Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Хагалар с трудом поднялся, отряхиваясь от пыли и промаргиваясь, будто бы пытаясь избавиться от цветных пятен перед глазами. Великий Всеотец должен был посчитать, что заклинание монстра из Бездны почти сломило лучшего боевого мага девяти миров. Негоже царю Асгарда сомневаться в том, что годы не отпечатываются на самом мастере магии, славившемся богатырским здоровьем, а, по едким насмешкам многих, еще и несомненной удачливостью. Отверженные не скрывали своего удивления на этот счет — Вождь считался одним из самых старых асов в поселении, но совершенно не соответствовал представлению о почти четырехтысячелетнем старике. Не зря о нём ходили слухи, что он может свернуть шею голыми руками.       — Очаровательная барышня. У твоего младшего детеныша отменный вкус. Даже у меня такого не было, — маг горько усмехнулся и опустил глаза — если уж играть роль сломленного годами и событиями несколькосотлетней давности старика, то играть до конца. Пускай Всеотец даже не подозревает о том, что, пока он языком чесал, Хагалар успел досконально изучить ауру смелой воительницы из Бездны — повезло, что поселение переполнено магией, и самые сложные заклинания требуют здесь не так и много сил.       — Твой прекрасный цветок достался мне, — мстительно напомнил Один, не удержавшись от злорадной ухмылки.       — Позволю себе уточнить детали: преподнести тебе этот цветок было нашей с ней общим решением, — тактично поправил Хагалар. — Теперь, узнав правду, я хочу спросить: стоило ли столько времени мучить ребенка, чтобы узнать о том, что в Бездне он соблазнял девок без разбору? Ты разочарован, не правда ли, величайший Всеотец величайшего из миров? Ты ожидал он него коварных союзов или жутчайших преступлений, за которыми тянется кровавый след, а, на самом деле, он только и делал, что заглядывал под красивую юбку или в глубокое декольте. Скажу тебе честно — теперь этот ребенок стал для меня еще забавнее. Он точно пошел в тебя. По крайней мере, если все рассказы о твоей юности верны.       — Разумеется, он похож на меня, — с нажимом произнёс Один, — ведь это мой ребенок.       — Твоя собственность, я помню, — согласно кивнул Хагалар. — Прогуляемся? А то мои старые кости уже не предназначены для долгого стояния, да и лежание на промерзшей земле не повлияет на меня благодатно… Надеюсь, остальные скоро проснутся, — маг кинул беглый взгляд на спавших мертвым сном мастеров. — И помни, что, пока твоя собственность развлекается с моими учеными, она становится моей собственностью.       — Я этого и не отрицаю, — безразлично пожал плечами Один, словно его это совершенно не волновало, — пользуйся, пока Локи не возражает.       — Оооо, — Вождь звонко цокнул языком и неспешным шагом двинулся в глубь поселения. Мнение Всеотца насчет плоти и крови разительно отличалось от мнения прекраснейшей из бессмертных. Один все еще доверял своему старому другу, считал преданным союзником, хотя за последний год даже слепец мог прозреть и понять, что Хагалар не намерен жестоко допрашивать любимого ребенка. Если Всеотец рассчитывал на помощь, то его можно поздравить с сокрушительным провалом. Но зачем тогда он приехал? Объявить во всеуслышание о том, что забирает Локи обратно во дворец? Совсем на него не похоже. И откуда появилась эта всесильная сумасшедшая из Бездны? Неужто запросто телепортировалась в Асгард? Стоило расспросить милую Беркану о подробностях неожиданного происшествия. Если твари из Бездны могут проникнуть в Асгард…       — Если твари из Бездны могут проникнуть в Асгард, — Один словно прочитал его мысли, — то Локи грозит серьезная опасность. И не только Локи. Возможно, страшная угроза нависла над всем Асгардом, если не над великим древом.       — Я смогу защитить его, — мгновенно откликнулся Хагалар, заметно оживившись. — Глаз с детеныша не спущу. Никто его не тронет, пока я рядом с ним. А если умру, то найду способ вернуться из Вальгаллы, — в словах Вождя не было ни капли привычной насмешливости, он говорил абсолютно серьезно и действительно был готов на все ради неблагодарного ребенка.       — Ты не знаешь, от кого он скрывается?       — Дитя упрямо молчит.       Повисло молчание. Один остановился на распутье и безошибочно свернул к Речке, пустынной в это время суток. Гордым словом «Речка» звался маленький, ничем не примечательный ручеек, выходящий из берегов и начинающий походить на реку во время таяния снега. Назвать его «Речкой» могли только натуры поэтические, но таких в поселении было довольно, особенно среди библиотекарей. Прозвание прижилось, слово «Речка» вскоре стало нарицательным в противовес настоящей реке — обиталищу множества вкусных рыб. Ручеек весело тек по камням разного цвета и формы. В его переливчатой глади изредка мелькали маленькие, под стать ему, серебристые рыбки. Он словно радовался тому, что не в него проведут трубы с водой, благодаря многоступенчатой очистке даже более чистой, чем бегущая в нем обычно. О проекте отопления Всеотец пока не знал, и мастер магии собирался оставить его в счастливом для обеих сторон неведении.       — Хагалар, нам нечего делить, — торжественно произнес Один, остановившись у самой кромки воды. Весь облик царя Асгарда убеждал в том, что он стоит перед мировым океаном, чьим властителем является безраздельно и неоспоримо. — И тебя, и меня волнуют твари, охотящиеся на Локи.       — Да, делить и в самом деле нечего, — кивнул Вождь, но не ответил на вторую реплику. Он даже не попытался объяснить давнему другу, что нет худшей твари Бездны, чем сам Один со своими нескончаемыми допросами и истязаниями. Это все равно было бы бессмысленно — Всеотец отличался особым упрямством, особенно в спорах с Хагаларом насчет своего младшего ребенка.       — Ты что-нибудь знаешь о врагах Локи? — Один повернул голову и внимательно посмотрел на неподвижного Вождя, задумчиво всматривающегося в воду.       — Нет, детеныш ничего не говорит, — маг продолжал упорствовать, не поддаваясь псевдодружескому допросу.       — Мне тоже, — Один поджал губы.       — Ты мог расспросить его прямо сейчас, случай был подходящим.       — Он бы не сказал.       Хагалар хотел возразить, но промолчал. Нежданный спор мог привести к самым плачевным последствиям. Старый маг мог снова увидеть в Одине бывшего друга, а вовсе не врага, жаждущего уничтожить провинившегося мальчишку; не царя, планомерно ведущего Асгард прямиком в пропасть. Нельзя позволить заблуждениям коварно проникнуть в чистый разум. Перед глазами заплясали красные тени жертв, замученных совместно с Одином или без него.       — Ты безумец! — владыка Асгарда, еще с нетронутыми сединой волосами и с целыми глазами, мерил комнату семимильными шагами. Весь его вид выражал беспокойство и злость.       — Я просто люблю кровь, — последовал спокойный ответ. Маг слегка улыбнулся, чем еще больше взбесил государя.       — Но не врагов. Ты просто любишь кровь!       Хагалар помотал головой, силясь прогнать ужасные воспоминания, но они не желали оставлять его в покое. Когда-то он всем был обязан Одину. Немолодой царь обеспечил ему блестящую жизнь и многообещающее будущее, ввел во дворец, легко, словно несмышлёный ребенок, поймался на пару дешевых фокусов, которые не должны были сработать. Хагалар стал тем, кем не мог представить себя в детстве даже в самых смелых фантазиях: он вершил судьбы, и ему нравилось это делать, а главное, у него блестяще получалось. Он был на вершине славы и могущества, пьянящего сильнее самого крепкого вина, он мог всё и делал всё. И он не просто видел, как корона девятимирья засияла на голове Всеотца…       — Я могу бросить девять миров к твоим ногам, но сможешь ли ты удержать их?       Судьбоносные сцены прошлого стремительно сменяли одна другую. Он выполнил свой долг, он достиг тех высот, которые не снились обычным асам. Его, а вовсе не Всеотца, боялись девять миров. И он шел по ним под руку с той, которую избрал себе сам, и которая не отвергла его, несмотря ни на что. А потом все рухнуло в одночасье…       — Один, мы прошли огонь, воду, медные трубы, испытания властью, любовью, милосердием, доверием. Мы прошли все. Вместе. И неужели мы не поделим маленького ребенка?       