Тевинтер. Туда и обратно

…Ее называли Защитницей. Кошмарным сном храмовников. Грозой кунари… А под всеми этими титулами, как под ореховой скорлупой, как под панцирем, всегда жила женщина. Всего лишь женщина. Хоук проглотила слюну, будто пытаясь потушить внутри себя возгорание, из-за которого ее прошиб горячий, как масло, пот. Ни слова не говоря, она освободилась из рук Данария и шагнула было в сторону, но тот заступил ей дорогу. - Ну, так что? – теперь он крепко взял ее за руку, сводя все попытки побега от выбора на нет, и удивился каким тонким, каким хрупким оказалось ее запястье. В танце он этого не заметил. - Отпусти. - Что ты выбрала? - Отпусти, ты мне руку сломаешь! - Сломаю, - тихо пообещал Данарий, - Ты многое видела. Ты многое поняла. Теперь решай. Хоук молчала, смотрела на помост со скелетом, оставшимся от зеркала и еще на одно возвышение, в которое это самое зеркало превратилось. На возвышении стоял на коленях Фенрис. Так казалось. На самом деле он стоял, по колени уйдя в трясину, и продолжал медленно, медленно погружаться. Вернее, он-то оставался на месте, это трясина ползла по нему вверх. Красная жижа становилась все гуще и, скатываясь в вязкий круг, все больше напоминала стоячее вино в кубке. - И поторопись с решением, - сказал провидец, глядя, как наполняется этот несуществующий кубок, - Если не остановить Ритуал мы оба проиграем, Монна Хоук. И все проиграют… Если тебе тяжело, я сам могу его убить, ты только… - Отпусти меня! Потеряв самообладание, не видя и не соображая ничего, влекомая одним единственным желанием – бежать к Фенрису, она ударила Данария ручной, несильной, но жгучей, как оса, молнией и, как только тот отшатнулся, рванулась прочь. Но уже через секунду он поймал ее за воротник и бросил на длинный стол. Недовольно забренчали бокалы. Что-то зазвенело, покатилось и грохнулось вниз, разбившись вдребезги. Снова вдребезги. Хоук спиной почувствовала, как растрескалась и озлобленно закололась древесина столешницы. Почувствовала, как в ушибленный локоть впились то ли зубцы столового прибора, то ли мелкие осколки стекла. Эти-то колкие чувства и вернули ей себя. Она отпихнула удивительно сильного провидца, упершись сапогами в его живот. Вскочила, и тут же ничком откинулась назад от ответного удара или силового заклинания - она не поняла. Слишком быстро. Красная жижа все выше слипалась склизкой полупрозрачной стеной, Хоук едва успела заметить это перед падением. Теперь она видела только Данария. Кожа на его виске, там, куда ужалила ее квелая молния, начинала сильно саднить и неприятно кровоточить. - Ты понимаешь, что делаешь? – в голосе его давно уже не было обычных насмешливых ноток, это был голос жесткого и решительного человека, - Весь мир может превратиться в пастбище! В жраньё для этого Бога! - И пусть, - проронила Хоук, - Ну и пусть… Пусть! Мне все равно! И будь сейчас Советник в сознании да при полном наборе человеческих эмоций – разулыбался бы. До чего потешно: прославленная Защитница плюет на все писанные добродетелью каноны и сама лично становится главной для мира угрозой. И ради кого? Раба? Эльфа? Все, что есть, пропадай! Лишь бы он… Лишь бы с ним… И она вскидывает голову, вскидывает руки, жмурится, чтобы заставить свой разум скрутить вокруг себя тугую волну и оттолкнуть, подальше отбросить провидца. Окатить его потоком испуганных мыслей: «Дурак! Какой ты дурак, Данарий… Во что ты нас всех втравил…» И это даже не страх в ней говорит. Слабость. «Любовь – это уязвимость», - сказал бы Советник. … Та, кто была Защитницей, поднялась. Поднялся и Тот, кто был Данарием. И долгие секунды они стояли друг против друга, завязав взгляды в тугой напряженный узел. И оба медлили, понимая, что едва схваченное движение одного отразится немедленной атакой другого. А движение это обязательно произойдет и очень скоро. Потому что Ритуал… Потому что Фенрис… Та, кто была Защитницей, не могла допустить его смерти. Тот, кто был Данарием – жизни… И оба вскинули руки. …Заклинание того, кто умел превращаться в змею, оказалось быстрее. И на сей раз в нем чувствовалась магия Силы, так же явственно, как вкус чесночной головки, спрятанной в сладком пироге. Хоук, меньше всего ожидавшая подобной атаки, не удержалась на ногах и была плашмя отшвырнута на пол, лицом в камень. Но в следующий же миг ухитрилась поднять голову и, прижав руку к губам, увидеть наступающего провидца. Тыльная сторона ее ладони сделалась пятнистой, влажной и горькой, в глазах помутилось – Хоук даже перестала видеть его лицо, зато очень хорошо расслышала: - Прости. Я не знал, что так все получится. - Не знал?! - она гневно сцепила зубы, чтобы болезненно не закашляться, - Ты, провидец, не знал?! Ее злость не нашла отклика в его лице. Данарий смотрел спокойно. Он опустился перед ней, сплетая пальцы, для нового заклинания. Взглянул сверху вниз и покусал губы, будто решаясь на откровение. - Я…маг Силы. У меня есть способности оборотня. Но я никогда…никогда не был провидцем. Зато всегда умел планировать. Впрочем, уже не важно. - Вот, значит, как, - процедила Хоук, пытаясь стряхнуть и боль, и страх, и оцепенение, и жгущую так сильно обиду, - Видения, «весь мир в опасности», «доверяй мне, монна Хоук»… Вранье! Все это… - …чтобы убедить тебя мне помочь, да. Но мир действительно в опасности. - Заткнись. - Если Тевинтер… - Закрой рот! Содрогнулись камни в стенах. Запульсировало под ногами. Данарию показалось, что это результат ее громкого требовательного возгласа, а не урчание красной жижи, как было на самом деле. А потом в животе у него защипало: духовный удар, украдкой копивший свою мощь на кончиках женских пальцев, проткнул его насквозь, как огромная булавка, и пригвоздил к полу. Всё тяжелел воздух. Советник с исчезающей стрелой во лбу продолжал по-рыбьи барахтаться, что смотрелось жалко и жутко. Но на него не смотрели. Фейнриэль продолжал что-то кричать отчаянно и призывно. Но его не слышали. Не обращая внимания на разбитые губы и схваченное болью плечо, Хоук не стала тратиться на восстановление. Рывком наклонилась к ошеломленному магу, сама не помня, как в ее руке оказался большой остроконечный кусок стекла. -Что-то не так? – она встретила его недоумевающий взгляд недобрым прищуром, - Ты же не планировал, что я попросту подставлю шею под твой удар? - Какая ты, - вздохнул Данарий устало, когда острый осколок оказался у его собственной шеи, - Какая ты упрямая. Ведь не знаешь же ничего. - Зато я знаю, что скорее умру, чем позволю тебе… И тут маг, до сих пор казавшийся холоднокровным, вдруг захлебнулся: - Мне что, по-твоему, это в радость?! Думаешь, мне все равно?! Мне убить тебя – все