Тевинтер. Туда и обратно

Тедас трещал по швам, как старый, наскоро залатанный мешок, переполненный белым песком и затвердевшей смолой. С севера разгоряченным эхом донесся слух о Горелой Башне. - Вы слышали, генерал? Слышали?! – Бевин так бежал, что долгое время не мог отдышаться – стоял, согнувшись, упираясь руками в колени, и сбивчиво повторял: «Слышали? Вы это слышали?!», - На рынке! Там такое говорят! - В чем дело? – командующая королевской стражей, временно отошедшая от дел, тут же поднялась из-за стола, продемонстрировав неутерянную выправку, - Орлесианцы? Маги? Нападение на Короля? - Тевинтер! Убит Советник Архонта! Защитница!.. Она...говорят… - А, ты об этом. И Авелин снова села: стоять ровно с животом наперевес было куда сложнее, чем даже в самом тяжелом доспехе. Сложнее, но приятнее. - И вы так спокойно говорите об этом? Разве она не была вашим другом? - Гонец доставил мне один сверток… Там есть кое-что для тебя. - Какой еще, ко всем демонам, сверток?! - Рыцарь Бевин! – грянула генерал, но потом добавила, внезапно смягчившись, - На твоем месте, я бы проверила его содержимое прежде, чем закатывать истерику. Храмовник сглотнул и собрался. Зашуршала бумага, зашелестела солома. - Тут…рогатка? Авелин незаметно хмыкнула, а Бевин развернул аккуратно сложенный клочок и прочитал: «На замену Усмирителю, как я и обещала. При встрече, так уж и быть, вручу тебе что-нибудь посущественнее. Хоук». - При встрече?.. – обомлел юноша, - Она… - Утверждает, что все это глупости, - сказала Авелин негромко. - Что? - Судьба не зависит от имени. Все это глупости. Она мне так написала… И где-то раздобыла пинетки, возомнив, что я не умею их вязать. Эта Хоук!.. Бевин долго смотрел на нее, а потом рассмеялся. Высокое солнце вкатилось в окно и загляделось на свое отражение в блестящем щите над камином. Игра нежных бликов на строгой стали так понравилась солнцу, что оно осталось в непогожем Ферелдене на долгую неделю. И в один из этих солнечных дней в семье генералов Хендиров родился сын. Они назвали его Уэсли. … …И аравель не скрипел под ее босоногими ступнями: признал. Маретари привстала: столь неожиданными были эти несмелые шаги. - Дален?.. Вошедшая наклонила голову вперед, потупила взгляд и тоскливо улыбнулась: - Я вернулась, Хранительница. Навсегда… А где-то далеко, чуть ли не на другом конце Тедаса, в таком же аравеле рыжий Финн с замершим сердцем скосил глаза на острие клинка, глядящего в его лицо в упор. - Здесь для тебя ничего нет, шем, - Ариана старалась, чтобы голос ее звучал как можно холоднее, - Здесь живут одни только дремучие эльфы, забыл? - Это ничего, - примирительно начал начитанный маг, - Не всем же быть такими образованными, как… Он вовремя себя осадил. Хоть и не специально - просто залюбовался сердитым эльфийским лицом. Уверенно, без боязни даже порезаться, отвел от себя лезвие двумя пальцами. Оно не особенно сопротивлялось. - Ариана, я… То, что я сейчас сделаю, без сомнений, выходит за рамки рациональности и не укладывается ни в одну известную мне формулу, но… Он задул единственную в аравеле свечу и шагнул к ней навстречу. … …И ветер был попутный. Корабль уже спущен на воду и готов к отплытию. И не важно, что на судне этом едва бы уместилась и пара человек, капитан Изабелла любовно назвала его «Рожок». - Ничего-ничего, малыш, - пиратка ободряюще похлопала по деревянному мокрому боку, - Тебе только вмятины подчистить и задиры рубанком подчесать. Мы с тобой еще напустим страху на море, мы еще погоняем эти громадины! Поднять паруса! Парусом служила серая, не первой свежести наволочка. Она важно надулась, как бледное пузо жабы, но лодка не сдвинулась с места ни на дюйм. Придется грести. Изабелла привстала, неунывающе намурлыкивая под нос задорную песенку: «Уста приоткрыты, вздымается грудь. От смерти