Локи все-таки будет судить асгардский суд?

— А помнишь горячие источники? Когда у Орма травма была, а он все равно с нами? — заплетающимся языком проговорил Гринольв, едва держась в полувертикальном положении.       — Еще б не помнить, — не менее заплетающимся языком промямлил Хагалар. — Ты его так отговаривал, а он заладил своё: «Поеду и точка»… Как эта точка до ганг…ган…ганрены не довела?       Локи вальяжно полуразлегся на мягком стуле, полуприкрыл глаза и сделал вид, что спит. Обычно от алкогольных напитков асы либо засыпали, либо приходили в благодушное расположение духа и выбалтывали все свои тайные замыслы. Царевич давно освоил нехитрую науку притворства — как бы засыпал от пары кубков, а на деле подслушивал и узнавал все тайны незадачливых собеседников. За ним прочно закрепилась слава неверного собутыльника, но зато порой ему доставались такие секреты, которыми можно было шантажировать неосторожных товарищей много столетий подряд.       За последний год в его доме скопились несметные запасы алкоголя. Царица категорически возражала против общих застолий с поселенцами, да и сам Локи, разузнав достаточно о ядовитых испарениях, тяжелых металлах и реактивах, выливаемых прямо на улицу, не рискнул есть овощи с местных полей, пускай они и находились на приличном расстоянии от вотчины естественников и магов. А об экспериментах над скотом ходило такое множество преданий, что Локи даже представить себе боялся вкус мяса, если хотя бы десятая доля исследований удалась и животные дали плодовитое потомство, которым сейчас питались местные жители. Одним словом, царевич питался едой из дворца. Чем именно надлежит кормить сына Одина, решал не то сам Один, не то его супруга — Локи точно не знал, да и не имело это большого значения. Главное, что в его распоряжении всегда были мясо, рыба, водоросли, злаковые, специи, а также эль и мед.       Раиду в первый же день знакомства объяснил, что пить в поселении не следует — алкоголь может затуманить разум и помешать работе. Локи последовал ценному указанию: перешел на молоко, воду и компоты. Однако отказываться от меда, который привозили каждую неделю, он предусмотрительно не стал. Во дворце мед давно заменил воду, от нескольких кубков не пьянел ни один ас, даже самый юный. Поэтому почти за год пребывания в поселении у Локи скопилось несметное число бочонков всевозможного алкоголя, которыми можно было напоить добрую сотню бравых воинов. И пускай рабы своровали часть бесценных запасов — остатка с лихвой хватило на то, чтобы напоить незваных гостей, которые стоили если не сотни воинов, то доброго десятка.       Спаивать их было чревато, можно даже сказать, опасно, всё же Хагалар был величайшим боевым магом девяти миров (о чем не преминул напомнить за последние полчаса более десяти раз), и его разрушительной силы, вышедшей из-под контроля, хватило бы на то, чтобы разнести поселение в клочья. Однако Локи справедливо рассудил, что не он первый спаивает Хагалара, а значит, механизм отлажен, и либо маг контролирует себя даже в пьяном состоянии, либо система защиты распознает в нём угрозу и успеет утихомирить… Пусть и с летальным исходом — не столь важно. Особенно теперь, когда появилось новое действующее лицо, возможно, специально для того, чтобы заменить приставучего мага.       Гринольв был темной лошадкой. О его подвигах слагали чуть ли не больше легенд, чем о подвигах Одина Всеотца. Великий воин пробивался к власти из низов: его предки хоть и жили в столице, но не служили во дворце, отец не оставил по себе никакой памяти, даже супруга не приказала в его честь построить мост через какой-нибудь столичный канал. Гринольв получил посредственное образование, магией не владел вовсе, но делом доказал, что пятитысячелетнему владычеству магов пришел конец: даже Один признал, что ни один маг не разбирается в военном деле лучше полубезродного обычного аса. Его поставили во главе армии, и, словно грибы после дождя, полезли новые немагические брильянты. До Гринольва почти все высокие посты отдавались магам. Негласно считалось, что они — высшая ступень развития аса, что только они заслуживают всего наилучшего, заслуживают милости Одина — сильнейшего мага Асгарда. Так что появление Гринольва стало началом новой эры не только в военном деле: оно способствовало становлению сперва соперничества, а потом и паритета двух видов асов. Отныне все свободные мужчины стали равны не на страницах книги законов, а на деле.       