равно что муху прихлопнуть, так ты думаешь?! Да я просто…! - Что – просто? Что – ты просто? – рука у Хоук непривычно и сильно дрожала, опасно прыгало стекло у горла, - Просто взял и случайно нас всех использовал? Меня. Фенриса. Фейнриэля… - Я просто исполнял…волю. Волю Кун. … - Что-то я никак не пойму, Данарий… Ты не андрастианин. И о Древних Богах невысокого мнения. Ты вообще в кого-нибудь…или во что-нибудь веришь? - Верю, - уклончиво ответил провидец и всю следующую минуту делал вид, что не замечает вопросительного взгляда собеседницы, - Кажется, дождь собирается. Кун… Кун это даже не религия – философия. … - А теперь посмотри вот сюда, - сказала Таллис, и Данарий посмотрел. Свиток был длинный и весь в черных кружевах – исписан именами. Данарий прочитал свое имя и название страны. Тевинтер. - Надеюсь, это не список тех, кто плохо себя вел и теперь не получит подарок на Сатаналию? Я этого не переживу. Таллис засмеялась, но сдержала желание игриво стукнуть бумажным свертком по черноволосой макушке знакомого магистра. - Если бы не я…и если бы не Хоук, ты и не пережил бы. Попади свиток в чужие руки… Данарий посмотрел вниз. Он всегда смотрел вниз, когда хотел что-то вспомнить. - Хоук. Хо-оук… Я уже где-то… - …все агенты были бы обречены на смерть. Всех бы выследили. И тебя тоже. Ты слушаешь? Данарий? Эльфийка щелкнула пальцами под его задумчивым взглядом, привлекая к себе внимание. - Тебе не интересно? - А ты пришла сюда только чтобы поразвлекать меня историями о том, как я едва не погиб, сам того не подозревая? - Хм. Что за зануда в тебе проснулся? - Так ты затем сюда пришла? – спросил Данарий – агент кунари в Тедасе. - Нет, не затем, - Таллис – драгоценный камень Бен-Хазрата - вытянула шею и оглянулась, опасаясь чужих ушей. - Да ты говори, не бойся, - сказал магистр со странным выражением, - Во всем особняке только мы с тобой. Прислугу я распустил. Навсегда. Теперь тишиной наслаждаюсь. Его развеселило короткое, но живо выраженное замешательство эльфийки, и, заметив это, она тут же вернула себе невозмутимый вид. - Пока ты тут тишиной наслаждаешься и сидишь, окруженный золотыми вазами… Кстати, где они? Всегда вот здесь по кругу стояли, я помню! От больших, в добрую половину человеческого роста, ваз остались только светлые круги на полу. Данарий дернул плечами. - Пришлось их отдать. Вместе со всем моим состоянием. Вот теперь замешательство Таллис было долгим и уже не веселило разорившегося магистра. - Одна особа узнала о моей дружбе с кунари, назвала это государственной изменой и вздумала меня шантажировать. Пришлось все отдать за молчание. - Почему ты не убил ее? – искренне удивилась искусная метательница кинжалов. - У нее дети, Таллис. У нее много детей. И кунари из Тевинтера стыдливо отвел взгляд, он знал, что последует за этими его словами. Если она проболтается, весь Бен-Хазрат подвергнется опасности, скажет Таллис. Я знаю, отзовется Данарий. Никакие…чувства не должны влиять на выполнение воли Кун, скажет Таллис. Я знаю, повторит Данарий. …Таллис ничего не сказала. Прошла минута. Вторая… Третья… - Так вот, пока ты тут сидишь без золотых ваз, - вдруг подхватила эльфийка давно брошенный разговор, словно никакого рассказа про эти проклятые вазы и не было, - Я работаю и добываю сведения… И не я одна. Арикуну стало известно, что ты маг. Сааребаз…понимаешь? - Ты меня сдала, - зевнул сааребаз. - Не успела. Твой безратари меня опередил. - Вот проныра рогатый, узнал-таки! – Данарий с досадой хлопнул ладонью по своему колену и мотнул головой, - Ну, и что ты теперь? Застегнешь на мне ошейник? Посадишь меня на цепь и станешь моим арваарадом?.. Слушай, а звучит неплохо. Ты только корми, не забывай. И не отрезай сааребазов язык: он ему нравится. - Да уж, - с усмешкой согласилась Таллис, - Без языка ты будешь уже не тот. Но знаешь… Она вновь замолчала. И молчание это было не страшным. Оно не было даже интригующим – легкое, игривое молчание. - Не уверена, можно ли это назвать везением, - сказала наконец кунари, - Но ты – единственный агент Бен-Хазрата в Тевинтере. Когда Арикун узнал, что ты, сааребаз, еще и магистр, решено было сохранить не только твой язык, но и твою свободу. - А предписания Кун? - Видимо, Тевинтер неугоден воле Кун больше, чем ты. Но…тебе придется оправдать… Ты же понимаешь? Данарий старательно делал вид, что ничегошеньки не понимает. - Так что там насчет моего языка? Он останется цел? - Если докажешь его эффективность. Таллис позволила себе еще помолчать, дождалась, пока брови магистра поднимутся на самую вершину лба, и со вздохом продолжила. - Ладно… Слушай дальше, Данарий. Несколько месяцев назад у господина мага – наместника Архонта…или как он у вас называется?..появился некий предмет. И здешние носы учуяли, что это не просто так, безделушка… Возможно, оружие? Древняя магия? В любом случае, предмет обладает силой. А сила – это всегда преимущество. Ты отнимешь у Тевинтера это преимущество. Только и всего. - Только и всего? – нервно усмехнулся агент кунари, - Ты предлагаешь забрать прямо из-под носа самого влиятельного мага в городе его новенькую игрушку? То есть…без приглашения прийти в его особняк, обезвредить сотни две стражников, проскользнуть мимо пяти-шести личных и смертоносных свит, заболтать десяток приближенных могущественных магов, отпереть семь замков и, утащив это неведомое оружие, умчаться с ним вприпрыжку, преследуемый всей Империей? - Как вариант, - сказала Таллис без издевки в голосе, - Но сначала советую все разузнать. У тебя ведь есть такая возможность, ты же магистр. - Так вот зачем я нужен Арикуну свободным, - Данарий с силой потер лицо ладонями, - Передай ему, что я лучше без языка, но живой Куну послужу. Чужая территория, две сотни стражников и шесть личных свит – это все-таки самоубийство. - А вот Хоук это не остановило, - не удержалась от замечания Таллис. Магистр опустил голову под тяжестью внезапно свалившейся на него миссии и снова попытался вспомнить, где он уже слышал это…имя? - Оружие, преимущество, - пробормотал он невнятно, так ничего и не вспомнив, - Сила, сила… Даже если весь Тевинтер будет кидаться на кунари с мечами наперевес, или, гм…с тем, что принято называть древней магией, - результата не будет. Это все равно что стоять на берегу и орать приливу: «Вода, уйди! Не прибывай, сволочь, не то как дам!..» И никакой «некий предмет» не сможет сделать так...