Глава 110
1 июля 2021 г. в 13:21
Локи легко поддержал падающую Отал и аккуратно, даже нежно, уложил на пол.
— Будьте вы хоть трижды лучшими боевыми магами, до реакции опытного война вам все равно будет, как до Муспельхейма пешком, — объяснил он свой поступок оторопевшим софелаговцам. — Больше мне никто не помешает. Отправляемся на кладбище. Иллюзию я на тебя наложу, — бросил он сестре.
— Ваше высочество, мы сопровождаем вас? — спросил Ивар, словно не заметив печальной участи, постигшей Чернобурую. Беркана постаралась слиться со стеной — она точно не собиралась ехать на кладбище в компании ледяной великанши, будь та хоть трижды родственницей царевича и подругой Ивара в одном лице. Однако сливаться не пришлось: Локи зубодробительно вежливо отклонил щедрое предложение. Глаза его горели решимостью, а движения стали истерично резкими.
— Если попробуете последовать за мной или приведете в чувство магичку, я вас убью.
Беркана сразу же поверила очередной нежной улыбке. Точно убьет. И глазом не моргнет. Чудовище полукровное!
— Усыпите ее, — Локи подошел к сундуку и извлек из него склянку с зеленоватой жидкостью. — Никому ни слова. Я скоро вернусь. Идем, царевна.
И он поспешно вышел, сунув безвольному Ивару бутылочку и скрыв сестру иллюзорным пологом.
— Надо срочно предупредить Вождя! — воскликнула Беркана, как только уверилась, что Локи не услышит. — Он его остановит!
— Но мы не знаем, где он, — Ивар, несмотря на ужас, царящий вокруг, спокойно влил в горло Отал разведенное сонное зелье. И как она не проснулась и не закашлялась от столь грубого обращения? А ведь если бы не попыталась запретить поездку, Локи бы десять раз подумал, прежде чем согласиться, а так действовал из чистого упрямства.
— Дорогая Дочь Одина, мне кажется, что нам не стоит сильно переживать из-за Локи. Я бы больше переживал из-за нее, — Ивар кивнул на спящую магичку. Уж кто-кто, а она в гневе была способна на то, что не снилось даже опальному царевичу. Не сговариваясь, бывшие софелаговцы поспешно покинули царские покои.
— Wir dürfen Loki im Stich nicht lassen! Надо сказать не Хагалару, так магам и тингу, — упорствовала Дочь Одина, отойдя на достаточное расстояние от страшного дома.
— Мне кажется, что нам надо немного подождать. Локи скоро вернется, — покачал головой Ивар и достал карты.
Беркана немного отвлеклась на фокусы и, слегка успокоившись, решила не отходить далеко от бывшего друга. На главной площади стояли водяные часы. Как только пройдет два часа, она попытается повлиять на Ивара. Или сама пойдет к тингу. Если не испугается.
Наконец-то настал момент истины, которого Локи с упоением ждал с того дня, как ледяной великан схватил его за руку, обнажив страшную правду, а чуть позже каскет засиял в его руках, несмотря на опасность, исходящую от Разрушителя. Была ли это изощренная попытка самоубийства? Возможно. В тот день он был готов пожертвовать жизнью ради развенчания многосотлетней лжи. Как и сейчас. Передвигаться по Асгарду без достойного сопровождения очень опасно. Встречаться с не упокоенной душой или отвлекать ее от пира в Вальгалле — чистое самоубийство. Но Хагалар вроде бы утверждал, что слухи о силе духов преувеличены? На что способен обычный драуг из Хельхейма? Он не материален, это субстанция, душа без тела. Духи бессильны, а слухи об их могуществе — не более, чем сказки, навеянные материальными болезнями, которые легко подцепить при раскапывании несвежих покойников. Одно неловкое движение — и вполне живой ас уже страдает от заражения крови и горячечного бреда, ведущего к смерти. Микробы, грибы и водоросли повинны в страхе перед духами, а вовсе не духи, бестелесные и беспомощные.
Так рассуждал Локи, поспешно покидая поселение. Они с сестрой шли пешком, поскольку ни одна лошадь не выдержала бы вес ледяной великанши. По-настоящему превращаться царевна не умела, а Локи мог обратить только себя. Да и рисковать здоровьем ванахеймской лошади Локи не желал: животные ненавидели сильное колдовство и старались держаться от него подальше — вызов духа мог смертельно напугать коня. А еще лошадь была типичным жертвенным животным, и кто знает, что придет в голову взбалмошной царевне.
Ласковое солнышко то скрывалось за тучами, то светило во всю мощь, прогревая холодный воздух. Иногда набегали свинцовые тучи, но не извергали ни единой капли дождя. На лошади хватило бы часа, чтобы добраться до кладбища, пешком потребуется не меньше двух. Молчать всю дорогу не годилось, но разговаривать с сестрой у Локи не было желания хотя бы потому, что он не желал признавать ее сестрой. Великанша шла немного впереди, и ему приходилось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за ее размашистыми шагами. Час спустя путники достигли опасного места — долины гейзеров. Царские лошади интуитивно чувствовали, силу и настроение гейзеров и спокойно маневрировали, но ни асы, ни етуны такими способностями не обладали. Хорошо протоптанная тропа вела вокруг долины, закладывая крюк, и сколь бы Локи не хотелось попасть на кладбище побыстрее, пришлось обходить.
— В конце пути нас ждет звезда, — пробормотала царевна, ни к кому конкретно не обращаясь. Локи скривился.
