Укрощение строптивого

Еще никогда он не был так зол. Это чувство окутало душу, сковав прочными оковами. Он ненавидел эти сочувствующие взгляды, утешения, мнимую скорбь на лицах людей, которых видел впервые, но больше всего — ненавидел себя. Отец держался особняком на людях, создавая нерушимую картинку лидера, но наедине, когда Кларксон оставался в кабинете, Максон видел, как он пил, порой разговаривая сам с собой. Ему было страшно, но хуже, когда Кларксон, круша мебель, орал на сына, обвиняя его в смерти любимой жены. Наверно, поэтому мальчик корил себя. Чья-то теплая рука легла ему на плечо, и Максон вздрогнул. Это оказалась Дафна: ее кукольное лицо было бледным, а в уголках глаз собрались слезы. Она молча обняла Максона, словно сама понимала, что слова были лишними. Максону казалось, что только она могла действительно понять его чувства. Дафна тоже потеряла мать еще в младенчестве и совсем ее не помнила. Наверно, не так больно скучать по человеку, которого и вовсе не знал, думал Максон. — Хуже всего — эти бестолковые соболезнования! — прорычал мальчик, оглядывая толпу собравшихся. — Они ведь даже не знали ее и смеют приходить! Дафна взяла его ладонь, пытаясь успокоить. — Пойдем отсюда. На улице было отвратительно жарко; Максон ненавидел Флориду. Они сбежали из особняка, укрывшись от охраны в гостевом домике, который уже давно пустовал. Ребята забрались на чердак, который еще не успели обустроить. В углу лежали стройматериалы, а в центре стояла запакованная в целлофан мебель. Дафна стянула брезент с окна, и в комнату ворвался яркий солнечный свет. Максон прищурился, отходя в другой конец комнаты, где лежали диванные подушки. Это они с Дафной принесли их пару месяцев назад. Бедную гувернантку отчитали за пропажу диванных подушек из дома. Девочка села рядом с Максоном, который все это время не отрываясь глядел в одну точку. Она боялась пошевелиться, не зная, как утешить его. Дафна изучила Максона за много лет и прекрасно понимала, что любые ее попытки будут тщетными. Он менялся у нее на глазах. Девочка сделала медленный вдох и коснулась ладонью его руки. Максон резко отдернул руку, поднимаясь с диванной подушки. Он развернулся на пятках, сделав пару шагов назад, и прислонился к стене напротив. — Что тебе от меня нужно? Дафна опешила, сжав кулаки между коленей. — Почему ты не можешь оставить меня в покое хотя бы сейчас? Девочка молчала: она знала, если с ее губ сорвется лишь слово, — она надломится. — Мне не нужна твоя жалость, слезы и сострадание... мне не нужна ты! Дафна до боли сжала челюсть, не в силах заглянуть ему в глаза. Максон быстро вышел из комнаты. Лишь когда удаляющиеся шаги совсем стихли, Дафна откинулась на подушки и дала волю слезам, которые рвались наружу. Максон убрался прочь из поместья через лазейку, про которую знал лишь он и Дафна. Мальчик часто сбегал из дома последние две недели. Он не хотел видеть то, что могло навеять воспоминания. Максон избегал пляжа, панически глядя на полосу водной глади, которая иногда появлялась на горизонте. Он ненавидел океан — больше, чем гостей, собравшихся в его доме. Ноющая пустота, которая образовалась у него в груди, разрасталась с каждой секундой, убивая в нем все живое. Он не мог плакать, кричать, зная, что это ничего не изменит. Максон оказался в местном парке уже под вечер. Прохлада, которая крылась под яркими навесами, манила жителей. Ему же хотелось раствориться среди людей, которые ничего ему не должны. Равнодушие — это он видел на лицах прохожих. Почему-то именно это чувство дарило Максону безопасность. Он не мог быть незамеченным в доме, не мог укрыться от глаз окружающих: отца, скорбящих и даже Дафны. Такие вылазки