Куколка

Было тепло. Мягко. Спокойно. Немного душно. Каждое еле ощутимое движение отзывалось лёгкой болью там, где остались синяки. Мике слабо пошевелил ладонью, ощущая под пальцами мягкую прохладную ткань. Глаза открывались медленно, с неохотой и невольным страхом перед тем, что он может увидеть, когда проснётся. Было слишком больно возвращаться, вспоминая всё то, что он увидел перед собой, перед тем, как отключиться. — По крайней мере, Мелисса сбежала, — Микеле улыбнулся, не сразу сообразив, что произнёс последнее вслух. Где-то сбоку от него послышалось лёгкое копошение, словно кто-то неуверенно ступал по слишком скрипучему полу. Локонте в панике дёрнулся вперёд, резко садясь на постели, сбивая одеяло. Перетянутые бинтами рёбра резко сдавило тупой болью, заставив Микеле тихо всхлипнуть, тут же прикусывая щёку. — Не нужно паники, — он вперился взглядом в лицо человека, раньше, судя по всему, сидевшего в кресле у стены, а теперь стоящего у его кровати. Это был пожилой мужчина лет пятидесяти на вид, одетый в простой чёрный костюм-двойку. Его строгое лицо, исчерченное неаккуратным узором морщин, сейчас выражало глубокое волнение и нежелание как-либо пугать только что очнувшегося гостя (а Микеле сейчас определял себя именно как гость в каком-то неизвестном месте). Мужчина по-отечески улыбнулся. — Не нужно паники, — повторил он. — Вам сейчас вредно нервничать. Вы и так провели без сознания почти двое суток. Я уж переживал, что травмы окажутся слишком серьёзными: те громилы вас неслабо искалечили. Так что очень хорошо, что сейчас вы проснулись сами. Микеле, наверное, должен был поблагодарить старика за заботу, он уже открыл рот, чтобы сказать спасибо и заодно спросить, где он, собственно, находится, но мсье внезапно неслышно развернулся на носках и вышел из комнаты, произнеся напоследок лишь: — Я сообщу, что вы очнулись. Мике успел заметить лишь его спину , мелькнувшую за закрывшейся дверью. Он сглотнул, наконец решаясь осмотреться. Спальня, в которой он находился, была уютно обставленной комнатой с нежно-синими стенами, на которых висели какие-то абстрактные плакаты и картины, чьи бледные краски навевали лишь спокойствие и лёгкое недоумение. Большое, судя по бликам света, окно было завешано бледно-оранжевыми шторами из плотной ткани. Кровать, на которой он сидел, кутаясь в огромном пуховом одеяле, стояла у противоположной от двери стены. Она была двухместная, и по бокам у неё находились миленькие тумбочки из светлого дерева. Такого же цвета был и платяной шкаф, и несколько книжных полок, и маленький рабочий стол. Довершало образ мягкое кресло и большой пуф, стоящий в самом дальнем углу. — На комнату маньяка не похоже, — Микеле хмыкнул, но тут же пожалел, что позволил мелькнуть у себя этой мысли. В голове тут же воцарился хаос из резко всплывающих и так же резко угасающих картинок его воспоминаний, что буквально слепили своей реалистичностью. А ещё вопросы; их было слишком много, равно как и ответов на них. Где же он может быть? Кто мог забрать его прямо из «Уверюры», решив устроить не в больнице, а прямо у себя? У кого хватило бы денег на дворецкого и дом, куда можно было бы спрятать столь дорогую игрушку, вроде него? Кто ещё отдал слишком многое, чтобы сломать к чертям всю его жизнь?! Мике затрясло от гнева. Слепое отчаяние застелило глаза, до хрипа сдавив горло. Локонте безотчётно замотал головой, точно пытался вытрясти из головы столь очевидные вопросы и ещё более очевидные ответы на них. Неужели, всё напрасно?! Всё, через что прошёл он сам, через что прошла Элита, следуя за его безумием, всё это оказалось зря?! Доктор. Доктор. Доктор. Доктор. Доктор. Доктор. Сердце грохотало в груди тяжёлым молотом, в голове всё плыло, от бессилия хотелось орать. Микеле вцепился в простыни, грозясь случайно разорвать их — столь сильно дрожали его руки. — Ну наконец-то, — едва человек, сказавший это, появился в комнате, внутри Микеле что-то треснуло. Натянутая до предела нить дрогнула, точно струна от неосторожного щипка. Именно в этот момент внутри Микеле слишком ощутимо, слишком реально, слишком больно что-то оборвалось. Голос пропал, сил хватило лишь на полусорванный шёпот. — Ты?