— Ты не умеешь или не хочешь говорить нормальным языком? — зло спросил он.
— Я могу говорить просто, — откликнулась царевна, и вдруг резко свернула в сторону гейзеров, обнаружив незаметную тропку, пересекающую долину насквозь. Ею пользовались местные жители, навещавшие предков, но ни на одной карте она не значилась. Дорожка была рассчитана на аса, и громадной етунше приходилось ступать очень осторожно. Она снизила темп ходьбы, что позволило Локи немного выровнять дыхание.
— Моя речь тебе будет понятна на нашем родном наречии.
Локи проглотил готовые сорваться с языка колкости. Родное наречие — только его не хватало! Не то, чтобы Локи не знал язык Етунхейма. Знал, конечно. Он знал наречия каждого клана Железного Леса, даже тех, которые Один вырезал несколько столетий назад. Изучение языков враждебного народа всегда было бессмысленной пыткой, лишь теперь обретшей смысл. При изучении прочих языков ему прощали грубые ошибки, но отец выходил из себя при малейшей неточности в языке етунов. Множество раз он холодно объяснял, что язык заклятых врагов — суровая необходимость для будущих правителей, причем не один язык, а сразу все его многочисленные разновидности. Существовал некий общий язык етунов, на котором разрозненные кланы объяснялись меж собой, но даже он распадался на десяток вежливых форм. Язык старшего к младшему сильно отличался от языка младшего к старшему, язык женщины к мужчине имел мало общего с языком мужчины к женщине, а обращение к старшей женщине было иным, чем к младшей. Формы глаголов, вежливые приставки и суффиксы, междометия, окрашивающие предложение в разные оттенки — в детстве Локи казалось, что гнев отца по поводу языков Етунхейма обрушивается на него гораздо чаще, чем на Тора, и только две зимы назад стала понятна причина той давнишней несправедливости. Ко всем прочим неудачам относились если не благосклонно, то с пониманием. Физически Локи был слабее Тора, поэтому ему нанимали особых учителей, которые тренировали его по своей программе, используя немногочисленные преимущества и ретушируя недостатки. При изучении политических и экономических премудростей, стратегии и тактики ведения боя к царевичам относились с большим вниманием и старались доходчиво объяснить сложный материал. Но только не в языке Етунхейма, будь он неладен! Причем Локи точно знал, что сам отец не идеально на нем говорит. В старшем возрасте он ловил отца на ошибках и даже смел негодовать, но Один спокойно объяснял, что скоро отношения с Етунхеймом наладятся, поэтому молодому поколению язык нужно знать лучше, чем старикам. Ох, если бы Локи представлял себе тогда все планы отца! Язык он в конце концов выучил, но идеально знал только мужские формы речи, которые ему было, с кем тренировать, с женскими дела обстояли гораздо хуже. Но сейчас перед ним женщина. Ивар спокойно и изящно щебетал на языке, подходящем для старшей женщины, но в свое время Локи у него учиться не стал.
— Я попробую, но не уверен, что не оскорблю тебя каким-нибудь префиксом, — нарочито медленно произнес он, с большим трудом вспоминая слова и правильные окончания, уместные для старшего родича женского пола. Он мог бы говорить и дальше на языке асов, милостиво разрешив сестре перейти на родное наречие, но вбитые с детства правила приличия не позволили.
— У тебя прекрасно получается, младший брат, — речь царевны тут же потеряла всю свою вычурность. — Я рада, что ты так хорошо владеешь родным языком.
— Мой родной язык — асгардский, — огрызнулся Локи, точно забыв вежливую частицу в конце. — Я был младенцем, когда меня украли, и говорить не умел. Кстати, ты знаешь мою настоящую дату рождения?
— Знаю. 4582 год общего исчисления, четвертый день кукушачьего месяца.
— Невероятно точное совпадение по дням, — присвистнул Локи. — Отец объявил о моем рождении в восьмой день того же месяца, но другого года. Я старше самого себя лишь на четырнадцать лет. Небольшая разница.
— Ты счастлив в Асгарде? — начала етунша с обмена любезностями: еще одна неотъемлемая часть светского ритуала.
— Я рос в доме самого Одина как его родной сын.
— Я очень рада слышать, что тебя не притесняли. Асы — жестокий народ, они плохо относятся к чужакам.
— О том, что я чужак, знали только царь и царица, — объяснил Локи, замедляя темп ходьбы. — Я был и остаюсь своим. Немногие посвящены в мою тайну.
— И эти немногие скоро погибнут. Я знаю, что так будет.
Локи пожал плечами. Он не заплачет по так называемым «друзьям», а уж Хагалара придушит собственными руками. Сладкие мысли о мести придали крупицы сил, но ненадолго: угнаться за етуншей было почти невозможно. Оставив бесплодные попытки, Локи обратился в белобровика и таким образом избежал продолжения разговора, который всё равно ничего не давал. Локи помнил слишком мало слов и с трудом формулировал что вопросы, что ответы.
Наконец, долина гейзеров осталась позади, а впереди показалось кладбище, по которому разгуливали асы! Встречаться с ними не входило в планы уставших путников. В прошлый раз Локи посещал кладбище в зимнюю половину года, когда крестьяне сидят в теплых домах, но сегодня погода стояла отменная.
