*Столовая университета, поздний вечер*
Крис и Кай молча сидели с книгами и уже пустыми подносами. – Слушай, ты не думаешь, что Кёнсу простил вас слишком быстро? Это так странно. Я б на его месте тебя грохнул, а он – поцеловал. Бессмыслица какая-то. – Да знаю я, что быстро. И меня это настораживает… Но лучше так – вместе, а не порознь. Крис лишь фыркнул: – Ну, знаешь… Не всегда это так. Мало ли что он задумал. Может, он мстить тебе решил. Я б так и сделал… – То так бы ты сделал, то эдак! Сиди и жуй уже свою булку, а то универ уже скоро закроется, а еще книги нужно забрать. Зачет-то не за горами, а там и до экзамена недалеко. – У-у-у… Ну ты и зануда!*Дом Кёнсу*
Топот, какой-то непонятный шум и несвойственный этому дому гам. На первом этаже лишь госпожа До с упоением читает какой-то старинный роман. А вот что творится наверху… – Не преследуй меня, Чунмен! – кричит Кёнсу, запыхаясь. – Не могу, я же у тебя в гостях. – кричит в ответ Сухо. Вдруг на лестнице появляется сам Кёнсу и, прыгая то две, то три ступеньки за шаг, бежит вниз, в зал, где и отдыхает госпожа До. – Тогда не ходи за мной, разрешаю! – кричит ему в ответ Кёнсу. – Привет, бабуль! – кротко здоровается он и сворачивает за угол на кухню. – Я и не хожу! – кричит тот снова в ответ Кёнсу. – Ой, здравствуйте, бабушка! – хотел было он остановиться и нормально поклониться госпоже До, но не смог затормозить, так и врезавшись во входную дверь в поклоне. Кёнсу выглядывает из-за угла и язвит: – А что ты тогда делаешь, умник? Парень, нехило приложившись бочиной о дверь, встал, кряхтя и держась за ребра: – Я бежал, а не ходил, умник! – парировал он, фактически доползая до кресла в гостиной и устраиваясь в нем. Бабушка закрыла книгу с характерным хлопком, понимая, что почитать ей, по крайней мере сейчас, уже не удастся. – Чего вы расшумелись с утра пораньше? На дворе воскресенье, все отдыхают, а вы тут погром устроили. Ну, молодежь пошла! Ни минуты покоя! Кёнсу, стушевавшись, промямлил: – Извини, ба… Мы же не хотели… – Как же, не хотели! – перебила она. – А чего начали? Сухо, разминая плечо, которому также посчастливилось «поцеловаться» с входной дверью, вдруг спросил? – Бабушка, а как Ваши розы? Проезжал недавно мимо Вашего дома и увидел шикарные новые розовые кусты. – ох… Он знал, как заговорить зубы этой немолодой и повидавшей многое особе. Скажи ей что-нибудь о цветах или готовке – все, ее не остановить! Парень незаметно подмигнул Кёнсу, и тот, не растерявшись, подхватил эстафету: – Ой, ба, а на кухне твои пироги? Такие аппетитные… Заваришь нам свой фирменный листовой чай? У мамы где-то в ящике был, ты ей дарила на день рождения. У неё не получается его заваривать, а ты в этом мастерица. Женщина, одушевленная таким вниманием мальчиков, защебетала: «Знаю, знаю! Сейчас все найду, заварю и за чашечкой чая расскажу о розах. А какие лилии я недавно приглядела…» и упорхала на кухню. – Гений! – подвел итог Кёнсу и дал «пять» Сухо. Сухо лишь кратко усмехнулся. – Ты всегда знаешь, как предотвратить скандал, хен. – произнеся последнее слово, он осекся. Так странно это странное «хен» звучало теперь при данных обстоятельствах. – Слушай, давай поговорим. – Да поговорили уже… Все нормально: все раскаялись, я простил. Обычная ситуация. Все хорошо. – будто для себя он повторил уже заученную наизусть фразу. Нет, он уже не злился, не держал обиды. Он сам не понимал, что происходит и как все вернуть на свои законные места. – Не верю! – А ты и не Станиславский, чтобы в мою игру верить или не верить, знаешь ли! – снова съязвил младший. – Не дерзи, я серьезно вообще-то. Я не верю, что все хорошо. Ты сам не свой! Будь все хорошо, ты бы с таким лицом не ходил. Ты в зеркало-то себя видел? Выкладывай на чистоту. И тут Кёнсу взорвался: – Интересно, а каким я могу быть? Прежним? Я считал себя натуралом. Натуралом, понимаешь? А теперь я гей. Модернизация, мать его! Меня предал лучший друг, была неделю с лишним депрессия, что для меня просто феерически несвойственно. Я не знаю, что мне делать дальше. Не знаю! Я не могу без тебя, хен… Не могу без Кая. Не могу! – парень был не в себе – яро жестикулировал и был на грани срыва. Вдруг он умолк и спустя минуту, а может и больше, ведь время в этот момент будто остановилось, продолжил хриплым, севшим голосом: – Я не знаю, как смог все простить. Я простил, но не забыл… Я не знаю, как сказать о Кае родне. Я не знаю, что мне делать дальше… – Дио закрыл ладонями лицо и задрожал мелкой дрожью в тихом плаче. Сухо подошел к давнему другу и прижал его к себе, поглаживая спину: – Мы что-нибудь придумаем, малыш. Мы что-нибудь придумаем.