А глаза её казались мертвыми

Красивая кукла…какой она должна быть? Каждый ответит по-своему и представит лишь то, что находится внутри, в самих человеческих мыслях. Она же считала, что все куклы наводят страх, дикий ужас и любить их – нечто сродни кинуться добровольно в пропасть или же затянуть петлю на шее. Любить куклу невозможно, ведь она неживая, это лишь образ, собирательный образ. Шорох. Девушка вздрагивает, задерживая дыхание. Она смотрит на тень, скользящую в коридоре и не может больше шевелиться. Тело будто парализовало, и лишь звуки шагов заставляли по коже бежать тонны мурашек, а сердце отбивать барабанную дробь, будто тихий предсмертный крик умирающего. Её чистые волосы закреплены заколкой сбоку, свободные пряди спереди обрамляют милое лицо. Милое… - Гретта, - детский голосок разрезает тишину и её глаза наполняет удушающий страх. Он был везде – в душе, разуме, теле. – Прекрасная Гретта, - мужчина в маске приближается. И чем ближе он подходит к креслу, тем сильнее она сжимает в ладошке бокал красного дорогого полусладкого вина. Кажется, что ещё немного усилий, и он лопнет в её руке, разлетевшись на мелкие осколки. Но стекло выдерживает натиск и пытка продолжается. - Пора укладываться спать, - она старается держать ровный тон, но голос предательски дрожит, отталкиваемый от стен громким эхом. Он наклоняет голову вбок, задумчиво теребит рукав черного свитера и кивает. Лестница кажется невероятно длинной. Девушка в синем бархатном платье в пол следует за своим мучителем. Она уже привыкла, ведь прошло больше года после злополучной попытки побега. Сбежать от него так же нереально, как и полюбить, а самоубийство для Гретты не выход. Трусливая, трусливая девчонка. Каждый раз она корила себя за слабость, но как только, набравшись смелости, прислоняла бритву к запястью, вся решимость неожиданно улетучивалась, и она, сползая вниз по холодной стене ванной комнаты, заливалась горькими слезами, не в силах терпеть. Терпеть одиночество, холод и паническое желание сожрать собственное сердце, лишь бы не чувствовать. Больше не чувствовать его в себе. Скрип закрывающейся двери, его шаги. Девушка отводит взгляд, подходя почти вплотную к мужчине. От него пахнет мятой, сиренью и потом. Странное сочетание. Она хмурится, брезгливо касаясь пальцами ткани свитера. - Гретта, будь хорошей девочкой. Посмотри на меня. – Она щурится, закусывая нижнюю губу. Знает, знает, что надо подчиниться! Но не делает, как он хочет. Не может. – Посмотри, - почти рычит со злобой в голосе Брамс, поднимая её голову за подбородок. Она открывает глаза и встречается с ним взглядом. Удовлетворенно кивнув, он поднимает руки вверх, а девушка стаскивает свитер. Благодаря каблукам они были фактически одного роста. Боже, как неудобно ей было ходить на этих высоких каблуках. Туфли немилосердно терли ступни, но он не позволял носить что-то более практичное. И снова вид мужской груди, сплошь покрытой темными густыми волосами. Стараясь лишний раз не касаться, Гретта складывает вещь, убирая её в комод. Самое неприятное в этих ночных играх то, что ей каждый раз приходилось его переодевать. Вновь повернувшись к мужчине, она цепляется пальчиками за пряжку потрепанного жизнью ремня и, стараясь не дернуться от тошноты в сторону, расстегивает его, принимаясь за некое подобие джинс. Покончив с одеждой, она облегченно вздыхает, ожидая второго этапа экзекуции. - Обними меня, - звонкий детский голос вновь зовет её к себе, путая восприятие. Она никак не может привыкнуть к этому сочетанию. Мужские ладони ложатся на лопатки, мягко оглаживая спину, тянутся к талии и там замирают. Липкий смрадный страх застревает комом в глотке, а тошнота усиливается. Её трясет. – Милая Гретта. Ты вкусно пахнешь, - до боли знакомым низким тоном сообщает «ребенок». - С…спасибо, - выдавливает девушка, пытаясь отстраниться. Он позволяет, оглядывая свою пленницу. Красивая, стройная, особенно в этом облегающем бархатном платье она неотразима. Брамс хмурится, замечая синяки под глазами. Не спала. Как же ему это надоело. Почему она никак не поймет, что принадлежит только ему? Пора прекратить грустить и лить слезы. Его это раздражало. Наверное, именно потому с тем самым доставщиком еды он поступил так. Губы под маской растянулись в искренней улыбке от нахлынувших воспоминаний. Подаваясь вперед, он обходит её, нарочито медленно касаясь застежки на спине. Ткань с тихим шумом падает на пол, рассыпаясь красивым блестящим ворохом. Обнаженная гладкая кожа так и манит к себе. - Замри и не поворачивайся, - требует глухой хриплый