Closer

Галечный остров, холодный и пустынный, предстал перед ней, окутанный белёсым утренним туманом. Она спешно сошла на берег, кутаясь в сырой плащ. Не замечая, как полы платья лижет тёмное солёное море. Пока стража обыскивала окрестности, она прошлась вперёд по пляжу, всматриваясь в линию скал и песчаные дюны, дремлющие, едва дышащие под лёгкими порывами ветра, частично укрытые снегом и всё же поднимающееся в воздух и осыпающиеся. Безлюдный. Одинокий остров. Казалось, даже время течет здесь иначе. Истончаясь. Теряя свою линейность. Заворачиваясь в петлю. Она прошла совсем не далеко, но обернувшись, из-за тумана не увидела позади ни людей, ни лодок. Всё плыло и тонуло в смешении песка и густого белого воздуха, напоминающего дым. Санса ощутила себя в центре песчаной бури, пронизывающей и холодной, она словно шла не вперёд, а по кругу, к самому центру воронки. Ей слышались голоса тех, кого уже не было в живых: родителей, братьев, слуг. Виделась Леди, что семенила рядом, внимательно заглядывая ей в лицо. «Санса!» — услышала она окрик матери, а когда обернулась, нашла за своей спиной лишь лёгкий ветерок, поднимающий в воздух песок. «Санса!» — снова позвали её, и на этот раз то был Петир. «А если я попрошу тебя умереть?» — услышала она свой голос откуда-то издалека, будто из-за дюн. «Значит, я умру…» — ответило видение, смотря глазами её мужа. Печально. Санса дотронулась до лба, который казался сейчас холоднее льда, стирая то ли пот, то ли морские брызги. Ей было холодно, а голова кружилась, словно от эля. Казалось, это место пьет её, иссушая и опустошая столь стремительно, что ещё чуть-чуть — и совсем ничего не останется. Ей стоило вернуться назад, но она больше не понимала, откуда именно пришла. Дюны молчали, вглядываясь в неё печально и устало. Виски ныли болезненно тонко, словно хрупкие пульсирующие нити разрывались от давления крови. Она оглянулась, чтобы позвать на помощь, но вокруг не было ни души. Санса попыталась закричать, но дыхание словно перехватило. Подкошенная свинцовым давлением воздуха, она повалилась на колени, ощущая неестественный холод, замерзая и в тоже время задыхаясь, захлёбываясь кровью, что текла из носа, затекая в рот. Она упала набок, загребая руками снег вперемешку с песком. «Что такое, Птичка?» — послышался нежный шепот рядом с её ухом. «Вставай Санса!» — прогремел над ней голос отца. «Мама!» — раздался откуда-то с моря крик Эйлин. — Эйлин… — хрипло прошептала она из последних сил, кашляя, протягивая руку к воде. Эйлин. Эйл… Санса ощутила резкую, словно укол клинка, боль в районе сердца. Она заплакала, замерзая, растворяясь в этой боли и чувстве смертельной тоски, среди призраков прошлого и настоящего. Среди снега и песка. Так, словно не было всех этих лет, будто она так и осталась в Винтерфелле с Рамси Болтоном. Истекать кровью на супружеском ложе. Не в силах пошевелиться или издать хоть звук. «Я не могу умереть», — подумала она. Она увидела себя в белом платье, в день третьей свадьбы, идущей к Чардреву, зловеще возвышающемуся над Богорощей. Петира не было рядом. Никого не было. Ни души. Так, словно весь мир опустел. Умер или вовсе никогда не жил. «Я не могу умереть, — подумала она, приближаясь к дереву. — Я умру не так». Ветер не колыхал красных листьев, и оттого казалось, что дерево затаилось, поджидая её. Раскрывая Сансе свои багровые объятья. Тебе будет так легко и спокойно, Санса. Тебе будет так спокойно. Она сделала ещё шаг к древу, ощущая себя словно во сне, пустой и лёгкой, безвольной, будто кукла. Больше никаких забот, Санса. Славная. Славная. Славная. Ты больше никогда не будешь страдать. — Иди ко мне, — звало древо. Все ждут тебя, Санса. Все ждут. Санса! Она попробовала отвернуться, но не смогла. Из широко раскрытых остекленевших глаз текли слёзы. Санса растерянно стёрла их, размазывая по онемевшему лицу. Она уже и забыла, какой сладкой была эта слабость, эта боль. Как заманчиво было поддаться. Завороженная, она всматривалась в крупные матовые листья, отливающие пурпуром среди снега и тумана. Санса увидела призраки отца и матери — расплывчатые видения, за которые было сложно ухватиться взглядом. Её губы тронула тонкая, дёрганная улыбка, когда родители крепко обнялись. Мать провожала их в Королевскую Гавань. Как давно это было, словно в прошлой жизни. Как давно… Как давно мы все ждём тебя, Санса. Иди к нам! Иди! Затем она увидела себя рядом с Петиром и вспомнила слова, которые он никогда не произносил. Она-видение ответила: «Прекрасная картина…» И ушла прочь. Призрак мужа проводил её долгим взглядом. Всё было не так. Этого никогда