чтобы они…чтобы мы… Погоди-ка! Тут его лицо вдруг вытянулось и просветлело, словно он только что решил задачу, давно ему неподдающуюся. - Вспомнил! Хоук! Это та Хоук, которая… Аришока… - Да. Год назад. В Киркволле, - охотно подтвердила Таллис, - И притом в честном поединке. Он назвал ее базалит-ан. - И что, вот эта женщина… - Базалит-ан, - деловито поправила его эльфийка, призвав к уважению. - Базалит-ан. Она…помогла тебе? Тебе, кунари?! Или она не знала? - Знала, - Таллис отчего-то заулыбалась, - Еще как знала. И все равно помогла, представляешь? Правда после этого она поклялась, что согласится иметь дело с кунари только под страхом смерти. Причем не своей, а всего мира. А потом добавила, чуть помолчав: - Я часто вспоминаю ее. И мне до сих пор кажется, что Хоук может все… Даже останавливать приливы. Данарий смотрел, как Таллис улыбается. Смотрел во все глаза, а потом сказал шепотом: - Таллис… Передай Арикуну, что я согласен. - Согласен?.. - Моя миссия, - сказал Данарий – агент кунари, - Преимущество Тевинтера. Две сотни стражников, шесть свит и семь замков… Кажется, я знаю, что нужно сделать. … - Кунари?.. – даже одно это слово ей трудно было проговорить, так перехватило дыхание. - Стоит ли объяснять тебе? Пожалуй, нет. Да и некогда… Данарий мрачно смотрел снизу. Намертво вцепился одной рукой в осколок, приставленный к горлу. По пальцам, по запястью, по шее распущенными красными нитками поползла кровь. И пусть…лучше остаться с израненной ладонью, чем с перерезанной глоткой. С перерезанной глоткой. А смогла бы она?.. Сможет ли?.. Он лежал, смотрел вверх, сжимал острое стекло и думал: сейчас, когда вокруг творится неописуемое, когда камни в стенах и в полу сотрясаются от омерзения, облизанные магией и ветром из другого мира. Когда не то лапы, не то корни красной жижи жадно ощупывают Фенриса, свое вместилище и путаются уже на его лице и в его волосах тугой сетью… она, наверное, сможет? Сейчас, когда самому Данарию необходимо вскакивать на ноги и делать что-нибудь, все что угодно, чтобы жижа получила вместо желаемого один только труп… Потому что так велит Кун. Потому что иначе он будет вынужден откусить себе язык и сидеть на цепи, пока не подохнет. Потому что так велит Кун и никакие чувства не должны… Сейчас… Она смотрела вниз. Смотрела на Фенриса. И снова вниз. И каждая секунда ее бездействия приближала тот момент, когда глаза ее вместо Фенриса увидят сплошь стоящую массу расплавленной магии. Стуча зубами от нервного напряжения, она чувствовала себя не слабой, нет – глупой. Довериться первому встречному. Позволить втянуть себя в опасное, зловонное, липкое… Ерунда. Она просто не увидела в Данарии того, что увидел в нем Фенрис. О чем Фенрис предупреждал… Хоук так и не повзрослела; до седых волос она будет мнить себя непобедимой героишкой и оголтело бросаться спасать мир, неважно к каким последствиям может привести это самое спасение. И она будет продолжать верить вот таким вот Данариям: «Можешь мне доверять. У нас ведь общая цель. Мы ведь друзья. Да?» И окончательно изъев себя такими мыслями, она со злостью дернула рукой с осколком. Пальцы Данария сорвались с острого края. На пол прыснуло и расползлось темной кляксой. Хватит. Теперь у нее здесь только один друг – Фенрис и одна надежда – вот этот самый осколок. Тот не подведет и не предаст. Впереди – последний шаг, последний удар. На стекле осталась его, магистра, кровь. А будет еще больше. Ей хватит, чтобы остановить Ритуал. Чтобы покончить с этим… - Ну, давай, - улыбнулся Данарий, - Мне все еще интересно…сможешь ли ты. Теперь, когда все знаешь. Сможешь? - Не надо! – выкрикнул срывающийся голос; он не был отвлекающим маневром – просто лился где-то далеко и близко, как горячая вода, как слезы, - Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! Она враз успокоилась. И руки ее перестали дрожать. Она не смогла… … Когда ее пальцы ослабели, Данарий быстрым движением выхватил большую стекляшку и отбросил ее подальше. Зачем осколок вообще был нужен? Убивать куском стекла. Это же некрасиво. Это хлопотно и марко. Вся одежда кровью зальется. Ну зачем так? Есть заклинания. Красивые, искристые… Пленительные… Одно из таких заклинаний бережно обволокло Хоук, запеленало, не позволяя больше двигаться, и все убаюкивало: хватит, отдохни, натерпелась. В следующее мгновение глаза Данария, печальные на самом донце своей глубины, оказались рядом с ее лицом. - Не смогла, - сказал магистр еле слышно, - Но ты не меня, ты Фейнриэля пожалела. Последним усилием воли Хоук обернула голову и не увидела ничего, кроме алотекущего столба, массы расплавленной магии. Данарий знал, что это еще не конец. Еще есть время. Минута. Может быть, две. Он взял ее лицо в ладони и обернул к себе. И от этого приторно-мягкого прикосновения ей захотелось быть покорной. Он исполнял волю… Его долг… До конца. Раз и навсегда. - Я не понимаю. Я ведь дал тебе выбор. Покорность стала душной и вязкой, как смола. Глубокий взгляд магистра проникал под кожу, в разум… Теплая рука его легла и легко обхватила шею. Хоук почувствовала свой пульс и истерику магии, колотящуюся на кончиках его пальцев. Его долг. И никакие чувства не должны помешать выполнению долга. И никакая женщина… Особенно Хоук… - Почему ты не согласилась с тем, как было бы лучше для всех?.. Почему ты выбрала…не его даже. Смерть. Почему? - Ты, - она не узнала собственного голоса, - Неужели ты никогда…не любил? Он исполняет волю Кун. Стремится к общему благу. И никакие чувства не должны… - При чем здесь…? - Ты когда-нибудь …кого-нибудь…любил? Данарий? И никакие чувства… Против воли он взглянул на Фейнриэля. Он уже не кричал. Давно охрип. И был бел, как орлесианское кружево. Зачем вернулся, дурак?! Что проку, только страху и обид нахлебался, а мог бы… Способный, благоразумный мальчик, он мог бы быть любимым. Он заслуживал любви. И не заслуживал быть чьей-то приманкой, пунктом в чертежах чьего-то плана. Данарий нахмурился и отвернулся. Под его взглядом, под его властью снова оказалась Хоук. Подбородок ее стягивало подсохшей кровью. И магистр вдруг удивился сам себе: как мог он позволить…да что там позволить, даже мысль такую допустить – обратить против нее хоть одно свое заклинание. Как он посмел?! Да еще и так сильно… Немилосердно. Без жалости. С другой стороны, почему он должен жалеть ее? Он должен жалеть о невыполненной до сих пор миссии. Это долг. Его долг. А она чья? Не его. Кто она ему? Женщина. Всего лишь женщина. Хоук слышала его дыхание; ни слова, ни звука, ни движения – только дыхание, сдавленное, будто Данарий пытался удержать стон. А потом он сказал: - Нет, монна Хоук. Я никогда… Я никого не любил. «Значит, ты не поймешь», - хотела отозваться не его женщина, но слова Данария опередили ее. - Но знаешь… Если я убью тебя, - сказал он глухо, - я не смогу дальше жить. Ты довольна? …И никакой долг не вправе помешать человеческим