скалистой нам не улизнуть. Смутитесь боязни, исчезни тоска. Затянем-ка песню, коль гибель близка». Ленивым движением она стянула с себя бандану, растрепала волосы на ветру. Завязала тугой узелок поверх паруса. Получился самый настоящий флаг. Синий, как море. Над пристанью кружили высокомерные желтоклювые чайки. Изабелла видела крылатые черные тени на воде. И еще одну – не крылатую, но вытянутую и широкоплечую. - Знаешь, - сказал хозяин тени с причала, - Когда я верну себе трон – подарю тебе самый лучший корабль, который только есть в Тедасе. Слово принца. - Знаешь, - отозвалась пиратка ему в тон, - Я бы сейчас отпустила в твой адрес едкую шуточку, но зная, что Хоук вызвалась помочь… - Нет. Я должен сделать это без чьей-либо помощи. Сам. Голос Себастьяна, прозвучавший обдуманно и твердо, как никогда, заставил заносчивую ривейнку обернуться и вглядчиво посмотреть на изгнанника снизу-вверх. Посмотреть…и мотнуть головой, усмехнувшись. - Мужчины. Это вечное «я сам - я докажу» у вас в пупке не накапливается? - Чт…что? - Давай на борт, говорю, - козырнула Изабелла – капитан двухместного корабля под гордым именем «Рожок», - Я вспомнила, что в Старкхевене продают расчудесные шляпы. Нам по пути. … …И добраться туда Скиталец планировал до заката, но не успел. Переоценил свои силы. У старого хозяина, в доме которого он обрел ночлег, была внучка. Внучка и больше никого. Малышка сначала смотрела на Скитальца с подозрением, но потом расхрабрилась: сама поднесла ему чистой воды в баклажке и вызвалась расчесать его золотые волосы. А поздним вечером, когда дед ушел загонять на ночь коз, она разбудила Скитальца случайным прикосновением в попытке потрогать золотую сережку в его ухе. Весь он был для девочки золотым. Никогда еще у них с дедом не было таких гостей. - А ты знаешь, - она уже безбоязненно сидела у него на колене и перебирала перышки его плащевой накидки, - Ты знаешь, у нас есть жеребчик. Маленький-маленький. Золотко зовут. Я его недавно спасла. Он умирал, а я обняла его за шею, зажмурилась и зашептала: «Живи, Золотко, живи!». И тут у меня как пальцы засветятся! А Золотко как вскочит! Я его спасла. А дед почему-то расстроился. Девочка замолчала, поджав губы и нахмурившись. - Я что же это, получается… Ведьма? Колдунья?! Меня теперь запрут? Высекут? - Ты человек, - мягко сказал Скиталец, провел рукой по ее чернявой голове, - И ничего с тобой не случится. Маленькая волшебница посмотрела на него доверчивым взглядом и успокоилась. Наутро во дворе прямо перед домом выросла свежая могила. Рядом с ней топтался Золотце. А пучеглазые козы обошли сыроземельный холмик стороной, услышали быстрые взволнованные шаги и разбежались в стороны, блея. - Уходи, Скиталец, - сказал дед подошедшему к могиле, - Уходи скорее. Мальчишки деревенские прознали, что сюда рыцари идут. Уже на холме их видели. Вот-вот заявятся. Златоволосый гость отыскал беглым взглядом маленькую девочку. Она испуганно смотрела на косой могильный камень с выбитым на нем именем. «Юльта». Ее собственное имя на могильном камне… - Что смотришь, Юльтинка? Оробела? – слабо улыбнулся ей дед, - Не бойся, сто лет проживешь! Не отдам я тебя этим рыцарям. Пусть думают, что умерла моя внучка, моя чаровница милая. А ты беги, беги до самой речки. А как по берегу пойдешь, ступай по камню, не по песку. Следов не оставляй. Схоронись под нашей лодушкой рыбацкой. Ты знаешь, где я ее прячу. Под ней схоронись и возвращайся, как темно станет. Я и сам за тобой приду, если рыцари уйдут быстро. Вот, хлеба возьми. А ты уходи, Скиталец. Уходи, коль хочешь расспросов избежать. Не любят они чужих, ох не любят. Скиталец посмотрел на бледную, как молоко, малышку. Потом на суховатого старичка. И никуда не пошел. Юльта не выдержала и возвратилась домой на закате. Не стала дожидаться