— Подождем сумерек, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Царевна кивнула и уселась на землю. Она ужасно устала: ее грудь высоко вздымалась, а глаза сами собой закрывались. Всю жизнь она почти не выходила из дворца, и полуторачасовой поход по лавовым полям и каменным тропкам мало чем отличался для нее от подвига. Возможно, она хотела есть или пить, но у Локи ничего с собой не было. Он снова обернулся птицей и полетел на кладбище искать могилу матери. Он видел ее только однажды, причем зимой, а зимний пейзаж сильно отличался от летнего. Свою могилу — разукрашенную свежими цветами и сушеными ягодами, будто кто-то из окрестных крестьян еще не знал о чудесном воскрешении, — он нашел сразу. Но как найти курган матери? Он помнил, что отец вел его довольно долго, но виноваты могли быть снег и неутоптанная дорожка, внешне же искомый курган ничем не выделялся на фоне прочих. Локи наложил на себя иллюзию типичного светловолосого асгардца и попытался вспомнить направление. Он вышел к какому-то невзрачному кургану, но вовсе не был уверен, что к нужному. Не будут же они с царевной раскапывать все курганы, пока по роскошным дарам не поймут, где именно лежит царица.
Локи расспросил всех гостей мира мертвых о могиле царицы Етунхейма, но большинство не знало даже о ее существовании. Только двое показали на курганы, причем на разные, в равной степени не похожие на припорошенный снегом холмик, подле которого Локи долго стоял на коленях прошлой зимой. А ведь отец тоже мог ошибаться и подвести не к тому кургану.
Прошло два часа. Беркана и Ивар все также сидели на качелях на главной площади и на что-то надеялись. Прошло еще полчаса. И еще час. Несколько раз к ним подходили любопытные приятели, но они неизменно отвечали, что сидят на качелях по приказу Локи и уходить отсюда никуда не собираются. Отал так и не появилась. То ли решила не связываться с друзьями царевича, то ли сладко спала. Лишь когда начало темнеть, Ивар с трудом встал.
— Я пойду найду Раиду, а ты отыщи Лагура. Встретимся у Речки.
— У Речки? — Беркана растерянно посмотрела на невольного заговорщика снизу вверх. — А что мы будем делать?
— Просто найди Лагура. Ich bitte dich.
И Ивар быстрым шагом направился в глубь поселения. Беркана сладко потянулась, размяла затекшие ноги и поплелась следом. Найти Лагура? Что ж, с этим она справится. Вместе они наверняка что-нибудь придумают.
Естественник обнаружился в одном из лабораториумов, где шла оживленная работа и не менее оживленный спор про свойства подходящих почв для молодых дубов и елок. Лагур сидел в сторонке с книгой и не участвовал в обсуждении, которое норовило перерасти в драку. Беркана не стала ничего объяснять, просто клещом вцепилась в его руку и потащила наружу.
— Случилось что-нибудь с тобою, дочь Вотана? — рассеянно спросил Лагур, не отрываясь от книги.
— Локи. Срочно. Пошли, по пути расскажу.
И они двинулись в сторону единственного моста, пересекающего Речку. Ивар с братом были уже на месте. Раиду, бледный и осунувшийся, что-то кричал и размахивал руками. После жути, что он творил с пленными людьми, он так в себя полностью и не пришел, и Беркана его опасалась.
— Наконец-то! — обернулся он в сторону пришедших. Под его мечущим молнии взглядом Дочь Одина села на ближайший камень и решила помолчать. Лагур привычным жестом перелистнул страницу и тоже приготовился слушать, спиной опираясь о перила моста.
— Мы не будем прятаться в соломе как последние трусы! Я немедленно отправляюсь на кладбище, mit oder ohne euch!
Раиду жестикулировал так отчаянно, что чуть не выбил глаз брату, а у Берканы не на шутку разыгралось воображение. Она представила мертвого Локи, лежащего на могильном холме. Етунше даже не нужно оружие, чтобы убить его, она свернет хрупкую шею голыми руками. От таких страшных мыслей всё тело словно окоченело. Стало по-настоящему страшно. Смерть Локи — это конец всему. К счастью, Ивар трезво оценивал ситуацию: он перехватил Раиду и даже ненадолго удержал.
— Брат, послушай, а если мы придем всей толпой, а с ним всё в порядке? Мы ослушаемся приказа.
Но Раиду едва ли был готов действовать разумно, он только больше распалялся:
— Я готов принять смерть от его рук.
— Боюсь, он будет зол не на тебя, а на нас с Дочерью Одина. Но дело ведь в другом. Мы ничем не поможем Локи, потому что не доедем до кладбища, нас убьют по дороге. Это безрассудство — выходить за стены поселения без Локи да еще и ехать так далеко, где точно нет крестьян, работающих на нас. Das ist ein reiner Selbstmord.
— Вот и трясись в углу от страха, если тебе так дорога жизнь! Отдавай осколок Тессеракта! Я еду за богом!
— Брат, прости, но это невозможно, — даже вечно спокойный голос Ивара дрогнул, смущенный дикой яростью, обрушившейся на него. — Ты разве умеешь им пользоваться? Да и выносить кусочки Тессеракта в большой Асгард запрещено всем. Даже Локи не взял с собой медальон, хотя ему точно было бы удобнее отправить царевну домой прямо с кладбища. Хеймдаль увидит перемещение. Рисковать нельзя. Пожалуйста, одумайся.