Только сейчас Локи задумался о том, что почти ничего не знает об этом странном различии одного, казалось бы, «биологического вида», как говорили в поселении. Асы рождались двух типов: с магией и без магии. А если точнее: с одной системой сосудов, либо же с двумя. Магическая система сосудов была не такой большой и разветвленной, как кровеносная, но не менее важной для мага. Ее содержимое вырабатывалось в костном мозге, как и кровь, разносилось по организму и служило далеко не только для заклятий и заговоров. Не у всех магов рождались маги, не у всех обычных асов рождались обычные асы.        На этом познания Локи о собственном народе заканчивались.        Почему поселение до сих пор досконально не исследовало этот странный феномен? Наработки были, но слишком сырые и скомканные. В самых свежих отчетах, попадавшихся Локи на глаза, говорилось о доминантных и рецессивных признаках, но магия на доминант и рецессив раскладываться не желала. Писали что-то о сцепленном наследовании, но до сих пор не определили, что же с чем сцеплялось. Очередная занятная научная задачка, которой стоило бы уделить немного времени, но которая пока вполне могла подождать. Локи сосредоточился на полководце. Фигура Гринольва в истории Асгарда была знаменита и заметна вовсе не из-за успехов в военном деле, оказавшихся достаточно скромными на фоне достижений той же Тени впоследствии. Не за военные заслуги он был удостоен статуи на мосту, хотя сам никогда не признавал, что своим появлением уравнял асов в правах и свершил общественный переворот. Всю жизнь он дружил с магом — вроде бы Орм был магом, сколько помнил Локи, да и вряд ли не маг мог достигнуть успеха на столь разных поприщах: Орм был целителем, по-видимому, магом исцеления, но при Одине занимался снабжением, хотя Локи точно не помнил, чего именно и откуда. Освежить память стоило: если отец оживил Гринольва, то наверняка оживит и прочих советников, а уж Гринольв позаботится о том, чтобы друга оживили первым. Пускай Хагалар льет слезы из-за своей беспечности и черствости: даже если он и правда не знает, где могила Орма, точно знают отец или Хеймдалль.       Напоить Гринольва оказалось сложно. Сперва Локи казалось, что и вовсе невозможно: он выпивал один рог за другим и вовсе не пьянел, будто ему наливали ключевую воду, а не лучший асгардский эль. Царевич надеялся на то, что хмель сморит хотя бы Хагалара, и он узнает что-нибудь интересное о совместном прошлом этих двоих, но вдруг Гринольва словно подменили: его язык начал заплетаться, глаза — косеть в разные стороны, а тело явно больше не подчинялось разуму. Локи подумал было на магическое воздействие, но не почувствовал разливающегося в воздухе привычного тепла, которое выделялось при любой, даже самой слабой магии. Обрадовавшись невиданному счастью, он навострил уши.       — И все же я тебя ненавижу! — блеял захмелевший Хагалар, пьяневший постепенно, как и положено асу. — Вот просто ненавижу и всё. Друг, уж прости. Я всё понимаю. Я не подарок. Был. Но использовать на мне кнут! Магический! Это… это…       — О цверги! — Гринольв обдал собеседника зловонным дыханием, и Локи отметил, что зубы полководца оставляют желать лучшего — надо предложить ему полечиться в человеческой стоматологической клинике, которую с недавних пор облюбовали поселенцы. — Ты совсем сдурел, да? Тебе лет сколько? К четырем тысячам?       — Попрошу без преувеличений! — Хагалар попытался гордо выпрямиться, но у него не получилось. — Нет мне еще четырех тысяч. Я стар, но не настолько же! Попрошу без! Я еще не разваливаюсь!       — Ну, меньше, плевать, — Гринольв и в самом деле смачно сплюнул. — Тебе что, мало своих трех тысячелетий, чтобы понять: восьмисотлетний мальчишка подох бы от одного-един… от одного удара твоим… кнутом… и не магическим… в том числе… Ты соображаешь, что городишь, бессмертный ты наш! — Гринольв загоготал, да так громко, что Локи забеспокоился, как бы не услышали на улице нежелательные уши и не подумали бы, что кому-нибудь требуется помощь.       — Кнут — уморил! Да я виртуоз! Я могу вдарить так, что ты боли не почувствуешь.       — Я тоже вирту…. Виртуоз, — с трудом проговорил Хагалар. — Один наш точно говорил тебе о моем величии. О моих развлечениях. Но ты, я помню, не ври мне, бывал в такой жуткой ярости.       — Так пугал я тебя! — Гринольв вновь приложился к рогу. — Пугал до полусмерти, штоб неповадно было… вы… делыва…. Пакостить… Неповадно было… Мне шуба твоя дорога была слишком. Ты еще вспомни, как я орнаменты вырезал.       — И вспомню! — явно обиделся Хагалар. — Сколько крови было.       — Да царапины то были, я снимал верхний слой кожи, — Гринольв снова залился смехом. — Уморил! Ты в свои четыре…       — Три!       — Четыре тысячи мне будешь претензии предъявлять, что я тебя пытал, да? Вот только попробуй — в рожу дам.       — Не пытал, видимо, — Хагалар сложил руки на груди, и вышло у него это столь комично, что Локи чуть не выдал своего бодрствования, — но жилось мне с тобой отвратительно плохо.       — Тебе? Да ты спал, жрал, что хотел и где хотел. Тебя учил я, сам я!       — Иллюзорной болью, как же, помню, — Хагалар чокнулся рогом со лбом Гринольва и осушил в очередной раз.       — Не отвлекался бы ты на уроках, и без нее бы, — отмахнулся Гринольв и сшиб со стола парочку обглоданных костей. — Я пугал много, делал — да ничего почти. Вы, дети, такие хрупкие. Неосторожное движение — пришибешь. А вы живыми нужны были… Ну ты что, и прям в свои четы…       — Три!       — Три тысячи считаешь, что пережил бы с полсотни ударов магическим кнутом? Ты мне взрослого етуна, муспеля, какого другого великана найди, кто выживет после пятнадцати, асов таких нет, эльфов нет, ванов нет — сам проверял, — Гринольв расплылся в широкой улыбке, которая чем-то неуловимо напоминала Хагаларовскую.       — Я помню как наяву, — Хагалар качал головой, словно болванчик. — Все твои зверства. Со мной, с другими. Публичные, эти, казни…       — Казней было три, — на лбу Гринольва отразилась сложная мыслительная работа. — Ты видел одну. И за дело. Я не пытал детей, не убивал. Что, по-твоему, я тратил на вас свое время и ресурсы разоренной страны, чтоб прибить? Глупость! Мне сохранить вас надо было. Асов вырастить, нормальных, не таких как ты. Не ублюдков.       — Ну уж прости, ты меня сам растил и в большей мере, чем остальных, — Хагалар неосторожно откинулся на спинку стула и чуть не оказался на полу. — Я не просил никогда меня растить так… так… активно. Я тебя не любил никогда.       — Способная ты была гнида, талантливая, — Гринольв попытался вперить грозный взгляд в мастера магии, но у него ничего не вышло. — Слишком ты талантливая шваль оказалась… Чересчур… Это же надо было — меня запереть! Меня, обвешанного, этими, артефактами, защитными.       — Да я что? — Хагалар потер рукой скулу, на которой красовался огромный синяк. — Я во дворце времени не терял — нашел, каким артефактом ты сковываешь, выучил контру, перенаправление, усиление — и ты в ловушке. Легко. Победа! Полководец в плену!       Он захохотал, но его смех не шел ни в какое сравнение с недавним смехом Гринольва ни по зычности, ни по силе.       — Гнида ты гнида, — Гринольв потрепал Хагалара по голове. — Любимая была гнида, талантливая. Слишком. Но хоть пригодилась Одину, хоть службу какую сослужила, не зря я тебя драл.       — Я думал, скажешь, что не зря кормил, — обиженно протянул Хагалар. — Я же теперь боевой маг, лучший в девяти мирах, я и сам могу тебя драть.       — А смысл? — присвистнул Гринольв, играясь кинжалом, который Локи давеча бросил в Хагалара. — Какой толк драть того, кто не боится? Это ты мне истерики закатывал позорные. Будущий воин!       — А тебе Орм что, зря говорил, что я не воин будущий, а политик? — Хагалар хотел налить из кувшина очередную порцию эля, но тот оказался пуст. — Думаешь, я не просек, что чем громче кричишь, тем быстрее ты отпускаешь?       — Боялся я пришибить вас ненароком, — Гринольв походя, левой рукой согнул кинжал с такой силой, что тот разломился пополам. Локи едва заметно охнул: мало того, что ни один ас на его памяти не мог сломать рукой стальной кинжал, так Гринольв был еще и правшой! Если он такие финты выделывает левой, то на что же способна правая, находящаяся в непосредственной близости от неудачливого тюремщика?        — Слабые вы, дети, слишком, — уверенно добавил полководец, кидая на пол ванахеймскую дорогущую сталь.       — Зато умные и хитрые, — Хагалар с усилием снял правую руку Гринольва со своей головы. — И Орм прав был. Мне армия не мила, я политик.       — Хоть бы он был в Вальгалле! — всплакнул Гринольв.       — Давай за него! — Хагалар таки нашел полный кувшин с медом. — Давай за него, надо до дна. Такой ас был! А я, дурак, забыл о нем. А сейчас — столько воспоминаний. Как он меня в Ванахейм таскал. А какие там виды показывал! Ты вот никогда меня никуда с собой не возил!       — Вот тебя только на военных действиях не хватало! — усмехнулся Гринольв. — С твоим-то умением все разбивать и портить! Случайно. Бестолочь! Как тебя только бедный Орм терпел?       — А ты как терпел?       — А я не терпел, я учил. Мы вне занятий-то виделись? Нет.       — Потому что я старался с тобой не видеться вне занятий, но уж если ты меня к себе звал, да еще и на ночь, да в компанию твоих приятелей…       — О, сейчас опять какую-то чушь нести будешь? Ты вспомни, как тебя кормили тогда. Кому из других моих детей перепадали такие объедки?       — А Орм меня кормил со своего стола! Как равного.       — Да Орм вообще золотом был, а ты гнида поганая.       Постепенно связный разговор стал бессвязным и непонятным с немыслимым потоком оскорблений в адрес друг друга и каких-то посторонних асов, о которых Локи не имел ни малейшего представления. Мед почти не попадал в рот, а все больше проливался на стол и пол — царевич сочувствовал рабам, которым придется убирать следы пиршества. Ему стоило о многом поразмыслить. Упоминание о магическом кнуте и иллюзорной боли вызывало недоумение. Ладно еще магический кнут — пользоваться им мог кто угодно, но как Гринольв, не обладая магическими способностями, учил Хагалара с помощью иллюзорной боли, которая, по всем книгам, является чуть ли не вершиной магического искусства? Неужто и для нее создали артефакт? Если так, то, наверняка, сделали его в поселении, и можно найти записи в архивах. Но это не самое важное. Возраст Хагалара теперь известен почти точно, значит, можно предположить, кем он был при отце. Локи сосредоточился, но не вспомнил ни одного великого имени, мелькавшего во времена правления фактически двух царей: Одина и его тени. Огромная куча исполнителей, безынициативных и недостойных. Но разве заслуживает какой другой должности тот, кто не знает и не почитает собственных предков? Царевичу раньше хотелось, чтобы Хагалар оказался кем-то значимым, хотя бы шпионом отца в других мирах, но после всех сегодняшних открытий он понял, что заблуждался, что его весь год третировала мелкая сошка, которая каким-то невероятным образом способствовала исчезновению с политической арены такой мощной фигуры как Гринольв. И что странно: оба говорят «запер», а не «убил»… То есть Хагалар, на тот момент еще мальчишка, поймал полководца, возможно, по велению Одина, а тот его уже убил. Хагалар сыграл роль пушечного мяса, которое, в случае чего, не жалко отдать на растерзание взбешенному Гринольву. Слепая пешка в руках отца — вот он кто, вполне достойное занятие для безродного. Неясно, правда, чем Гринольв не угодил Одину, но при его характере сложных причин можно и не искать, ведь не прошло и нескольких зим после исчезновения одного советника, как Один собственноручно казнил прочих. Гринольв мог быть первым блином, который вышел не комом и повлек за собой цепную реакцию смертей. Что ж, прошлое гораздо интереснее, чем Локи предполагал. И сейчас должно было случиться что-то поистине ужасное, чтобы отец пошел на такой риск — на оживление советников. А ведь и тут Гринольв сыграл роль первопроходца. За подробностями придется поехать к отцу, пока же следует оценить новую расстановку сил.        Гринольв гораздо сильнее Хагалара и физически, и морально. Его поддержка очень многое может дать, и важно ее не лишиться. Полководец солидарен с магом в вопросе покорения поселения, значит, к бредням старика придется прислушаться. Тем более что теперь непрошеному советчику не дадут разгуляться — Гринольв проследит за ним, а даже если не проследит, то одно письмо сына Одина, адресованное великому полководцу, заставит его намылить шею бывшему воспитаннику, что он, судя по разговору, делал в прошлом неоднократно.       Раиду повезло. Не повезло Наутиз — она в любом случае умрет, если только Етунхейм и в самом деле не превзошел все прочие миры в науке целительства.       Локи тихо встал из-за стола — Гринольв с Хагаларом, занятые взаимным порицанием, упились до такой степени, что даже не заметили его маневра, — и бесшумно вышел из дома. Он легко нашел Ивара, приказал как можно скорее отправляться к царевнам и пригласить их в гости. Естественник выглядел спокойно и умиротворенно, будто вовсе не его брата ждала скорая позорная казнь. Локи не стал расспрашивать о причинах неуместной веселости — не до того сейчас, но стоит присмотреться к дружку повнимательнее. Он лишь отдал распоряжение насчет даров для иностранных гостий. Потом зашел в целительные дома. Еще двое ученых скончались, состояние нескольких устранителей катастроф из стабильного перешло в критическое. Целители все еще отказывались подпускать царевича к больным, а он и не стремился смотреть на искореженные тела. Он уже прочитал в интернете, как действует газ, посмотрел на изображения отравленных людей — наверняка, асы выглядят не лучше.       