Closer

В тот вечер закат был кровавым. Уходящее солнце отбрасывало алые лучи на складки чёрного бархата, который она украшала вышивкой. Она сидела в окружении ткани, ниспадающей тёмными волнами, словно посреди ночного моря. Как будто вокруг была только бездна. Сквозь щёлку она видела, как постепенно в лагере зажигаются огни. Она представляла, как на небе загораются звёзды. После смерти лорда Ройса лорд Петир был слишком занят, чтобы досаждать ей. У неё было достаточно времени, чтобы послушать тишину в своей душе. Часами она думала лишь о линии стежков, выводимых серебряной нитью. Лишь о том, как движутся полосы света по комнате в течение дня. Казалось, что вокруг неё время остановилось. Мир жил, а она будто была мертва. Она слышала звуки, доносившиеся снаружи: голоса солдат и ржание лошадей, чувствовала запахи костра и приготовляемой пищи. Она видела клубящуюся пыль и ощущала течение времени, которое, теперь казалось, проходит мимо неё. Никто не тревожил её в те часы, и ей нравилось представлять, как армия соберётся в поход на Винтерфелл, как сложат шатры, уложат в повозки припасы, как всадники сядут на лошадей, поскачут вперёд знаменосцы. Ей нравилось думать, что она останется никем не замеченной, что будет сидеть посреди степи, выводя рисунки на мягкой поверхности бархата. На протяжении тысячи лет. Она знала, что он заходил к ней накануне ночью. Лёжа в кромешной тьме, не открывая глаз, она узнала его шаги, ритм его дыхания. Она могла досконально представить каждое его движение, его взгляд. Он смотрел на неё очень долго. Несколько раз она проваливалась в сон, но просыпаясь, понимала, что он всё ещё стоит рядом. Кажется, он ушёл только на рассвете. Она подумала о своей красоте. Что в ней было такого? Что так сильно тревожило всех этих мужчин, что они готовы были идти на насилие — по отношению к другим, к себе, к ней? Казалось, чем больше они восхищались ею, тем больше хотели уничтожить. Он уже думал о том, как убьет её? Это был бы несчастный случай? Может быть, он хотел бы задушить её шелковой нитью своими собственным руками? Разве в детстве, когда эти взрослые восхищались её красотой, они говорили о том, как она будет несчастна? Разве они говорили, что каждый увидевший её мужчина захочет ею обладать? О том, что он сделает ради этого. Говоря о её браке с Рамси, лорд Бейлиш заявлял, что раскаивается, но она видела, что это не совсем так. Он просто не мог представить, каково это — быть на её месте. Он не мог представить, каково это быть женщиной: когда тебя избивают, унижают, уничтожают каждый день. Когда каждое прикосновение в супружеской спальне приносит не ласку, а невыносимую боль. Разве стал бы Рамси мучить её, не будь она привлекательна? Разве Джоффри наслаждался бы её унижением, не будь она так хороша? Нет, скорее всего, они бы просто убили её, заморили бы голодом, отдали бы собакам. Разве Петир Бейлиш смотрел бы на неё целыми ночами, не будь она так красива? Нет, и тётя Лиза — тому доказательство. Она улыбнулась, подумав о том, как уничтожит каждого из них. Каждого из тех, в глазах которых она хоть раз видела желание, каждого из тех, кто был к ней ближе, чем следовало, каждого, кто представлял её обнажённое тело в своих грязных мечтах. Она вспомнила предсмертное лицо Джоффри, представила подвешенное тело Рамси с содранной кожей. Она подумала о нём. Видеть смерть на его лице, чувствовать тяжесть его головы на своих коленях — это так мало. Ей хотелось бы смотреть, как невыносимая боль разъедает его душу, наблюдать за ним, когда он потеряет всё. Каждый раз, когда всё шло так, как нужно, каждый раз, когда он поднимался на ступеньку выше к своей цели, она знала, что он лишь на один шаг ближе к оглушительному краху. Он должен был получить так много, прежде чем всё потерять. Всё, о чём он когда-либо мечтал, должно было оказаться на расстоянии вытянутой руки. Только коснись…. Когда она закончит с ним, он будет умолять о смерти. Что до неё… Когда она представляла его падение, когда воображала изгиб его заломленных рук, ей было почти не больно.