Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Я стою в толпе на главной площади столицы Асгарда и с интересом осматриваюсь. Город ничуть не изменился за время моего отсутствия, да и площадь с помостом, приковавшая всеобщее внимание, тоже не изменилась. Меня единственного занимает не помост, а бескрайний горизонт, где небо сходится с заснеженными вершинами гор, подножье которых теряется в наступающих сумерках. Лучи заходящего солнца омывают стены золотого города, отражаясь и освещая площадку наверху почти божественным светом. Всё по-прежнему, как и несколько столетий назад, когда я распрощался со столицей и прошлой жизнью. Блеск вечных ледников слепит глаза — видны только резко очерченные силуэты гор, которыми можно любоваться бесконечно.       Предстоящая казнь не сравнится по красоте с блеском горизонта, однако все взоры обращены к стоящим на помосте. В толпе перемешались свободные асы и отверженные, приведенные сюда ради важного зрелища. Вот уж не думал, что наш новоиспеченный царь, взошедший на престол по головам отца и брата, будет самолично казнить преступника.       — Здесь красиво, не правда ли? — слышится шепот царственного палача, обращенный к приговоренному. Тот смотрит в упор, подняв голову и расправив плечи.       — Ты так хотел, чтобы я наивно считал, будто Асгард принадлежит мне. Так хотел посадить меня на золотой трон и дать в руки игрушку, чтобы я тешился ей, пока ты будешь править Девятью мирами за меня.       Приговоренный переступил с ноги на ногу, словно слова причиняли ему боль.       — О, ты молчишь, — палач резко поворачивается к толпе, и теперь все могут увидеть его лицо, — потому что первый мой приказ был отрезать тебе язык. Я ведь обещал, что лично вздерну тебя.       Одно резкое движение — и толпа замирает, наблюдая, как тело бессильно дергается в петле.       — Не спеши! — раздается хриплый голос словно из ниоткуда. Вспышка высшей магии на мгновение ослепляет всех, а когда я, проморгавшись, открываю глаза, то вижу неожиданную картину: приговоренный, говорящий и невредимый, сжимает горло нашего царя, а потом резко отпускает, так что тот падает к его ногам. Стража молча наблюдает за происходящим; толпа, словно завороженная, не двигается с места. Глаза асов остекленели, улыбки омертвели. Неужели я один понимаю все безумие происходящего?        — Успел соскучиться? — на губах бывшего пленника играет змеиная усмешка. Он хватает за волосы того, кто только что собирался его казнить, и тащит по всему помосту, вырывая из чужих уст стоны и хрипы. Он с видимой легкостью подтаскивает нашего царя к петле, а тот даже не пытается сопротивляться. Боится. Но кого может бояться тот, кто своими руками убил отца и брата?       — Не думай, что все так просто, — шипит вчерашний преступник, мановением руки сжигая петлю. — Асы и асиньи!       Сотня пустых взглядов устремляется к оратору, даже маленькие дети, и те будто понимают суть происходящего. Я единственный в состоянии бороться с магнетизмом палача и пытаюсь укрыться от ужасающего зрелища, зажимая ладонями уши, но по-прежнему отчетливо слышу каждое слово, прожигающее обугленные дорожки в мозгу, будто голос звучит прямо в моей голове. — Сегодня мы все собрались здесь, чтобы увидеть зрелище! — он выделяет последнее слово, наматывая длинные волосы жертвы на кулак и заставляя ее смотреть прямо — я вижу в глазах нашего царя такое, что вынужден отвернуться, но это не мешает мне слышать каждое слово теперешнего хозяина положения. — Сначала это должна была быть моя казнь. — Судя по новым вскрикам, он продолжает издеваться над тем, кто должен был его убить. — Но, как вы все заметили, планы изменились. Я мог бы и убить вашего великого царя… — Он усмехается: он презирает тот народ, который посмел провозгласить царем отце- и братоубийцу.       — Но не буду этого делать. Как и лишать вас, достопочтенные жители, того, за чем вы сюда пришли.       Крики на помосте стихают, и я поднимаю голову. Так и есть: тот, кто еще недавно принимал Гунгнир из рук совета, распят между досками, а тот, кто был объявлен государственным преступником, разминает в руках семихвостую плеть. И не только ее. Один за другим на помосте появляются и более страшные орудия истязания: кнут и кошки. О да, он не убьет царя сам, он забьет его до полусмерти, так что даже целительные камни не помогут, и государь умрет от потери крови в своей постели.       Первые удары. Первые крики: помост залит кровью. Толпа с улюлюканьем смотрит, как выбивают дух из последнего Одинсона. Я стремлюсь к помосту в надежде хоть что-то сделать, остановить это безумие, но плотный заслон стражи не пропускает меня.       Свист плети сменяется на свист кнута: царь уже даже не кричит, он лишь хрипит, а до меня долетают отдельные капли крови. Стражи стоят полным кругом, мне никак не пробиться, а моя магия не идет ни в какое сравнение с магией палача, которая просто струится с его пальцев, обволакивая площадь, заставляя асов смотреть на пытку.       — Пропустите его! — тихий голос того, кто сегодня должен был замолчать навсегда, громом разносится по всей площади. На лицах стражников не дрогнул ни один мускул, просто двое из них чуть посторонились, пропуская меня в центр. Поднимаюсь по лестнице, оскальзываясь на крови: она залила весь помост. С трудом дохожу доверху. И там стоит он: величайший маг, тот, перед кем трепетали все живущие этого мира. Он с ног до головы забрызган кровью, а лицо больше напоминает умалишенного, чем триумфатора. Делаю шаг назад, поскальзываюсь и чуть не падаю прямо на бесчувственного царя. Правда, узнать в едва дышащем окровавленном теле государя почти невозможно. Спина — одна огромная рана, обнажающая ребра и позвоночник.       — Нравится? — спрашивает маг, высвобождая свою жертву из пут: помост оглашается еще одним нечеловеческим криком. Я дергаюсь, не зная, что милосерднее: вылечить государя или добить.       — Попробуй, тебе понравится.       Я не замечаю, как кошки оказываются у меня в руках. На их остриях пристали куски плоти и сорванной кожи. Отшатываюсь назад, выронив инструмент, и, все-таки поскользнувшись, растягиваюсь на полу прямо рядом с царем — лицом к лицу. Его черты, когда-то столь надменные и благородные, искажены бесконечной мукой, волосы слиплись, острыми сосульками падая на высокий лоб, а закатившиеся глаза полнятся алым от лопнувших сосудов. Разглядывать его дальше не получается — безумец наклоняется ко мне и проводит шершавыми пальцами по щеке. Наклоняется еще ниже и шепчет прямо в ухо, не скрывая звериного оскала.       — Попробуй. Попробуй хотя бы раз.       Я и хочу оттолкнуть его и не могу: с него станется продолжить истязания, избрав меня новой жертвой.       — Я чувствую твой страх, — шипит палач, кладя правую руку мне на грудь. Слишком близко от горла. — Но тебе не стоит меня бояться. Помни, что я — это всего лишь ты в будущем.              