Глас, вопиющий во тьме сознания. Вопрос, так и оставшийся без ответа. Хагалар много столетий ломал себе голову над тем, почему Один поступил именно так, а не иначе. Они всегда могли договориться мирно, пойти на уступки, найти компромисс, но не в тот раз. Новоиспеченный Всеотец отказался от прошлого и выбросил того, кто стал больше, чем другом, из своей жизни, моментально заменив его на Локи. Ребенок. Всего лишь маленький ребенок навсегда встал между ними, разрушив все связи, прошлое. Разрушив жизнь.       — Ты отдашь мне его, когда будет слишком поздно!       Так и случилось — Один упустил свой шанс. Ребенок стал слишком взрослым и воспитываться упрямо отказывался. Прошло столько столетий, что былых отношений не вернуть. Да и старому магу некуда было возвращаться — тот мир, который он знал, канул в лету. Его уделом стало пассивное наблюдение за тем, как тот, на кого он доверчиво возлагал свои надежды, кого видел достойным наследником своей власти, безграничной силы, могущества и умений, допускает одну ошибку за другой, сгибается под гнетом всесильного отца и идей Раиду, спешит к пропасти и не позволяет себя остановить. Столетия ожиданий впустую. Все жертвы зря.        И снова они с Одином стоят рядом, будто бы и не было всех страшных событий. Они снова были вместе, как перед камнем на горе, тогда, когда и был получен шрам на руке, навсегда связавший двух друзей самой сильной связью. Вроде все как раньше, но Локи, последовавший за своей невестой, стоял незримой тенью между ними, преградой, что может быть сломлена лишь в случае смерти ребенка, которой никто и никогда не допустит. Легендарная тень прошлого, искалечившая, сломавшая, разбившая вдребезги тысячи судеб, безликий фантом, ушедший в неизвестность, воплотилась в молодом царевиче. Тень была нужна для возвеличивания Асгарда, и она блестяще справилась со своей задачей. Локи же разрушал все, к чему приближался, даже если не прикладывал к этому никаких усилий. Тень была зеркальным отражением великого Одина, исполнителем его воли и желаний, его второй рукой. Локи же был отрицанием света — беспросветной, всепоглощающей тьмой. Он вырос чудовищем из бездны и толкал в бездну поселение. Хагалар ничего не мог сделать. Не только потому, что не знал, как бороться, но и потому, что понимал: сил на противостояние не хватит. Он уже немолод и не может, как раньше, работать круглыми сутками. Вождь даже немного завидовал Раиду, увлекшемуся романтической идеей и готовому положить ради нее все. Мастер магии был слишком стар, чтобы настолько сильно увлечься чем-то, пускай даже счастьем Асгарда или Локи.       — Вы закончили с каскетом? — прервал неловкое молчание Один. — Пришло время забрать его в хранилище оружия.       — Каскет, — невнятно пробормотал Хагалар, вспоминая бойню во дворце ледяных гигантов. — Нет, не закончили.       — Прошло больше года.       — Ровно год.       — Слишком долго, — с неудовольствием отметил Один. — Я хочу поговорить с одним из твоих ученых.       — Что ж, я сведу тебя с тем, кто сделал большую часть работы и определил суть артефакта, — злорадно ответил Хагалар, недовольный тем, что его изгнали из уютного мира грез. Тень Локи, стоящая между ним и Одином, испарилась. — Я надеюсь, ты поймешь его специфические объяснения, великий Один.       И Хагалар повел владыку Асгарда обратно к жилым домам. В середине дня Лагур либо спал, либо в который раз читал «Страдания юного Вертера». С тех пор, как его позвали работать с каскетом, он отвергал все прочие начинания, мотивируя отказ тем, что загадка ларца требует недюжинных умственных усилий. Вождь искренне считал, что причина в лени, однако не он был мастером естественных наук, и времяпрепровождение Лагура его не касалось. Один шел на шаг позади, не обращая внимания на коленопреклонённых поселенцев. Для царя Асгарда отверженные были сродни грязи на дорожных сапогах. Ни в коем случае нельзя было приводить его в лабораториумы: в порыве подобострастия ученые вполне могли опрокинуть какие-нибудь ценные реагенты, упустить заклинания или разлить грибковые культуры. Визит царя в лабораториум, наверняка, закончился бы страшной катастрофой, а вот длинному жилому дому божественный лик не принесет никакого ущерба. Несколько асов крепко спало, несколько сидело на лавках и занималось чем-то невнятным. При виде Всеотца бодрствующие тут же попадали на колени. Все, кроме искомого Лагура, не заметившего появления столь важного гостя. Он был целиком и полностью погружен в «Фауста» Гете, а рядом с ним лежал таинственный подарок Локи из Ванахейма.       — Приветствую мужа, доблестно занимающегося каскетом, — торжественно произнес Один, когда понял по намекам Хагалара, что Лагур не отвлечется от книги. На прямое обращение к себе ученый тоже не среагировал. Он продолжал увлеченно водить пальцем по стихотворным строкам, не замечая ничего вокруг.       — Так бывает, — пожал плечами Хагалар. — Когда Поэтический Лагур увлекается чтением, то ничего не видит и не слышит. Подожди немного, великий Один, и ты внемлешь гласу нашего лучшего ученого.       Всеотец хотел возразить, но тут страница кончилась, Лагур отвлекся и приметил-таки гостя.       — Прошу простить, великий мудрый Вотан, я не заметил в темноте тебя. Когда вокруг царит сиянье Рая, и Ад суровый прелестью манит, когда сам Мефистофель возглашает, что делать смертным в час страданий их, мне сложно возвратиться в мир иной, пускай и освещенный ликом Бога.        Хагалар едва сдержал смех при виде вытянувшегося лица владыки Асгарда. Примерное содержание «Фауста» знали все поселенцы, или, по крайней мере, все, кому судьба приказала делить с Лагуром жилье или работу. Но Всеотец точно не входил число знающих.       Один смерил склонившегося Лагура взглядом, который мог обозначать что угодно.       — Ты, видимо, ошибся, Хагалар, — произнес владыка, и в его голосе сквозило резкое недовольство. — Этот безумец не может обладать ученой мудростью.       — Однако обладает, — перебил мастер магии, приподняв уголки губ. — Поэтический Лагур — лучший ученый поселения. Создатель одеяния твоих несравненных деток, между прочим.       — Я начинаю думать, что Фригг была права в своем стремлении забрать Локи, — надменно произнес Один и снова обратился к Лагуру, который успел перевернуть страницу, но еще не успел погрузиться в чтение. — Поведай мне о каскете.       — Если чего не поймешь, я переведу, — подмигнул Хагалар, ощущавший почти физическое удовольствие от одного вида сконфуженного Одина, славившегося в свое время любовью к дурным шуткам и злорадству. Чего только стоило создание Фенсалира с лягушками и тритонами, которых смертельно боялась Фула! Хагалар считал, что Один был зол, а, может, даже обижен на сестру жены, но не мог отомстить ей открыто. Зато нашел способ сделать красивый жест для Фригги и одновременно подпортить жизнь ее наперснице — подарил дорогой подарок, в котором обязал жить обеих женщин. Мало того, что лягушки отвратительно квакали, мешая спать, так еще и Фула отказывалась выходить из покоев в страхе перед тритонами. Хагалару и Фригге пришлось на пару уговаривать Одина приспособить чертог для жизни, но тот долго не хотел идти на уступки. Избавить обитателей от лягушек и жаб он, несмотря ни на что, категорически отказался, но хоть кошмарные тритоны исчезли, чему Фула была несказанно рада.       — Прошу простить меня великодушно, но результат отсутствует, увы. Бессилен разум мой в сию проникнуть тайну. Мы сотни испытаний провели, но все они безрезультатны были… Нет, не открыть нам каскета секрет — ларец сей дивный заберет в могилу и то, что до сих пор нам показал… Гексацианоферриат весьма упорен в сокрытье тайн, нам не под силу он! Лишь два пути нам могут быть пригодны, коль не хотим мы пораженье потерпеть — иль в мир людей нам обратиться должно, или к хримтурсам на поклон идти. Когда ж они помочь не пожелают, или не смогут тайну ту раскрыть — тогда смириться нам, увы, придется, и путь иной для равновесия искать…       — Перевести на обычный асгардский? — услужливо предложил Хагалар, скрыто торжествуя.       — Не стоит, — хмурый Один помотал головой. — Я уловил суть его речи. Ты с ним согласен?       — Я согласен с тем, что за год мы ничего не смогли сделать, — признал поражение Вождь. — Сейчас вроде бы стало понятно, из чего каскет состоит, но он постоянно меняет свои свойства. Беркана изучает схожие артефакты, пытается хоть как-то разобраться в кристаллической решетке, но пока ее поиски тщетны. А вот в Етунхейме должны были сохраниться записи по созданию ларца.       — Но етуны не должны узнать, что артефакт разбит, — уверенно заявил Один.       — Тогда остаются ничтожества-люди, у которых есть любопытные методы познания мира. Отсутствие магии способствовало развитию науки об элементах, — добавил Хагалар. — Но пускать людей в Асгард…       — Не людей в Асгард, — глухо откликнулся Один. — А асов в Мидгард. Мой сын дружен с учеными. Мой старший сын, — поправился он, когда увидел удивление на лице Хагалара. — Если он еще не уехал, пусть возьмет с собой ученых по каскету и сам каскет. Договорится с людьми. Быть может, у них получится. У нас достаточно золота, чтобы оплатить любые исследования.       — Подожди, позволь уточнить: ты хочешь, чтобы твоя младшая плоть и кровь…       — Об этом не может быть и речи, — перебил Один, грозно сверкнув глазом. — Локи останется здесь под твоим присмотром. Пусть идут остальные.       Хагалар крепко задумался. Это был прекрасный повод спровадить Раиду, но крикливое подобие ученого не согласится, да и в трубах, к установке которых вот-вот приступят, это недоразумение разбиралось лучше всех. Нельзя отправлять его. А вот Лагура, Беркану… Да и Ивара. Он уже разбил Тессеракт на мелкие осколки, оплести их кожей и сделать амулеты могут и рабочие, его присутствие совсем не обязательно. Самые большие успехи в деле электромагнетизма все равно не у его фелага. Значит, его можно смело заслать к людям без особых потерь. Он будет отличным парламентером и шпионом. Наконец-то Хагалар узнает, что произошло в Мидгарде на самом деле. Надо срочно найти Дочь Одина и объяснить ей все магические выкладки. Она достаточно умна для того, чтобы их понять… Но слишком напугана наказанием. Хагалар скривился, только представив себе возможное объяснение с воспитанницей. С того памятного дня он с ней не поговорил, но когда-нибудь сделать это придется. Магиологичка нужна живой и преданной. Хотя пока Одинсдоттир — наименьшая проблема. Даже если она все перепутает, люди, возможно, смогут разобраться. Придется теперь идти за Тором и предупреждать его о том, что поездка откладывается. Хорошо, если он еще не успел перенестись в Мидгард.              Беркана не могла отделаться от чарующих картин. Локи… Тот самый Локи, которого она знала почти год, оказывается, мог быть нежным, мог обнимать так сладко, как ни один другой мужчина, мог дарить неземное наслаждение. В это нельзя было поверить, но она видела своими глазами.       — Прости, — прошептала она, хватая за руку направившегося к выходу богу. — Если бы я знала, какую боль принесу тебе, я бы никогда не осмелилась. Aber jetzt bist du in Sicherheit: Один поклялся, что не тронет тебя.       — В его клятве казнь не фигурировала, — откликнулся Локи, и только тут Беркана поняла, какую досадную ошибку допустила. Ведь и в самом деле! В клятве Всеотца говорилось про боль и страдания, но можно убить тихо, не принося боли и страданий. Неужели божественная невеста не заметила подвоха? А ведь она сама видела, сколь страшен гнев Одина: Хагалар водил ее к раненому, спящему Локи, которого только-только привезли в поселение. Какая-то была страшная картина!       — Алоизетта смогла попасть из Бездны в Асгард, — задумчиво произнес Локи, спокойно отвлекаясь от возможной скорой кончины. — Надеюсь, она такая одна, и все остальные погибли.       Беркана хотела поведать о своем побеге в Ванахейм, но не решилась, хотя слова так и рвались наружу. Царевич мог мстительно рассказать о нем Хагалару или главе магиологов, а тогда страшное телесное наказание неминуемо. Беркану привычно передернуло при одной мысли о розгах и публичном унижении.       — А кто остальные? — полюбопытствовала она, прогоняя ужасающие воспоминания о наказании самого царевича.       — Остальные девицы, которым я обещал жениться.       — Ты хотел взять сразу несколько жен? — Беркану покоробило подобное признание. Конечно, законы Асгарда позволяли иметь до четырех жен и бесчисленное количество наложниц, но Алоизетта была несравненным совершенством, рядом с ней любая другая…       — Я не сбирался жениться вообще, — Локи сбил Беркану с мысли и вырвал кисть из ее захвата. Он сделал пару шагов к выходу, но магиолог не собиралась отпускать его так просто:       — Не собирался жениться? — ошарашенно переспросила она. — Но Алоизетта сказала…       — Все было не совсем так, как она говорит, — Локи усмехнулся той привычной язвительной улыбкой, которой обычно жалил Хагалара. — О, на самом деле все было несколько иначе.       Он посмотрел на дверной проем, манящий на улицу, потом на свою собеседницу. Беркана всеми силами старалась показать свою заинтересованность. Она ничего не знала о сыне Одина, сейчас же чуть-чуть приоткрыла его душу и увидела сад, подобный самым чарующим садам Ванахейма. Если Локи что-то и скажет, то только сейчас. Потом он снова закроется, и она никогда не узнает правды.       — Erzähl mir, bitte, — прошептала она подобострастно. По крайней мере, ей казалось, что она говорит подобострастно. — Я никому не скажу. Ich schwöre.       — Клянешься, — Локи бросил на нее оценивающий взгляд, будто собирался убить за все то, что она уже видела и слышала. По спине пробежал холодок.       — Скажи, сколько тебе зим?       — Зим? — переспросила Беркана недоуменно — вопрос застал ее врасплох. — Тысяча пятьсот…       — Значит, ты совершеннолетняя, — резко перебил Локи, не дослушав. — Ты сама решаешь свою судьбу и вольна выйти замуж за кого угодно… Скажи, вот ты, благочестивая асгардская дева, стала бы влюбляться в того, кто угрожает тебе смертью, оскорбляет твою семью и ни во что тебя не ставит? Кто убивает и калечит на твоих глазах, часто безвинно?       — Ээээ, — Беркана не понимала, к чему Локи клонит. — Если жених оскорбляет меня или мою семью, то нет.       — Именно, — довольно кивнул царевич. — А обитательницы Бездны поступали наоборот, — он сел на скамейку и облокотился на стол. — Раз уж ты все видела, я расскажу тебе, каковы тамошние девушки и почему это пространство называется Бездна, а не как-то иначе. Царство порока, которое стоит очистить. Общество, не признающее морали и забывшее, что такое честь!       Беркана смущенно опустила глаза и попыталась понять, о чем толкует сын бога и уж не лишился ли он рассудка из-за потери любимой.       — Я был ранен, — начал Локи, так и не дождавшись даже подобия ответа. — Ранен смертельно. Но мое тело нашли среди скал. Я упал боком, у меня было много переломов, отбитых внутренних органов, я не должен был выжить, однако отец Алоизетты спас меня. В его доме жило пять незамужних дочерей, или четыре, точно уже не помню, и все пытались заигрывать со мной. Каждая, позабыв о сестринских чувствах, сражалась за мою любовь. Они хотели видеть во мне не бравого воина и не царевича Асгарда, они хотели видеть во мне того, кто достоин жалости, чью судьбу можно оплакивать и обсуждать с подружками. Я дал им такой образ и попытался узнать, нельзя ли как-нибудь сбежать и попасть в нашу систему миров. Узнал. Неподалеку располагался портал, ведущий в другой мир бездны, но активировать его могла только непорочная дева, принеся себя в жертву. Я попросил Алоизетту помочь, обещая золотые горы. Она выполнила все мои условия, а о жертве просто не знала. Портал взорвался, не без моей помощи. Я думал, что убил ее. Ошибся, — Локи вздохнул так тяжело, будто на его плечах лежал сам небосвод.       Беркана силилась хоть что-то сказать, но так и не смогла. Она смотрела в безумные глаза того, кто еще совсем недавно нежно обнимал и целовал воплощение женской красоты. Смотрела и не узнавала. Перед ней сидел истинный монстр! Именно так она представляла себе кошмары и ужасы ночи, такими видела етунов, пока не попала в поселение и не узнала, что ледяные гиганты — всего лишь один из народов девятимирья, а не страшилища из маминых сказок, которыми пугают непослушных детей.       — Я попал в следующий мир, — продолжил Локи, не заметив попыток магиолога возразить. — Там тоже был портал, но он был завязан на конкретную девушку, давшую обет безбрачия. Я нашел ее и соблазнил. Каждая, Беркана, каждая, — Локи то страстно шептал, то чуть не срывался на крик, — каждая была готова отдаться мне! Где же ты, о пресловутая женская честь, о которой так пекутся в Асгарде? Где хотя бы элементарное уважение к себе? Я разыгрывал карту ненависти к родителям, а через некоторое время обнаружил, что женщинам очень нравится, когда ты… нет, не даришь цветы или обещаешь целый мир бросить к их ногам. Нет, девушки получают несравненное удовольствие от унижений и рабских уз. «Я бог, тупое ты создание!» — сколько раз я повторял эту фразу, и она срабатывала. Ни одна девушка не пыталась позвать на помощь или смертельно оскорбиться, каждая была готова внимать мне, слушаться. Да, на словах она обычно говорила какие-нибудь колкости в ответ, но в ее сердце рождалась любовь, и я мог ею управлять. Десятки женщин пали к моим ногам, сраженные моей красотой, моими насмешками, колкостями и оскорблениями. Неслыханно для Асгарда!       Локи судорожно перевел дух. Его глаза горели огнем, а голос все больше походил на визг. Он наслаждался. Наслаждался своими жуткими деяниями, судом, который не имел права вершить! Беркана очень хотела уйти или хотя бы возразить, но она боялась прервать безумную речь. О, как Локи сейчас походил на Вождя, когда тот в порыве безумия чуть не забил самого Локи. Как же они похожи!       — Я не помню ни одного имени, — вещал Локи, — но хорошо помню, как это происходило. Переходы бывали самыми разными. Как-то я оказался в лабиринте библиотеки, но мне помогли. Разумеется, молодая девушка. Иногда меня выкидывало в трапезных. Ко мне обязательно подсаживалась девка и начинала жаловаться на свою тяжелую жизнь, а потом везла к себе домой. Иногда выброс портала принимали за метеорит — он открывался в небе, и я падал на жесткую землю, расшибался. Хорошо помню ранение в ногу — меня тут же подобрала девушка, но повезла… Нет, не к целителю, как следовало ожидать, а к себе домой. В другой раз лил дождь, я лежал на скамейке, а потом очнулся в теплом доме. Болела голова, а меня настойчиво тащили в какое-то жилище. Иногда к дому очередной девицы меня вел внутренний голос, о котором девка ничего не знала, но безоговорочно верила мне и пускала жить. Сперва я еще просил ночлега, потом начал ультимативно заявлять, что мне нужно убежище и что я отныне буду жить там, куда меня принесло.       Беркана поймала себя на том, что уже несколько минут бездумно качает головой, словно пытается сопротивляться лавине ужаса, которая стремительно поглощала ее. Локи вел себя не как сын Одина, не как царевич, не как достойный продолжатель рода своего отца. И снова он походил на Хагалара, не связанного с Одином прямыми родственными узами и ведущего себя поэтому иногда ниже достоинства царской семьи. Никогда Беркана не смела судить своего благодетеля, но многое знала о его поступках и многие из них не считала достойными.       — Ни одна не вызывала стражу или родственников, — будто из тумана слышалась речь Локи. — Все соглашались, что я отныне живу с ними и хамлю им в лицо. Если вдруг меня выносило на природу, там, где не было живых, то стоило пройтись по лесу, как обязательно какая-нибудь девка появлялась, словно из-под земли, увязывалась за мной, предлагала жилье, а на утро кормила хлопьями. Стоило мне бросить на очередную девку недоброжелательный взгляд, как она уже шла за мной. У некоторых позже оказывалась эмпатическая связь, а иногда и нечто большее. Рвать ее бывало тяжело. Каждая новая знакомая считала меня симпатичным, даже если я дерзил ей, даже если был растрепанным после очередного перехода. В Асгарде ценятся светлые волосы и голубые глаза, а в бездне — черное с зеленым. Кто, как ни я, познал вкусы женщин! С одной я сидел у камина и гладил по голове, изображая вселенское горе, другой наговорил дерзостей и громко хлопнул дверью, с третьей мы пили напиток, который в Ванахейме зовется «кофе», четвертая сделала несколько моих снимков и любовалась украдкой, по ночам, думая, что я слеп. Я приказывал им, как служанкам, готовить еду, убирать комнату, стирать, и женщины покорялись. Некоторые пугались и пытались меня атаковать. Ножницами, к примеру, или метательными ножами. Но увернуться с помощью копий и скрутить непокорных девок, пригрозить казнью в случае, если позовут на помощь, было слишком легко. Я пугал тем, что раскрою череп любому, кто окажется рядом, и девка тут же отказывалась от всех своих многочисленных знакомств ради меня. Даже если я грозился убить ее лично, даже если называл ее «жалкой», она только влюблялась в меня сильнее.       