— А, может, — робко начала Беркана, так что ее шепот едва расслышали. — Может, мы скажем магам, тингу, и они решат, что делать? Логисты могут помочь или…
— Дура! Может, мы еще всему поселению расскажем, что царевич уехал с етуншей? — заорал Раиду так, что все поселение чуть не узнало страшную тайну без всяких докладов. — Пока мы точим лясы, время уходит. Я отправляюсь немедленно.
— Это самоубийство, брат, — Ивар мягко положил руку на плечо, но привычный жест не возымел никакого эффекта. — Пожалуйста, одумайся.
В ответ Раиду оттолкнул его, да так, что Ивар чуть не свалился в воду. Беркана слова сказать не успела, как неистовый ученый унесся прочь, расталкивая ни в чем не повинных асов, попадавшихся на его пути. Ошеломленная, она смотрела ему вслед, не решаясь догнать.
— Мы… не пойдем с ним? — нерешительно спросила она, переводя взгляд с Лагура и Ивара и обратно.
— Кто смерти ищет, тот ее найдет, — глубокомысленно изрек Лагур и поплелся вдоль Речки, вовсе не в ту сторону, где исчез Раиду.
— Милая Беркана, — голос Ивара сочился нежностью: точно таким же голосом Локи грозился им смертью несколько часов назад, — мы не можем ослушаться царевича, ты же понимаешь. Es ist zu gefährlich.
— Мы? — неверяще переспросила Беркана. — Так ты специально это сделал? Чтобы Раиду…
— Нет, что ты, конечно, нет, — отмахнулся Ивар. — Я думал, что мы обсудим проблему и найдем какое-нибудь простое решение.
— И ты это считаешь простым решением? Раиду не владеет ни мечом, ни копьем, он не целитель и не поможет Локи. Ты просто послал его на смерть.
— Я сделал всё, что мог.
— Нет! Это неправильно, — Беркана сжала кулаки и бросилась вслед за Раиду. Его надо остановить любой ценой! Но она опоздала. Ворота медленно закрывались, а на горизонте терялись очертания… трех всадников?
— Кто только что уехал? — накинулась Беркана на зевак, столпившихся у ворот.
— Естественник, Раиду. Он с рабами царевича поехал за Локи. Что-то ему понадобилось.
Беркана остановилась как вкопанная. Рабы царевича — ну конечно же, как она сразу не догадалась! И не только она — никто в поселении не обращал на них внимания, но они ведь свита Локи, их одежды украшены соответствующими регалиями, наверняка они умеют драться и постоять за себя. Всю жизнь Беркана не считалась с рабами и почти никогда не сталкивалась с ними, даже живя в заворотном мире. И вот теперь судьба и Раиду, и Локи в руках парочки рабов. Какой позор!
Вечерело. Последние асы покинули кладбище, а Локи всё гулял меж двумя могилами, судорожно вспоминая, какая настоящая. Голова кружилась от волнения, его лихорадило. Столько вопросов надо задать матери, расспросить о жизни и смерти, о рабстве и воцарении в Етунхейме,
Наконец-то он узнает настоящую правду. В прошлом году Локи рассказали много нового о малой родине, а последние нелепости про Етунхейм поведал Хагалар, застукав во время занятий с монстром в человеческой шкуре. Лицо мага так перекосило, будто он за раз съел дюжину лимонов. Дождавшись ухода человека, Вождь набросился на царевича с очередными упреками:
— Милый мой ребенок, мало мне было твоего ученичества у женщины, позорного для мужчины и воина, так теперь ты еще и позволяешь человеку обучать себя бессмысленным разделам псевдоматематики. Я, конечно, понимаю, что тебе о детях и будущих поколениях заботиться нет смысла, но о себе и своей судьбе бы подумал.
— Я думаю о судьбе Асгарда, — огрызнулся в ответ Локи. — Ты — клятвопреступник — тоже хочешь осквернить меня собой. Чем ты лучше? Если кто-то знает то, чего не знаю я, но что может мне пригодиться — я овладею его знаниями. Будь то человек, женщина, тролль или чайка — мне безразлично.
— Хм, а в чем-то твой приемный папаша все же был прав, — Хагалар понизил голос до шепота. — Из тебя ведь когда-то «тень» хотели вырастить. Ты, конечно, не знаешь, да и откуда тебе, но хотели. И я долго, со вкусом доказывал, что демон ночи из тебя получится с большей вероятностью, чем Тень. Ведь Тень живет в тени, а ты жаждешь сгореть на солнце. И все же кое-что у тебя от нее есть — она тоже не считалась с методами и шла к цели, не обращая внимания ни на удачу, ни на статус, ни на опасности — ни на что. Кстати, ее не уважали за это. Хотя и боялись смертельно: она в любой момент появлялась где угодно прямо из стены и убивала аса на месте, просто потому что ей пригрезилась измена. И ничего ей за это не было, хотя Один приносил соболезнования родным и близким случайного потерпевшего. Тень — собранные воедино пороки Всеотца. Сам он весь такой воздушный, сияющий, глуповатый и добрый сидит на троне, пока его коварный двойник летает по всему царству и вершит неправедный суд. По крайней мере задумывался тот многосотлетний спектакль с этой целью, и в Асгарде долгое время в него верили, да и в других мирах тоже.
— Из меня не собирались готовить Тень, — перебил Локи, устав слушать очередную ностальгическую ложь. — Отец готовил меня на трон Етунхейма, а вовсе не в помощники брату.