голос. И она подчиняется. Подчиняется, потому что знает – нет выбора. Они оба знали правила игры. Чужой нос касается её шеи, отчего она давит в себе желание убежать. Противно. Всхлип. Он раздраженно кусает её кожу, сильно, до кровавых ранок. Довольно любуется новым фиолетовым пятном и, зарывшись в её волосы, вдыхает их запах. Запах его девочки. Его Гретты. Это затягивает. Ощущая бушующую радость внутри себя, он проходит руками по её животу, груди, часто и сбивчиво дышит в ухо. Их бедра соприкасаются, но как только ей начинает казаться лишнее давление, мужчина отстраняется. Он всегда так делает. Она привыкла. Когда ей разрешают повернуться, лицо вновь скрыто маской. Неизменно, это в нём неизменно. - Ложись под одеяло, - заставляет себя улыбаться она, стараясь прикрыть наготу руками. Нижнее белье, которое было в том ворохе одежды, которое однажды доставили в дом, скорее, открывало, нежели скрывало нужные места. Мужчина слушается, укладываясь под одеяло. И снова. Снова она надеется, что сможет сбежать. Пора бы понять, понять и забыться сном. Но она не может. А бабочки в животе, которые ранее трепетали при одном взгляде на маленьких детей, солнце, голубое небо, радугу после дождя или возлюбленного, теперь сухими трупами валялись в её ногах. Она ступала по усопшим мотылькам, окропленными её же кровью, сминая их засохшие тела, превращая в пыль. Пыль, боль и грязь теперь её спутники. Неизменные, вечные. - Поцелуй, - требует он, вглядываясь в Гретту своими темными глазами. Это нечеловеческий взгляд. Вовсе нет. Вы не видели, как он смотрит. Она присаживается на краешек кровати, медленно склоняется над мужчиной, и касается влажными губами фарфора. Крупная рука властно притягивает к себе. - Свет, - командует Брамс, откидываясь на подушки, временно выпускает жертву из капкана. Она как во сне щелкает выключателем, тушит свечи у зеркала и быстрыми шагами удаляется. Бежит. В который раз бежит от него прочь. Мужчина издает страшный звук, не похожий ни на что, рывком подскакивая с постели, догоняет. - Ещё, - хрипит ей в губы, больше не заботясь о нежности и о том, что причиняет ей боль. Раз за разом. Глядя в огромные от страха глаза Гретты, он предупреждает, - или хочешь повторить нашу первую игру? Ей казалось, что он, как любой хищник, слышит её сердце, то, как оно бьется о ребра, то, как она сгорает от ужаса. Но при упоминании той ночи, она сама ощетинилась и в ответ злобно зашипела: - Никогда, никогда не смей вспоминать Малькольма, больной ублюдок! – Он никогда не слышал в мягком голоске милой Гретты столько злобы и жгучей ненависти. В её глазах горел огонь, который ему не удастся погасить никогда. Нет, он не убьёт её, зачем? Можно ведь сделать по-другому. Он привяжет её, наденет поводок и никогда от себя не отпустит. - Идём, - прошептал мужчина, заметив вернувшийся в её естество страх. Похоже, девчонка сначала сказала, а потом уже подумала. Они бредут к кровати. Гретта, опустив голову, неестественно покачивала ею из стороны в сторону. Та ночь всплыла в её мыслях вновь, события, что она заглушала в своей памяти вином, виски и таблетками. С тех пор он никогда не трогал её больше, чем было нужно. Нужно, в его понимании. В этом все и дело. Он поступал так, как считал нужным, а их желания и мораль разительно отличались. Он садится, за руку утягивая её за собой, прижимается всем телом. Мужские пальцы скользят по её губам, ощупывают шею, задерживаются на груди. Он наваливается на неё сверху, давя не только своим немалым весом, но и морально. Взгляд Гретты стекленеет, ведь она знает, что грядет. В тот раз она тоже его разозлила. Глупая девчонка. - Будь хорошей девочкой, - детский голос. Рывком перевернув её на живот, он проводит ладонью по ребрам, тихо подпевая: - Раз, два, три, четыре, пять… - свист и знакомая мелодия. Перед её глазами разворачивается иное действо. Ей кажется, что в углу комнаты напротив их постели так же, как тогда лежит еле живой Малькольм, из разбитого носа стекает кровь, иногда он вздрагивает, сплевывая на пол багровую жижу, захлебываясь ею. Красный след, будто из лепестков роз, образует дорожку к месту, где возлежал умирающий. Брамс больно сжимает её бок, другой рукой оттягивая волосы, заставляя смотреть. Он принудил её понимать, видеть, причиной чему она стала. Чужие бедра вдавливают её в постель, вполне однозначно поясняя ситуацию. Ей страшно, больно. Это даже не страх. Это ужас. Сам ужас, снедающий её тлеющие внутренности. Мужчина снимает с неё белье, а девушка не в силах даже дернуться в сторону. Она больше не пытается