Между землёй и небом - война

В тёмном пыльном углу тёмного пыльного подвала сидит скованная цепями девушка. Её красивые светлые длинные волосы слиплись от запёкшейся крови, жалкие остатки одежды едва прикрывают покрытое ссадинами стройное тело с белой кожей. Лицо всё в кровоподтёках, когда-то идеальный ровный носик окончательно потерял форму, левый глаз едва видит, а правый заплыл совсем. Она бы хотела что-нибудь сказать своему мучителю, под властью которого находилась уже добрых пять недель, или хотя бы закричать, но пластиковый кляп позволял ей только мычать. Грязно. Отвратительно. Унизительно. Некогда гордая хищная красавица Беларусь сейчас — лишь игрушка в руках свихнувшегося маньяка. Соли на рану подсыпал тот факт, что маньяк этот — её брат. Он отобрал у неё всю ту небольшую власть и клочок земли, которым она владела, и сейчас наверняка там безраздельно властвует, а всем остальным наверняка наплёл какого-нибудь правдоподобного бреда. И все ему конечно же поверили — нет таких сумасшедших, которые бы захотели спорить с Россией. От этого хотелось плакать, но вот беда — нечем, все слёзы Наташа израсходовала в первые три дня своего заточения. Ей оставалось лишь метать ненавистные взгляды на своего некогда до одури любимого старшего брата. Но в ответ на это он лишь тепло по-дружески улыбался, и эта улыбка мгновенно загоняла всю белорусскую ненависть обратно в её ослабевшее тельце, оставляя лишь животный страх и желание убраться подальше. Он кормил её дважды в день, каждый раз принося какую-нибудь кашу или суп, вытаскивал у неё изо рта кляп и кормил с ложки. Сначала она пыталась сопротивляться, но он её наказывал. Это было больно — задний проход стабильно горел дня три, и всё-таки она начала позволять ему кормить себя — больше просто ничего не оставалось. С его лица никогда не сходила эта дурацкая слащавая улыбочка. Казалось, он знает только одно выражение эмоций. Вот и сегодня он, во второй раз покормив её, засунул ей обратно в рот кляп, взял пустую тарелку и, как обычно, встал, чтобы уйти, оставив её в холодном одиночестве ждать следующей кормёжки. Но однако же нет, не встал. Он продолжал сидеть, пытливо вглядываясь в лицо своей младшей сестрёнки. Она инстинктивно попыталась отодвинуться подальше, но обнаружила, что и так всем телом вжалась в стенку. — Сегодня. — начал говорить он, и от этого тёплого, но в то же время угрожающего голоса Наташа всем телом содрогнулась, — Сегодня я займусь нашей любимой старшей сестрицей. Теперь он действительно встал и, оставляя следы армейских ботинок в толстом слое пыли на каменном полу, ушёл, бесшумно закрыв дверь. Этими словами он разрушил последнюю надежду Беларуси на спасение. Несколько слов — и она уничтожена. В открытом глазе полностью пропала жизнь, тело обмякло, повиснув на вколоченных в стену цепях, а дыхание стало чуть более тихим и спокойным. Нет больше Оли. Никогда не будет Солнца в чистом синем небе. Никогда не будет весёлых прогулок по берегу моря. Никогда не будет свежего свободного ветра, дующего в лицо. Никогда не будет свободы. Никогда ничего не будет. Натальи Орловской больше нет.