Записки заключенного

Все закончилось всего неделю спустя. Я был в своем лучшем костюме. И под ним я имею в виду мой единственный и довольно потрепанный костюм. Вообще-то, это был тот самый костюм, который был на мне в суде, когда меня приговорили к заключению в тюрьму, десять лет назад. Серая ткань была изношена, рукава были немного коротки, и пиджак туговато сидел на моих плечах. На мне была пестрая, расстегнутая внизу на пару пуговиц рубашка, я уверен, Артур посчитал бы её омерзительной, но у меня не было ничего другого. Я приоделся, потому что именно в тот день собирался проведать Артура. Я сильно нервничал, с нетерпением ждал встречи и волновался. Прошла всего неделя, с тех пор, как меня освободили, но это уже была словно маленькая жизнь. Я понятия не имел, как протяну ночи на протяжении оставшихся месяцев без моего партнера. Я был занят всю неделю, старался не думать о том, как там Артур. После освобождения, меня поселили в крошечную комнату в общежитии; думаю, потому что, даже если меня ошибочно обвинили, они боялись, что тюрьма-то уж сделала из меня преступника. Как-то иронично это все. Но мне показали комнату и первым делом я подумал о том, что надо будет заменить односпальную кровать на двуспальную, до того, как Артура выпустят из тюрьмы. Остальные жильцы общежития держались особняком, тем лучше для меня. Я едва помнил, как начать диалог с нормальным человеком; в тюрьме обычно представлялись через свои преступления. Не думаю, что «Привет, я Имс. Я сидел за убийство, но клянусь, я этого не делал» - звучит очень уж хорошо. Кроме этого, я был занят работой, на которую меня устроили. Меня приставили к прачечной, в отеле по соседству. Можно подумать, подобное хоть чем-нибудь отличалось от работы в тюрьме, но меня это не волновало; за новую работу хотя бы платили. Некоторые из моих коллег были довольно болтливы, что делало день менее утомительным. Их прошлое обычно было сомнительней моего, и мы неплохо ладили. Жизнь за стенами тюрьмы была совсем другой, я очень старался приспособиться. Я не успел научиться готовить до того, как сесть в тюрьму, поэтому сейчас я готовил простейшие блюда – в любом случае, у меня было не так много денег, чтобы позволить себе спалить жрачку. Сидеть одному за маленьким столиком у окна было очень одиноко, я привык к Артуру под боком и ребятам вокруг. Труднее всего было, без сомнений, по ночам. Снимая свою новую, совсем недавно купленную одежду (у меня была всего пара комплектов на все случаи, я пока экономил деньги), вешал её в шкаф, но он выглядел как-то пусто без одежды Артура в нем. Затем я залезал под одеяло и вжимался лицом в чистую подушку. А потом я просто лежал часами, не в состоянии уснуть. Я никогда не замечал, как шумно было ночью в тюрьме, пока не лег спать в своей маленькой комнате. В тюрьме постоянно храпели, зачастую дрались и нередко кричали во сне. В общежитии же периодически били друг другу морды или приходили пьяные вдрызг. Но в основном тишина была такой угнетающей, что я ее едва выдерживал. Хуже было только чувствовать – и понимать – что я лежу в постели без Артура под боком. Честно говоря, речь идет даже не о сексе. Имею в виду, и по этому я тоже скучаю, конечно же, и не собирался искать развлечений где-нибудь еще. Но я завязал бы с сексом на всю оставшуюся жизнь, если бы мог обменять его на Артура, просто уютно устроившегося в моих объятьях. А еще ночью мысли лезли в голову настойчивей. Более живыми были мои страхи, не обремененные отвлекающими факторами. Артур скорее всего уже был под другим сокамерником. Что если он стал похож на Рекса? Что если охранники решили, что их это не касается? Что если мои ребята отвлеклись или растеряли верность, позавидовав моей свободе? Я едва не сошел с ума в ту первую неделю, и не единожды рыдал в подушку как ребенок. Сегодня был тот самый день – Понедельник – когда я снова мог увидеться с Артуром. Я мог рассказать ему о том, как прошла неделя, а он отмел бы мои страхи. И клянусь, я достаточно отчаялся, чтобы поцеловать то отвратительное стекло, которое будет между нами, чтобы стать хоть немного ближе. Я заранее оделся, приготовил мелочь для общественного транспорта, чтобы благополучно закончить мое путешествие. Я вынужден был сидеть за своим маленьким столом и жевать безвкусную булочку, потому что часы посещений не начнутся до десяти. