Бумажные журавлики

Грантеру начинало казаться, что время в его комнате постепенно сгущалось, и сам он едва двигался в нём, как в остывающем воске. Он кинул короткий взгляд на улицу за окном, полностью оголившиеся ветки деревьев не закрывали обзор, как это было летом: неподалёку собралась компания молодых, счастливых людей, они о чём-то громко разговаривали, смеялись, целовались. Грантер шумно вздохнул, не обращая внимание на уже привычное ворочание тоски за грудиной, и снова продавил пальцам сгиб бумажного листа. Снизу-вверх на него посмотрела птичка с нерасправленными крыльями, Антуану оставалось только отогнуть их и бросить журавлика в разросшийся ворох его разноцветных близнецов. Бумага шуршала повсюду: Грантер задевал её локтями, распинывал голыми ногами по разным концам комнаты, чтобы не наступить случайно, пробираясь от стола к кровати и обратно, бездумно и по инерции тянулся за очередным квадратным листом. Он уже самому себе казался бумажным - шуршал потихоньку, а иногда скрипел и трещал, готовый порваться. Посреди ночи Антуан проснулся, резко оторвав голову от затёкших рук и загубленной, измятой фигурки с изломанной шеей и покривившимся клювом. Он поднялся с места и, ссутулившийся, поплёлся к кровати, не разбирая в темноте под ногами пол и бумажных журавликов - последние не кричат в агонии, и это так чертовски хорошо. На краю, у стены - свёрнутые в валик два одеяла, которые можно приобнять одной рукой во сне, обманывая себя до самого утра. Грантер сидит на кухне, пьёт травяной чай и свободной рукой поглаживает за ушком серого кота, взвалившего своё тёплое и пушистое тело на его плечи. Пьер пропал несколько месяцев назад, выскочив из окна за пролетающим мимо голубем, а тут вдруг решил вернуться. И сидит, и греет, и мурлычет. Коты странные, ну да что с них взять? За окном дождь, а через минуту - снег, и Грантер не удивляется, а лишь смотрит на зелёного журавлика, на крыле которого выведено неровное число из палочки-единицы и трёх нулей - он удивительнее и желаннее. Анжольрас говорил ему, что всегда хотел потрогать живот белого кита, а сейчас рассказывает, что кожа кита гладкая, прохладная и очень-очень белая. Такая же белая, как рубашка на самом смеющемся Анжольрасе. Такая белая, что на неё тяжело смотреть. Анжольрас продолжает тихо смеяться. - А можно мне тоже его потрогать? - Нет, это мой кит, тебе придётся подождать своего. Грантер не хочет ждать. Он стоит в больничном коридоре прямо перед дверью, а в голове дребезжит механическая трель. В его руках - журавлик, последний, с тысячей на почему-то жёлтом треугольном крыле. Прежде тугая ручка поддаётся невесомому прикосновению пальцев, дверь открывается, и Антуану приходится зажмурить глаза от яркого света. Не разжимая век, он проходит вперёд наощупь. - Луи, ты здесь? Я сложил тысячу - теперь всё будет хорошо. Луи? Ты здесь? Я не вижу тебя. Трель звучит всё громче, а свет слепит всё сильнее. - Где ты? Я не вижу тебя...