Русалочья магия

– Да что ты с этим остолопом будешь делать, а... Две женщины в подоткнутых юбках полоскали бельё у реки, зорко поглядывая назад, на хижину у пригорка. У сарайчика ходил вокруг коровы высокий парень, время от времени недоумённо и отчаянно всплескивая руками, а бурёнка мычала от боли в полном вымени, но доить себя не давала, то и дело пытаясь лягнуть свежеиспечённого хозяина. Пронаблюдав за его муками ещё немного, одна из женщин, Велина, всё же отложила бельё на камни и, на ходу убирая волосы под платок, двинулась к нему. – Ну кто ж так делает-то, Хоук, – посетовала она, оттирая парня с низкой скамейки. – Ты чего за вымя дёргаешь, это ж тебе не хрен какой! – Да я делаю, как вы учили, матушка, – ничуть не обидевшись, парень шагнул в сторону. – Но не выходит и всё тут. Велина протёрла руки поданной сухой тряпицей и деловито придвинула скамеечку поближе, усаживаясь: – Спокойно, не торопясь… вот так, раз-два, – умелые руки успокоили корову, и спустя несколько секунд в жестяное ведро звонко забили струйки молока. – Вон какой здоровый вымахал, а как в первый раз корову увидел, в самом деле. – Сестрёнка доила всегда… – он немного помрачнел, но тут же улыбнулся вновь. – Спасибо вам, что помогаете. – Ну а что с тобой поделать-то, горе луковое… Давай сам, пробуй. В конце концов корова была подоена. Хоук тепло поблагодарил соседку, уже не раз выручавшую его с этим нелёгким делом. – Да что там, пустое, – отмахнулась она. – И вообще, сделаешь дочери сундук для приданого – я тебе сразу молоко приносить буду. – Запросто! Скажите только размер и какой узор сделать. – А за этим ты сам к ней приходи, я лезть не буду, – женщина категорично свела брови. – А то проблем потом не оберёшься. Хоук кивнул, пообещав зайти на следующее утро, и скрылся в доме с ведром молока, а Велина пошла обратно, к товарке, думая о том, как обрадуется дочь – та сразу положила глаз на статного парня, перебравшегося в деревню несколько месяцев назад. Имя его было Гаррет, но отзывался всегда на фамилию, и пусть он не особо-то был искусен в уходе за животными, по дереву резал и столярничал отменно. Он быстро отремонтировал старый полуразвалившийся дом, где жила когда-то в детстве его мать, и тихо зажил один, сразу став главной темой обсуждений для местных девиц, жаль только, сам был не особо-то разговорчив и скрытен. Внизу с уже выполосканным бельём Велину ждала товарка, и женщина, подхватив свою корзину, двинулась в сторону дома. * Гаррет устало присел на лавку у печи, вздыхая. Он мог построить дом, сложить печь, слепить горшок и наколоть дров. А вот кашу в этой печи сварить, да так, чтобы не подгорела... Этим и многими другими домашними заботами занимались мать и сестра, а он, помогая отцу, и не приглядывался даже. Потому что казалось, что так будет всегда. А сейчас… сестра вышла замуж за городского, родители погибли в пожаре, а он ест подгорелый непропечённый хлеб, запивая молоком, которое сам даже не смог надоить. На такой пище долго не просидишь, и Гаррет решил попытать счастья на охоте, поставить силки, заодно продолжить разведывать лес вокруг деревни. Тем более, что Велина попросила сделать сундук для дочери – значит, скоро понадобится хорошая древесина. Закончив трапезу, Хоук закинул за спину котомку с инструментом и силками, положил туда же ломоть хлеба и отправился вброд через звонкую речушку, где на другом берегу густо росли старые-старые ели. Если бы Гаррет вырос в этой деревне, то знал бы, что за реку в этот лес никто не ходит. * Чаща встретила его приглушёнными голосами птиц, непроходимым