Трясина сладкого кошмара

Вермина… Тихий шёпот наполняет пространство вокруг. Шепчущий тяжело дышит, срываясь на хрип, и зовёт её… Вермина, ответь! Он настойчив. Поначалу его настойчивость манила даэдрическую принцессу, прельщала, завораживала. Но сейчас эта слепая любовь смертного ей опостылела. Он смел требовать от неё чего-то большего, чем та священная возможность проводить каждую ночь вместе с ней. Её царство, Трясина, полнится раздражением своей госпожи. Арквед давно перестал довольствоваться лишь одной только возможностью видеть то, что пожелает, как только его голова коснётся пропахшей лавандой подушки. Он был совсем маленьким светлоглазым эльфийским ребёнком, когда Вермина приметила его. Совсем юн, так красив для смертного и столь же глуп. Ведь только глупец может поклоняться даэдрическому лорду, ожидая, что в один прекрасный день ему воздастся по заслугам за любовь к величественным, гордым и неприступным даэдра. Вермина… Я прошу тебя. Я молю о твоей благосклонности… Юношей он навсегда перестал различать тонкую прозрачную грань между снами и явью. Он просыпался и видел лишь горький остаток фиолетового дурмана перед глазами. За его пеленой вокруг текла и бурлила, как горная речка, реальность, серая и холодная. Но в пурпурных снах всё было совсем иначе. Там его ждала Она, Вермина – владычица всех его грёз, владычица его маленькой смертной жизни… Смыкая полупрозрачные веки, альтмер каждый раз переносился на мягкую софу, обитую фиолетовым бархатом. Распахивая глаза, он каждый раз видел перед собой её лицо, гладкое и бледное, без единой морщинки, едва прикрытое стальными седыми волосами, которые в свете фиолетовой пелены казались шёлковыми. – А вот и ты. Я ждала, – голос властный и между тем с нотками приязни. Так говорила она ему каждый раз, встречая в своём измерении. Она трепала его светлые, соломенного цвета волосы, гладила по голове и лицу, сжимая в крепких объятьях. Но он никогда не чувствовал тепла её тела. Он раскрывал высохшие в миг губы, чтобы сказать, как ждал этой встречи, как жаждал увидеть её, снова подставить голову и пылающее лицо её незамысловатым ласкам. Но не мог произнести ни звука. Трясина поглощала любое слово, кроме слова Владычицы. – Не надо… не надо, – её палец замирал на его пухловатых губах. – Просто подумай… представь место, где хочешь оказаться. Представь то, что хочешь пережить сегодня. И мы будем там вместе. И тогда он представлял. Край пропасти, жерло полыхающего вулкана, отколовшуюся льдину в бушующем северном океане… Каждый раз он находился в своих снах на краю от гибели, замерзал, тонул, падал… Но каждый раз с ним была Она. Мягкие фиолетовые объятия не давали ему погибнуть, и он каждый раз знал, что её руки всегда будут держать его и никогда не отпустят. Это чувство стало для него самым настоящим наркотиком. Арквед ощущал себя её баловнем, её любимым котёнком, которого она сначала гладила, а потом затевала с ним игру. Она была всем для него. И в один день он захотел стать всем для неё. – Что я для тебя, владычица? – подумал он, глядя в её тёмные глаза, с пульсирующими фиолетовыми точками вместо зрачков. Её рука замерла у него на лбу, вычерчивая пятиконечную звезду. – Ты? Ты, Арквед, мой любимый, мой самый ласковый смертный. Зачем ты тревожишь меня столь глупыми вопросами? Не пора ли тебе придумать новый мир, где мы побываем сегодня? Не заставляй меня ждать. – Её грудной голос разлился у него в ушах, заставляя прикрыть глаза и наслаждаться его сладостью. – Я не верю… – сквозь ласкающий дурман ответил эльф. – Избранные тобой смертные всегда обладали Черепом Порчи. Так почему же я не достоин? – Ты… – она разжала объятия, и Арквед ощутил под собой лишь прохладный бархат софы. – Как можешь попрекать меня? Ты должен быть благодарен лишь за то, что каждый раз удостаиваешься чести слышать мой голос! Она встала в полный рост. Высокая и сутулая, старуха с лицом юной девушки и холодным фиолетовым блеском в тёмных пропастях глаз. – Ты таков, как все смертные. Тебе было мало моей приязни? Скажи, Арквед. Разве мало я позволяла тебе любить себя и разве мало даровала тебе взамен? Аркведу было трудно дышать, воздух в Трясине накалялся с каждой секундой, с которой крепло раздражение владычицы. Он не мог думать. Он не мог двигаться. Трясина готова была убить его за дерзкое слово своей госпоже, раздавить, сплющить, поглотить навсегда. Первый раз в жизни он хотел проснуться. И она позволила ему это сделать. Он раскрыл светлые глаза, жадно хватая воздух. Этот кошмар был худшим из всех. Вокруг не было пелены. Вокруг были лишь деревянные стены его хибары на окраине Чейдинхола.