Этот сон был лишь началом многодневной пытки. Сначала Хагалар только усмехался про себя, прогоняя остатки слишком реального кошмара. «Отрежет он мне язык, как же. Ребенку бы хоть поцарапать меня — уже достижение», — думал он, забывая почти реальные подробности. Однако в следующую ночь все повторилось. Пускай с другими декорациями и жертвами, но смысл был тот же. И с каждым днем становилось только хуже. Собственное будущее, для него же теперь — собственное прошлое, не давало покоя. Не всегда он видел именно Локи, иногда царственное дитя сменялось на одного из тех, кому и в самом деле пришлось испытать на собственной шкуре его умения, но от этого менее погано на душе не становилось. «Старею, не иначе, вот уже и замученные преступники и военнопленные начинают являться во снах», — все еще усмехался Хагалар, прогоняя пятый по счету сон с одними и теми же ужасами и даже немного злорадствуя неудачам жертв в попытках поквитаться со своим мучителем. «Можно подумать, будто моей сноровки даже в лучшие годы хватило бы на то, чтобы применить сперва плеть, потом кнут, а потом кошки да еще и не убить жертву. Даже настоящий палач вряд ли смог бы», — так рассуждал Хагалар на десятые сутки непрерывных кошмаров. Он выбрался из дома и направился к лабораториуму, где трудился Маннар: стоило узнать, как продвигается работа по восстановлению Тессеракта. В опасной близости от его головы пролетел вертолет, сделал несколько кругов и улетел в синюю даль. В Асгарде началось лето. И дети занимаются чем угодно, только не работой.       — Ты привезешь новые, верно? — донесся до чуткого слуха мага веселый голос Локи. Даже не стоило поворачивать головы, чтобы понять: детеныш говорит о батарейках. Жалкое зрелище: наследник силы Одина не в состоянии мановением руки поднять в воздух человеческую игрушку весом меньше книги, а вынужден пользоваться пультом управления.       — Как только ты пожелаешь, — голос Раиду едва различим за гулом вновь взлетевшего аппарата. И как они его еще не угробили? Точнее, как они его не угробили в первый же день?..       В то утро оторвавшемуся от дел поселения, которых немало прибавилось после возобновления связи с девятью мирами, и пришедшему разузнать о продвижениях своего фелага Хагалару следовало сразу заподозрить неладное: скамейки, столы, обычно хаотично расставленные по всему лабораториуму, громоздились друг на друге, открывая широкое пространство, в центре которого стояла головная боль поселения. Ни Раиду, ни Локи не заметили появления гостя, а он решил до поры до времени себя не обнаруживать. Он молча наблюдал, как естественник бегает вокруг царевича, твердит что-то себе под нос, даже хватает его за руки поверх небольшой черной коробочки — редкостного убожества мидгардского происхождения.       — Пламя возмездия, я же забыл включить его! — Вопль буйного ребенка гулко разнесся по лабораториуму.       Только сейчас Хагалар заметил, что у ног восхищенного Локи стоит еще один не менее странный предмет. Именно в него вцепился переставший нарезать круги софелаговец, совершенно не опасаясь длинных лезвий, упавших на его руку. Вдруг странный предмет замигал резкими разноцветными вспышками, после чего Раиду, наконец, поставил его на пол. Под сосредоточенными взглядами всех находившихся в комнате загадочный аппарат зашумел, поднимая небольшое облачко пыли. Не было бы никаких сомнений, что он приводится в действие усилием мысли царственного узника поселения, если бы его пальцы, испачканные цветными пятнами разнообразных художественных принадлежностей, не пытались двигать какие-то рычаги на коробке. Тут соединение металла и неизвестного материала резко рвануло вверх, едва не зацепив потолок. На мгновение им можно было залюбоваться, когда он описал почти правильный круг рядом с головами смеющихся деток. Но только на мгновение. Глухой удар — и земная техника, соскребая лопастями со стены древесную пыль, падает к ногам мага.       — Технология разведки с Земли? — Хагалар носком сапога поддел летательный аппарат, царапавший своими лезвиями пол. — Вполне их уровень: грубо и слишком заметно.       — Какая разведка?! Ты ничего не понимаешь! Вертолет — это чудо земной техники! Для его полета совсем не нужна магия. Я привез еще массу полезных… — от очередного перечисления всего бесценного мусора, появившегося в поселении вместе с Раиду, мага спасло столкновение «вертолета» на сей раз с плечом неуемного поклонника Локи. Он тут же переключился с разговора на испытания, подхватил аппарат и задорно кивнул в сторону царевича, неизменно сжимавшего в руках пульт. Лезвия в руках естественника быстро закрутились, сливаясь в одно полупрозрачное пятно, а затем раздражающий своим гулом предмет, наклонившись, рванул в сторону двери, так что Хагалару пришлось отскакивать в сторону. Мальчишки чуть не бегом последовали за ним на улицу, оставив нежданного посетителя вспоминать, зачем он вообще сюда пришел.       Много позже из рассказов Хагалар узнал, что вертолет — всего лишь игрушка для человеческих детей и не несет никакой сколько-нибудь значимой функции. При этом количество отработанных запасных частей к этой игрушке, которые Раиду, а с его подачи и юный маг, называли «батарейками», исчислялось ящиками даже после того, как их растащили на эксперименты, кажется, все фелаги поселения. Неизвестные элементы заполняли склады, то здесь, то там вытаивали из-под снега и неведомым образом оказывались на лавках в столовых и даже в шкурах, на которых спали ученые.       И если бы вертолетик был единственным бедствием! Раиду притащил из Мидгарда сотню непонятных листочков-инструкций к иноземным приборам, которые никто, кроме логистов, никогда не видел и понять принцип их действия был не в состоянии. Помешанный ученый постоянно что-то плел насчет наук Мидгарда и индустриальной революции, но, отрезанный от мира людей, ничего не мог сделать. У него была какая-то уйма планов, в большей или меньшей степени неосуществимых, которые он обсуждал с половиной поселения вместо того, чтобы заниматься Каскетом. Хагалару не было бы дела до этих бредней, если бы Раиду не начал манкировать своими обязанностями и лепить ошибки там, где раньше не лепил никогда. Работать с ним стало просто невозможно, особенно после того случая, как он на глазах у всего фелага попытался налить в воду концентрированную серную кислоту вместо щавелевой. Озабоченный Ивар сетовал на то, что брат почти не ест и не спит. Зато Лагур выбрался со своего места наблюдателя и начал проводить одному ему ведомые изыскания. Детеныш приволок ему из Ванехейма книгу, правда, пустую. Он уверял, что настоящий владелец увидит в ней какие-то тайные истины. Хагалар не знал, что за откровения Лагур там вычитал, но теперь он с ней не расставался. Во время бдений над Каскетом он задумчиво смотрел на артефакт, будто пытаясь увидеть сокровенную истину в синей вязкой массе. Иногда вставал, молча проводил две-три никак не связанные между собой операции, что-то помечал фиолетовой ручкой на клочке бумаги и усаживался обратно. Ручками поселение тоже было обязано неугомонному Раиду — он по возвращении из Мидгарда всем раздал карандаши, маркеры и краски, утверждая, что они гораздо удобнее грифелей. Но едва поселенцы успели распробовать удобство пишущих принадлежностей, как те начали один за другим заканчиваться, причем порой на середине слова, чем очень сбивали с мысли, вынуждая искать новый прибор.        