буреломом и полумраком, расстилающимся под большими еловыми лапами. Казалось, тут никогда не ступала нога человека – ни ломаных веток, ни протоптанных охотниками тропок… Углубившись чуть дальше в лес, Хоук почти сразу приметил отличное дерево. Крепкое, со здоровой корой, без единого следа паразитов или гниения. – Вот удача, – он вытащил топорик и пометил ель. И тащить недалеко… Чем дальше Гаррет шёл, тем больше удивлялся. Бурелом и густой лес кончился; идти стало заметно легче. Тут и там по веткам прыгали непуганые белки, птицы, пару раз он даже заметил юркнувших в норы зайчишек, но силки ставить пока не стал. А вот следов крупных хищников заметно не было: ни единого отпечатка волчьей лапы, ни одной обломанной медведем ветки. Зато земляника цвела так густо, что полянки казались усыпанными снежным ковром. – Почему деревенские не ходят сюда? – недоуменно пробормотал Хоук, и глубоко, радостно вздохнул полной грудью, оглядывая мирный пейзаж. Вдруг на глаза попалась змеящаяся меж деревьев едва заметная тропка. Значит, всё-таки ходят. Может, он просто не нашёл основную дорогу? Тропа вилась под ногами, то и дело пропадая, но появляясь снова, заплечный мешок казался легче пёрышка, а ноги приятно пружинили по устланной хвоей земле. Да и в душе поселилась какая-то дивная радость, чувство предвкушения и удивления, и Хоук сам не заметил, как ускорился, то и дело срываясь на энергичный бег. Сколько шагал он, Гаррет сказать не мог. Казалось, не дольше нескольких минут, но, взглянув вверх, он внезапно понял: солнце почти садится… а ведь вышел он до полудня. Смутная тревога кольнула парня, но тут деревья впереди расступились, явив его взору чудной красоты лесной пруд. Деревья бережно обрамляли поляну густым разнотравьем, а вода в пруду была почти прозрачной, с тем зеленоватым оттенком, что присущ только летнему живому лесу. Водную гладь не тревожило ни малейшее дуновение, и тёплый вечерний воздух был пропитан запахами цветов и трав. Он не сразу заметил даже, что посреди всего этого великолепия, от которого захватывало дух, на камешке у берега по колено в воде сидел человек. Гаррет подошёл ближе и уже открыл рот, чтобы обратиться, как человек повернулся и взглянул на него снизу вверх. И Хоук пропал. Это был совсем ещё молодой парень со светлыми волосами до плеч и такими глубокими медовыми глазами, что Гаррет забыл, что хотел сказать. Взгляд незнакомца мерцал, приковывая к себе, мягко околдовывал и подчинял волю. Захотелось сесть рядом, что Хоук и сделал тотчас же, сбросив мешок с плеча. – Здравствуй, – тепло, как старому другу, улыбнулся неизвестный. – Здрав-вствуй, – от удивления и восторга пересохло во рту. Гаррет сглотнул и чуть было не протянул ладонь, совершенно глупо намереваясь потрогать прекрасный мираж. Ведь не бывает такой красоты! Или… – Это колдовство, да? – Хоук чуть нахмурился, но парень улыбнулся, и сомнения как рукой сняло. – Нет, это всего лишь я. – Как тебя зовут? – Андерс. А тебя – Гаррет, я знаю, – и парень усмехнулся его изумлению. – О тебе же каждая девка в деревне говорит, – он улыбнулся совсем ласково. – Скажешь тоже, – смутился Хоук. – Ничего не тоже, – ответил Андерс и, немного помолчав, продолжил: – У нас обоих много секретов. Но давай сделаем вот как: я не спрошу про тебя, а ты – про меня. Впрочем, одну твою тайну всё же скажу. Гаррет нахмурился, соображая, что это могло бы быть. – Я мил тебе, – просто закончил Андерс, безмятежно улыбаясь. Хоук густо покраснел и уже собрался оправдываться, но парень прервал его: – Ничего. Ты тоже мне