чувствам. Уже не кунари… Мужчина. Просто мужчина; он вдруг осознал, что проживает сейчас самую легкую секунду в своей жизни. В один момент он от всего отрекся…и все приобрел. - Данарий… - позвала Хоук шепотом, и ему захотелось расцеловать ее дрожащие руки, - Помоги. Помоги, пожалуйста… Останови… - Прости, монна Хоук, но я… - Пожалуйста. Я люблю его… Ты знаешь, я люблю его. Магистр, чья кровь сумела бы укротить красную жижу, отступил и посмотрел на нее долгим серьезным взглядом. - Я не могу. И никто не сможет, потому что… Договорить он не успел. Его жестокое объяснение прервал низкий гортанный рев. И произошло то, чего не предвидел даже Данарий. … Он давно мог бы убежать. Возможностей было предостаточно. Он имел право струсить и дальше смотреть в узенькую щелку люка, оставаясь не замеченным под коробкой помоста. Но он выбрался, вскарабкался, побежал. Задыхаясь от спешки и волнения, исполосовал себе руки. С маленьких детских ладоней закапало. Столб красной жижи колыхнулся, словно возмутившись наглости мальчишки, осмелившегося подойти так близко. От того, что некогда было элювианом, отделилось что-то вязкое. Уродливой конечностью, склизким щупальцем оно потянулось к наглецу. Риан сначала отшатнулся в ужасе, но потом больно закусил губу и заставил себя остаться на месте, протянуть окровавленные руки вперед. - Мерзость! – крик у него получился слишком тонким и ломким, чтобы называться криком, - Мерзость проклятая! Да на, подавись! .. Жижа поймала каплю крови на кончик своего длинного клейкого языка. Послышался громкий, истомный рев, так сильно ей понравился вкус. Теперь все его заметили. И все смотрели на него. Хоук тоже смотрела. И это придавало ему смелости. Риан даже хотел ударить по щупальцу кулаком, но не успел: в нескольких сантиметрах от его руки, жижа вдруг расплескалась, как масло, и толстой пленкой залепила его запястья, скрутив их вместе. - Тварь! Ты что же, теперь не отпустишь?! – зашипел юный магистр от боли, последний раз взывая к жиже, как к живому существу. Потом замолчал: это же смешно, подумал он. Это как отговаривать от мяса голодного волка. Тварь, которая была элювианом, вся переметнулась к нему на руки, позабыв про вместилище. Не стало вязкого столба. Теперь был только большой клубок, все надувающийся пузырь на риановых руках. Фенрис схватил ртом воздух; мир, открывшийся перед его взглядом, завалился на бок, эльф виском почувствовал помост, укрытый ошметками и слизью. Он быстро, но тяжело поднялся: ноги были все равно, что чулки с песком, но Фенрис устоял, и будто ошпаренный завертел головой в поисках Хоук. И он успел увидеть ее краешком зрения перед тем, как все вокруг вздрогнуло, а с потолка точно огромная капля упала и, разбившись, подняла волну потрясающей силы. Теперь уже никто не устоял на ногах. Рев сорвался на хрип. Замолк, как замолкает с треском падающее и, наконец, поваленное толстоствольное дерево. Тяжело навалилась тишина. … Риан перестал изо всех сил жмуриться и обнаружил себя опрокинутым на полусидящую Хоук. Она улыбалась. Ему полегчало. Руки его были свободны. Дрожали, как у старика, выглядели до того ужасно, что желудок подпрыгивал к горлу. Зато были свободны. - Ну ты даешь, - ласково сказали у него над головой. Риан поднял глаза. Смотрел на ее улыбку. Не видел, что творилось вокруг, но точно знал, что той жуткой жижи больше нет. Он знал, что все живы. И что это все он… И хотя ночи, проведенные без сна наполнили его голову ватой… И пусть он до такой степени истощен и измотан, что слова до него доносятся словно издалека, словно через залитый в уши теплый воск… И пусть бьется странная тупая боль внутри… Он все равно смог. Он… - Я… Я… Хоук, я… - Ты молодец, - не дожидаясь, пока мальчишка найдет слова, она мягко обняла его, касаясь губами холодного лба. Ему захотелось плакать. Что-то сильно болело внутри. - Теперь всё?.. Всё хорошо?..– яркоглазый мальчик в объятиях верил, что вот-вот, совсем скоро он почувствует тепло и радость, - но смутное, инстинктивное чувство опасности все росло и росло, грозя разорвать его изнутри, - Теперь… - Теперь терпи, - сказал Данарий мрачно. Потом вздохнул, в два шага подошел и присел рядом. - Держи ему руки. - Зачем? - отреагировала Хоук на его призывный взгляд. - Держи его. Мало ли что он тут наколдует…в агонии. И сразу же после этих слов Риана начало трясти, как в жестокой лихорадке. Он сжал зубы, чтобы не прикусить себе язык; Хоук обняла его крепче: - Эй… Тихо, тихо. Ну, хватит. Тихо. - Мне очень жаль, - сказал Данарий. - Да что опять происходит?! Странный царапающий звук, похожий на тихий скрип. Фенрис молчал. Стоял теперь истуканом. Статуей. Подняв ладони к лицу, смотрел на них таким взглядом, словно видел там не свои – чужие пальцы. И Защитнице захотелось беспомощно позвать его, когда Риан сильно дернулся в ее руках, вскрикнул, впился руками в воротник своей мантии и, упав лицом на плечо Хоук, лежал и беззвучно скулил от боли и страха. Тихий скрип повторился, и Хоук с ужасом поняла, что это на самом деле смех: - Ну-ну…кусачий щенок… Это был Советник. Не в силах встать с пола, даже не до конца придя в себя, он ухватился своими толстыми руками за последнюю возможность проявить эмоции перед полным усмирением. Лежал на большом животе, вместе со слюной выплевывал комки бурой мокроты. Скрипел. Смеялся: - Теперь помирай. Победа…за мной, а ты издохнешь… Щенок. И все вы!.. - Хоук! – взвизгнул мальчик-магистр, совсем еще маленький, двенадцатилетний… Хоук почувствовала, как судорога проходит по его телу, скрючивает, выгибает бараньим рогом, как в столбняке. Она в панике отыскала его руку, заструила по пальцам исцеляющую магию. Не подействовало. - Не надо. Это проклятие. Ты уже ничего не сможешь… - Данарий враз замолчал – таким взглядом она на него посмотрела… Советник скрипло смеялся. Фенрис молчал. - Хоук! Помоги мне! – задыхался Риан в криках, - Спаси меня! Ты всегда меня спасала… Защитница прижимала его к себе, посылала ему восстанавливающую энергию с такой силой и напором, что пальцы сводило. Его мантия намокла, липко припала к коже и стала густо-красной. Освободившаяся внезапно кровь бежала от своего хозяина, и мальчишка, всегда контролирующий свое кровотечение магией, теперь не в силах был с ней совладать. Из ран струилось, собиралось в уголке дрожащих губ и скатывалось по подбородку, потекло из носа. Все его нежное бледненькое тело теперь превратилось в кровоточащую плоть. - Это проклятие, - глухо повторил Данарий, - Когда Советник узнал, что ты здесь… Когда я ему об этом рассказал… Он наложил на зеркало проклятие. «Тот, кто при живом вместилище прольет кровь и посмеет