друзьями-соратниками-врагами, и было проблемой.       Прежде он прятал лазурное пламя внутри, и оно жгло только сердце небесным жаром: поскольку прежде он знал лишь силу, что была заключена в нём. Сила изгоняла смерть из полумертвых тел; сила призывала смерть к тем, кто не заслужил пощады; и было так, и никак иначе, поскольку в Тедасе не было мощи, способной противостоять ей.       Теперь он узнал право.       Право означало ответственность; право назначало обязанность.       Раньше он думал: со взрывом всё закончится, и его миссия, и его долг. Пусть другие решают, достоин ли он казни или награды. Он был готов к смерти – видит небо, он давно был к ней готов, и что бы ни принесло её, не имело такого уж большого значения.       Но теперь Право говорит: нет.       Право говорит: ты есть Справедливость. В тебе заключен вернейший баланс решений, и никто другой не вынесет их всему миру, поскольку они боятся, поскольку они не выдержат, поскольку в них не звенит отточенным лезвием всеобъятный свет. Никто иной не способен на это. Как ты посмеешь лишить Тедас единственного полноправного судьи, что не может ошибиться – что лишен слабостей?       Здесь, вне всевозможности Тени, ты – его воплощение.       Это, думает Андерс, глядя в ледяные глаза принца Старкхевена, и есть то, чего им всем не хватало.       Ясности.       Абсолютно четкого разграничения между прав и неправ, этой зыбкой, страшной, опасной линии, которую не видят люди – но где для него теперь пылает ставшее гранью лазурное лезвие.       Когти стальной перчатки Фенриса сжимаются в кулак, заставляя металл скрипнуть, и лириумный узор разгорается ярче, когда его песнь становится опасно-злой, натянуто-острой, как магические искры на самых кончиках пальцев Хоук: она, магесса, верит в Справедливость так же, как верил прежде и Андерс, пока вера не обратилась знанием. Сейчас знание пульсирует в нём спокойно и ясно: те, что станут его защитниками сейчас, не пострадают от рук тех, кто пожелает уничтожить воплощение Справедливости. Он этого не допустит.       Потому что Справедливость – первое, что должно существовать в любом из миров, пусть даже она останется единственным, что там существует.       И поэтому Андерс обращается к Справедливости внутри него, к белопламенной истине, что выжигает любую тень – и признаёт виновными тех, кто решил встать на его пути. Сила, Право и Знание выносят им приговор.       Андерс смотрит на двоих своих обвинителей, не сумевшего освободиться раба и потерявшегося в сомнениях служителя Церкви, и позволяет свету вырваться из него.