приглянулся. Ты… не против? – он поднял руку и задержал её в сантиметре от лица Гаррета. В горле Хоука тотчас пересохло. Такое… совершенство, и… Кивнув головой, он сам потянулся к ладони. Прохладные пальцы коснулись щеки, и Гаррет беззвучно ахнул от накативших на него ощущений, глядя Андерсу в глаза. Внутри волной поднялся какой-то странный, смешанный с возбуждением восторг. «Магия», – успел только подумать он, наклоняясь ближе, следуя за этими манящими, зовущими глубокими глазами и не дыша касаясь нежных бледных губ. Поцелуй вышел почти что целомудренный, но перевернул в парне всё существо, заставляя практически потерять голову. Это действительно было какое-то волшебство, и пусть Гаррет не знал его причин, он не мог, да и не хотел сопротивляться. Только бы не забывать дышать. Андерс опустил взгляд, убрал руку, и Гаррет огорчённо вздохнул, чувствуя, как вместе с прикосновением ушла часть его самого. – Что ты делаешь? – «Со мной», хотелось добавить ему, но во рту пересохло. – А на что это похоже? – вопросом на вопрос ответил Андерс, соблазнительно прикусывая губу. Гаррет засмотрелся на абрис его даже на вид нежных губ, но на вкус они были ещё мягче и чувственнее, чем казались. Безумно хотелось продолжить: притянуть его к себе, одуревая от близости, повторить поцелуй, углубить его, но парень никак не мог решиться. Будто читая мысли, Андерс мягко, тихо рассмеялся, заставляя Гаррета покрыться мурашками. Звук его голоса был просто великолепен. – Ну? Что я с тобой делаю? – Не знаю, – честно признался Гаррет. – Но мне нравится. – А как нравится мне... – Андерс выдохнул и прикрыл глаза, поднося руки к груди. Он потянул за ворот своей рубашки, снимая её через голову и оставаясь в одних штанах. Гаррету стало жарко: без одежды Андерс представлял собой абсолютное совершенство, собрав в себе все привлекательные черты – от стройного тела с неплохо развитой мускулатурой до рассыпавшихся по коже светлых родинок. И светился, он весь будто сиял, нежно и мягко, отчего его нестерпимо хотелось коснуться. Андерс медленно провёл пальцами по груди, бокам, спускаясь ниже, и Гаррет вновь забыл, что нужно дышать, жадно следуя взглядом за его движениями. Андерс легко поднялся, оставляя на камне мокрые следы. В полный рост он казался каким-то чудным божеством, особенно когда так дразняще улыбался, расплетая узелок на поясе. Гаррету захотелось вдруг припасть к его ногам, целовать ступни, теряя разум, лишь бы касаться этой тонкой бледной кожи, лишь бы обратить на себя внимание. Где-то вдали запел соловей, и Андерс быстро оглянулся, с удовлетворением оглядел ночное небо и кивнул. Светлые волосы взметнулись золотой волной, лаская плечи. – Поплаваешь со мной? – он обернулся к воде и стянул штаны, оставаясь абсолютно обнажённым. Сердце Гаррета давно глухим молотом стучало где-то в висках, а сейчас и вовсе зашлось в экстазе. Он кивнул и скомкано принялся раздеваться, делая это и вполовину не так красиво. К тому моменту, как на Гаррете не осталось одежды, Андерс уже зашёл в воду по пояс и смотрел через плечо с игривой и оценивающей улыбкой. – Не торопись, – негромко сказал он. – У нас вся ночь впереди. Будто заколдованный, Хоук ступил с камня в тёплый пруд. Под ногами чувствовались мелкие гладкие камешки, совсем не скользкие, будто идёшь по проточной воде. Он сглотнул и побрёл к Андерсу, который ласково водил руками по поверхности. Странно, но его волосы казались теперь не совсем золотыми, а с зеленоватым оттенком, будто сам прудик давал такой отсвет. Но Гаррету нравилось. Он приблизился и, замирая от собственной