Это было слишком. Ни один достойный воин Асгарда так себя не вел. Ни один не упивался победами над несчастными женщинами, которые даже на суде не могли свидетельствовать, которые созданы были только в поддержку мужчинам. Локи не нашел себе достойного соперника и теперь гордился тем, что обманул девушек, которых обмануть мог любой.       — Иногда от меня требовали извинений за грубость. Я в ответ продолжал грубить. Она грубила в ответ, а потом проникалась своим ничтожеством и предлагала помощь. А я в ответ посылал ледяной взгляд и обдавал потоком злости — она шла за мной. Когда мне надоедало вредить, я принимался за полезные вещи. Однажды я случайно при телепортации сломал полку с книгами. Починил мановением руки — в меня тут же влюбились. Как же легко влюбить в себя, Беркана! Если девка споткнулась, ее просто надо поддержать, не дать упасть: от одного прикосновения возникнет чистая и светлая любовь. А как они любят фокусы! Опусти ложку силой мысли в сахар, потом добавь сахар в чашку — глаза девки запылают от восторга. А еще они очень любят красивые фразы. «Обещай, что не предашь меня,» — подобную чушь стоило говорить сразу после рассказа о жестоких родителях и ничего не понимающих друзьях. А если еще и показать часть прошлого, умело заретушировав все хорошее, оставив только самое плохое… О, результат фантастический. Иногда приходилось спасать очередную девку из лап монстров или разбойников. Если во время спасения поцеловать, то все — просыпается любовь. А если не получается, то выручит алкоголь, приправленный ехидными замечаниями о моем облике. Моя одежда вызывала много вопросов. Слова «доспехи» девки не знали — ни одна не была бравым воином или хотя бы дочерью бравого воина. Пару раз меня ловили местные власти, и всегда допрос вели женщины. У одной мне даже удалось покопаться в голове. Она признала меня богом, а я в ответ ранил ее тело, скреб кинжалом по ее костям. И она была этим довольна. О, я могу вспомнить еще несколько сотен случаев из моей практики в бездне. Я знаю женский пол лучше любого многоженца. Ни до одной из них я не дотронулся, но все они шли на смерть, все открывали портал с моим именем на устах и погибали с моим именем на устах. Подобным продажным девкам нет места в мире живых, я искренне надеюсь, что они все погибли, что Алоизетта — моя единственная ошибка.       — Du bist ein Unmensch! — чуть слышно прошептала Беркана, едва дыша. Она выслушала суровую исповедь и теперь могла судить Локи. Как он судил девушек, которые его любили! И ее приговор был суров: он не ас, он чужой, он вообще не из Асгарда, ему здесь не место! Все с треском рухнуло. Все то, во что она поверила. Сказка обратилась кошмарной реальностью. Безумие в глазах царевича, его гневные речи, его приговоры звучали в ушах подобно шуму штормовых волн, безжалостно бьющихся о неприступные скалы. Он строго судил девушек, которые любили его, и выносил им смертные приговоры. Сперва тот, кто заменил ей семью, оказался безумцем, жаждущим крови. Теперь сын Одина… Хотелось бежать и как можно дальше. В другой мир, в другую вселенную. Но она не могла сделать и шага.       — Я рад, что нашел вас, — послышался знакомый голос. Беркана вздрогнула и нервно обернулась. Это был всего лишь Ивар. Милый Ивар, который не скрывал под своей учтивостью суть убийцы и насильника.       — Беркана, Локи, — естественник кивнул распалившемуся царевичу, — хорошо, что вы здесь. Нам надо срочно систематизировать всю документацию по каскету и перевести ее на английский язык.       — На какой язык? — нахмурился Локи.       — На английский, — повторил Ивар, копаясь в огромных сундуках и доставая горы пергамента. — Я, Беркана и Лагур отправляемся вместе с твоим почтеннейшим братом перенимать опыт мидгардских ученых. Такова воля самого Всеотца.