прервать Ритуал... погибнет». - Не погибнет! – рявкнула Хоук, терзаемый проклятием ребенок болезненно закашлялся, упершись лбом в ее ключицу. - Хоук. Ему будет не так больно, если… - Риан не погибнет! Детская кровь стлалась по полу алым полотном. Жидкое полотно на глазах густело. Детская кровь превращалась в красную жижу. Жижа ползла по жилкам между камнями. Жижа куда-то стремилась. На свет. На пленительный свет с новой силой вспыхнувших клейм… Ритуал продолжался. Риан перестал биться. Вся боль вдруг отступила, но все еще была рядом. Он чувствовал: проклятие, как грозный старый стражник на минуту вытащило своего узника за шкирку из холодной страшной пещеры, чтобы тот попрощался с солнцем. Потом оно обязательно затащит его обратно под землю, в темноту. А сейчас…пусть прощается. С солнцем… - Хоук… Теперь я, наверное умру, - сказал он, не поднимая головы, и сам удивился каким спокойным был его голос, - Я… - Молчи, стервец! Я не позволю тебе… - Я только…хочу знать… Ты тогда так сказала… Что я подумал… А потом мне показалось… Что ты меня любишь. Теплые губы на его макушке. - Какой ты ребенок, - нежно прошептала Хоук, - Конечно же, я люблю тебя. Очень люблю, слышишь? Мальчишка всхлипнул. Ему почудилась мелодия давно забытой колыбельной. Это была не мать…она никогда не пела ему. Материнское лицо теперь казалось пожелтевшим, как выцветшая бумага. Никогда он не посмеет осудить ее, но почему?.. Почему она никогда не прижимала губы к его макушке и не говорила: «Ну какой ты ребенок… Ну как же я тебя люблю!» Мелодия давно забытой колыбельной… Риан закрыл глаза, и ему не захотелось их открывать. … - Ты ответишь! Ответишь! - Хватит, Хоук! Ты убьешь его! - С радостью! Хоук надавила сильнее. Советник с хрипом разинул рот, вывалил наружу широкий язык, закатил глаза под морщинистый лоб с печатью усмирения. Твердым напряженным шариком перекатывался под ступней Защитницы его кадык. Красная жижа уже не была похожа на кровь. Кольцом собралась у ног Фенриса и ластилась, и урчала, и хваталась за него цепкими лапами. Снова… Только теперь жижа не стремилась накрыть его своей жадной массой – она вгрызлась в его кожу, выжигала клейма, слизывала горячим языком лириум… Изнутри. Фенрис стиснул зубы. Лучше бы он погиб еще тогда…при первом «наполнении вместилища», лучше бы под лопатку ему вонзился кинжал, а желудок был переполнен жгучим желчным ядом… Что угодно, только бы не чувствовать это снова… Только бы не вспоминать. Боль. Скатерть с винными каплями… Агреджио Павали… Тонкая улыбка на лице, как трещинка на обструганном ломте белой древесины… Боль. По голубому контуру на его теле, как по наброску, древняя магия выводила новый рисунок. И небесно яркие клейма окрашивались в новый цвет. «Когда без кисти будет нанесен узор…» - Должно же быть что-то, что обратит процесс перемещения, - проговаривала Хоук вполголоса, а потом чуть ли не срывалась на крик, - Слова? Заклинание?! Говори! Как это прекратить?! - Как он скулил… - хрипло выдавил из себя Советник, обхватил толстыми пальцами её щиколотку, - Щенок…поскулил и издох, как щенку и положено. И эльф твой, слышишь, скулит, как шавка. И все вы скоро заскулите, собачники! Все вы скоро… Фраза оборвалась. Под сапогом Защитницы что-то хрустко переломилось. Советник хрипнул последний раз и обмяк, не дожив до своего полного усмирения считанные секунды. Повезло?.. …А потом она забыла, кажется обо всем. Об усталости и опустошении, о последнем, легком, как воробьиное перышко, вздохе Риана и о предсмертном оскале Советника. Она не помнила, как оказалась совсем рядом со вздыбившимся столбом древней магии, она даже не слышала, как останавливающее слились в едино три разных голоса, когда она шагнула вперед и подставила красной жиже руки. …Расплавленный элювиан переливался всеми оттенками алого. Он казался осколком летнего заката, по ошибке заброшенным в холодную равнодушную ночь. И там, за алой густотой, Хоук видела Фенриса. Весь он был опутан паутиной из пылающих красным узоров. Рывок навстречу. Вязко. Горячо, как в кипятке. …Она рвалась вперед. Пальцы месили жижу, как горячую глину. …Он даже не видел ее в этой жуткой красноте. Слепо дернулся от прикосновения. Зрение его и почти что все мысли были уже не здесь. Далеко. В другом мире. Кто-то черпал из него воспоминания, чувства, как черпают из чана остатки отвара, чтобы освободить место, а затем наполнить его заново. Новым. А прикосновение было долгим, близким и смутно знакомым. - Хоук?.. - Фенрис! Не давайся…этому! Говори со мной! Слышишь? Он не слышал. - Пожалуйста. Не давайся! Я тоже не дамся, договорились? Двоих оно нас не сожрет. Сжиженное кольцо стянулось. Склизкие стенки сомкнулись прямо над ними, и поток древней магии окутал их с головой. Где-то на краю сознания промелькнуло короткое наваждение: юноша с черпаком в руках уязвлено слушает, как девушка говорит ему с доброй усмешкой: «Ничего не выйдет! Если лить одновременно в два сосуда – ни один не наполнится!» Наваждение рассеялось. И все померкло. … Вокруг, насколько хватало ее взгляда, стелилась темная глубина. Или, наоборот, высота такая, что даже свет до нее не дотягивается? Хоук…стояла, наверное. Или лежала? Возможно, сидела? В пустоте и не поймешь вот так сразу… Хоук не понимала, что с ней происходит. Хоук спрашивала себя – а может быть, она умерла? Тогда почему ей не является Создатель? Где долгожданная улыбка ее дорогой Бетани, распахнутые объятья отца и теплые руки матери? Разве, в таком случае, она не должна встретить яркий взгляд стервеца Риана? Услышать бодрую песню одноглазого Монки? Выпить вместе с бравой пиратской командой перебродившего эля? Или, может быть, все это выдумки, и каждый человек после смерти оказывается вот так, в темноте, в одиночестве, наедине со своими воспоминаниями. Она вспоминала пустой сундук в эльфинаже, красную ленту на запястье, по-детски медленное чтение вслух, голос Фенриса. …Жив ли Фенрис? Хоук тяжело вздохнула. Больше всего ей хотелось знать, что он сейчас не один…и не во тьме… - С ним все хорошо, - сказали из темноты, и Защитница сразу поверила, - С ним все хорошо, только… Плач. Она услышала чистый, искренний плач ребенка. И это был не Риан. Она точно знала… Хоук оглянулась, постаралась вглядеться в темноту, но рядом никого не обнаружила. - Что это еще за трюк? - Жалко, - сказал ребенок, - Мне жалко его. И того мальчика. И всех вас… Я…не хотел так. Зачем же вы вмешались? Не нужно было вмешиваться. Все было бы хорошо. - Что хорошего в возрождении Древнего Божества? – устало протянула Хоук, заметив едва уловимое движение, словно капелька прозрачного масла скользила по поверхности черной воды. - Я