смелости, скользнул руками под воду, положил ладони Андерсу на бёдра. Тот грациозно повернулся и с уже знакомой парню ласковой улыбкой потянулся за поцелуем, обнимая Гаррета за плечи. Касание нежных, мокрых от воды ладоней отдалось дрожью по всему телу, и казалось, что капельки, стекающие по плечам и спине, обжигают кожу. Хоук потерялся в ощущениях, сначала со священной осторожностью, но затем всё более исступлённо лаская восхитительное тело. Мысли путались, отвлекаемые лёгкими прикосновениями губ Андерса, и всё не получалось что-то вспомнить, додумать, то, что билось на грани сознания. Ну и чёрт с ним. Гаррет уже давно понял свою природу и научился скрывать желания под пологом ночи и редких встреч на сеновалах, от которых наутро оставался горький осадок стыда и отчаяния. Ещё никто не касался его так, не смотрел пристально в глаза, ощутимо наслаждаясь, не покрывал поцелуями лицо и шею. Хоук чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни, даже не думая о странности случайной встречи на тихом пруду посреди леса. Возбуждение, умело подстёгиваемое искусными касаниями, грозило вырваться наружу, и он тихо застонал, чувствуя, как неожиданно острые зубы касаются шеи, легонько прикусывая кожу. – Если так будет продолжаться, мы даже не поплаваем, – заметил Андерс, отстранившись и глядя на него своим невероятным взглядом. Зубы у него действительно были острыми, странно, что Хоук не заметил этого раньше. Не обратил внимания, наверное. – Я... не могу, – выдохнул он, прижимая Андерса к себе. – Ты сводишь меня с ума. – Тогда... давай поплаваем после. А сейчас – пойдём обратно, – Андерс выскользнул из его объятий и, взяв за руку, вывел на берег. Ступив на землю, он вздрогнул, как от боли, но продолжил идти, грациозно ступая по густой траве. Совсем рядом с местом, где они встретились, Гаррет обнаружил устланную мягким мхом и травой землю, без единой кочки или камешка. Не успел он подивиться совпадению, как Андерс опустился на мох и потянул его за собой. В этом моменте было нечто столь интимное и нежное, что перехватило дыхание. Гаррет опустился меж разведённых коленей, с трепетом их огладил, поцеловал выступающую косточку, чувствуя прохладную кожу под губами, и скользнул ладонями выше, к бёдрам. Андерс потянул его на себя, заставляя нависнуть сверху, и смотрел в глаза долгие несколько секунд, так ласково, что закружилась голова. Из травы вдруг роем поднялись светлячки, окружая их обоих стрёкотом и мягким зеленоватым свечением, и Хоук подумал, что красивее этого момента в его жизни не было ничего. Андерс откинулся назад, продолжая смотреть на него, и в волосах его играли изумрудные отсветы. – Забудь обо всём, иди ко мне… – он взял руку парня в свою и медленно поднёс её ко рту, обхватил два пальца губами, соблазнительно улыбаясь. Гаррет не сдержал стон, плавясь от такой ласки и уже заранее представляя, что за этим последует. Фантазии обдавали жаром, но реальность была во сто крат лучше. Всё так же держа Хоука за кисть, Андерс мягко направил её вниз, приставил его пальцы ко входу в своё тело и с выдохом запрокинул голову, когда Гаррет, поборов непонятно откуда взявшееся смущение, проник в него. Вздохи вскоре превратились в стоны, а Хоук держался на последних остатках самоконтроля, глядя на разметавшиеся по моховой подстилке светлые волосы. Пусть кожа Андерса была прохладной, будто только что вышел из воды, но внутри он был горячий и такой мягкий, что Гаррет, растягивая его, до синяка прикусил руку, уговаривая себя не спешить. И всё равно поторопился: когда он, не помня