помогали спрятаться в коконе безразличия. Именно поэтому он удивился, когда кто-то вдруг позвал его. — Эй, парень! Максон не сразу понял, что это было адресовано ему. — Я к тебе обращаюсь. Мальчик обернулся, наконец увидев на скамье изрядно потрепанного жизнью парня с гитарой. Максон сразу подметил, что никого рядом не было, но это его почему-то не пугало. — Да, да, я тебе говорю. — Мальчик посмотрел на него со странной смесью интереса и озадаченности. — Иди сюда. Максон подошел ближе, и парень похлопал ладонью по месту рядом, предлагая присесть. Мальчик плюхнулся рядом, а парень продолжал лениво смотреть на него, не выпуская из рук гитару. Он постоянно перебирал струны, что-то наигрывая, и эта мелодия, казалось, каждый раз передавала эмоции, которые он испытывал в тот момент. У него было заросшее щетиной лицо, вьющиеся каштановые волосы и темно-зеленые глаза, которые с прищуром смотрели на мир. Парень был одет в бордовую рубашку и какие-то затертые джинсы. В общем и целом, он выглядел, как продавец комиксов или участник какой-то обкуренной музыкальной группы, о чем явно говорила гитара. — Ты не слишком мал, чтобы гулять тут один? Максон ничего не ответил, всерьез намереваясь уйти, но тут парень сухо рассмеялся, протягивая ему руку. — Меня Ник зовут. — Он поднял бутылку скотча и весело ухмыльнулся. — У тебя такой вид, как будто жизненно необходимо выпить. — Мне двенадцать... — Ох, — Ник откинулся на спинку скамьи, вновь перебрав струны, — помню себя в твои годы. — Он мечтательно посмотрел вдаль, а потом вновь перевел взгляд на Максона. — И Джози... мою первую любовь. Я дарил ей розы, которые воровал из этого же парка, и писал стихи. — Ник приподнял брови, изогнув губы в легкой ухмылке, слегка оголив зубы. — Но она выбрала того странного Тристана, который эмигрировал с семьей из Израиля, а все потому, что он играл на пианино. — Ник опять рассмеялся, словно его это безумно забавляло. — Что было потом? — заинтересовался Максон. Ник хлопнул мальчика по плечу. — Я научился играть на гитаре. Все девчонки были от меня без ума. — И тогда Джози пожалела, что выбрала Тристана? — Не знаю. — Ник пожал плечами. — Меня это уже не волновало. На самом деле после Джози в моей жизни было много девушек. Она научила меня тому, что нет никакого «долго и счастливо». Хочу сказать, это помогло мне в жизни. Когда тебе безразлична каждая, с кем ты просыпаешься утром после жаркой ночи, живется значительно проще, паренек. Чуть позже ты обязательно поймешь это. — Ник коснулся указательным пальцем груди Максона. — Когда-нибудь в твоем сердце появится своя Джози, а потом разобьет к чертям это сердце. Советую не допускать туда никого, и в твоей жизни никогда не будет проблем. Максон молчал, постепенно осознавая все, что пытался донести до него новый знакомый. Если никого не подпускать к себе слишком близко, он не сможет причинить тебе боль. Все было слишком просто, и впервые за долгое время Максон почувствовал облегчение. Пустота, растущая в его груди, превратилась во что-то иное, растекаясь по телу блаженной прохладой успокоения. — Мне пора, — вдруг сказал он. Ник вновь перебрал струны, подмигнув. — Удачи, паренек. Надеюсь, ты никогда не наступишь на те же грабли. Максон кивнул, быстрым шагом направившись назад в поместье. Пройдя несколько метров, он обернулся, крикнув Нику: — Спасибо за совет! Он махнул рукой, все так же улыбаясь. — Не за что, паренек. Когда Максон оказался дома, он уже по-другому смотрел на окружавших его людей, обтекая все их слова. Никто и не заметил, что в нем изменилось. Лишь Дафна поняла: в тот день назад вернулся совсем не тот Максон, который поцеловал ее когда-то во Франции. Он стал ее Джози.