никому не причинил бы зла, - заверил детский…совсем-совсем детский голос. Защитница, осмелев, или просто от накатившего безразличия усмехнулась. - А у вас, тевинтерских Богов, так принято? Чем древнее Бог – тем моложе голос? - А у меня и нет другого… Хоук рассмешила его растерянность. - Я, наверное, тебя напугал... – сказали ей мягко, с искренним сожалением, - Прости, но ты угодила под…колдовство. И мне стали понятны некоторые…обстоятельства. Поэтому я захотел поговорить с тобой прежде, чем вторгаться к Лито…Его ведь так зовут? - Его зовут Фенрис. - Он в тебя не на шутку влюблен. Детский голос говорил о вещах совсем не детских. От его слов у собеседницы вдруг вспыхнули уши, щеки, жарко ударило в голову и бешено заколотилось сердце. Можно было подумать, что незримый ребенок, с которым она вела беседу в разы ее, смущенной девчонки, старше. - Да, - улыбнулась Хоук,- Я тоже его люблю. - А я так и знал! Значит, не зря мы здесь разговариваем. Понимаешь, если я… - он на мгновение запнулся, - Если я…воспользуюсь его телом, он уже никогда не будет прежним Фенрисом. Долгое…Тяжелое молчание. - Чего ты хочешь? – спросила Защитница прямо. - Я хочу жить. Я живой и хочу жить дальше. В новом мире. - Вот же приспичило. В своем не сидится? - Я не могу просто сидеть и ничего не делать! Моя мама в опасности! Если бы твоей маме угрожала опасность, разве ты бы не бросилась ее спасать? Хоук помрачнела: вот гадкий божок, усыпляет бдительность тонким голоском, а сам уже влез в ее воспоминания и теперь на самое больное давит? Подлая уловка. - Мою маму зовут Морриган, - сказал он невинно, - И она маг, как и ты. - Где-то я слышала это имя… - Она в опасности! Ее преследуют…из-за меня. Она спряталась вместе со мной за пределами вашего мира, но и это не помогло… Она нас нашла! - Кто «она»? - Разикале. Мама называет ее по-другому, но я-то знаю… Голос дрогнул, упал в мягкий, приятный шепот. - Она хочет, чтобы я был…с ней, а не с мамой. Если я выполню это ее пожелание, Разикале отстанет от нее. Видишь, я не хочу никому зла. Я лишь пытаюсь защитить того, кто мне дорог. Я совсем как ты. Снова долгое молчание. - Покажись. - Не могу. Ритуал разделил меня и мое тело. Ты поможешь мне его вернуть? - Это и есть твое предложение? Я соглашаюсь помочь тебе вернуть тело, а ты… - Прежний Фенрис останется жив. И я останусь жив, и ты… Только сперва я поселюсь у тебя внутри и останусь там ненадолго. - Что?! - Это условие Ритуала. Ты разделишь со мной свою душу. Это будет не больно и нечувствительно для тебя. Однако пока я буду внутри, ты не сможешь поступить – или помыслить – против моей воли. - Погоди, - в ужасе сказала Хоук, - Я должна буду мягкотело служить тебе? Стать одержимой даже не демоном – древним божеством?! - Я человек! – горячо бросил голос, - Обещаю, я не заставлю тебя… Я буду все-все тебе разрешать. Ты останешься, такая же, как всегда. Такая же, как сейчас. Пожалуйста! Мне очень надо в ваш мир! - А если я откажусь? - Тогда я уйду… Я ведь обещал не заставлять тебя… Я уйду, а потом мы умрем. Все трое. И ничего не случится. Ребенок говорил, и Хоук чувствовала, что он рядом. Совсем рядом в зыбучем пространстве. Или чувство это обманчиво? Все есть уловка. Одна из тех, которыми пользуются сладкоречные демоны. Уловка… - Нет, - сказала Хоук, - Я не буду. - Не будешь мне помогать? - Не буду той, в чьей душе побывал чужой. - Но я бы смог стать для тебя «своим»… Я бы смог, правда! Он все-таки заставил ее…улыбнуться. Вернее, это сделал не он, а его детская беззаветность. Беззаветность, которая вполне могла оказаться лишь видимостью, холодным расчетом. Хоук продолжала лежать (или все же стоять?) в пустоте, до сих пор не понимая где низ, а где верх? Где право, где лево? Искренность, обман? Свой, чужой… Она закрыла глаза. И ничего не почувствовала. … …Утром он вернулся к опустевшему поместью. Двор был покрыт черными язвами пожарищ. Разбредутся последние зеваки – но он будет стоять здесь и смотреть на Горелую Башню. И ветер будет пахнуть застарелой гарью. И он будет ждать, когда звонкий юношеский голос позовет его из-за спины. И дождется. - …тебе нельзя тут, - сказал ему Фейнриэль, - Все думают, что это ты устроил. Убил своего учителя. Сжег вместе с башней. У твоего особняка целая толпа собралась. Он молчал. По большому счету, его ученик, Фейнриэль, теперь мог сделать с ним то же самое. Убить. Имел право. И будь Данарий на его месте… - Пойдем, наставник. Нам всем нужно отдохнуть… Тишина. Данарий опустил взгляд, чтобы не видеть, как сильно впали юношеские щеки, как раскраснелись продолговатые, как листья ивы, глаза. - Ну, пойдем, - повторил Фейнриэль, - Пойдем, наставник… Данарий качнул головой. - Я не наставник тебе. Все выше поднимается облаченное в серость солнце. На давно остывших углях высыхает роса. - Прости, Фейнриэль. Обещаю, мы не встретимся больше никогда. Он смотрел. Не мальчишка, не испуганный подросток – взрослый юноша, переживший всякое и всяких. Уязвленный юноша с негодованием смотрел на своего наставника. - Ты хочешь просто…уйти?..Просто взять и уйти?! Данарий посмотрел в его лицо и улыбнулся. Потом развернулся и пошел прочь по запачканной земле. - Стой! Нельзя же так!.. - Почему? – спросил бывший магистр, не оборачиваясь, но остановившись, как по приказу. Фейнриэль замялся. - Я…Я был очень одинок. - Я тоже. - Кем бы ты ни был, я хочу, чтобы ты остался! Я хочу продолжать учиться у тебя! - Я ничему не смогу научить тебя. - Неважно! Данарий спрятал за воротником умилительную ухмылку. - Я не могу остаться: магистры будут искать убийцу Советника, кунари будут охотиться за тал-васготом да еще и сааребазом. - Тогда я пойду с тобой! Ты же мечтал отправиться в неизведанные земли, да? Там нас никто не найдет!.. И ты обещал! Ты обещал взять меня с собой. Помнишь? Ты же помнишь?! Прошло очень немного времени, прежде чем Данарий внезапно повернулся, колыхнув полами мантии, и сказал с тоскливой улыбкой: - Помню. И раз уж я обещал… - Правда? - Правда. - Тогда я, - Фейнриэль как-то рассеянно огляделся по сторонам. Что же…получается, они прямо сейчас…прямо вот с этого самого места начнут свое долгое, замечательно долгое путешествие? И не скажут никому ни слова?.. - Ты можешь попрощаться с ними, - будто прочитав его мысли, мягко сказал Данарий, - И собраться. Я буду ждать тебя здесь. Его ученик засиял. - Спасибо! И прежде, чем пуститься вприпрыжку на сборы, серьезно взглянул на наставника. - Только дождись обязательно. Не уходи без меня! - Я никуда не уйду, Фейнриэль, - пообещал Данарий. Сам не понимая зачем, сновидец шагнул к нему навстречу, схватился за его руку. Это была совершенно