темноты. Дед стоял у забора, ухватив руками прутья, и пошатывался. Трава во дворе была вся закопченная. Будто ее тертым углем посыпали. Коз нигде не было. Рядом с могильным холмом лежал Золотко. Над ним вились мухи. - Дед! – позвала Юльта, не удержав всхлип. Старик обернулся – рубаха его была разорвана, а сквозь прореху на спине проглядывали свежие багровые отметины. В уголке губ запеклась кровь. - Злились, - сказал он с трудом, - Ох злились, Юльтинка. Всю скотину со злости забрали. Золотко прибили. Рвались и меня прибить, а потом могилу раскопать… Если бы не маг… Если бы не наш Скиталец… - Маг? – девочка даже плакать перестала. - Что здесь было, Юльтинка! Что делалось… Скиталец-то наш как вспыхнет весь! Глаза у него как засверкают! Страшно, Юльтинка… А потом он побежал. Нарочно побежал, не из страха. И рыцари все за ним побежали. Если догонят – беда нашему Скитальцу. Пропадет… Юльта заплакала пуще прежнего. Старик обнял внучку за дрожащие детские плечи. - Молодцы мы, Юльтинка. Сберегли тебя. …Он вернулся ближе к полудню. Козы, которых он отродясь считал наитупейшими из всех животных, узнали и первыми ринулись во двор с по-домашнему вкусной зеленью. Дед, рубивший дрова, так и застыл с занесенным топором: откуда? Скиталец переступил через поваленный в одном месте забор. Хозяин забора вскинул на внезапного гостя голову. Подслеповато сощурился. Топор рухнул в траву. Ладони, что его выронили, уже лежали на плечах, украшенных черными и отчего-то липкими перьями. Дед счастливо и благодарно разулыбался, а Скиталец протянул ему мешочек с монетами и остатками дорогих вещей: бархатные лоскутки, пурпурные, приятные на ощупь, обрывки. И обоим ясно было, откуда взялись эти вещи: Скиталец знал, дед – понял. Из дома выбежала большеглазая Юльта. Вот сейчас она кинется его обнимать. Расцелует колючие щеки и предложит погостить у них с дедом хоть еще немного… И он, быть может, даже согласится. Но потом все равно отправится в путь. Потому что он – Скиталец. Маг-скиталец по имени Андерс. … «…И тот, кто предоставит лордам беглого мага по прозвищу Болванчик, убийцу и предателя Империи, получит награду – пятьдесят золотых – за живого или мертвого». Данарий прочитал листовку и ухмыльнулся: дешево же стоит его чешуйка. Разве человек, столь умный и расчетливый не должен стоить хоть на десять золотых больше? Разве человек, способный на любовь…не бесценен?.. Скоро его все-таки поймали. Не тевинтерцы. И даже не люди. … …И тогда Хоук пришло письмо. Не Сибиле Селби, не Алисии из Гварена – как она теперь себя называла – а именно Хоук. Письмо, этот ослепительно белый квадратик на темном дереве столешницы, мирно дожидалось прочтения. Рядом со столом, на высоком, с накинутой поверх мягкой шкурой, кресле гордо восседал Фенрис. И читал книгу с таким видом, будто этого бросающегося в глаза квадратика и вовсе не существовало. Проходившая за его спиной, Хоук, не удержалась и заглянула в потрепанный, но ярко прописанный фолиант. Удивилась. Даже замялась, раздумывая: сказать ему, не сказать?.. - М-м-м…что ты читаешь? - Книгу. Иного ответа она и не ждала. - И как? Интересно?.. - Вполне. Хоук хмыкнула и задумалась теперь: не попросить ли его прочитать какую-нибудь строку вслух?.. Но она сжалилась и не стала над ним издеваться. Возможно, по доброте душевной, но скорее - из-за замеченного письма. По слухам погибшая, Защитница развернула его и вскинула брови. Фенрис скосился. «Хоук! Мой долг – поймать тал-васгота, и я его поймала. Его убьют завтра на рассвете, после рапорта Арикуну. И я, как бы ни хотела, не смогу этому помешать. Но это сможешь сделать ты… Ты же все можешь, правда? Во мне все меньше убежденности, Хоук… Наверное, поэтому я и пишу тебе. Он мне все рассказал. Если бы я только знала, что ему взбредет в голову втянуть во все это