— Это когда даже слепому стало понятно, что ты станешь не помощником, а убийцей брату, — заверил Хагалар с такой уверенностью, будто сам приложил руку ко всей этой истории, хотя к тому моменту он точно сбежал из Асграда и не мог повлиять ни на что. Локи хорошо считал и биографию недруга почти полностью вычислил. — Кстати, о Етунхейме и о твоем будущем, мой милый. Я не просто так сказал, что тебе нет смысла думать о потомках и будущем. А ты даже не заметил моего намека и не стал спорить.
— Заметил, — откликнулся Локи. — Но не хочу слушать очередную ложь.
— Я никогда тебе не лгу, — покачал головой Хагалар. — И учитывая твой возраст и ближайшие перспективы, думаю, есть вещи, которые тебе пора знать. Вряд ли дорогой псевдопапаша упоминал о том, что Асгард несколько столетий лелеял мысль выкрасть младенца-царевича из Етунхейма.
Локи нахмурился. Ни о чем подобном он не слышал. Или не помнил всех мудрый речей отца.
— Позволю себе напомнить, что Асгард и Етунхейм — два равных мира, столетиями боровшиеся за мировое господство, а вовсе не мир богов и мир страшных монстров, как тебе с детства внушали. Боролись они с переменным успехом, пока не появились, точнее, пока не выросли сыновья Лафея. Вот тогда всем стало ясно, что Асгард проиграет битву за власть. Не удивляйся, тебе многое не говорили, особенно то, что доказывает величие ледяных гигантов. У етунов очень странное понятие семьи — они до безумия верны той семье, которую сами создали, то есть жене и детям, либо родителям и братьям. Стоит ребенку жениться, как прошлая семья перестает для него существовать, и он полностью погружается в собственную. Твоим братьям — всем троим — было больше тысячи трехсот зим. Для етунов это самый расцвет жизни, когда мужчины не заводят, а уже давно завели свою семью. Но ни один из них не был женат, зато они были бесконечно преданы отцу и вместе с ним творили такое, что прочие миры, и Асград в том числе, только руками разводили. Какие политические комбинации! Какие экономические соглашения! Сплошные шедевры, сплошные победы на дипломатическом уровне. И отец твой, уже решившийся на тройное убийство, всё ждал, когда же хоть кто-нибудь из них женится, чтобы по-тихому выкрасть внука Лафея, воспитать в Асгарде и посадить на трон Етунхейма, когда не останется других претендентов. Ничего не напоминает, а? Один столетия ждал, но ничего — мальчики давно переступили черту совершеннолетия, но не завели не то, что жен, а даже официальных любовниц и, кстати, ни одного внебрачного ребенка — а у етунов строгий учет. Догадываешься, что это значит?
— Намекаешь, что полукровки стерильны, — зло бросил Локи. — Только вот ты плохо читал учебники, Хагалар. Полукровки с асами не бывают стерильными. Асы скрещиваются с любой расой, и их потомство плодовито. Этим вы и отличаетесь от всех прочих жителей Девятимирья.
— В лабораториумах и пробирках — конечно, — самодовольно кивнул Вождь, — но ты никогда не обращал внимания, что настоящих полукровок с великанами никто своими глазами не видел, и как Лафею удалось шестерых получить — тайна, так что имей в виду, мой милый, что возможно всё. Сестры то твои тоже детей не имеют и не замужем. Замуж им нельзя, а вот, что у них за их длинную жизнь ни одного любовника не было — не верю. Етуны детей берегут. После кошмарного поражения и разрушения страны о внуке или внучке Лафея точно объявили бы, даже будь он или она внебрачной. Так что я тебя предупредил. Лучше бы тебе провериться, пока не поздно. Есть вещи, которые важно о себе знать.
Локи внимать предупреждению не желал, он вообще старался не обращать внимания на бесконечные выпады Хагалара, которыми старик пытался побольнее уколоть, но все же полностью отрешиться от зловещих предупреждений не получилось. Стал бы Лафей штамповать заведомо бесплодных наследников ради сиюминутной победы над Асгардом и воцарении в Девятимирье? Етуны — народ странный, Локи их не понимал и стремился понять только в детстве, до того как ему вбили в голову мысль про расу монстров. В детстве они с братом зачитывались сказками Етунхейма, не походящими ни на какие другие. В то время, как у прочих народов отважные мужчины сражались за нежных красавиц, у етунов, в обществе, где женщине отводилась роль глубоко уважаемого предмета мебели, практически не разговаривающего с мужчинами и ни на что не влияющего, в древних сказках именно девушка становилась героиней, спасающей невинные души и сражающейся за любовь. Часто сказки начинались с того, что некая етунша влюблялась в юношу, против которого выступали ее родители — это было обязательное условие, — потом с ним что-нибудь случалось, он покидал Железный Лес не по своей воле, а она, презрев опасности, бросалась в погоню и, превращая собственное тело в ледяные кинжалы, вырывала любимого из лап злодеев. Етунша один раз совершала подвиг, доказывая судьбе, что достойна лучшей доли, и всю оставшуюся жизнь наслаждалась покоем под покровительством и полной защитой мужа. Впоследствии правители Етунхейма оправдывались: мол, в прежние времена из-за несовершенства общества женщины вынуждены были идти на подвиги, зато теперь они сидят дома, занимаются детьми и уютом и ни о чем не беспокоятся, ведь все проблемы решают мужчины… Которых они видят только ночью, если луна ярко светит. В светлое время суток общаться с женщиной в современном Етунхейме считалось неприличным даже для мужей и выросших сыновей. Женщин безмерно ценили только как хранительниц домашнего очага и целительниц физических или душевных ран. В этом Асгард с Етунхеймом сходился — в обоих мирах врачами были, в основном, женщины, причем в Етунхейме обучение было настолько прекрасно, что большинство целительниц Асгарда получали образование именно там. Разумеется, до последней войны.
