R.I.P to my youth (c.)

- не хочу доживать до тридцати, - говорит ханбин, прикрываясь от слепящего глаза солнца. дживон перекатывает в руках старый потертый баскетбольный мяч. печет так как никогда до этого за два прошедших месяца лета. почему-то безумно хочется горячего зеленого чая, вместо ледяной воды. ханбин сидит на не очень крутом склоне, в белых шортах и прямо на траве. наверняка останется зеленый след, отстирать который будет достаточно трудно. он поднимает голову вверх, щурясь от ярких лучей и смотрит на чистое ярко-голубое небо. где-то там высоко, через тысячи километров над землей пролетают самолеты и образуются облака. а он вот здесь на земле. такой крошечный и незаметный для людей, которые там, наверху. и ему может быть даже немного завидно. он снова смотрит на крутящийся юлой в дживоновых руках мяч и продолжает: - ну, знаешь, типа forever young и все такое. дживон понятливо хмыкает, перестает крутить мяч и делает пробный трехочковый, но мажет мимо корзины. мяч ударяется об асфальт площадки, поднимая в воздух пыль. дживон конечно понимает. потому что с каждым годом, жизнь становится страннее, а время утекает сквозь пальцы в небытие, а ты и осознать не успеваешь, когда тебе уже как лет пять не семнадцать и пора задуматься о будущем. будущее, которое кажется таким далеким, а на самом деле только руку протяни да пленку отодвинь. будущее наступает каждую миллисекунду, становясь настоящим, а ты и не замечаешь даже. forever young, значит. - через десять лет, когда тебе будет тридцать, ты скажешь, что не захочешь жить до сорока и так до самой старости. - ну, сейчас это вроде как модненько. дживон закатывает глаза и укладывает голову ханбину на колени. ханбин на него не смотрит, продолжая разглядывать голубое небо и щурится от солнца. шевелиться не хочется абсолютно, хоть и жарко адски просто. дживоновы волосы, мокрые от пота, липнут к оголившейся коже на бедрах и неприятно жуть как, но ханбин не пытается избавиться от дискомфорта. с бобби почему-то всегда так. тепло и в плюс и в минус. особенно в минус. дживон как никто другой умеет промывать мозги, толком даже не копаясь в чужом дерьме и не изучая чужих тараканов под микроскопом. у ханбина эти тараканы вообще мадагаскарские, микроскоп и не понадобится вовсе. ханбин слушает, впитывает как губка и чувствует, как с каждым разом что-то неуловимо меняется. в шестнадцать он говорил, что не хочет жить до двадцати. и вот ему уже двадцать. он сидит все на той же баскетбольной площадке, где каждая трещинка на асфальте знакома с самого детства, под палящим лос-анджельским солнцем и с головой бобби на коленях, волосы которого все так же, как и четыре года назад, липнут к голой коже. так было десять лет назад, когда они познакомились, и ханбин надеется, что так будет и через следующие десять лет. потому что так правильно. дживон говорит что-то о найденном помещении для репетиций, что джунэ вернется из чикаго в пятницу, о незаконченной песне и еще много о чем. ханбин не улавливает сути, просто наслаждается звучанием тихого хрипловатого голоса, впитывая в себя тона, выстраивая в голове очередные ноты. июль протекает как-то слишком медленно и лениво. июль состоит из таких вот посиделок на старой баскетбольной площадке под палящим солнцем, бездумным и молчаливым прогулкам по ночному манхетен-бич, в ночных смазанных огнях санта-моники и автокинотеатрах с бессчетным количеством просмотра «больших гонок». ханбин по-прежнему влюблен в тони кёртиса. он несколько раз пытается затащить дживона на «в джазе только девушки», но тот отмахивается от него как от прокаженного. дживон не понимает этой маниакальной любви к этим двум фильмам. особенно к тому, где мужики переодеваются в баб ради женского оркестра. а ханбин не хочет думать о том, как в прошлом году, его нарядили в костюм горничной из сексшопа и каким взглядом его одарил дживон. хочется сказать что-нибудь едкое и язвительное, но ханбин смущается как пятилетка. проклинает свою идеальную память. с приездом джунэ все приходит в привычное для них ненормальное состояние. первую неделю августа они драят и ремонтируют небольшой склад в доках, переделывая его под студию звукозаписи. ханбину очень нравится месторасположение. в доках как-то по особенному уютно, пахнет цементной пылью и пролитым бензином. можно спуститься к пирсу, опустить ноги в теплую воду спокойного океана, задрать голову к ночному безоблачному небу и наслаждаться видом мириад переливающихся звезд . еще лучше, если рядом будет дживон. август, по сравнению с июлем пролетает как один день, вихрем проносятся выступления на открытых площадках, репетиции, записи и все те же несколько часов под палящим солнцем на баскетбольной площадке в разговорах ни о чем и обо всем сразу. в конце, джунэ возвращается в колледж, обещая приехать к рождеству. и не то, чтобы ханбин ощущает какую-то пустоту и чувство утраты. просто так всегда. ты привыкаешь к присутствию кого-то третьего в жизни-на-двоих. третий становится неотъемлемой частью, а потом, когда его нет, первое время сложно свыкнуться, что подъемы в пять утра, неумелые попытки серфить и теплые вечера в готовой студии, повторятся еще не скоро. дожить до рождества. дживон устраивается работать в бар на полный день и выглядит вполне счастливым. потом он признается, что это было его маленькой мечтой: протирать стаканы, слушать иногда невероятные истории жизней, чаще похожих на сюжет сериала с элементами драмы и комедии сразу, вдыхать запах лака с недавно окрашенной стойки и полностью отдаваться атмосфере. дживон в редкие выходные рассказывает об интересных людях, новых знакомствах, его милом сменщике - джинхване и единственном официанте юнхене. рассказывает с такой теплотой, которую ханбин не чувствовал уже довольно давно. дживон незримо меняется, расширяет собственный круг друзей, интересов и ханбину кажется, будто он опускается куда-то в конец списка контактов. ханбин почти живет в студии, скатывается то ли в депрессию, то ли просто рефлексирует, пытаясь найти в себе неизвестное, такое, что поможет ему, как и дживону переступить порог взрослой жизни. но находит только затаенную детскую обиду на дживона, горку размером с эверест претензий и еще пару кучек дерьма. дни на баскетбольной площадке утекли как вода, а бездумные прогулки вдвоем по манхэтэн-бич заменились на бессмысленные прогулки по неоновым улицам в наушниках и одиночестве. разговоры сводятся к частым перепискам в ватсапе с джуне и редким перепискам с дживоном, которому взрослая жизнь пришлась очень по вкусу. ханбин не считает, что работа в баре – признак взрослой жизни и залог хорошего будущего. у сентября привкус тоски и потери чего-то важного. ханбин чувствует что все вообще катится в никуда. он будто застрял в комнате два на два с дверью, что открывается только снаружи, а ключ у него и в единственном экземпляре. некому кричать о спасении. ханбин тонет. в неоне, в нотах, в воспоминаниях о жизни-на-двоих и в осеннем неспокойном океане.