тебя, я бы при нем и словом о тебе не обмолвилась. Если бы я только знала… Хоук. Мы с ним не друзья. И вы с ним не друзья тоже, но я прошу тебя… Данарий заслуживает жизни. Он сделал то, на что даже я вряд ли когда-нибудь смогу отважиться… Он стал свободным. Отверг Кун. И не только ради себя… Если ты решишь его спасти, я буду еще больше тебе благодарна. Если же нет… Что ж, меравас». Ниже - карта с местностью, где будет проходить рассветная экзекуция. Не так далеко от города, где пребывала сейчас Алисия из Гварена. Как нарочно. И еще ниже подпись – «Таллис». - Надо же. Они с ним знакомы. - Кто? – спросил Фенрис будто бы невзначай, и неособенно-то интересуясь ответом. - Не притворяйся будто ты знаешь, от кого это письмо, Фенрис. Ты же читал его. - С чего ты взяла? - Ты нервничаешь. - Нисколько. Хоук победно усмехнулась: - Тогда переверни книгу. Ты читаешь ее вверх ногами. - Хоук! – и он резко поднялся, больше не обращая внимания на многострадальный фолиант. Тот, возмущенно шаркнув страницами, хлопнулся им под ноги. - Если ты бросишься ему на выручку, после всего, что он сделал… Если ты снова… - Не беспокойся, - в голосе ее звучала убежденность, но Фенрису показалось, что она огорчена. Или даже испугана, но тщательно скрывает это чувство, - Всю сегодняшнюю ночь и завтрашнее утро я буду обучать Фейнриэля защитным заклинаниям. Мы же скоро уйдем из города…а он уже давно просил меня позаниматься с ним. - Ночью? - Предлагаешь искрить магией средь бела дня на радость храмовникам? Фенрис не нашел ответного возражения и отступил, сдавшись. Хоук бросила письмо в огонь очага и примирительно поцеловала хмурого избранника в строгую складочку между его бровями. Поздним вечером она, как и обещала, отправилась к Фейнриэлю. А спустя сутки к ней лично явилась та, кто написала сгоревшее письмо. Таллис хотела начать разговор с приветствия. Таллис собиралась даже улыбаться в присутствии своей старой знакомой, вместе с которой они дивились гостеприимству Замка Эн. Улыбаться отчего-то не получалось. - Я… - она кашлянула, чтобы слова шли более ровно, - Я не видела его смерти… Хорошо, что не видела. За спиной остроухой кунари темнела пустота: она опасно сидела на корточках на подоконном каменном карнизе, довольно широком, но во многих местах обвалившемся. Внизу разбредалась людва, закрывались торговые лавочки. - Мы могли бы поболтать внутри, - пригласила Хоук. Фенрису не очень понравилась эта идея, хотя Таллис и не думала соглашаться. Не из-за его подозрительного взгляда… По другой причине. - Данарий мёртв, - ее слова упали вниз, сорвались с карниза и разбились, обратившись в пыль под ногами людвы, - Но он… Он сопротивлялся, Хоук. Из карательной группы уцелел только старший Ашаад. Его наградили за устранение «опасной твари». Баз сааребас мертв. Проткнут копьем насквозь. Хоук стояла тихая, молчаливая, и лицо ее в наступающих сумерках казалось очень бледным. - И в этом нет никаких сомнений? – спросила она наконец. - Никаких, - глухо отозвалась Таллис, слабо мотнув головой, - Одно слово Ашаада, сказанное перед Арикуном стоит тысячи доказательств. Фенрис невольно вспомнил этого странного мага, вспомнил и его треклятое письмо, с которого все началось, и его визит «как Мор на Ферелден», и их с Хоук рисковый танец… Он взглянул в ее лицо и вдруг усомнился: может быть, не нужно было реагировать так категорично? Возможно, стоило позволить Хоук спасти его?.. Уже не играет роли. - Он просил передать тебе… Что-то мелькнуло в воздухе, и в руках у Защитницы оказался тоненький порванный ремешок. Тот самый, на который некогда крепился Усмиритель. Так значит, Данарий хранил его все это время? - Прощай, Хоук, - сказала Таллис, враз рассеяв ее изумление, - Больше ни один кунари не доставит тебе неприятностей. И качнулась назад, оттолкнувшись от