Не меньше, чем сказки, поражал Локи и героический эпос Етунхейма, но с совершенно другой стороны. В героическом эпосе речь велась о славных битвах между героями Етунхейма и Асгарда. Разумеется, герои Етунхейма в конце концов побеждали. В Асгарде пелись точно такие же баллады, но с победой асов, соответственно. Оба варианта баллад царевичи подробно разбирали на занятиях. Одни учителя предполагали, что битв было несколько, сражались не всегда до смерти, и каждая сторона увековечивала выгодное ей сражение. Другие утверждали, что битва все же была одна и со смертельным исходом, но каждая сторона впоследствии написала балладу о своем герое, как если бы он победил.
О подобных мелочах Локи тоже хотел расспросить мать. Спрашивать сестер не имело смысла, учитывая их чужое етунское мировоззрение. Только у покойной царицы было мировоззрение аса и знания етуна. Еще больше, чем о сказках, Локи хотелось узнать о собственной семье и биографии ближайших родственников, но то были слишком личные вопросы, с которых не следовало начинать, а вот вопросы о культуре, эпосе и истории нейтральны и должны настроить мать на дружественный лад… Если ее вообще удастся вызвать, если она захочет говорить.
Наконец, когда солнце зашло за горизонт, погост опустел. Локи вернулся к царевне, которая даже позы не сменила. Ее взгляд был устремлен вверх, в бескрайнее синее небо, такое непохожее на небо ее холодной родины.
— Ты уверена, что в Етунхейме твое отсутствие не заметят? — спросил Локи сперва на асгардском, но быстро исправился и перешел на етунхеймский. Правда, мужской, но сестра прекрасно поняла его.
— Уверена, — она поднялась на ноги и немного размялась. — Идем.
Она шла так целеустремленно, будто знала, какой курган принадлежит матери. Нечаянная догадка поразила Локи:
— Ты присутствовала на похоронах?
— Нет. Но я ее чувствую. Всегда чувствовала. Она же моя мама, — царевна перешагнула через каменную ограду кладбища. Локи предпочел воспользоваться обычным входом, а не карабкаться по камням. К асгардским курганам царевна не испытывала никакого уважения: она шла прямо по ним, а через мелкие перешагивала, словно через лужи или камни. Она нисколько не уважала асов, хотя являлась на половину асиньей. Локи же ненавидел етунов, хотя являлся на половину етуном.
Царевна остановилась подле кургана, чьи очертания терялись в сумерках. На него ни один ас не указывал, но это вполне мог быть тот самый курган, который показывал Один.
— Она здесь, — прошептала царевна, опускаясь на одно колено. — Я чувствую. Она ждала меня.
— Ты хочешь сказать, что ее дух не отделился от тела? Или остался в какой-нибудь захороненной вещичке? — переспросил Локи. Наука это мракобесие отрицала, но богов, взрывающих магическую систему сосудов, она тоже отрицала. Царевич одним четко отработанным движением зажег на руке пламя. Перед ним высился самый обычный небольшой холм, поросший травой и мхом. Его и предстояло осквернить. Даже собственную могилу, куда заботливые приемные родители сложили все любимые и коллекционные вещи, Локи не посмел раскопать, хотя собственная да еще и фальшивая могила никакого вреда не причинила бы: ни одной части его души там не томилось, а у животных нет душ. И вот сейчас он своими руками разроет могилу более чем тысячелетней давности. Середина 4595 года — значимая дата для всех миров — дата победы над етунами и образования Девятимирья. Один стал Всеотцом и железной рукой установил мир во всех мирах. В тот же год и состоялась торжественная погребальная церемония царицы етунов. Ее похоронили в том мире, где она родилась, но не правила. Желала ли она оказаться именно здесь? Локи еще только предстояло это выяснить.
Инструменты для раскопок он захватил еще из поселения. Осталось только достать их из подпространственного кармана, но царевич медлил. Все его естество противилось встрече с покойницей. Он никогда не общался с мертвыми и знания черпал только из лживых легенд.
— Я закончила, — царевна поднялась на ноги, но Локи даже не заметил, что она что-то начинала. — Мама ждет нас. Она почувствовала меня. Но я не могу разобрать ответа. Мы должны добраться до нее.
— Предоставь это мне, — Локи с тяжелым сердцем проявил инструменты, которые етунша тут же перехватила.
— Позволь мне, брат, я ведь сильнее, — царевна была настроена решительно, а Локи копать вовсе не хотелось, поэтому он протянул ей кирку и лопату, а сам лишь поддерживал огонь на руке. Асы предпочитали устраивать покойников на горящих кораблях и отпускать в океан, но некоторые хоронили родственников в земле. Либо жадные до дерева, либо чересчур сильно любившие покойных, либо получившие не тело погибшего, а лишь небольшую его часть. Но царицу Етунхейма хоронили в Асгарде по иной причине: чтобы показать, что она принадлежит асам, а не етунам или безбрежному океану.