детская выходка, и, осознав это, Фейнриэль смутился, отступил, потупив взгляд, и быстро ушел. А когда вернулся, Данарий был уже далеко от Минратоса. И только извилистый змеиный след, едва различимый на обгорелых камнях, уводил прочь с людных площадей и терялся между плохо сколоченными ящиками, ожидающими погрузки на корабль. … Перед ее глазами вспыхивали и гасли огоньки. Она лежала на мягком, ее окружали тепло и тишина. Совсем скоро из тишины этой выплыл давно ей знакомый голос, от которого стало еще уютнее. Отдельных слов разобрать не вышло, зато ей удалось глубоко и без боли вдохнуть. Где она? Не похоже ни на одну постель, в которой ей приходилось почивать ранее – какая-то слишком короткая. Хоук перевернулась на бок и поджала ноги, чтобы укрыть пятки под недостаточно длинным одеялом. -…и с того дня люди стали называть это место Горелой Башней. А из-за чего начался пожар - из-за Ритуала ли, или по вине все того же Данария - не известно. Ведь никто кроме него не выжил в этом чудовищном пламени. Одни даже говорят, что видели в небе огромную крылатую тень, извергающую огонь, но…откуда мне знать? Это всего лишь городская легенда. Тут уютному голосу возразил другой – шустрый, девичий. - Как же так «никто не выжил»? А как же мы? Мы ведь вот они! - И где же ты слышала такую сказку, Маргаритка, в которой не было бы и столечко выдумки? История про смерть доблестной Защитницы и Горелую Башню будет переходить из уст в уста по всему миру, будь уверена. Хоук хотела полежать с закрытыми глазами еще немного, но не выдержала и в голос усмехнулась: - Рановато ты меня хоронишь, Варрик Тетрас. Она открыла глаза, и он предстал перед ней во всей своей красе – гладко выбритый и широко улыбающийся. - Ничего не знаю, - развел руками гном, - Официально – ты погибла прошлой ночью в неравной схватке с мстительным агентом кунари… Но все равно с возвращением. Хоук со смешком мотнула головой и благодаря этому движению заметила простор, что распростерся в комнате, где она находилась. Здесь было светло, высокие потолки изрезаны были незамысловатыми остроконечными, даже строгими узорами. И везде сундуки, ящики, низкая крепкая мебель и каменные гномьи фигурки. - Торговая гильдия широко расползлась, знаешь ли, - ответил Варрик, проследив за ее взглядом и опережая ожидаемый вопрос, - И раз уж я какой-никакой, а все-таки глава… В общем, чувствуй себя, как дома, Хоук. - Хоук, - наконец-то решилась ее позвать притаившаяся у изножья кровати Мерриль, украдкой сжимая уголок одеяла, - Хоук, я… Прости! Я всегда совершаю всякие глупости… Пожалуйста, не сердись на меня! Я сама на себя уже досыта насердилась! Защитница присела на кровати, чтобы лучше рассмотреть ее взволнованное бледное личико: перед ее глазами все еще плясали красные огоньки – напоминания о недавних ужасах, и оттого это было не так уж просто. Мерриль съежилась под ее взглядом, ощутив на голове ее ладонь, она пригнулась, словно желая стать меньше ростом. - Не знаю, что ты там себе напридумывала, - сказала Хоук, - Но у меня и в мыслях не было на тебя, глупышка, сердиться. Еще не веря, Мерриль подняла на нее большие и влажные глаза, крепко-накрепко сжала губы. - Ну что ты? Не плачь. И тогда, в голос заревев от благодарности и колоссального облегчения, она обняла ее плечи и спрятала лицо в белом вороте ее ночной рубашки. - А вот на тебя, - когда юная эльфийка наконец успокоилась, Хоук бросила взгляд на главу торговой гильдии, так любезно предоставившего им временное убежище в Минратосе (они ведь все еще в Минратосе, верно?), - Вот на тебя, Варрик, я сержусь и даже очень. Почему ты не явился на помощь, как обещал? Тетрас как-то отрешенно стукнул указательным пальцем по плоскому и деревянному подлокотнику широкого, обитого зеленоватой тканью, кресла. Произнес раздумчиво: - Сейчас я жалею, Хоук, что не отправился с тобой сразу же. - Ты нашел брата? - Нашел. Если эту немыслящую массу еще можно назвать моим братом. Хоук не стала задавать вопросов о Бартранде. И Варрик был благодарен за это. Догорали поленья в камине. Заплаканная Мерриль скатилась вниз и, пригревшись на коленях Защитницы, задремала. Где-то за толстой стеной низко бубнили гномы-торговцы, что-то ворочали, двигали. Один из них, молодой, мордастый, с тонюсенькой белесой косичкой на подбородке открыл дверь широким плечом, оставил на одном из низких столов кувшин и заранее порезанную голову козьего сыра. Быстро и безмолвно удалился. Варрик кивнул на подношение. Хоук замотала головой: не хочу. Странно, но ей сейчас и правда ничего не хотелось. А думать и вспоминать – тем более. - Что там с моей «официальной смертью»? - спросила она с неохотой. - Это кунари придумал, - пожал плечами главный сочинитель, - Захотел обезопасить тебя от лишнего преследования. Сказал, что ты и без того из-за него натерпелась. Слушай, Хоук, когда ты уже перестанешь водиться с этими кунари? От них же сплошные неприятности. - Данарий рассказал тебе?.. - Да, мы втроем отлично побеседовали. - Втроем? - Я, он и Бьянка. - Погоди, Варрик, - заволновалась Хоук, - Ты ведь его не…? - Ну-ну, как можно? – вкинул брови гном и миролюбиво поднял ладони, - Это было бы некрасиво с моей стороны – убивать после такого занимательного рассказа. Он сам ушел. - Ушел? - На рассвете. А этот ни-то-ни-сё-с-косичкой пошел вслед за ним. Даже прощальное письмо тебе оставил. И недавно вернулся в смятении. Видимо, Данарий его обманул…в который раз. Магесса протянула что-то невнятное и слепо посмотрела на ослабший огонь в камине. Истощенные, поблескивающие угольными чешуйками, поленца были похожи на длинную пригревшуюся змею. А рядом с камином, даже в опасной близости, был разостлан красивый охровый платок с разложенными на нем голубыми камушками. Круглыми, как глаза. Яркими, как… - Я…слышал про то, что случилось с Каштанчиком… Мне очень жаль. Хоук захотелось откинуться назад и грызть зубами подушку. Она с трудом удержала себя в руках, спросила как можно ровнее: - Что с остальными? Они живы? И замерла, боясь получить ответ. Тетрас уже набрал в легкие воздуха, чтобы возвестить о страшном или радостном, как вдруг… Распахнувшаяся настежь, дверь грохнулась о стену так громко, что уснувшая Мерриль подскочила на месте и испуганно завертела головой. - Варрик, говорю при свидетелях: этот ваш гномий эль – полный… Хоук! Изабелла так и застыла в дверях. Всего на мгновение: в следующий же миг огромная деревянная кружка, выброшенная за ненадобностью и позабытая, уже катилась по полу, разливая столь неполюбившийся пиратке эль, а сама она в мгновение ока очутилась на хоуковой кровати. - Иза…белла, - только и сумела выдавить Хоук, оказавшись