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, я спустился забрать почту. Сел обратно за стол, мои ноги едва помещались под ним, пошарил среди кучи пришедшей почты. Я сразу обратил внимание на местную на местную газету, потому что она лежала сверху и потому что название нашей тюрьмы было в заголовках. УБИЙСТВО В ТЮРЬМЕ Мое сердце забилось чаще, пальцы дрожали, когда я перелистывал страницы, чтобы прочесть всю статью целиком. Людей и раньше убивали в тюрьме, сказал я себе. Не из-за чего паниковать. Тюрьма большая, убить могли кого угодно. Но там, в верху колонки, глядя на меня и выглядя очень раздраженно тем, что его фотографируют, был Артур. Фотография была старой и Артур на ней выглядел очень юно – ее сделали до тюрьмы, еще до того, как мы встретились. Слезы уже текли по моим щекам, когда я пытался прочесть текст. Я едва разбирал буквы, перед глазами расплывалось, а газетные листы тряслись в моих руках. Когда я все же заставил себя дочитать, я начал учащенно дышать, заработав гипервентиляцию. А потом меня стошнило прямо на ковер. В статье рассказывалось, что несколько человек зажали Артура в библиотеке поздно вечером, когда он заканчивал раскладывать книги по полкам. Чуть позже его нашел охранник из ночного патруля, который должен был проводить его обратно в камеру. Но к тому времени было уже слишком поздно. Травмы, как говорилось в статье, были нанесены так, чтобы причинить как можно больше боли. Это было не избиение, которое зашло слишком далеко; они с самого начала собирались убить его. В газете назывались имена тех, кто это сделал, их буквально, взяли с поличным, с кровью на руках. И руки их были красными от крови Артура. Я узнал их имена; все они были верными подручными Винса. В этом была еще одна проблема тюрьмы; врагов в ней заводишь на всю оставшуюся жизнь. Ушло время на то, чтобы дрожащими руками вырвать фотографию Артура и спрятать в нагрудный карман, перед тем как порвать оставшуюся бумагу на части. Меня не волновало, как накажут виновных или куда их переведут. Этого никогда не будет достаточно. Я подавился шумным всхлипом и едва успел вдохнуть достаточно кислорода, как меня снова вырвало. Глаза и нос горели, пока слезы текли по моему лицу. Я едва замечал горький вкус соли, вдыхая собственные слезы, снова давясь ими и задыхаясь. Сердце отчаянно рвалось из груди, и все мое тело дрожало, пытаясь вытолкнуть его через горло с очередным рвотным позывом. Словно все мое тело восстало против меня, пытаясь само себя разорвать в клочья, лишь бы больше не чувствовать эту боль. Я потянулся смахнуть остатки своего завтрака и почты на пол, спрашивая себя, ослабит ли боль желание что-нибудь сломать. Моя рука замерла над конвертом, на котором был аккуратно выведен мой адрес. Я растерялся, когда заметил, что отправителем значится Артур. Мог ли он инсценировать свою смерть и сбежать? Я не мог даже позволить себе надеяться. Я разорвал конверт и провел подушечками пальцев по тонким завиткам букв, почерк Артура был аккуратным, но странно выразительным. Я начал читать: Дорогой Имс, Я скучаю по тебе. Да, я пишу это на бумаге, и ты всегда сможешь использовать этот факт против меня. Но так и есть. Без тебя в тюрьме совсем иначе. Я знаю, что тюремное заключение и должно быть кошмарным, чтобы преподать мне урок и все такое, я не жалуюсь. Но я ужасно по тебе скучаю. Так странно, что ты не рядом. Вчера ко мне подсадили нового сокамерника. Его зовут Лиам и он еще меньше меня. Он плакал всю ночь, а я не нашел, что ему сказать. Я даже не знаю, за что он тут. Я занял нижнюю койку; не хотел возвращаться вечером и видеть кого-то другого на твоем месте, понимаешь? Где-то на этом месте я перестал читать. Плакал так сильно, что чернильные строчки перед глазами расплывались в одно неразличимое пятно. Я знал, что Артур тоже плакал, пока писал это письмо. Я знаю, звучит странно, но я точно знал, что разводы на бумаге были от слез, а не от случайно смазанных пальцем чернил. А еще было ясно, что это не тайное послание, информирующее меня о том, что он сбежал и ждал меня на каком-нибудь далеком побережье. Письмо было датировано числом, идущим всего через пару дней после того, как я покинул тюрьму, не было ни намека на то, что оно является чем-то большим, чем просто самым обычным письмом. Я заставил себя успокоиться и дочитать, потому что это были последние его, пусть даже ненамеренно, слова мне. Я никогда больше не услышу его голос, не увижу аккуратный почерк. Время идет, но теперь словно медленней. Разумеется, я работаю, обедаю за общим столом. Но все не так. Ты представить не