Курган, на половину просевший и примявшийся за тысячу зим, поддавался легко — туф, перемешанный с землей и мелкими камушками, разлетался во все стороны, приминая мхи, злаки и отдельные куртины черники. Вряд ли прежде царевне приходилось держать в руках лопату, но орудовала она ею умело и ловко. В сражения етуны шли обычно безоружными, обращая собственное тело в острые ледышки. Асы отвечали копьями, топорами и мечами, но сойдись они с великанами врукопашную, и никакая удача не обеспечила бы победу над таким сильным противником.
Не прошло и получаса, как лопата етунши уперлась в настоящий камень.
— Погребальная камера. Значит, ее не сжигали, — удивился Локи. Он то был уверен, что мать сперва предали огню, а потом уже закопали останки, но пламя на его руке горело ярко, освещая самый настоящий базальт — из него же были сложены все окрестные крестьянские дома. Етунша удвоила усилия, и вскоре оказалось, что огромная погребальная камера не имеет никакого намека на дверь и придется осторожно выламывать камни. Царевна помощи Локи не просила и всё делала сама. Стену она разбирать не стала, а вместо этого разобрала часть крыши. Молодой маг прекрасно понимал, что сейчас увидит женский скелет, в лучшем случае покрытый обрывками платья. Или ничего не увидит, если мать таки сожгли перед погребением. Огненные шары стали ярче. Он жаждал увидеть настоящую мать, он помнил видение, подосланное отцом, но сейчас, когда цель была так близко, он просто не мог заставить себя подойти ближе и заглянуть в проем, зияющий чернотой. Царевна же вовсе не смущалась. Одним точным ударом руки она расширила отверстие. Громкий звук падающих камней разнесся по округе и затих, уносимый легким ветерком. Ничего не произошло, из оскверненной могилы никто не выполз. В проеме не показалось привидение с щупальцами, полупрозрачное, гадкое или жаждущее крови. Царевна заглянула внутрь: фосфорицирующим глазам хватало неясного света огненных шаров Локи, стоящего у подножья кургана.
— Мы не ошиблись, — произнесла она торжественно. — Я узнала мамины вещи.
Локи сглотнул, но подойти ближе не осмелился: кости, череп, погребальные украшения и платья, золотые кубки и сгнившее мясо коней и кур — ничто из этого интереса не представляло. Сестра же бесстрашно засунула внутрь огромную лапищу и с трудом достала какой-то мелкий предмет. Это оказалась женская фибула с блестящими голубыми камнями свартальвхеймского происхождения.
— Часть церемониальной царской одежды, — пояснила она, чем немало удивила Локи, который считал, что етуны одеждой не пользуются. — Теперь я призову ее дух.
Локи до конца не верил в происходящее. Он ожидал, что сестра падет на колени и начнет молиться на каком-нибудь неизвестном наречии, но вместо этого она взяла фибулу, положила на камень и молча уставилась на нее. Локи последовал ее примеру, но ничего не заметил, даже увеличив количество огненных шаров. Сестра заходила то с одного бока, то с другого, но фибула не подавала признаков жизни. Ночь окончательно вступила в свои права, а тучи заволокли звезды — ничто, кроме огненных шаров, которые вымотанный Локи с трудном поддерживал, не освещало раскуроченный курган. Царевич мысленно прикидывал, как до рассвета вернуть кургану приличный вид, как вдруг над фибулой возникла женщина.
Локи инстинктивно отпрянул назад и схватился за оружие — один из огненных шаров тут же потух. Женщины не было секунду назад, но сейчас она стояла перед ним. Без всяких щупалец или клыков. Самая обычная асинья. Живая…
— Мама! — царевна бросилась в объятия покойницы и обняла ее, хотя для этого ей и пришлось согнуться в три погибели. Это не могла быть иллюзия, иллюзию не обнимешь.
Локи смотрел на незнакомку во все глаза. Она стояла в роскошной шубе и теплых сапогах. Черты лица были грубые, заветренные: жизнь асиньи явно клонилась к закату. Локи знал даты рождения безвременно почивших царевичей, но никогда не пытался посчитать возраст матери хотя бы примерно. Она оказалась не молода, если не сказать стара. Она была некрасива и совсем не походила на ту молоденькую асинью с копной пшеничных волос и россыпью мелких веснушек, которую показывал отец. А еще она была совершенно чужой, нисколько не похожей на свою дочь, с которой тихо разговаривала на древнеетунхеймском — чужом для Локи языке. На него она не обращала ни малейшего внимания, пока царевна на произнесла на современном наречии, сдобрив фразу целым потоком вежливых суффиксов:
— Мама, я пришла не одна. Здесь мой младший брат — Младший Царевич Етунхейма.
— Что? — царица так резко повернулась, что у любой живой асиньи хрустнули бы разом все шейные позвонки. — Это действительно ты?
Ее асгардский был грубым и походил на карканье, она словно выплевывала каждое слово на ненавистном языке. Лицо, изборожденное морщинами, стало по-настоящему уродливым, из-под шапки выбились седые пряди волос.
— Как же ты похож на моих сыновей! Лизоблюд Одина, погубивший Етунхейм. Ты должен был сдохнуть в храме, но ты выжил!
Искаженное яростью лицо теряло черты, роднившие его с живыми асами.
— Я же прокляла тебя. Ты должен был сдохнуть в младенчестве!
Локи оторопело смотрел на мать. Горло сжалось в болезненном спазме, не позволяя выговорить ни слова.