Когда он вернулся обратно, то нашел Гринольва и Хагалара все за тем же столом — они спали, а на пол капал драгоценный эль из разбитой бутылки. Локи велел рабам привести комнату в порядок, а также разложить на полу несколько шкур. Туда и перенесли двух бравых воинов, проигравших в битве с мирным элем. Локи не удержался и уложил их в обнимку — все равно они ничего не заметят, когда проснутся с жутчайшим похмельем.       Царевич хотел было лечь спать, несмотря на то, что близилась середина ночи — лучшее время для работы, — но потом решил, что у него есть еще одно незаконченное дело. Да и спать вместе с храпящими воинами было выше его достоинства.       Он снова вышел на улицу. За короткое время сильно похолодало — Локи обдало свежим морозным воздухом. Царевич прошел всего несколько шагов и вдруг ощутил на коже едва заметное прикосновение — с неба падал снег. Самый первый снег этого года. Царевич остановился, поднял голову, наслаждаясь морозным воздухом, подставляя лицо прекрасному первому снегу, который так любил в детстве и который сулил кучу болезней. Вспомнилась ему одна из легенд народа Алькеро, записанная в той самой книжке, которую он украл из храма. На родине племени лучников снег — явление редкое — символизировал попытку возрождения доброго Адоро и убийства злобного Арболя. Мол, сама природа время от времени жалеет несчастного доброго бога и дает ему еще один шанс победить коварного братца. Но тщетны ее попытки: Адоро каждый раз жалеет замерзающего противника, быстро укрощает снег, а коварный брат тут же нападает со спины. Печальная легенда. Хотел бы Локи жить в стране, где снег редкость и повод плясать и веселиться. Хотя поселенцы первый снег обычно тоже отмечают. Среди них есть множество любителей зимы. Раиду, к примеру… Локи остановился, подумал пару секунд, а потом, приняв судьбоносное решение, твердым шагом направился к длинному дому, где жил естественник и откуда ему запретили выходить по приказу сына Одина. Царевич надеялся увидеть Раиду расстроенного, пребывающего на грани самоубийства или чего-то еще более страшного, но уж никак не спящего. Локи так долго готовил прочувственную речь, призванную успокоить естественника, предвкушал, как тот обрадуется и бросится к нему с уверениями, что больше никогда не разгневает великого бога, и вдруг такое. Сын Одина добрую минуту стоял около лавки, на которой бесцеремонно спал Раиду. На него подозрительно косились другие обитатели дома, но заговорить не смели — боялись попасть в немилость. Будить ученого не имело смысла — пока он проснется и осознает, кто перед ним, растает всё торжество момента, но и уйти, когда вокруг столько свидетелей, никак не получится.       — Дайте мне пергамент, — попросил Локи негромко. Ему тут же принесли требуемое. Каллиграфическим почерком он написал официальное помилование — точную копию документа, который не раз видел в бумагах отца. Отдал соседу Раиду и велел передать естественнику лично в руки, когда тот проснется, а до той поры не читать содержимое.       Локи провел в доме совсем немного времени, но когда вышел на улицу, то заметил, что начавшийся было снег почти растаял — под ногами текла вода и только на некоторых крышах еще блестели красивые снежинки. Соединение асбеста с цементом — шифер — прочно вошло в практику строительства крыш, и теперь почти все они были неуютного серого цвета, а грязно-белый на его фоне был почти не виден. Локи постоял немного, подождал — вдруг снова пойдет снежная крупа. Ему очень хотелось прогуляться, возможно, даже на коне где-нибудь подальше от поселения. Хотелось поразмыслить, пробираясь сквозь снежную вьюгу. Но вьюги не было, обычная прогулка не принесет радости и успокоения, возвращаться в собственный дом, изгвазданный недавней попойкой, не было никакого желания, играть в карты — и подавно, поэтому он зашагал к дому мастеров. Ему есть, что почитать и с чем ознакомиться — ведь систему реагирования и устранения катастроф в любом случае придется менять, что бы там не говорил воскресший полководец.