карниза. Только подошвы сапог шаркнули. Хоук не стала провожать взглядом ловкачку. Внизу кто-то вскрикнул, заметив акробатический кувырок. А потом стало тихо. Фенрис вздохнул: его магесса столь же непредсказуема и импульсивна, как и он сам, так что сейчас следовало бы обнять ее да покрепче. Что он и сделал. - Этот магистр едва не убил тебя… Он не заслуживает ни жизни, ни жалости. Хоук молчала. - Пойдем, - эльф прижал губы к ее виску, - Если не поторопимся со сборами, караван уйдет без нас. - Да, - отрешенно проговорила Хоук, - Ты иди… Я скоро присоединюсь. Он посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом, и ей пришлось со всей серьезностью заверить его: - Фенрис, я в порядке. И Фенрис поверил. Потому что Хоук не врала. Оставшись в одиночестве, она подошла ближе к распахнутому окну и запрокинула голову. Небо, по которому недавно яичным желтком растекался закат, сделалось, наконец, черным и глубоким, как огромный казан. Оттуда, из глубины, глядели тусклые, белесые звезды. Глядели на Хоук и на ремешок в ее ладони. Ремешок этот обмягчал и был изрядно измят: наверное, его часто сжимали в руке или даже носили на запястье как украшение или талисман. ...И Хоук представилось, как в предутреннем сумраке Данарий протягивает свой талисман знакомой эльфийке. Молча, без слов. Она и так все понимает. Он рассказал ей. Таллис кивает. Делает шаг назад, приближаясь к Арикуну, и все оглядывается по сторонам. Словно ищет кого-то, словно надеется разглядеть между близко растущих, как зубы, деревьев одной ей известный силуэт. Ашааду не терпится: сколько можно терпеть эту чужую землю? Почему нельзя было прикончить этого васгота сразу после поимки? Предсмертная встреча с Арикуном…не много ли ему чести? Ашаад раздражен, горячо дышит. Выпускает тающий пар из прорезей в шлеме. Его огромные ладони падают на человечьи плечи и давят вниз. Под их тяжестью Данарий вынуждено припадает на колени. Слишком большое для данариевой шеи кольцо, похожее на парфорс для собак, скатывается на плечо из-за резкого движения, больно соскребая кожу. Данарий поднимает связанные вместе руки, чтобы поправить его, но тут же терпит отводящий удар по костяшкам пальцев: не надо, сааребаз, не делай лишних движений. Где-то недалеко прерывисто выдыхает и сжимает губы молодой виддатари, еще, кажется, не успевший понять оправданную жестокость его новой религии. Еще один стоит напротив, упираясь копьем в каменистую землю. Арикун пожелал, чтобы виддатари присутствовали, чтобы они видели…и уяснили: вот что бывает с теми, кто, приняв однажды Кун, отвергает его. Должно быть, оба они – эльфы: эльфинажные лохмотья тянутся от плеча до плеча, от уха до уха лоскутьями. И лоскутья же закрывают их лица, оставив на виду только глаза. Один виддатари высокий и стройный, другой чуть ниже, широкоплечий. И оба ждут, и оба наблюдают за Ашаадом и за Данарием. Данарий только и видит, что землю, их обмотанные белыми лентами ноги, да древко копья на камне. Имел бы он сейчас право на слово – сказал им, что Кун, который они выбрали, не очень-то и хорош: вот же религия – даже некому помолиться перед смертью. - Говори, - вдруг слышит он глухой и низкий голос Арикуна, но не испытывает желания поднимать на него глаза, - Что в твоей жизни было достойного, васгот? «Следование Кун» - иногда отвечают тал-васготы, образумившись, и тогда получают право стать кабетари – остаться живыми, но безвольными. Данарий улыбается. Таллис знает, что он ответит. - Я воспитал достойного ученика, - слова даются ему легко: он уверен в их верности, - Я полюбил достойную женщину. Копье высокого виддатари вздрагивает, подскакивает и опускается обратно на камень с громким стуком. Ашаад не обращает внимания ни на разговоры, ни на стук, он вытягивает из-за спины собственный копьеподобный меч. Небо