Бумажные журавлики

      День с самого начала выдался отвратительным. В первый момент Анжольрас не понял даже, наступило ли утро, или же вечер задержался дольше обычного. Небо стояло хмурое, тяжёлые тучи скользили по нему, казалось, едва не задевая крыши домов. Тусклый свет пятнами падал на белое одеяло, перебиваемый паутинчатым сплетением ветвей клёна. За время, проведённое в больнице, Анжольрас уже привык, открывая глаза, всякий раз видеть этот клён. Луи отёр с щёк выступившие слёзы и пригляделся к темневшему на пол-окна силуэту дерева, с которого ветер и частые-грубые капли дождя один за другим срывали покрывающиеся желтизной листья. Он неосознанно зашевелил губами, шепча: «Один, два, три…»       Когда дверь палаты распахнулась и с размаху ударилась о стену, Анжольрас дёрнулся и медленно зашевелился, переворачиваясь на бок — лицом к вошедшему. Внутри что-то неслышно, но ощутимо заскрипело, вынуждая поморщиться и зашипеть себе под нос неясное ругательство.       Это был Грантер. Промокший, запыхавшийся, раздражённый сразу всем на свете, укутанный в невыносимо-белый халат Грантер, глядя на которого, Анжольрас не мог не улыбнуться, несмотря даже на противную боль от потревоженных трещин на губах. — Блядская, блять, погода, — почти торжественно заключил Антуан вместо приветствия, перевёл дыхание и после секундной паузы добавил, — Блять. — Ага, — согласился Анжольрас, переваливаясь обратно на спину, — Сегодня их было одиннадцать, к вечеру станет больше.       Грантер помрачнел. — Будет тебе, Аполло, уймись, — пробормотал он, опускаясь на кресло, — Я тебе новую аудиокнигу записал, — его руки исчезли в бездонной пасти зелёного рюкзака. — Которую я просил? — спросил Луи, наблюдая за процессом поисков с толикой проснувшегося интереса. — Нет, дорогой мой. Сартр до тебя доберётся только через мой труп. Вот, лови, будешь «Хоббита» слушать, — mp3-плеер отправился в недолгий полёт и приземлился на живот Анжольраса. Тот покрутил между пальцев наушник, открыл было рот, чтобы что-то высказать по этому поводу, но не стал.       Грантер тем временем продолжал перерывать содержимое рюкзака, выкладывая на столик то, что должно было однозначно отправиться в мусорку, и, чуть в сторону, те вещи, чья судьба была под вопросом. Луи наблюдал за парнем с выражением абсолютного одобрения на лице. — Эти промоутеры… У меня уже в печёнках сидят, — Антуан извлёк целый веер одинаковых листовок, — На каждом повороте в метро воткнули подростка — и вот тебе пожалуйста.       Луи хмыкнул в ответ и стянул один пёстрый листок со стола. Откровенно говоря, Анжольрасу было глубоко наплевать, что именно там рекламировалось, гораздо более пристального внимания удостоилась форма: бумажка была идеально квадратной. Слушая рассказ Грантера о вчерашнем дне, он складывал листовку по давно въевшейся в сознание схеме. Многое изменилось в жизни Анжольраса, многое ушло, а вот привычка не держать руки без дела, если есть возможность, осталась. — И тогда Курфейрак поворачивается и говорит ему… Что это у тебя? — прервался Грантер, заметив появившуюся в руках Луи пёструю фигурку. — Журавлик, — отозвался Анжольрас, протягивая собеседнику сложенную из бумаги птичку. — Не знал, что ты умеешь делать такие штуки, — Антуан покрутил в руках неровного журавлика, рассматривая его со всех сторон, проводя пальцем по сгибу бумаги, обозначавшему голову, а затем вниз, по шее. — Я ещё в детстве читал где-то о девочке по имени Садако Сасаки. Она верила, что сможет вылечиться, если сложит из бумаги тысячу таких журавликов. Меня тогда впечатлило, вот и научился.       Грантер замер на мгновение, разглядывая покоившуюся на сложенных «лодочкой» ладонях фигурку, после чего как-то рвано усмехнулся: — Садако. Прямо как в «Звонке». — Ну тебя, — фыркнул в ответ Анжольрас, шлёпнул Антуана по колену, и отвернулся.       Повисшую тишину нарушила механическая трель, и Луи почувствовал, как под рёбрами противно заныло. Он прекрасно понимал, что это значит. — Мне пора, — было слышно, как Грантер поднялся на ноги и, покидав в рюкзак некоторые вещи со стола, вжикнул молнией.       Анжольрас почти мгновенно перевернулся и сжал в руке край всё ещё влажной толстовки. Это резкое движение отозвалось ломотой во всём теле — Луи поморщился, стискивая пальцы сильнее. — Дождь ещё не закончился. — Знаю, — вздохнул Антуан и успокаивающим жестом огладил чужое костлявое плечо, — И не закончится, наверное, до вечера, но у меня смена — сам понимаешь. — Да, — глухо отозвался Анжольрас, — Просто…       Что именно — просто, он сказать не сумел, да и, откровенно говоря, понять до конца тоже, в отличие от Грантера. — Я прибегу, как только закончу, и буду с тобой, пока не начнут выгонять швабрами — обещаю, — он наклонился к Луи и поцеловал в лоб на прощание, пропуская сквозь пальцы светлые волосы.       Когда Антуан стоял уже на пороге, до него донеслось тихое: «А всё-таки одиннадцать листьев упало сегодня». Он застыл, стиснув пальцами ручку двери, нервно сглотнул как можно тише и ответил, стараясь звучать непринуждённо: — Слушай «Хоббита», Аполло.       На душе было тяжело.