можешь, сколько морковок приходится съедать. И даже при том, что в кровати теперь хватает места, я бы предпочел, чтобы ты снова его занял. Несмотря на то, что скоро лето, постель кажется очень холодной. Трудно заснуть. Часть строк далее, была зачеркнута, прежде чем Артур снова продолжил писать: Думаю, что, возможно, я совершил ошибку, вытащив тебя из тюрьмы первым. Думаю, мне стоило подождать и пройти через все, что ожидает меня на свободе. Однако, я испугался. Я понятия не имел, как одному, без тебя, так долго вести дела в реальной жизни. Подумал, что ты будешь сильнее. Но кое-кто усложняет ситуацию. Я бы не стал сильно беспокоиться, они просто досадная неприятность, и твои друзья за мной приглядывают, но я узнал тех ребят. Это те, кто помогали Винсу, а твои парни не могут быть рядом круглосуточно. Я стараюсь не волноваться об этом так же, как волновался ты, но все равно хотел написать. На всякий случай, чтобы если что-нибудь произойдет, хочу, чтобы у тебя были письменные доказательства еще кое-чего, тебе нужно это знать. Я люблю тебя. Ты невероятен и делаешь меня таким счастливым. Из-за тебя я даже почти не жалею, что попал в тюрьму. В любом случае, возможно, я принимаю происходящее слишком близко к сердцу. В понедельник мы вместе посмеемся над тем, как нелепы были мои опасения. Надеюсь, у тебя там все хорошо. Навеки твой, Артур. Я не знаю, как долго просидел с прощальными словами Артура, лежащими на моих коленях. Как минимум, я очень сильно опоздал на автобус до тюрьмы. Да и никаких дел у меня там больше не было, никаких посещений по понедельникам. Я больше никогда не увижу Артура и то, как он едва заметно улыбается, не услышу его голоса, не почувствую тепло его губ и тела. Все это… пропало. Кончилось. Все чего я ждал и планировал, Артур был неотъемлемой частью. Я ждал, когда он выйдет из тюрьмы и мы окрестим комнату нашим воссоединением. Когда мы отправимся путешествовать по миру. Когда будем вместе смотреть на звезды. Когда погрузимся в уютную, счастливую рутину спокойной жизни. Теперь ждать было нечего. Артура больше нет. Наконец, я сложил письмо от Артура, положил его в карман, к фотографии из газеты. Затем я рыдал, громко и горестно, пока не кончились силы и слезы. Лицо мое выглядело ужасно, голова кружилась от мигрени, а горло жгло от желудочного сока. Я подождал, пока глаза перестанут выглядеть такими красными и опухшими и взял свой бумажник. Я ссыпал всю мелочь на автобус из кожаного кармашка, а затем вышел на улицу. Продавец в хозяйственном магазине странно смотрел на меня, пока я бродил между стеллажами с товарами, так что я дополнительно приобрел несколько футов веревки. Деньги для меня уже ничего не значили. Когда я вернулся домой, я положил веревку на стол и снова сел на место. Какое-то время я смотрел, как жизнь за окном идет дальше, серьезно раздумывал, смогу ли покончить с собой. Как это обычно делается. С того самого момента, как меня лиши Артура, в груди словно зияла дыра. Он всегда был законным хозяином моего сердца. Я снова вытащил письмо и перечитал его не менее дюжины раз. Вскоре, я выучил его наизусть, но все еще перечитывал каждое слово снова и снова, потому что это были его слова. Затем я вытащил фотографию из кармана, держал ее на ладони. Я осознал, что это было единственным изображением Артура, которое у меня было. Моего сокамерника, моего друга, моего любовника, моего партнера. Все остальное бережно покоилось в моих воспоминаниях. В тот день, когда я вышел из тюрьмы, первым, что я купил, были блокнот, ручка и конверты, чтобы писать Артуру. Вспомнив это, я достал ручку и бумагу и написал это все. Честно говоря, не знаю, зачем. Вся моя семья погибла, а единственный человек, который хоть что-то для меня значил, был мертв. Я даже не знаю, прочитает ли это кто-нибудь, думаю, что на сегодняшний день это самая длинная предсмертная записка, но, если ее и увидит кто-нибудь, сомневаюсь, что ему будет до всего этого дело. Думаю, я написал это, чтобы все вспомнить. Заново пережить все годы с Артуром от начала до конца, потому что мне было, что вспомнить. Я все еще ясно вижу в голове каждый момент, делавший мою жизнь стоящей того, чтобы называться жизнью. Веревка подле меня, ждущая, когда я затяну правильный узел и предам свою жизнь ее надежной хватке. Письмо Артура и его фотография вернулись в нагрудный карман моей отвратительно яркой, безвкусной рубашки. Там, где Артуру и следует быть, у моего сердца. Там он и останется.