светлеет. Снова раздается стук. Уже второй. Таллис коротко и обреченно жмурится. Арикун что-то говорит сопровождающим его карастэнам, и те отправляются вперед. Арикун и сам скоро последует за ними вместе с лучшим агентом Таллис, но сначала услышит два новых стука и не обратит на них внимания. Он оставляет Ашаада, виддатари и нескольких солдат. Они – последнее, что увидит Данарий. - Винек катас, - говорит Арикун и удаляется. Таллис оборачивается и, поймав взгляд Данария, хочет верить, что он ни в чем ее, кунари, не винит. Стук повторяется в пятый раз. А потом в шестой. Данарий хмурится. Длинный, занесенный над его головой меч отвлекает его от размышлений: почему эти нервные удары испуганного виддатари будят в нем такие странные чувства? Стук…стук…пять…шесть…шаг…еще шаг…наклон… …танец в церемониальном зале…магистры с посохами…удар…удар…стук…стук…пять, шесть… …а на счет семь… Данирий вздрагивает. Вдруг резко вскидывает голову на виддатари с копьем. Вглядывается в закрытое лоскутами лицо… И узнает… Глаза… Ее глаза… - Семь! Он едва успевает пригнуться. Меч Ашаада просвистывает, рассекая воздух. Только воздух и ничего больше. Ашаад рычит. Не от злости – от боли. Он не успевает пригнуться и оказывается в объятиях, хлынувшего будто из ниоткуда, пламени. Солдаты-кунари понимают, что копье виддатари на самом деле посох, и владеет им не виддатари вовсе, а чужак. Маг! Баз сааребаз! Хоук срывает с лица ткань: лоскутья мешают дышать. - Наставник! – кричит второй чужак, замаскированный под виддатари и бросается к Данарию, чтобы в неразберихе внезапного нападения стянуть с него, не пропускающий магию, ошейник и развязать руки. Данарий все еще сидит на коленях, прислонившись лбом к холодной поутру земле. Он хочет сохранить в тайне свою счастливую, свою влюбленную улыбку… …И когда бой с кунари будет выигран, она скажет ему: «У нас с тобой все равно бы ничего не вышло». И он усмехнется: «Твоя беда». Его ученик, юный сновидец будет еще долго ругать наставника и даже ударит его пару раз, припомнив не столь давнее исчезновение. А Хоук долго будет дивиться, каким Фейнриэль может быть злющим. Злющим и трогательным одновременно. «Да ты! Да ты! – будет надрываться трогательный сновидец, - Ты не веришь, но ты мне всегда!.. Как отец!.. Вот смейся теперь! Смейся!» К нему будет тянуться чья-то рука, и он качнется вперед, позволяя этой руке схватить себя за шиворот и встряхнуть хорошенько. «Фейнриэль!» - скажет Данарий, а тот еще и будет отпихиваться от него, как маленький и обиженный. «Фейнриэль, ты видишь – я не смеюсь», - попытается унять его Данарий. «А вот ты смейся! Я же глупость сказал, да?» - не уймется сновидец, будет отворачиваться от наставника, как ребенок от горького отвара. «Фейнриэль! – и Данарию придется ухватить его за волосы и рывком повернуть к себе, - Я что, по-твоему, идиот? Считать глупостью самое приятное, что я в жизни слышал?» И Фейнриэль сразу затихнет. «Я обещал, что мы с тобой пойдем в путешествие, и мы пойдем! Когда меня перестанут преследовать…» «О, - с сожалением вмешается в их жаркое выяснение отношений Хоук, - Об этом можешь не беспокоиться. Ты знаешь, я злопамятная, Данарий. Ты «убил» меня, теперь я «убью» тебя. И да, познакомьтесь, это Мараас». Рогатый великан, который почему-то сражался на их стороне, отвлечется от обыска павших и, выпрямившись во весь рост, даже кивнет приветливо. «Мой давний знакомый, - пояснит Хоук, насладившись недоумением бывшего магистра, - И кирквольский наемник, очень вовремя оказавшийся поблизости… Он позаимствует у Ашаада шлем и донесет Арикуну весть о твоей мучительной смерти. Эти зверолюды все на одно лицо, должно сработать». Марааса никак не покоробит тот факт, что его назвали зверолюдом. Он бесстрастно стянет шлем с огромной безжизненной головы Ашаада и исполнит