окольцованной цепкими руками и поваленной на лопатки. Ривейнка, не выпустить из памяти про свое любимое «всегда сверху», пристально взглянула вниз – на озадаченное, но улыбающееся лицо предводительницы. - Ужасно выглядишь, сладкая, - бесстыжая смуглянка ухмыльнулась от уха до уха и, завалившись рядом с ней на бок, прильнула всем телом. Мерриль смущенно уставилась в пол. - Котенок, не робей, - подмигнула довольная Изабелла, - Глупо не воспользоваться ее уязвимым положением и не поприжиматься вдоволь! Защитница обреченно вздохнула: теперь они прижимались вдвоем. Варрик хохотнул. Из дверного проема повырастали волосатые гномьи головы. Любопытные и вездесущие, их обладатели сбежались на шум так быстро, словно не грохот, а звон монет услышали. Кто-то с трудом протискивался между ними. Поверх больших голов замелькала белобрысая макушка. Быстро потеряв интерес к происходящему, торговцы гильдии разбрелись по своим делам, наконец-то впустив в комнату белобрысого и еще одного – высокого, широкоплечего, в тунике Блэкблейда. - Сударыня Хоук! Вы очнулись! - Хвала Создателю. Сердце ее ликующе заколотилось. Защитница поприветствовала их обоих легким кивком и счастливой улыбкой. - Фенриэль! Себастьян! - Интересно, они тоже воспользуются ее уязвимым положением, чтобы… - негромко спросил сам у себя Варрик, задумчиво потирая подбородок, но потом насмешливо хмыкнул, - Нет. Это было бы слишком. Слишком, не слишком, но Хоук, признаться, и самой хотелось вскочить на ноги и сгрести их в охапку вместе с Варриком. Особенно сейчас, когда они все были так близко – у самого изголовья ее кровати, только руку протяни. Хоук приподнялась и почти дотянулась: мышцы отозвались на этот ласковый позыв внезапной судорогой, да такой, что теперь она вновь повалилась на подушку, шипя от боли. - Ничего. Андерс сказал, что это скоро пройдет, - ободряюще сказал Тетрас, и ей сразу же полегчало. - Андерс? Значит, он тоже в порядке… А где Фенрис? С ним все хорошо?.. … - Где Хоук? - Ты можешь не дергаться? Я уже начинаю жалеть, что ты так скоро пришел в себя. Фенрис едва сдержался, чтобы не отмахнуться от рук Андерса и грубо оборвать процесс врачевания. Ему хотелось сломя голову броситься на поиски той, кого он так ждал последние четыре месяца. Сейчас даже минута промедления давалась ему с трудом. - С ней сейчас Варрик. А тебе нужно отлежаться. И ей, кстати, тоже, не будь эгоистом. И несостоявшееся вместилище уязвлено притих. - Этот Ритуал выжег весь лириум, - не скрывал Андерс своего удивления, - Так что теперь ты просто…эльф. Фокус «пойду проткну вон того мага рукой» уже вряд ли у тебя выйдет. И я, признаться, рад этому. - Я тоже. Фенрис посмотрел на свои руки. Кожа неприятно зудела, как после ожога. Белые клейма выделялись на ней ярче, чем обычно. Андерс решил, что на сегодня с целительством покончено. Обошел широкий стол, до краев уставленный тусклыми склянками, устало потирая руки. Хорошо еще, что у гномов отыскалось достаточно зелий – своими силами он вряд ли бы справился за столь короткое время. - Они заживут? – спросил эльф без особой надежды. Отметины на его теле теперь были для него не только уродливы, но еще и бесполезны. - Некоторые шрамы…не заживают никогда. Ты же знаешь. Бледная, почти незримая полоска света на узорчатом потолке. Запрокинутая в изнеможении светловолосая голова. Легкая испарина на шее. Запах трав и магии. - Никогда… - Скажи мне, маг… - У меня есть имя. - Андерс, - Фенрис исправил обращение ровно, даже без намека на раздраженность, - Я хочу получить ответ. Все это время…ты был рядом с ней? Мгновение глубокой тишины. - Да, - сказал Андерс, не опасаясь взглянуть в его глаза, - Я был рядом. Все время. И долгую минуту Фенрис боролся с тем, что творилось у него внутри, но все-таки сумел сказать короткое: - Спасибо. И они замолчали. Кто-то бесшумно шел по прямому, как было во всех гномьих постройках, коридору. Кто-то бесшумно отворил дверь и, шагнув внутрь, прерывисто и счастливо вздохнул. И столько жизни было в этом тихом вздохе. Новой, замечательной жизни. И дыхание ее для обоих зазвучало, как музыка. - Хоук, - Андерс первым отважился прервать эту немую мелодию, шагнул ей навстречу, - Хорошо, что ты здесь. Надо бы тебя осмотреть для верности и… Перед его глазами промелькнуло. Да что там промелькнуло – пронеслось! Фенрис не стал тратить время на неуместные сейчас разговоры… …Он не то чтобы обнял ее. Просто взял – как собственность, как едва не потерянную ценность. Он прижал ее к себе, услышал биение ее сердца, услышал запах ее тела. - Фенрис, тебе не следовало вставать. По крайней мере, не так резко. Фенрис… - Неважно. Он взял ее за руку и, не глядя по сторонам, не слушая реплик, повел к выходу. Хоук и не подумала сопротивляться. Андерс усмехнулся и ничего не сказал. … Фенрис порывисто распахивал каждую, встретившуюся им на пути, дверь и, наталкиваясь взглядом на очередную горстку гномов-торговцев, раздраженно скрипел зубами. И шел дальше. И вел за собой Хоук. - Фенрис, что ты…? – та не пытаясь даже сдерживать смешливую улыбку, понимая: еще немного и ее стремительный спутник перейдет на бег. А ведь они оба только-только встали на ноги. И вот уже новое, на свою беду угодившее под его хватку, дверное кольцо дернулось, но ничего не произошло. Заперто. И этот факт почему-то обрадовал эльфа. Неудержимый удар. Хруст древесины. Задвижка, выдернутая с корнем, как больной зуб. Им на встречу выскочил ошалелый заспанный гном. Один единственный. - Мои извинения, - бегло проговорил Фенрис, чуть ли не вышвыривая беднягу прочь из собственной же комнаты, - Я готов восполнить ущерб. И захлопнул дверь так, что вся гильдия уяснила: пока он внутри, открыть ее вновь будет не только затруднительно, но и опасно для жизни. - Да ты сама вежливость, - не удержалась от иронии Хоук. Фенрис не ответил, выпустил ее руку, чтобы прикоснуться к лицу. - Фенрис, как ты… - Неважно, - повторил он теперь уже невнятно: губы его были заняты делом, не имеющим отношения к артикуляции. И, покоряясь его словам, все перестало иметь значение. Были только они. Вдвоем. Вместе. …До встречи с ней он не умел быть страстным. Страстный раб – это что? Это глупость. До встречи с ней… За окном каменело серое утро. Безлико и равнодушно возвышалась над серостью Горелая Башня. Там они погибли. Вдвоем. В один день, как в красивой сказке… А здесь – в пропахшей чернилами комнате – они жили. Жили во взглядах, жили в прикосновениях. Жили друг в друге. Вдвоем. Грубые простыни. Высокий, весь в резных узорах, потолок. Белая ночная рубашка на полу. Разбросанные по подушке волосы. - Фенрис… Да, его так зовут. Впрочем, уже неважно.