Над магом опять пронеся вертолетик: если бы он не знал, что игрушка падает при столкновении с чем-либо, то уверился бы, что детеныш специально метит ему в голову. Ну да, если своей нет, то действительно сложно понять, зачем она другим. О чём он думал, когда дарил Беркане бриллиантовое колье? В поселении не было личных вещей, только общественные, но кто же будет делиться с другими дорогущими украшениями? Мудрый естественник нашел бы применение такому подарку, уж очень высоко ценились режущие свойства алмазов среди ученых, но магиологичка видела только блестящие побрякушки и даже не до конца понимала их стоимость. Впрочем, раньше некому было преподнести ей подобную вещь, и теперь дочь Одина, забыв обо всех обязанностях, ходит за Локи хвостом!       Хагалар вошел в лабораториум Маннара, не стучась: скоро потеплеет настолько, что можно будет избавиться от дверей. На полу, как всегда, валялась груда непонятных предметов, а на столе были расставлены баночки с опаснейшими заклинаниями.       — Ну как успехи, мой волшебный друг? — спросил Хагалар у стола, под которым шуровал маг в поисках укатившегося сосуда с заклинанием.       — Здравствуй, — послышалось снизу. — Успехи… Успехи будут, главное, не волнуйся, я уже почти договорился с ним. — Маннар, наконец, смог достать бутылку красного стекла и крепко пожал магу руку.       — С кем? — не понял Хагалар.       — С заклинанием, — пояснил ученый. — Они же такие. Далеко не каждое захочет стать фальшивой частью высшего артефакта. Некоторые сразу отказались, другие спорят за эту честь. Все как у нас, у асов.       Хагалар только кивнул. Хотя он и был абсолютно уверен в том, что заклинания не живые существа, при этом маге стоило проявлять сдержанность.       — Как молодежь-то резвится! — Маннар подошел к узкому окну. — Все на улицу повылезали с первым солнышком. Вот молодцы. Соскучились после долгой зимы.       Хагалар невнятно кивнул и увлек за собой мага. Воспоминания о кошмарах все еще мучили его, хотелось забыться, а сделать это в лабораториуме, где от испарений даже дышать трудно, было почти невозможно.       — Какие же они все молодые и сильные! — Маннар устремился к вольеру, где могли бы пастись козы, если бы животным разрешали гулять в той части поселения, где жили высшие сословия. Посреди огороженного участка была натянута рыболовная сеть, вокруг которой резвились те, кого Маннар ласково называл «молодёжью».        — Чудная игра, — заметил маг, наблюдая, как белая птица упала в самую жуткую грязь. — Никогда не мог понять ее правил.       — Они простые, — отозвался Хагалар. — Я слышал, как сладкоголосый Ивар объяснял ребенку ее правила, точнее, легенду. В одном лесу жили птицы: большие коричневые и маленькая белая с характером как у нашего всеми недовольного. Коричневым ее грубости быстро надоели, и они перебросили ее в соседний лес. Но там птица тоже не прижилась, и ее отправили назад. А те опять назад. И так до бесконечности. Но это усложненные правила. А по простым все наоборот: там белая птица чудесно поет, но только в воздухе, поэтому коричневые стараются поддержать её. — Хагалар ухмыльнулся. — Детеныш сперва не понял, в чем смысл. Они с Иваром, наверное, около часа не двигались с места, перебрасывая белую птицу. Юный Локи даже заявил, что эта игра хороша для разработки сломанного запястья.       — И что потом? — спросил Маннар заинтересованно.       — А потом они позвали Беркану, которая плохо играет, — усмехнулся Хагалар. — И уж тогда детенышу пришлось побегать: он-то, великий воин, конечно, может одним точным движением послать птицу в цель, но Беркана-то нет.       — Славное, должно быть, было зрелище. И странно, что именно в этом году молодёжь вспомнила о птице.       — Всё ради ублажения сына Одина. Нет, ты посмотри, ну дети малые!       Хагалар обвел рукой площадь, на которой обычно проходили собрания тинга. Сейчас она была заставлена деревянными качелями и прочими увеселительными установками. А поселенцы, почти незнакомые друг с другом, веселились, напевая песни, посвященные началу лета.       — И хоть бы и в самом деле детьми были, — пробурчал Хагалар. — Не окажись они здесь, давно бы уже растили своих детей, да работали не покладая рук!       — На то мы и отверженные, чтобы иметь свои радости. — Маннар отошел от вольера, уступая место другим: на площадку вышел Локи, а поселенцы особенно любили наблюдать за его игрой.       — Не серчай, но ты слишком стар, чтобы ощутить ту тоску по лету, которую почти все ощущают. У нас нет праздника начала лета, как в других землях, что же плохого в том, что молодежь решила организовать себе свой? Они все или почти все — дети войны, и в обычном мире их не ждало бы ничего, кроме тяжелейшей работы.       — Ну да, — хмыкнул Хагалар, — поля мы не пашем, досуг имеем, какое ужасное наказание обрушилось на наши головы. О Один, что он делает! — Хагалар указал на Локи, который, шутя, расправлялся с одним противником за другим.       — Глупый ребенок занимается чем угодно, только не полезными вещами.       — А мне кажется, что именно сейчас он занят полезной вещью, — Маннар подошел ближе. — Взгляни: на его лице играет такая искренняя улыбка, какой я никогда раньше не видел.       — Можно подумать, что ты часто его видел, — пробурчал Хагалар.       — Ты, как его опекун, должен радоваться. Поселение идет царевичу на пользу. С какой простотой он общается с Раиду, Иваром, Берканой. Они стали для него настоящими друзьями. По крайней мере, теперь он не выглядит готовым шагнуть в бездну или уснуть навеки.       Хагалар только головой покачал. Если Локи сейчас столь любезен с фелагом, это говорит только об одном — он что-то задумал, и это «что-то» может оказаться смертельно опасным для тех, кто ему поверит.              Лето выдалось поздним, ярким, светлым. Оно наступило столь внезапно, что большая часть асов даже не успела заметить его прихода: еще вчера дороги были запорошены снегом, и никакая одежда не спасала от промозглого ветра, а сегодня ветер потеплел, с гор побежали веселые ручейки, яркое солнышко начало пригревать, растапливая снег и пропитывая влагой изголодавшуюся за зиму почву. Начало лета — пора обновлений и новых решений. Пора строительства летних домиков, которые послужат временными лабораториумами и библиотеками до наступления холодов. Время посева и выгона скота в горы, время, определяющее, что ждет асов зимой: довольство или мучительный голод, который убьет самых слабых и подкосит здоровье самых сильных. «А ведь с тех пор, как я попала сюда, я никогда не голодала. Да и хозяйством не занималась», — Наутиз улыбнулась слепящему солнцу, игравшему теплыми лучиками на обнаженной щеке. Талисман, выглянувший из-под одежды, тоже радовался теплу: от него во все стороны исходили солнечные зайчики.       — И ведь это тюрьма. Работать головой… Есть столько, сколько хочется… Лечиться у целителей с блестящим прошлым… Мало кто из свободных может похвастаться такими сказочными условиями жизни, — мурлыкала себе под нос девушка, направляясь в лабораториум, куда некоторое время назад прошествовал хозяин осколка. Наутиз уже почти два месяца ходила вокруг этого мага, не смея попросить прямо и настаивать на своем, но сегодня, в первый день лета, терпение ее лопнуло. Еще зимой младшая царевна пригласила ее пройти обследование в Ётунхейме. Она полагала, что почти бесцветная радужка глаз может быть признаком серьезного заболевания. Естественница хотела узнать все подробности, но не успела: Ивар вернул царевну домой раньше срока. И всё из-за не вовремя объявившегося царевича, который еще и учинил какой-то страшный скандал своему фелагу. Наутиз видела Локи только издали и мельком и никакого благоговейного трепета перед ним не испытывала, но была зла из-за того, что так и не смогла поговорить с младшей царевной наедине. Пришло время наведаться в мир холода — она и так заставила особу царских кровей слишком долго ждать, к тому же зрение с наступлением лета начало стремительно падать. Да и все логисты хором заявляли, что светлая часть года в Ётунхейме очень коротка, и хорошо бы успеть попасть в нее.       — Ивар, ты не очень занят? — Наутиз распахнула дверь и быстро сняла с себя верхнюю одежду. Урахорн в очередной раз блеснул на солнце — словно пожелал ей удачи.       — Для тебя я всегда свободен! — Ивар уже шел навстречу чуть не с распростертыми объятиями. — Проходи, не стесняйся. Хочешь шипучей воды?       — Ты еще спрашиваешь!       Наутиз беззаботно махнула рукой. Маг раздражал ее своей притворной любезностью, за которой скрывался оскал ядовитой змеи, но сейчас придется наступить на хвост брезгливости и гордости и униженно просить. Хотя почему «униженно»? Наутиз залпом осушила рог, чуть поморщившись: шипучую воду она не любила, но и отказаться не могла.       — Ивар, что ты скажешь насчет…       — И не проси! — тут же взмахнул руками маг, одновременно качая головой. Догадался, зачем она здесь! — Не могу. Даже ради тебя, Светлоокая. — Его насмешливый тон и панибратское отношение раздражали. Будто она с ним перекинулись хотя бы сотней слов за годы вынужденного соседства. — Если сын Одина узнает, мне и пламя Муспеля покажется прохладной водичкой.       Наутиз стойко выслушала суровую отповедь, произнесенную таким тоном, будто речь шла о ночной прогулке, а вовсе не о вопросе жизни и смерти. Теперь дело за ней. Она расправила плечи, по-птичьи наклонила голову и нежно коснулась своей рукою грубой ладони мужчины, изуродованной давнишними шрамами — следами неудавшихся опытов.       — О могущественнейший маг, — произнесла она самым мягким тоном, на который только была способна, преданно заглядывая в льдисто-голубые глаза, — а вдруг я умираю, но до сих пор не знаю об этом? Неужели ты допустишь мою мучительную смерть? — Она не позволяла отвести взгляда от своих бесцветных глаз, едва касаясь пальчиками раскрытой ладони. Бывший муж на этот трюк покупался почти всегда.       — Наутиз, ты сколько тысячелетий с такими глазами живешь? — Маг выглядел смущенным и постепенно сдавал позиции.       — Попробуй… — Девушка наклонилась чуть ближе и перешла на едва слышный шепот. — Угадай… И если угадаешь… Я тебя отблагодарю. — Она медленно приближала свое лицо к лицу Ивара. Тот даже закрыл глаза от вожделения, предвкушая поцелуй, долгий и страстный. Губы Наутиз замерли у самых губ мага, лаская их легким дыханием:       — Азотно-кислое серебро… В личное пользование…       Ивар дернулся так, будто она не секретные разработки ему предложила, а что-то непристойное. Наутиз прикусила губу, чтобы не рассмеяться: мужчины… Как же они предсказуемы, даже если живут в поселении, полном глупых запретов. Красивая и умная женщина всегда добьется своего, особенно в мире равноправия.       — Что скажешь? — продолжила она будничным тоном, разрывая и зрительный, и физический контакт.       — Скажу… Скажу, — Ивар попытался собраться с мыслями, — что ты не ориентируешься в Ётунхейме, и если тебя обнаружат…       — Какие мелочи… — Наутиз резко встала, празднуя победу. — Дождись меня.       Ивар проводил ее долгим недоуменным взглядом. Попытался откинуться на стену и только в последний момент вспомнил, что скамейка стоит в центре комнаты. Неуклюже замахав руками, он начал падать назад под дружный смех магиологов, которые уже который месяц делали вид, что систематизируют записи по Тессеракту. Ивар попытался зацепиться ногой за поперечное крепление стола, но нога соскользнула, лишь пошатнув стол. На лицо мага тонкой струйкой полилась шипучая вода из опрокинувшейся бутылки. Тут уж магиологам стало не до смеха: напиток все любили, и все дружно бросились его спасать, чуть не затоптав несчастного мага. Ивар едва успел встать и отряхнуться, как дверь с грохотом распахнулась и в лабораториум царственной походкой вошла Наутиз, ведя чуть ли не за руку запыхавшегося Ивара. Судя по коричневой птице в руках, естественница оторвала его от игры, которая так сильно полюбилась сыну Одина.       — Закадычный друг царевен милостиво согласился сопроводить меня, — Наутиз кивнула в сторону своего спутника. — Не так ли, Ивар?       — Так, — чуть смущенно ответил ученый. Маг не позволил себе измениться в лице или как-то по-другому выразить свое недовольство сложившейся ситуацией. И когда он успел пообещать Наутиз поездку? Он ведь даже не сказал «да»!       — Ну раз ты настаиваешь… — Он отнял у магиологов кусочек Тессеракта. Зачем артефакт исследователям, ученый недоумевал: для приведения разрозненных записей в читаемый вид он был не нужен. Разве что страницы им можно придавить, чтобы не разлетелись.       — Но в случае чего меня в лабораториуме не было, — заявил он, соединяя два столь непохожих мира. Перед отправлением Наутиз едва удержалась от того, чтобы послать магу воздушный поцелуй — все же она победила!              Начало летней половины года всегда вызывало у Фену смешанные чувства. На лугах, свободных от мхов и лишайников, появлялись тысячи цветов. Первая травка перемежалась нежными фиалками и разноцветным клевером - любимым лакомством овец. К обочинам дорог подкрадывался золотистый зверобой, за которым охотились целители и маги. По каменистым склонам рассыпались фиолетовые свечки тимьяна. Черная Вдова особенно любила этот ароматный цветок - с детства вплетала его в косы или использовала в качестве приправы для особенно ненавистных кушаний. А мать столь же нежно любила клевер: бросала его в воду для умывания или добавляла в муку сухие растертые листья.       Магичка плотоядно улыбнулась счастливым воспоминаниям: с тех пор, как она пришла в поселение, пришлось забыть о вкусной пище, как и о прогулках среди цветов. Ученых не допускали до кухни, да и сама она не очень стремилась. Раз кто-то в давнюю пору решил, что основным растительным блюдом должна быть ламинария — пусть будет так, еда не главное в жизни. Другое дело свежая кровь, еще не утратившая своего жара! Густая или, наоборот, жидкая как вода. Фену почти физически ощущала напряженную пульсацию крови в сосудах мужчин, которые оказывались рядом с ней.       