себя от странного, смешанного чувства возбуждения, восхищения и трепета, попытался толкнуться внутрь Андерса, тот вскрикнул, болезненно выгибаясь на зелёном живом покрывале. Хоук замер с широко распахнутыми глазами, боясь даже вздохнуть, коря себя последними словами за то, что причинил боль своему божеству, но Андерс открыл бездонные глаза, и, улыбнувшись, погладил парня по щеке: – Я в порядке. Просто… у меня несколько сотен лет никого не было. «Врё-ёшь», – подумал Гаррет, недоверчиво приподнимая брови, но тут же устыдился: как можно усомниться в его словах, сказанных таким тоном? Андерс не может лгать, особенно когда лежит под ним, раскрытый, прекрасный, доверившийся… Хоук отогнал глупую мысль и плавно, как можно более осторожно двинул бёдрами, тут же зажмуриваясь: выносить это наслаждение было невозможно. Закусив губу, Андерс обхватил его ногами, подался навстречу, сам насаживаясь на член… и Гаррета выключило. Всё, что происходило позже, было похоже на полуденное марево: все звуки, картинки, ощущения смешались в один пылающий необъятный ком, подминающий парня под себя. Хоук жадно, жарко держал Андерса в объятьях, вбиваясь в его тело, а тот с не меньшей страстью отвечал, подаваясь навстречу, оставляя царапины и укусы, звонко вскрикивая и загнанно шепча что-то в безумном наслаждении. Неудивительно, что долго Гаррет не продержался: чувствуя приближающуюся разрядку, он попытался было выскользнуть из Андерса, но тот крепко обвил его ногами, не отпуская. Хоук кончил глубоко внутри него, ослепнув и оглохнув от жгучих ощущений, и прошла не одна секунда, прежде чем сознание вернулось к нему вместе с толикой стыда. – Двигайся, – захныкал Андерс, накрывая ладонью член, и Гаррет тотчас же исполнил просьбу, пусть сам всё ещё не мог проморгаться. И вот Андерс вскрикнул, зажмуриваясь, кончил себе на живот и потрясённо помотал головой, пытаясь отдышаться. Хоук замедлился, а потом и вовсе остановился, улыбнувшись. – Как ты? – хрипловато спросил он. – Я счастливее всех на свете, Гаррет, – и снова этот звонкий смех и искрящийся взгляд прямо в душу. – Вот только искупаться бы… Хоук не сдержался и фыркнул, испытывая вдруг ни с чем не сравнимую, острейшую нежность: – Ну, тогда идём, – и, оставив быстрый поцелуй на губах своего божества, помог ему подняться. * В ту ночь Гаррет брал Андерса ещё много раз, раз за разом изливаясь в его жаркое, гибкое тело, и каждый раз это было восхитительнее предыдущего. Он почти не чувствовал усталости, не замечал, как по вискам струится пот, как не хватает дыхания. Безумная, тяжкая страсть стучала в висках, выворачивала наизнанку, а Андерс то стонал в голос, беспомощно цепляясь за его плечи, то разевал рот в беззвучном сладком крике, невидяще глядя Хоуку в лицо. С его губ срывалось лишь "Гаррет, Гаррет, Гаррет", и эти звуки, вперемешку с тихими вздохами и звонкими вскриками, заставляли парня умирать раз за разом, сгибаясь от прошивающего тело экстаза. Он не помнил, когда заметил, что у любовника кожа то и дело покрывалась чешуйками, что волосы окончательно позеленели, а зубы – заострились. Ему всё равно было, что перед ним уже не человек – Хоук сошёл с ума, совершенно околдованный и потерявший всякое понимание реальности. Когда он окончательно выдохся, Андерс уложил его на спину и оседлал, продолжая исступлённо двигаться, принося такое удовольствие, какого, наверное, не бывает на свете… но небо на востоке стало неумолимо светлеть, и он, выгнувшись от оргазма в последний раз, торопливо слез с парня, приняв свой обычный золотоволосый вид и встревоженно