убежать. Зачем? Бессмысленно. Все бессмысленно. Он сжимает её шею, перекрывая поток кислорода, спускает свои штаны. Что-то теплое и влажное касается её там, отчего Гретта вздрагивает и сжимается в комочек. Внутренне, конечно, ведь тогда он держал её крепко… Вскрик. Лоно защипало от резкого грубого вторжения. Он двигался рвано и быстро, без какого-то определенного ритма. Просто, хищно, без разума и цели. Слушая стоны насильника, она перевела взгляд на кроваво-красный след, умирающего возлюбленного и в какой-то момент даже пожелала оказаться на его месте. Угасающий свет в его глазах яснее всего говорил о приближающейся гибели. Умрет. Без лишних мучений. А она? Она умрет? Мысли заглушил очередной толчок глубже предыдущих. От боли и пустоты внутри она зашипела, цепляясь пальцами за простыни. Толчок, ещё и ещё – и вот он оседает на неё всем весом, сперма стекает по внутренней стороне бедра. Тихо-тихо. Хочется разодрать себе вены, цепляясь ногтями за кожу. Тихо. Выколоть ему глаза, лишить воли и сломать все кости. Слышать треск его ломающегося черепа – то, что она хотела сейчас. Дивный звук. Тихо-тихо. Темнота накрывает сознание. - Гретта? – Детский голосок вырывает из воспоминаний, и она обнаруживает, что Брамс всё же решил повременить и оглаживает её щеку. С чего бы? Смех. Из её горла вырывается смех. Такой чуждый, надрывной. Так смеются сумасшедшие, лишенные счастья люди. Люди без будущего, без семьи и без жизни. – Прекрати. - Он хмурится, смотря, как девушка, не замечая льющихся из глаз слез, смеется. Она хохочет громко, без перерыва и всхлипов, смотря в белый потолок. Ему не нравится этот смех, это на неё не похоже. Мужчина снимает маску, желая в этот момент коснуться губами бьющейся жилки на её шее, вдохнуть такой родной запах и ощутить мягкость кожи. Она замирает, шокировано вглядываясь в темноту. Он касается губами мокрых полосок на щеках, целует закрытые глаза, щеки и замирает у губ, нерешительно перебирая пальцами волнистые прядки волос. Она, будто беспомощный котенок, вслепую тычется носом ему в щеку, пытаясь хоть немного понять, как выглядит его лицо. Истерика прошла, уступив место глупому любопытству. Грубая кожа говорила о том, что на ней множество шрамов, ямок и впадинок, видно, от ожогов, полученных в пожаре. Трясущейся рукой, она трогает его волосы, которые, оказываются удивительно мягкими. Он судорожно дышит, боясь её спугнуть лишним движением. И застыли они, оба боясь нарушить такое хрупкое перемирие. Она, потому что мечтала оказаться подальше отсюда, а он, потому что хотел с ней счастья. Такие разные цели, такие возможности. Они не могли понять друг друга и были обречены на страдания. Вечные страдания разлагающихся душ. И катком по моей вере, Ни к чему она теперь мне, Будь уверенней и крепче, Не жалей ни о чем... Я устала искать правых, Мне плевать кто кого трахал, Мне плевать кто тогда начал - Это ваши дела, ваша грязь... (с) Земфира

N-год. Декабрь.

Прошлое дорого нам, как дорого настоящее. Но должны ли мы думать о том, что уже произошло? Несомненно, мысли, чувства и действо вокруг меняются, но всё же, есть то, что остается неизменным – человеческая душа. Так говорят. А верите ли в это вы? Женщина со стеклянными глазами в роскошном платье из шелка устремила взгляд на падающий снег. Он не напоминал о холоде отчего-то, ей казалось, что она сможет ступать по нему босыми ногами часами. - Мамочка, - маленькая ручка её девятилетнего сына с волосами цвета шоколада и тёмными глазами коснулась колена, пачкая светлую ткань красной краской. Краской? Женщина встрепенулась и как завороженная пошла следом за чадом, туда, куда он вел её. Проваливаясь в сугробы почти по колено, она брела за сыном, пытаясь не отстать. Поворот, ещё один. Вот их любимый дворик с фонтаном, а посреди… снег пушистыми хлопьями падал на хладное тело взрослого мужчины. Багровым бархатом усыпана была его кровавая постель, а нож, пронзивший горло отца маленького Дэмьена, так же торчал из пробитой шеи. Глаза его остекленели так же, как когда-то у Гретты. Остекленели, навеки прощаясь с подвалами этого дома, с её стонами по ночам, криками и милым голосом. Он ушел - она осталась. Но умер ли? Такие звери бессмертны, их воля продолжает жить. Вечно. Тихо-тихо звенят колокола где-то вдалеке. Звонкий смех её ребёнка, но взгляд. Этот взгляд она узнает всегда. Он преследовал её на протяжении многих лет. - Милая Гретта? Тихо-тихо он скользнул к возлюбленной, охватывая руками её живот и не смотря больше на свое старое тело. Губы растянулись в кровожадной улыбке. А её глаза казались мертвыми.