Трясина сладкого кошмара

Местные называли эти руины Башней Рассвета. Верену Дулери никогда не нравилось это название. Рассвет? Он совсем не любил его. Небо полыхает красным, а ослепляющее солнце безжалостно застилает глаза, обжигает роговицу и проникает в голову пронзительными лучами. Нет, Верен Дулери вовсе не был вампиром. Просто он хотел, чтобы ночь никогда не заканчивалась. Ночью, когда сон окутывал Данстар тёмным покрывалом, он любил выходить из руин и глядеть с холма на спящий город в белоснежной пурге. Любое существо в ночной час становилось таким трогательно беззащитным… Даже спящий мерзавец-разбойник был слаб и ничтожен, потому что Она знала о нём всё с того самого мгновения, как он слепил опухшие веки. Если, конечно, владычице кошмаров было дело до смертного бандита. Жрецы Вермины пожинали чужие воспоминания, отправляя самые кошмарные из них в Трясину, где фиолетовым клубком они ластились к ней, Плетельщице Снов. Её милостью они заняли руины Башни Рассвета, именуя их отныне Храмом Призывателей Ночи. – Сегодня тот мальчишка не проснулся. Миазмы доконали его. – Торек зачем-то тоже вышел на свежий воздух и задумчиво произнес фразу, не глядя на Верена. Да, нордский впечатлительный мальчуган был гордостью Торека. Он заманил его в Храм россказнями о таинственной Фиолетовой королеве, которая исполняет желание каждого малыша. Подвергая его миазмам двое суток, Торек надеялся вытянуть всё из крохотной ранимой душонки ребёнка. Но мальчик был чересчур эмоционален и слаб, кошмары убили его, оставив Торека без подношения госпоже. – Поговаривали, что его отца волки растерзали у мальчонки на глазах. Жаль, такие воспоминания пропали… Верен не чувствовал жалости к погибшему мальчику. Сейчас его занимали лишь звёзды, которые россыпью мерцали у него над головой, утопая в завывающей вьюге. – Владычица обращалась к тебе прошлой ночью? – задал он вопрос Тореку, жмуря алые глаза. – Нет. Мои обращения тонут в Трясине. Она не хочет говорить со мной. – Норд натянул поглубже фиолетовый капюшон. – Пошли внутрь. Казимир хотел нам всем кое-что сказать. Верен усмехнулся. Его собрат-данмер Казимир чересчур обеспокоен орочьей крепостью на юго-востоке. Ещё немного, и тупые орки окончательно свихнутся от своих снов, таких же тупых и пустых, как те, кто их с ужасом смотрит каждую ночь. Можно подумать, невиданный кошмар – гибнет скот, нападают варвары-норды, кончается эбонит в шахтах… Но крепость питала Храм и святилище, а посему Верен смирился. Внутри Храма всегда пахло лавандовым маслом. Фиолетовые гобелены слабо колыхались от тёплых волн, которые исходили от Черепа Порчи в центре святилища. Данмер стоял возле Черепа, сложив руки на груди. Казимир был самым впечатлительным из них. Считалось, что из всех них он был лучшим Сновидцем. Вермина любила разговаривать с ним. – Верховные жрецы! Свершилось. Вермина дала мне знак прошлой ночью. Орочья крепость больше не может служить нам источником силы. Прошу вас, давайте… – Брось, Казимир. – Собрат-данмер сегодня наводил ужасающую тоску на Верена. – Мы все прекрасно знаем, что Вермина слаба, чтобы разговаривать с нами через сновидения. Или ты снова потреблял Апатию, чтобы увидеть госпожу? – Я не трогал Апатию. Мне был дан знак! Они в ярости. Вермина хочет спасти нас, своих детей, от кровавой бойни. Мы должны прекратить. Торек угрюмо сопел. А Верен снова скривился в усмешке над Казимиром, который всегда был слишком впечатлителен для жреца Вермины. Обычно такие как он становились превосходными жертвами ужасов её милости. Он не верил ему. Просто потому, что подобные пророчества Казимир изрекал не впервые. Местные жители и не думали идти на них с вилами, стены Храма не собирались обваливаться, да и сама Вермина не могла говорить с Казимиром. Не могла. Потому что с тех пор, как Казимир стал сыпать бессмысленными пророчествами, её фаворитом стал он, Верен Дулери. Укладываясь на жёсткую постель, он как всегда зажёг небольшую свечку в стакане. Она служила сияющим маяком для того, чтобы вернуться из Трясины, если Вермина пожелает говорить с ним. Но владычица несколько недель не одаривала жрецов своей милостью. Трясина была спокойна, но слишком бледна и прозрачна. Что-то угнетало Вермину. Верен закрыл алые глаза. «Пробудись, спящий! Поднимись, сновидец! Разыщи её во снах! Мы ожидаем тебя…» Сновидец пробудился. Сон – это та серая явь, а настоящая жизнь есть лишь царство Её Трясина и видения, какими одаривает она своих детей. Но это была не Трясина. Верен был глазами. Он утратил материальную оболочку, когда Вермина призвала его к снохождению. И он видел… Змеи бежали. В страхе, в ужасающей суете, гремели, шипели. Её любимые создания, скользкие и смертоносные, как кошмары, которые появляются по её милости. Но сейчас они бросали её, будто то были не змеи, а жалкие крысы. Она была здесь. Он чувствовал, что ей плохо. На каменном полу распростёрлась худощавая женщина со впавшими скулами и прямыми седыми волосами, растрепавшимися по острым плечам. Верен замер. Он ощущал, как волнение охватывает всю его сущность. Вермина была перед ним в облике смертной. Он был удостоен чести увидеть её подобной им, смертным, в их слабой бренной оболочке. И он видел… Могучее пепельно-зеленое туловище воина с орочьим лицом. Его жилистые руки сомкнулись на горле женщины, чьи глаза закатились в пустые глазницы. Верен не слышал хрипа, лишь видел искорёженное лицо госпожи и фиолетовую струйку, стекающую по грязно-зелёной руке душителя. Верен застыл. Он отчаянно рвался спасти владычицу, но его колебания не сотрясали даже пустоту. Лишённый оболочки, он мог только взирать на происходящее с ужасом. И он видел… Фиолетовые потоки струились из глазниц женщины, а на безобразном лице воина проступили синюшные вены. Верен пытался закричать, но не смог. Он знал, кто мучает госпожу. Знал. Теперь он знал, что должен делать. Он шёл на мерцающий вдали огонёк. Суетливо, отчаянно… и когда приблизился, то увидел перед собой лишь зажжённую накануне в стакане свечу, которая запачкала воском дерево тумбочки. Он всхлипнул. Это был худший из его кошмаров. Орки будут мстить так жестоко, как только могут дети Малаката. Верен знал, что должен делать. – Казимир! Орки придут. Сегодня мы выпустим миазмы.