глядя по сторонам. Не успел загнанно дышащий Гаррет понять, что вообще происходит, как Андерс склонился к нему и нежно коснулся губ: как в первый раз, когда они только встретились. – Мне нужно уйти до восхода солнца, – с сожалением прошептал он и развернулся к пруду. Хоук вскочил на ноги, мгновенно растеряв все слова, и уже по колено в воде схватил Андерса за руку. Вздохнув, тот шагнул чуть глубже и, взмахнув кистью, осел в воду. Гаррет потрясённо уставился на длинный серебристый хвост у своих ног и опустился рядом, не выпуская ладони Андерса из своей. – Ты не боишься меня? – Его волосы вновь стали зеленоватыми, черты лица и зубы заострились, как ночью. Но Хоук видел это раньше, и совсем не испугался теперь. – Я уже видел тебя таким, – Гаррет осторожно коснулся ладонью хвоста. Андерс дёрнулся от неожиданности, но тут же взял себя в руки. – А таким? – он оскалился и зашипел, практически теряя человеческий облик, а ставшие совершенно зелёными волосы яростно взвились вокруг головы. Хоук отшатнулся так резко, что упал на спину, подняв фонтан брызг, а когда смог подняться, Андерс был уже на середине пруда. – Не ходи за мной, глупец! – отрывисто сказал он и, помедлив секунду, стал вновь человеком. – Ты принёс мне счастье, поэтому сегодня я ухожу. Но в следующий раз буду обязан забрать тебя с собой. Возвращайся, откуда пришёл! – Он развернулся и нырнул в глубину, так и не появившись на поверхности. Гаррет вылез на сушу, опустился на мягкий мох, служивший им постелью в эту дивную ночь, и тихо завыл. * Хоук не помнил обратный путь. Он просто брёл, переставляя ноги, продираясь сквозь ставшую непроходимой чащу. Хотелось вернуться и остаться у пруда, но «Возвращайся!» Андерса звучало в ушах, и Гаррет бездумно двигался к деревне. Уже у брода через реку на него налетела ребятня. Галдя и перебивая друг друга, дети повели его в дом к Велине. Хоук не сопротивлялся: ему было всё равно. Увидев парня в дверях, женщина всплеснула руками и, тут же выгнав детей, задрала на нём рубаху. И скорбно ахнула, прикрывая ладонью рот: вся шея и грудь Гаррета были в укусах и метках, слишком хорошо знакомых каждому, кто жил рядом с тем лесом. – Ой-й-й, не уберегла, не рассказала-а-а, – запричитала она, тяжело опираясь на стол и закрывая ладонями лицо. А два самых любопытных и бойких мальчишки, подглядывавшие в окошко, понеслись по деревне, выкрикивая «Русалка! Русалка Хоука покусала!», взбудоражено смеясь и совершенно по-детски не понимая, что это значило. Велина позволила себе повздыхать полминуты, а затем поправила платок и принялась хлопотать по дому, собирая на стол. Что бы ни случилось, надо покормить гостя. Помешивая похлёбку в горшке, женщина вспоминала, что же известно ей про русалок. Сколько она себя помнила, в лесу за рекой всегда водилось лихо. Ещё старики поговаривали, что ходить туда нельзя, а на расспросы махали руками, вздыхая. Но раз в несколько лет непременно находился глупец или смельчак, чаще из соседних деревень, который заявлял, что это всё сказки, и углублялся в непроходимую чащу. Обычно они не возвращались вовсе, а те, что всё же приходили, носили метки остреньких зубов на шее. Но обычно следов русалочьей страсти было значительно меньше, чем у Хоука, да и отсутствовали парни день-два, никак не неделю. И почти все рано или поздно уходили в лес снова… Велина поставила похлёбку на стол перед Гарретом: – Ешь, сынок. Он послушно взял ложку. Ел без удовольствия, будто просто боялся огорчить. – Хоук, ты помнишь, что случилось? Кивок. – Почему тебя не было так долго? Гаррет поднял