~***~

Отверженный своей владычицей, он не знал утешения. Он был выброшен в реальность и приземлился так жёстко, будто упал на серые твёрдые камни. Несколько десятков лет он влачил существование обычного смертного эльфа. Ласкового баловня Вермины больше не существовало. Он убил его одной лишь дерзкой просьбой. Даэдра не прощают наглости, даже от собственных баловней. И тогда Арквед пошёл в Гильдию магов. Свет магии струился с его ладоней, как звёздный свет струится с неба. Во снах он видел пустоту. Начало Третьей Эры он справлял в собственной башне, где затаился и жил в одиночестве. В главных чертогах возвышалась широкая двуспальная кровать, где каждую ночь Арквед пытался забыться, провалиться в фиолетовые объятия и снова подставить голову ласковой руке. Но Вермина была непреклонна. Пока однажды, заработавшись с книгами, Арквед не прилёг отдохнуть в полуденный час. Нащупав руками знакомый прохладный бархат, он вновь распахнул глаза, будто тот юноша, обласканный своей госпожой. Трясина молчала. Он приподнялся и огляделся. Эта комната была ему знакома, здесь Вермина удостаивала его беседой каждый раз, как он засыпал в реальном мире. Та же уютная софа, тот же стол посреди комнаты. Но в фиолетовом мерцании он увидел то, что навсегда перевернуло его жизнь. Это шар. Шар госпожи. Проводник в его придуманные миры. Вермина любила держать шар в руках, поглаживая его шершавую круглую поверхность. Он податливо мерцал, исполняя любой каприз владычицы. Зачем госпожа снова позвала Аркведа в свои чертоги? Он знал. Она не забыла о нём. Она следила за каждым его шагом, за каждым достижением. Не разжимала объятий, не оставляла одного, как и всегда в его снах. Он просто не чувствовал этого. Но сейчас чувство приязни госпожи обрушилось на Аркведа со всей своей силой. Он упал на колени перед шаром. – Шар – проводник. Я краду его ради того, чтобы всегда быть с тобой. Я люблю тебя, Вермина. Тогда он проснулся с чувством лёгкости и отчуждённости на душе. В руках он сжимал холодный и гладкий Шар Вермины. Невероятную силу даже самый посредственный маг мог черпать оттуда. Но Аркведу нужно было лишь одно – снова очутиться в Её фиолетовых объятьях. Он бродил, словно неприкаянный, в коридорах Трясины. За каждой дверью один кошмар был ужаснее другого. Но теперь никто не ждал его у самой пропасти, раскинув руки и не давая разбиться. Арквед падал, разбивался и снова оживал, чтобы обойти каждый уголок её царства в поисках ласковой руки, что будет гладить его лицо и трепать волосы. Он снова подвёл её. Дерзость смертного, посмевшего прикоснуться к её собственности, лишь злила Вермину, но между тем она снова убедилась в ужасающей слабости воли смертных. Арквед больше не был ей интересен. Она разжала фиолетовые объятия. С тех пор Арквед ни разу не просыпался. Он ворочался с боку на бок в своей двуспальной кровати в укрепленной башне мага недалеко от Чейдинхола и теперь уже никогда не мог вернуться в реальность. Он звал её, звал Вермину каждый раз… И каждый раз не слышал ответа. Вермина… Я прошу… Я знаю, Череп был отдан другому, тому, с кем ты не была так ласкова, как со мной. Тому, кто не проводил в твоих объятьях каждую ночь. Но тому, кто почему-то оказался достойней, чем я. Я знаю это, я чувствую… Пожалуйста. Мне больше не нужна награда… Просто позволь быть с тобой. Молю… Вермина лишь горько усмехалась. Спи, мой ласковый Арквед. И когда-нибудь моей наградой тебе за твою слепую любовь будет свобода. А пока спи…