— Раз ты выжил, — женщина протянула дрожащую морщинистую руку, — то я прокляну…
Договорить она не успела — два кинжала вонзились в фибулу, расколов ее. Дух исчез мгновенно, будто его и не было. Потух огонь, оставленный без присмотра. Остался только один маленький огненный шарик, на поддержание которого у Локи уходили последние силы. Он озарял их лица — Младшего Царевича и Старшей Царевны. Они смотрели друг на друга, а кинжалы, брошенные одновременно, так и остались лежать на камне. Осколки фибулы разлетелись в стороны, драгоценные вставки выпали и затерялись в земле и туфе. Только сейчас Локи заметил, что они с сестрой похожи не только внешне. Разделенные почти тысячью зим, разделенные мирами и воспитанием, они сохранили некую общность мышления.
— Ты спасла меня, — с трудом произнес царевич на асгардском, забывая об этикете. — Зачем?
— Ты мой брат и мой будущий муж — так сказал Один много веков назад, — медленно произнесла царевна на етунхеймском. Глаза Локи расширились, он вспомнил давнишний сон — больше года прошло, и вот он частично сбылся. — Ты моя семья — это самое главное. Мама мертва, никто не оживит ее, ей еще долго пировать в Вальгалле. Она ненавидит асов и тебя. Твоя смерть должна была даровать Етунхейму могущество, но ты выжил, а Етунхейм разрушен.
— Из-за меня твоя жизнь не сложилась, — Локи поднял оружие сестры. Она бросала кинжалы не хуже него и прекрасно знала, что единственная могла остановить духа. Если бы Локи против ее воли сломал фибулу, она бы перенесла дух матери в другую погребальную безделушку.
— Твоя смерть — это смерть моего брата, — пояснила царевна, сжимая в руке роскошный кинжал Локи. — А я верю, что когда-нибудь ты починишь хотя бы часть того, что разрушили наши предки. Возродишь величие Етунхейма. Ведь ты сейчас с теми, кто видит гораздо дальше дворца Асгарда. Я верю, — она убрала кинжал к себе, Локи последовал ее примеру, — в те воспоминания, которые остались в твоем сердце, но которые ты никогда не вспомнишь. О зимах, проведенных с нами — с твоей настоящей семьей.
Царевна и не догадывалась, но Локи с недавнего времени всё помнил. Лучше всего — события в храме, но в памяти всплыли также отрывки из далекого младенческого прошлого. Четырнадцать первых зим он прожил в Етунхейме — хватит ли этого, чтобы погасить ненависть к народу ледяных гигантов?
— Кто убил ее? — с трудом произнес он. — Кто убил наших мать и братьев?
— Я не видела, — покачала головой царевна. — Говорят, что братьев — Один со своей ожившей половиной, а мама была смертельно ранена, когда вернулась в храм, к тебе. Наверное, кто-то из простых асов задел ее. Она ведь вела армию и сошлась в битве с первыми рядами асгардцев.
— Правды мне никто не расскажет, — устало пробормотал Локи. Огонь на руке окончательно потух, на плечи навалилась ужасная усталость вкупе с разочарованием. Он вместе с сестрой кое-как вернул камни на крышу погребальной камеры, следя, чтобы сестра не забрала с собой никакой вещицы для вызова духа в Етунхейме, хотя и считалось, что говорить с привидением можно только у кургана. Царица Етунхейма, ненавидящая Одина, попала в Вальгаллу и выступит за асов в последней битве — порой норны бывают неоправданно жестоки.
Они с сестрой не успели привести курган в порядок, как вдруг на кладбище появились совсем уж незваные гости. Раиду в сопровождении его собственных рабов — настоящий сюрприз! Локи полагал, что за ним, несмотря на угрозы, отправится Ивар или некстати вернувшийся Хагалар, но уж никак не Раиду, не имевший к случившемуся никакого отношения.
Рабам Локи приказал привести холм в порядок и восстановить камеру. После получасовой работы курган получился неаккуратным — и слепой догадается, что он осквернен. Травы и мох, уложенные сверху, скоро засохнут, лишенные корней и ризоидов. Но Локи не волновался. Никто не знает, чей это курган, отец просто так на кладбище не поедет, а вероятность того, что курган проведает кто-то из клана матери, мала. По крайней мере, Локи хотелось так думать. Он вместе с Раиду и царевной отправился в поселение. Всю дорогу ученый кидал подозрительные взгляды на етуншу и обеспокоенные — на царевича, но спрашивать ни о чем не смел, а Локи рассказывать ни о чем не желал. Сестра выглядела усталой, но все же с легкостью нашла проход между гейзеров. Раиду с опаской следовал за ней. Он о проходе не знал и на кладбище ехал в обход, поэтому так задержался. Локи порадовался его слепоте: ученому не стоило встречаться с духом.
Когда до поселения осталось не более мили, царевич остановил коня.
— Полог невидимости еще действует. Возвращайся с царевной в поселение. Пусть Ивар отправит ее домой.
Локи на мгновение задержался, собрался с мыслями и произнес на етунхеймском:
— Мы еще увидимся, сестра.
— Скорее, чем ты думаешь, брат, — откликнулась она. Выяснять подробности у Локи не было ни сил, ни желания. Раиду ускакал вперед, оставляя за собой только облако пыли. Скоро всё закончится. Но на душе спокойнее не станет. Мать, о которой Локи грезил, пыталась его проклясть; сестра, которую он ненавидел и не признавал, защитила его. А еще они поменялись оружием — первый шаг к взаимному доверию пройден. Только вот после страшного открытия в хранилище оружия Локи никому больше не доверял.