на неё взгляд: – Всего одну ночь, матушка… – Тебя не было неделю!.. – добродушное лицо Велины горестно исказилось. – Как тебя вообще занесло в этот лес?! – Хотел найти древесину для сундука, – Хоук ответил не сразу, будто вспоминая, что было, – и среди леса увидел охотничью тропку. Она и вывела меня к пруду на поляне. Почему никто из деревни не рассказывал мне про него? Там такая тёплая вода… Женщина охнула, глядя на светлую, будто не принадлежащую этому миру улыбку на лице парня, а тот продолжал: – И там было так красиво, матушка... А на камне у самой воды, – он запнулся, чуть смутившись, – сидел человек. Он так посмотрел на меня… сказал мне своё имя и… – Гаррет умолк, опуская голову и прерывисто вздыхая. – Святая матерь, я никогда не слышала о русалках-мужчинах… – удивлённо произнесла Велина, и Хоук вздрогнул. – Вы знаете о русалках? – Да. И знаю, что они делают с людьми, – с неудовольствием закончила женщина. – Если остальные услышат об этом, то прогонят тебя обратно в лес. У нас тут таких, как ты, не любят… Гаррет дёрнулся от её слов, как от пощёчины, но удержал лицо и тотчас поднялся из-за стола: – Я пойду. – Да погоди, – Велина схватила его за рукав. – Я никому не скажу, что твоя русалка была мужчиной, можешь не бояться. А сейчас иди домой и даже думать о нём забудь! Выброси из головы сейчас же! – Спасибо, – взгляд Хоука немного потеплел, и он вышел из дома. Велина тяжело опустилась на лавку и какое-то время просто горестно смотрела в окошко. «Не выдержит ведь, уйдёт», – подумала она. И не с таким взглядом люди уходили, а он будто всё ещё на той поляне. Женщине было почти до слёз жалко непутёвого парня, но поделать ничего было нельзя: чем дольше человек был с русалкой, тем сильнее действовала её магия. Оставалось надеяться, что русалки-мужчины хоть в чём-то отличаются от женщин… Но нет, через два дня Гаррет привёл Велине корову. – Я не успел сделать вашей дочери сундук… – улыбнулся он до костей пробирающей отстранённой улыбкой, – потому пусть мой дом станет её приданым. Велина заохала, отказываясь, но Хоук был непреклонен. – Живите счастливо, – он шагнул к женщине, крепко её обнял, и, взвалив мешок на плечо, отправился в лес, через реку. Больше его в деревне не видели. * Гаррет провёл на поляне весь вечер, прислушиваясь к каждому всплеску и шороху. В душе роились противоречивые чувства – от надежды до отчаяния, но чем дольше он ждал, тем больше был уверен, что должен увидеть Андерса, чего бы это не стоило. Как только солнце село за горизонтом, вода всколыхнулась, и из глубины показалось уже знакомое лицо с зеленоватыми волосами. Андерс не удивился, увидев его, но заметно огорчился. – Я не хотел, – хмуро произнёс он. – Я не контролирую свою магию, Гаррет. А ты не заслуживаешь такого… – Плевать, – отрезал Хоук. – Можешь убить меня, но я должен был увидеть тебя ещё раз. Андерс подплыл к берегу и высунулся из воды почти по пояс, вновь заставляя парня обомлеть от восхищения и восторга. – Иди ко мне, – грустно, но ласково улыбаясь, позвал он, протягивая руки. Гаррет сбросил мешок с плеча и, как был в одежде, вошёл в озеро. Впервые с той ночи и второй раз в жизни он был безбрежно, безумно счастлив. Просто быть рядом, касаться его мягко сияющей кожи, целовать бледные нежные губы… улыбаясь и следуя за ведущими его руками, Хоук зашёл в воду по грудь, по шею, а затем и вовсе скрылся под водой. И ничего больше не напоминало о Гаррете Хоуке, лишь брошенный впопыхах мешок со столярным инструментом и засохшей коркой хлеба одиноко лежал на траве, пропитываясь ночной росой.