то, за что ему заплатили. А Данарий отпустит наконец Фейнриэля и тихо скажет: «Ну все, парень. Я теперь куда хочешь с тобой пойду. Хоть на край света, как договаривались…» Фейнриэль сядет в траву – да так и останется сидеть. Хоук снова вспомнила это его выражение лица и разулыбалась. Подбросила и поймала ремешок в своей руке. Его недавний обладатель, должно быть, плывет сейчас на корабле с кем-то упрямым и белобрысым. На поиски Новой Земли. Как и обещал. Да и ей пора. Тоже на поиски… Караван ждет… «Тебе грустно?» - спросил детский голос. Он имел своим источником теплое гнездышко внутри. Жил где-то там, под сердцем. Между ребрами. И Хоук все еще не отучилась вздрагивать всякий раз, когда он вдруг начинал говорить. - Мне не грустно, – ей даже необязательно было разжимать губы, она могла просто подумать и тот, внутри, услышал бы. Только вот Хоук запретила ему «слушать мысли». И тот, внутри, честно не слушал. «Но ведь все твои друзья…больше не с тобой. Ушли, уплыли… Тебе не грустно?» Иногда этот внутренний голос, эта сущность, заточенная (или правильнее сказать приютившаяся?) в ее теле казалась забавной и даже милой. - Я знаю, что они есть. Мне этого достаточно, - сказала Хоук. Ночной город спеленала тишина. Уютные огни зажглись в окнах. - Я скучаю по Риану… По Монки… По Бетани. Но я не одна, - Хоук с напускной беззаботностью потянулась, - Со мной Фенрис и… - замялась, но все же добавила, - И ты. «Я обещаю, это ненадолго! – заговорил голос так, словно услышал в этом «и ты» колкий, как иголка в затылок, укор, - Мы только найдем мое тело, и я сразу…оставлю тебя в покое. Я так благодарен, что ты…впустила меня». - Ты не оставил мне выбора. «Прости… Если тебе…неприятно. Если я тебе противен… Я мог бы рассказать один способ… Меня можно заточить в чем-нибудь. В ключе или подвеске, или…» - Амулете, - вырвалось у Хоук. «Можно и в амулете. Для меня это будет…как сидеть в темной комнате». - Очень темной? «Очень». - Тогда лучше…гм…оставайся? Что я, изверг какой? Издеваться над ребенком… Кажется, голос хихикнул. «Наконец ты назвала меня ребенком. А не «Жуть», «Древнее Нечто» и «Эй, Там, Внутри». Это…странно. Даже моя мать никогда не называла меня ребенком». На широком карнизе устроились и тихо забулькали сонные голуби. - Эй… Как тебя зовут? «Моран, - отозвался голос весело, - Так меня назвала мама. А еще у меня есть самоназвание. Но оно старое и длинное. Я его не помню. Что-то на «У», кажется… Не помню». - Моран, - повторила Хоук, и Морану понравилось, как звучит его имя в новом мире. Новый мир засыпал. Перед ее глазами то загорались, то потухали огоньки города. Опустел рынок. Почернели башни. Каждая из них стала похожа на Горелую. Любовно прижимались друг к другу всхохленные птицы. «А можно… - осторожно спросил детский голос внутри, - А посмотри вверх, пожалуйста…» «Пожалуйста»…а ведь он мог просто заставить ее. Подчинить себе полностью. Существу с самоназванием на букву «У» это под силу, легко, все равно, что зевнуть. Хоук все чаще забывала об этом. И это пугало ее не меньше, чем сам факт. Она посмотрела вверх. Ничего особенного. Обыкновенное небо, усеянное обыкновенными звездами. «Красиво… Как красиво… - Древний Бог восхищался, как маленький мальчик, ночное небо для него сродни было сладкому печенью, - Этот мир… Здесь так!..» Хоук улыбнулась, приятно было осознавать, что ее мир, настолько ей привычный, приводит кого-то в трепетный восторг. И не просто кого-то, а Древнего Бога. И не понятно: радоваться ли? Опасаться?.. «Спасибо тебе, - сказал Моран и назвал ее по имени, - Теперь…я чувствую, что начинаю свой путь… Нет! Не так! Я…» Он помолчал немного и закончил: «Я наконец-то вернулся…» «Тевинтер. Туда и обратно». Конец. http://ficbook.net/readfic/240393 - "Ферелден. Найти и потерять". Приключения продолжаются.