Но сейчас ей преградил путь не прекрасный мужчина, а вульгарная лужа. Разбежавшись, она с легкостью перепрыгнула через нее, нечаянно задев едва пробудившуюся веточку рябины. Подобно можжевельнику, она не доверяла первым дням летней половины года, в отличие от скрюченной березы, смело выпустившей первые клейкие листочки. Не только растения просыпались весной, но и страсть, которую Фену не могла, да и не хотела усмирять. Голодный взгляд выискивал тех мужчин, которых она до сих пор не оприходовала. «Как же славно, что одни умирают, а другие приходят», — думала магичка, останавливаясь у площадки, огороженной низкой деревянной изгородью. Там, в грязи и не до конца растаявшем снеге, развлекались те, кому повезло в этой жизни больше, чем другим. Фену, подобно прочим зрителям, следила, как Локи легко и непринужденно расправлялся со своими противниками. Играли асы двое на двое, но царевич мог бы играть и один против шестерых, и все равно одержал бы победу. Белая птица с бешеной скоростью перелетала через рыболовную сеть. Огороженная площадка казалась слишком маленькой для промаха, но недостаток места создавал и свои трудности: игроки сталкивались, коричневые птицы путались, а белая, от грязи уже более походившая на черную, падала в очередную лужу. Фену, полуприкрыв глаза, восторженно наблюдала, в каких невероятных прыжках зависает Локи. Он был прекрасен! Сильное, здоровое тело молодого воина! Не чета мужчинам поселения, тренирующим исключительно мозги да самолюбивые мысли о собственной уникальности, значимости и могуществе. Еще один прыжок, сильный удар, и птица упала на самую границу поля. Асы принялись разгоряченно спорить, засчитывать победу или нет.       Фену, не долго думая, перемахнула через заграждение. К чему стоять в стороне и наблюдать за недоступным телом, когда можно повеселиться вместе со всеми? Ведь, если повезет, Локи наконец-то попадет в ее длинный список мужчин и получит самую честную в мире оценку.       — Никто не будет против, если я сыграю с царевичем? — томно прошептала она, обращаясь к Ивару.       — Божественный Локи. — Взмах ресниц, поворот головы: сын царя, в первую очередь, мужчина, а потом уже маг и воин. Он не сможет устоять перед ней.       — Будь осторожен, — предупредил Ивар, отдавая коричневую птицу. — Когда игру только привезли, Фену была в ней лучшей!       Девушка позволила себе кивок и легкую улыбку. О да! В отличие от всех прочих мужчин и женщин, она никогда не забывала о том, что здоровое, сильное тело — это необходимость, а вовсе не блажь. Она задорно подмигнула безучастному царевичу и отошла на другую сторону сети, покачивая бёдрами.       Толпа вокруг притихла. Да, когда-то она побеждала любого. Ее тело и сейчас в прекрасной форме, а руки еще помнят, как правильно держать птицу, чтобы удары были сильными, хлесткими и меткими. Даже платье и полужидкая грязь не помешают ей очаровать царевича. Она чуть повела плечом, размяла пальцы, обернулась к толпе и… Одним резким движением послала птицу сопернику! Локи среагировал молниеносно, будто не любовался только что вместе со всеми ее фигурой. Удар! Легкий. Он думает, что она не успеет подбежать к сети? О нет, только не она! Пара изящных прыжков — соблазнительные лодыжки показались из-под длинной юбки. Их проводили голодными глазами все зрители мужского пола. И вот птица снова у Локи! Небольшой обман: повернуть коричневую птицу в самый последний момент, чтобы соперник не сразу понял направление удара.       Локи носился по полю с невероятной скоростью, а его удары, сильные, выверенные, пару раз чуть не попали в цель! Фену тяжело дышала, все больше распаляясь. Давно у нее не было такого сильного соперника. Легкий удар: белая птица едва преодолела сеть, едва не коснулась самого краешка. Локи замер с другой стороны, напряженный, словно струна, готовый броситься в любую сторону! Фену оттолкнулась от земли обеими ногами, целясь не столько в птицу, сколько в… получилось! Резкий прыжок сбил не только сеть, но и Локи, на которого Фену очень удачно приземлилась.       — Мой царь! — томно прошептала она, накрывая его губы своими. Толпа ахнула. Фену торжествовала: никогда еще поселение не видело такого зрелища! Она валяется в грязи вместе с самим младшим царевичем Асгарда и страстно целует его! Какая жалость, что скамья не может появиться по мановению руки!       Она с трудом заставила себя отпрянуть от губ Локи и заглянуть в его глаза. Будь она не она, если в них не отражается звериное желание!       — Слезь, — прошептал он одними губами, одаривая девушку ничего не выражающим взглядом. Фену с неудовольствием повиновалась, выпутываясь из сетки. Ее платье, как и защитная одежда царевича, были безвозвратно испорчены, но кому какое дело до одежды, когда рядом такой мужчина?       — Продолжим. — Локи поднял с земли коричневую и белую птиц и отошел подальше. Фену мановением руки вернула сорванную сеть на место — не зря же всю жизнь изучала бытовую магию. Магичка встала на позицию и приготовилась отбивать. Локи замахнулся… Первый же удар, невероятный по силе, выбил коричневую птицу у нее из рук, чуть повредив запястье. Она вскрикнула, схватилась за поврежденную руку, пропустив момент, когда острейшие кинжалы пришпилили ее одежду к одному из толстых столбов, огораживающих площадку. Фену дернулась: послышался треск разрываемой ткани. За всем этим она и не заметила, как Локи оказался совсем рядом. На его лице сияла восхитительная улыбка, которую Фену не встречала никогда и нигде, кроме как в отражении реки. Улыбка настоящего убийцы, которому приносят нескончаемое удовольствие муки и издыхание жертвы. Фену только чуть приоткрыла губы, наслаждаясь невиданным зрелищем. О, она не ошиблась, положив глаз именно на сына Одина! Хотя когда она ошибалась? Локи подошел к ней вплотную и одним резким движением разорвал ткань на плече, открывая изображение тимьяна. Остриё кинжала, которым он поигрывал всё это время, приблизилось к плечу и осторожно провело по всем изгибам цветка, не повреждая кожу. Фену едва сдержала стон наслаждения.        Сейчас, когда она пришпилена к столбу острейшими кинжалами, которые перерезали не одну сотню хрупких шей, а над ней возвышается лучший из мужчин, ее неукротимое желание возрастало, с бешеной силой ударяя в виски, застилая кроваво-красным туманом глаза, создавая шум в ушах… Воротник защитной одежды царевича был расстегнут и открывал восхитительный вид на горло, плавный изгиб кадыка и пульсирующую жилку… О, как же ей хотелось к ней прикоснуться! Ощутить пульсацию, почувствовать, как кровь, одиннадцатую сотню зим циркулирующая в этом теле, раскаляется, превращается в жидкую лаву, которую так хочется испить до последней капли! Проведя языком по верхним зубам, Черная Вдова подумала, что еще чуть-чуть и сорвется, вопьется зубами в эту шею, разорвет молочную кожу, стенки артерии, попробует, наконец, Локи Одинсона на вкус! Нет, она не будет пытаться собрать кровь в чаши, чтобы потом по капле выпивать ее, предаваясь будоражащим сознание воспоминаниям. Она выпьет только малую часть, сохранит в себе память об очередном мужчине, который окажется недостоин ее! Горячая алая жидкость будет обжигать нутро, но сладкий вкус и запах просто не дадут задуматься о такой мелочи! Фену закрыла глаза, отдаваясь на волю победителя. К величайшему сожалению, смерть царевича не сойдет ей с рук, но, как давно известно, единения можно достигнуть и другим, чуть менее незаконным способом. Она чувствовала, как ледяные руки схватили ее запястье, не прибитое кинжалами к столбу, и плотно прижали к прохладному дереву. Девушка с трудом удержалась от того, чтобы погладить ласкающую ее руку. Возбуждение и желание заглушали легкую, по сравнению с ними, боль. Она чувствовала, как по тыльной стороне ладони струится что-то горячее, наверняка, кровь, но открывать глаза не собиралась. В своих мечтах она была далеко, вместе с Локи. Там, где никто не мог бы помешать ей открыть царевичу все прелести плотских утех с настоящей женщиной. Она почувствовала, как царевич наклонился к ее уху, и ей стоило больших усилий не впиться губами в его шею, не покрыть ее сотней страстных поцелуев.       — В следующий раз я вырежу тимьян на твоем сердце, — послышался вкрадчивый шепот, в котором отчетливо слышались нотки безумия, настолько знакомого и любимого, что при соединении с ее собственным создаст единое целое, — предварительно вынув его из груди.       Кинжалы исчезли. Фену с неудовольствием открыла глаза, ощутив, что больше ее у столба ничто не держит. Локи медленно удалялся, будто специально дразня внутреннего зверя. Зрители, так и не посмевшие подойти ближе, неодобрительно качали головами.       — Фену, ты неосмотрительна. — Ивар влез очень некстати: одним своим присутствием прогнал томное наваждение. Он нежно взял ее искалеченную руку в свои. — Раны надо промыть!       Черная Вдова безучастно смотрела на запястье, залитое кровью. Локи, воистину, настоящий художник: он изумительно точно повторил форму цветка, который она носила на шее. Фену мягко высвободила свою руку, поднесла к лицу, слизнула кровь, размазав ее по языку. За столетия, проведенные в поселении, она успела забыть, какая она приятная, приторно-сладкая на вкус. Пускай и ее собственная.       — Прелесть, — тихо прошептала девушка, все еще глядя вслед Локи. — Он будет моим!              Лето — время легких платьев, украшенных несравненными сокровищами, которые могли позволить себе только поселенки мира отверженных. И хотя Беркана никогда не испытывала особой страсти ни к открытой одежде, выдававшей все дефекты ее фигуры, ни к драгоценностям, так и норовившим соскочить в самый ответственный момент, этого лета она ждала с нетерпением. Девушка дрожащими руками открыла небольшой холщовый мешочек, где хранила подарок из мира ванов. Брильянты. Настоящие. Совсем не похожие на алмазы, которые использовались для разрезания особенно твердых поверхностей. Магиолог провела рукой по колье — в первый день лета она покажет несравненную красоту. Теперь все поселение заметит ее, и даже признанные красавицы, вроде Фену, увидят, что именно она обласкана вниманием самого сына Одина.       Беркана не очень понимала, как жить дальше и чего от нее ждут. Когда Локи достал из сумки бесценный алкогольный напиток, дорогущие конфекты и колье, она лишилась дара речи, как и остальные софелаговцы. Подарки были слишком дорогими для опального сына царя. Он своими руками застегнул на ее шее замысловатую пряжку, прошептал что-то вроде «Ты прекрасна» и более не обращал на нее внимания. Но ведь все это не могло быть просто так! Беркана советовалась сперва с Хагаларом, потом с Лагуром, но никто не мог дать ей вразумительный ответ. Хагалар делал вид, что ему нет ни до чего дела, Лагур не отрывался от книжки, состоящей из одних картинок. По крайней мере, Беркана видела в ней только картинки, естественник же утверждал, что там есть текст. На ее расспросы он ответил что-то таинственное, но Беркана так поняла, что ей надо получше присмотреться к сыну Одина.       Так она и поступила. Девушка слышала что-то насчет надвигающихся изменений в родном мире, но пока проход между мирами закрыт, достать что-либо невозможно. Всем пришлось подчиниться воле сына Одина. Раиду поостыл к своим идеям и теперь только и делал, что развлекал Локи. Ивар, работавший не только с ними, не всегда сопровождал брата и друга, но, когда бывал свободен, то приходил к ним.       Быть четвертой в компании Беркана быстро привыкла. Она смотрела на Локи и восхищалась им. Он был блестящим во всем, начиная от невероятно идущей ему одежды и заканчивая множеством умений. Он собирал огромные толпы ученых, когда демонстрировал свое искусство стрельбы из лука. «Во имя Адоро» — уже все запомнили эту странную присказку, с которой царевич начинал стрелять. И мало того: он умел голыми руками ловить стрелы, причем даже с закрытыми глазами! В любом соревновании на силу или ловкость он с легкостью побеждал, оставляя соперников далеко позади. В заворотном мире были приняты лошадиные и петушиные бои, а также драки с оружием и без него. Ученые были лишены подобных развлечений, но в их аналогах царевичу не было равных. И ладно физическое искусство, Локи еще и великолепно рисовал, пел, его почерку мог позавидовать любой. Беркана не сомневалась, что и танцевать, и играть на инструментах, и слагать стихи он тоже умеет, просто не хочет хвастаться. Не ас, а само совершенство. Дочь Одина завидовала ему, восхищалась и задавалась вопросом: «Как он умудрился достичь таких высот?». И не она одна. Прочие асы, кто посмелее, спрашивал прямо. Ответы Локи, правда, особой радости не приносили. Он говорил мало и скупо о своей жизни и не жаловался ни на что, но кто, как не она, девушка, слышала за его словами истину. Боль, лишения, голод, убийства — такими методами его заставляли постигать науки и искусства. И хотя Локи почти ничего не говорил непосредственно о своих родителях, все больше упоминая наставников, впечатлительные девушки слышали за его сухой речью то, что хотели услышать, и представляли себе жизнь во дворце как одну нескончаемую пытку.       Беркана поёжилась от воспоминаний. Когда-то она мечтала о дворце, но не теперь, когда видела того, кто в этом дворце жил: вышколенное совершенство, которому осталось не так и долго. Она завидовала его умениям и боялась их. Хагалар на все её попытки поговорить только шипел что-то насчет того, что сотни сменяющих друг друга наставников никогда не научат ребенка тому, чему может научить всего лишь десяток настоящих мастеров. Беркана не спорила, хотя и не могла понять: чему еще можно было учить Локи, он и так само совершенство.       В последнее время исследования Каскета почти сошли на нет. Раиду, Ивар и Лагур готовились к какому-то решающему шагу и ни с кем не делились деталями своего плана. В свободное же время братья предпочитали проводить в играх с несколькими неполными колодами карт. Играть с царевичем в карточные игры было не менее интересно, чем во все прочие.       Начало очередной партии объявила семерка. Ивар, не долго думая, положил вторую, Раиду третью, Беркана добавила четвертую. Ход перешел к Локи. С него бы сталось положить пятую, но вместо этого он всё покрыл и выкинул. Семерки были самыми страшными картами — в огромной колоде их было больше всего, поэтому обычно они ходили по рукам до самого конца. Фелаг использовал более чем две сотни карт, но даже в таком несметном количестве Локи прекрасно ориентировался. Ученые играли ради забавы и не думали ни о чём, а Локи просчитывал каждый ход. Правда, против пяти восьмерок он ничего не смог сделать. Прошли еще полный круг, если не два. Беркана внимательно следила за лицами своих соперников, пытаясь по ним прочитать, кто что задумал. Она знала, что Раиду не будет заваливать Локи, но не более того. Царевич положил очередную семерку. Ивар ответил восьмеркой.       — Зачем? — недоуменно спросил Локи. — Тебе не стоит мне поддаваться. — Он выбросил на стол еще пять.       — Я не знал, что они у тебя есть. — Ивар забрал карты. — Моя память не столь совершенна.       — Почти все наши карты уже побывали на столе, — хмыкнул Локи.       — И ты можешь их все определить и назвать? — поинтересовалась Беркана.       Локи протянул руку и, указывая на каждую карту, повернутую к нему рубашкой, безошибочно определил и масть, и достоинство.       — Рассудка можно лишиться! — воскликнул Раиду, забирая сразу двух царей одинаковой масти.       — Раньше приходилось запоминать и не такое, — пожал плечами Локи, Раиду, тем временем, попытался завалить Беркану десятками. Пришлось пожертвовать тремя всесильными царями, чтобы отбиться и атаковать Локи девяткой, которая, правда, по мановению рук Локи и Ивара расстроилась и оказалась у Раиду.       — А мои карты сможешь назвать? — сидящий неподалеку Хагалар поднял руку с зажатыми в ней тремя картами с одинаковой обложкой.       — Три царевича? — спросил Локи небрежно.       — Ты слишком хорошего о себе мнения, — произнес Хагалар, кидая на стол трёх разномастных асов. Они вспыхнули ярким пламенем, оставив за собой кучки пепла.       — Зачем портишь… — начала было Беркана, но вовремя прикусила язык: наверняка карты были иллюзорными.       — И все же мне очень приятно, что смертные назвали старшую карту в честь своих богов, — заметил Ивар, выводя из игры третьего всесильного аса. Если Беркане не изменяла память, в колоде остался только один.       — Это особенно странно, учитывая, что не мы научили их этой игре, а они нас. — Дочь Одина мстительно положила пятерых асов. Она была уверена, что у Локи есть шестой и даже предполагала, что всесильный, но царевич преспокойно взял карты. В следующий свой ход она воспользовалась шестью царевичами, но Локи мгновенно покрыл их шестью царицами — откуда они у него появились, оставалось загадкой.       — Всесильных асов больше нет, — объявил Раиду, судорожно отбиваясь от атакующего восьмерками и шестерками брата. Локи задумчиво перебирал коллекцию из двенадцати старших карт — Беркана радовалась только тому, что не ей от них отбиваться.       — Локи, ты в последнее время не бываешь дома, — заметила она, стараясь завалить царевича тремя царицами из пяти. Тот не стал тратить свою коллекцию асов и забрал в руку.       — Позовут — поеду, — Локи говорил таким спокойным тоном, будто его семья не причиняла ему постоянные страдания. Беркана могла только удивляться его хладнокровию и выдержке. Ей казалось, что Хагалара судьба Локи волновала гораздо больше самого Локи. Задумавшись над этим, девушка не заметила, как в ее руке собралось шесть асов. А ведь царевич еще не тратил ни одного из своей обширной коллекции.       — Расскажи о дворце. С чем он сходен обличием? — попросил Раиду, допуская страшную ошибку: отбивая никчемную девятку единственным асом. Соперники тут же подбросили своих. У Дочери Одина глаза полезли на лоб: она не могла понять, сколько старших карт ходит по кругу.       — Ты никогда его не видел? — удивился Локи, подбрасывая Беркане очередных асов: у нее уже скопилось не менее пятнадцати.       — Никогда, — подтвердил Раиду. — Только сказки слышал и то больше про легендарных героев.       — Поделись.       Девушка сокрушенно наблюдала, как каждый из ее соперников кладет перед ней двух царевичей. Всего шесть. Наконец, асы пригодились!       — О Тени, например, — пробормотал Раиду, добирая карты, — об асе, созданном из тени самого царя для борьбы с мерзостными тварями.       — О ней я тоже слышал, но лично не видел. — Локи с неудовольствием смотрел на шесть асов масти листок, которые он никак не мог отбить. — Вряд ли она до сих пор жива.       — Мерзостные твари, — усмехнулся Хагалар, рзбиравший содержимое большого сундука. — В каком мире, дорогие мои дети, вы мерзостных тварей видели?       — Легенды повествуют о самых разных чудовищах девяти миров, убитых личным слугой Одина, — возразил Ивар. Хагалар лишь усмехнулся.       — Легенды — суть величайшая ложь, разве ты не знал? — Он сделал шаг назад, уходя в тень, отчего под глубоко посаженными глазами образовались, казалось, пропасти, пугающие и завораживающие одновременно. Беркана опасливо поёжилась: видела она уже нечто подобное у постели умирающей царицы. Но это было так давно.       — А пророчество? — перебил Раиду, добавляя к двум листовым царям Ивара еще одного с сердечком. И это именно сейчас, когда Беркана отдала всех асов Локи! Ведь специально же он это делает, мстит за свое божество.       — Какое пророчество? — переспросил Локи, отбивая уже шестерых царей — все же в этот раз расчет Раиду не оправдался!       — Которое гласит, что все дети Одина погибнут до совершеннолетия Тора, — Ивар долго думал, что ему делать с царем бубенчиков, но таки решил отдать его Беркане, — и тогда он обретет невиданное могущество.       — Мой брат давно совершеннолетний, а я еще жив, верно? — усмехнулся Локи. Игра подходила к концу, соперники допускали одну ошибку за другой: отбивались асами, хотя и знали, что у царевича их шесть.       — Ты — брат наследника, тебя защищают, в отличие от остальных, — заметил Ивар, забирая последние карты.       Беркана осмотрелась. У нее карт раза в три больше, чем у остальных, а Локи с шестью готовится праздновать победу.       — Я не позволю тебе! — задорно воскликнула она, выкладывая за раз шестерых царей: троих с листками и троих с сердечками. У Локи не было выбора, кроме как забрать. Ивар положил восьмерки — Раиду пришлось увеличить свою коллекцию карт. Беркана же готовилась к триумфу — шесть асов! Локи взял снова. Ивар из трех своих карт положил на стол две — и обе были асами. Раиду забрал. Беркана мельком взглянула на свои семь карт и пошла тремя царями бубенчиков. Это был неверный ход, ибо именно царь и был у Ивара — таким образом он выиграл. Раиду положил двух асов — Беркане пришлось взять. К концу игры она приноровилась хоть что-то запоминать. По ее расчетам, у Локи было шесть асов, три царицы и десять царей. Именно последними он и пошел. Раиду забрал и это. Беркана глубоко вздохнула и выложила две восьмерки листочков. Благодаря серии переводов карты вернулись-таки к ней, но в таком составе, который она могла с легкостью отбить и выйти из игры. Локи с Раиду остались вдвоем. Дальнейшая игра была слабо интересна: все понимали, что ученый не посмеет выиграть у божества, поэтому, когда он ожидаемо проиграл, никто не мог сказать, честно ли.       — Сыграешь с нами? — спросил Ивар у Хагалара, никогда не принимавшего участия в баталиях. — Уверен, ты легко обыграешь любого из нас с твоей-то памятью и стратегическим мышлением. Нам будет, чему у тебя поучиться.       — Дорогой мой, я слишком стар для того, чтобы играть в игрушки, — Вождь указал на стол, заваленный картами. — Да и вы тоже.       — Хагалар! — Раиду, и без того раздосадованный проигрышем, угрожающе сжал кулаки. Ивар молниеносно оказался подле него.       — Брат, не надо, давай займемся работой. — Он с силой направил Раиду к столу с приборами. Тот нехотя послушался       — Ивар, — Хагалар подозвал естественника к себе, — перестань постоянно успокаивать братца! — Он говорил шепотом, но у Берканы был отличный слух и огромное желание знать чужие тайны. — Пусть один раз сорвется — на всю жизнь запомнит. — На губах Хагалара играла змеиная усмешка, от которой магиологу стало не по себе. — Лично могу гарантировать.       Ивар не изменился в лице, только едва заметно кивнул головой.       — А теперь продолжим наши бдения, — уже громко добавил Вождь. — Дети Одина, идите ко мне оба.       — Если бы ты хоть иногда делал что-нибудь полезное, — прошептал Ивар достаточно тихо, чтобы никто, кроме стоявшей почти вплотную Берканы, не услышал. Она насторожилась, но естественник больше ничего не сказал, уткнувшись в приборы, вокруг которых уже крутился его брат. Дочери Одина ничего не оставалось, кроме как открыть давно надоевшие книги. Жизнь фелага давно начала наполняться противоречиями и невысказанными конфликтами, но Беркана не могла и не хотела понимать, почему.              Несносный детеныш с каждым днем доставлял Хагалару все больше проблем. После того, как Локи запретил ученым ходить по другим мирам, глупец Ивар не смел ослушаться, и даже прямой приказ тинга не возымел эффекта. Отнять осколок силой не решились, так как маг-недоучка вполне мог пойти наябедничать плоти и крови царя, а тот — совершить еще массу глупостей, губительных для поселения. На все попытки договориться Ивар жестко отвечал, что жизнь ему по-прежнему дорога, а расположение царевича — еще дороже. О том, что это расположение было потеряно в день возвращения царственного недоразумения из Ванахейма, никто напомнить не решился. В результате ученые поселения и логисты опять оказались заперты по разные стороны портала между мирами и не могли даже связаться друг с другом. Все, кроме Раиду с его набором новых игрушек. В ходе незапланированной операции выяснилось, что переговорник работает рядом с порталом Тессеракта. Даже если просто открыть его, никого никуда не пуская, можно поговорить с Мидгардом по их «беспроводной», как твердил Раиду, связи или получить несколько строчек текста. И именно этим естественник и пользовался, расходуя энергию электричества очень медленно, получая лишь крупицы информации и все еще бредя великим будущим для Асгарда и ее высочества царевны Локи. Во время переговоров кто-то из мастеров всегда находился рядом, и в этот раз сия весьма сомнительная честь выпала Хагалару. Но даже он, много чего в этой жизни повидавший боевой маг, был немало удивлен, когда портал пошел помехами и на пол неожиданно вывалилась аляповатая коробка, обернутая золотистой ленточкой с бантиком. Раиду бросился к ней с такой скоростью, что чуть не перевернул захламленный стол. Ивар и Хагалар с любопытством наблюдали, как из очень плотной сероватой бумаги появляется странный белый ни на что не похожий предмет: квадратной формы, с цилиндрической лапой в центре.       — Рентген… — благоговейно прошептал Раиду, резко вскочил и унесся в неизвестном направлении, позабыв переговорник. Маги недоуменно переглянулись. Ивар пожал плечами и развел руками, Хагалар приподнял левую бровь и скривил губы, выражая презрение ко всему миру в общем и к конкретному сумасшедшему в частности. Он брезгливо, двумя пальцами, взял оставленное изобретение человечества, исторгающее шуршание с различимыми отдельными словами, и решил вернуть его незадачливому хозяину.       Найти Раиду оказалось не так и просто, как он предполагал, но зато теперь Вождь имел очень сомнительное удовольствие наблюдать, как эта непонятная субстанция, когда-то бывшая ученым, сидит прямо на полу с кипой белых листов и читает вслух некое описание:       — Нажатием кнопки спуска производится генерация рентгеновского излучения продолжительностью в соответствии с установленной экспозицией…       Хагалар задумчиво потер лоб рукой: он понимал большую часть слов, но они не образовывали единого целого. А даже если бы и образовывали, Раиду ведь не просто так носится с очередной иноземной игрушкой! Сомнений нет, они с Локи уже угробили летающий аппарат, таранящий любой движущийся и не движущийся предмет, и теперь естественник не знает, как бы еще обрадовать божество. Хагалара невероятно бесил этот слетевший с катушек блестящий ученый. Да, он был главой магической ветви науки, а не естественной, но о чем думает Ивар, потакая своему подопечному? Место гениального ученого занял восторженный фанатик, проводящий дни и ночи в изучении какого-то фантастического бреда, который никогда никому не понадобится, или в не менее бредовых по своему смыслу играх, которыми стоило бы развлекаться только малолетним детям.       — Очередной дар нашей зеленоглазой царевне? — Хагалар таки обнаружил свое присутствие, хотя предпочел бы этого не делать. — И как тебе только не приелось костьми ложиться, лишь бы потешить самолюбие дитятке новой игрушкой?       Вождь мягко бросил переговорную трубку на пол: та вспыхнула желтым светом и погасла — хотя бы она не являлась предметом мечтаний малолетнего царевича.       — Смолкни, мерзостный! — Ребенок вскочил на ноги, чуть ли не брызжа слюной. Он и обычно-то был слабо адекватен, а сейчас, когда спал хорошо если раз в несколько ночей, вовсе перестал на себя походить.       — Раиду, я тебе серьезно говорю: хватит, — Хагалар постарался перейти на деловой тон. Обычно помогало и немного успокаивало неуравновешенного естественника, внося в сумбурно мечущиеся по черепной коробке мысли хоть каплю ясности. — Я понимаю, что ты готов даже сдохнуть ради Локи, но потакать каждому его капризу — это низко. Ты же ученый! Точнее, когда-то давно, до встречи с царевичем, был им. Вроде бы. А сейчас ты только и блеешь о великом царе, но делаешь все, чтобы детёныш никогда, слышишь, никогда таковым не стал и закончил бы свои дни на виселице. Мы ничего не знаем о Ванахейме, о том, почему царская семья не зовет его в гости уже два месяца. А ты, его ближайший, хм, друг, даже не пытаешься ничего узнать! Это низко, Раиду, и даже по отношению к твоему липовому царю.       Хагалар скрестил руки на груди и, наткнувшись взглядом на белый прибор, пнул, будто именно он был причиной всех бед — тот отлетел бы в сторону, если бы не Раиду, перехвативший дитя мидгардской науки на полпути. Вождь подошел ближе, возвышаясь над естественником и загораживая собою свет. В глазах противника блестела такая ярость, какой Хагалар еще никогда у него не видел. Даже не ярость, а бешенство!       — Понятно, вечно недовольный ты мой? — спросил маг, как ему самому казалось, миролюбиво.       — Заткни свой поганый рот!!! — рявкнул Раиду, хватая рентген и вскакивая с места. В следующий миг он со всей силой наотмашь ударил мага по голове. Тот настолько не ожидал такого поворота событий, что даже не успел выставить руки в оборонительном жесте. Свет перед глазами на мгновение померк, а дезориентированный в пространстве боевой маг пошатнулся. Пламя Муспельхейма! Чуть правее — и этот безумец попал бы в висок!       Привычки бывалого воина помогли быстро восстановиться. Прежде, чем Раиду замахнулся вновь, Хагалар успел сотворить одно из своих любимых заклятий: естественник истошно заорал, обращаясь в живой факел.