не было. Она напряглась, попытавшись вспомнить, но голова болела слишком сильно. «Умри для нас, Санса», — шептало древо. Умирай вместе с нами. Она сделала ещё шаг. Вытянула вперёд руку, чтобы ощутить кожей шершавую поверхность ствола. Живую и трепещущую. Чтобы ощутить. Как же всё было на самом деле? Как всё было? Но разве это важно? Разве не сладко забвение? Разве твоё сердце не бьётся удивительно ровно — впервые за много лет? Прислушайся, Санса, твоё сердце больше не бьётся. Это лучше, чем счастье — вечный покой. Лучше, чем слава и власть, и всё, что ты только могла бы пожелать. Забвение. Забвение. Забвение. Помнишь, как всё было на самом деле? Нет. Помнишь, откуда ты пришла? Нет. Помнишь, зачем ты здесь? Нет. Помнишь, о чём плакала? Нет, я не помню. Помнишь, о ком ты плакала? Я ничего не помню. Ничего. Ты будешь вечно с нами, Санса. Укрытая снегами и туманами. Засыпанная песком и опавшими листьями. Одна из нас. Она осторожно сделала ещё шаг. А потом ещё один. Она ничего не чувствовала. Ни о чём не думала. Ничего не помнила. Ей нечего было терять. Зачем ты приехала? Я не помню. Хочешь умереть, Санса? Да… Я хочу. — Мама! — раздался голос у неё за спиной, и видение перед ней пошло рябью. Древо зашумело, разрастаясь ветвями по всему небу. — Мама! — позвали её снова, но Санса не могла обернуться. Отчего-то ей стало больно, она нахмурилась, стремясь избавиться от этой боли, и шагнула вперёд, стремясь вновь ощутить пустоту и покой. Очарованная смертью. Следующий звук, раскатом прокатившийся по роще, напоминал скорее крик птицы, чем человека. Едва он раздался, как багровые листья Чардрева обернулись стрижами и стаей взмыли ввысь, озаряя безмолвие рокотом хлопающих крыльев. И в тот же момент Сансу как будто отпустило. Словно кто-то снял свинцовый венец с её головы. Она ощутила, что тело вновь подчиняется ей, а в голове начали проступать знакомые образы. — Эйлин… — прошептала она и обернулась. Перед ней на фоне рокочущего моря, всё на том же пляже, стояла рыжеволосая девушка в чёрном длинном плаще. Её взрослая дочь. Её Эйлин. — Этого не может… — Мама! — вновь позвала Эйлин, — снимая перчатку и протягивая к ней руку. Сансе не хотелось плакать, но отчего-то слёзы стояли в глазах. Может быть, от холодного ветра, что внезапно поднялся вокруг, завывая, задувая под плащ, швыряясь песком. Эйлин стояла всего в полуметре, Санса видела румянец, лежащий на скулах девушки, блеск серо-зелёных глаз, смотрящих пронизывающе, заглядывая как будто внутрь неё. Но голос дочери, глубокий и мягкий, звучал, словно эхо. Будто отголосок дня, который Санса никак не могла вспомнить. Эйлин сделала шаг вперёд, сокращая расстояние между ними, и её губы тронула лёгкая, чуть печальная улыбка. — Я должна найти ведьму… — прошептала Санса, пытаясь поймать неуловимое, что-то такое в чертах дочери, что она не могла объяснить. Счастье и боль грядущего. — Ты нашла, — ответила Эйлин негромко. Этот шелест обжег её уши холодным порывом ветра. Серо-зелёные глаза смотрели в неё смело и прямо. — Коль хочешь, чтобы Птица не вылетала из Гнезда, — продолжил звонкий голос девушки, — из полыни сплети венок. Пока плетёшь — молчи, не ешь ты и не пей. И кровью окропи ты тот венок своей. В тени сего венка пусть спит твоя Душа. Пока не минет Ночь. Пока меч не найдёт Холодного Короля. Санса нахмурилась, осмысливая сказанное. — И это всё? — Все, — подтвердила Эйлин. — Почему ты здесь? — спросила Санса, пытаясь ухватиться за руку дочери, но её пальцы поймали лишь туман. Она услышала голос позади себя: — Я обещала, что встречу тебя. Едва поволока тумана спала, стражники нашли леди Бейлиш в нескольких метрах от лодки, лежащую ничком, без сознания, с окровавленным лицом. Она была такой холодной и дышала так тихо, что солдаты было подумали, что она мертва. Начался дождь, он смыл тонкую струйку крови, тёкшую из её носа к подбородку. Они увидели, как едва различимо дрожат её веки, и с трудом вздымается скрытая под тяжёлым отсыревшим плащом грудь. Начальник стражи поднял её на руки и сел вместе с обмякшим телом в лодку. — Проклятое место! — сплюнул лодочник под ноги, окуная в воду весло. Так никого и не найдя, они отплыли прочь.

***

Он не знал, как долго стоял, остановившись у фонтана, наблюдая за тем, как маленькая девочка, обрывая, опускает в тот розовые лепестки. Его дочери сейчас столько же лет. Эта девочка лепетала что-то себе под нос, тщательно обрывая лепестки и листья с цветов, что лежали рядом. Она была так увлечена своим занятием, что не замечала ничего вокруг. Он не знал, как звучит голос Эйлин. Не знал, как та выглядит. Ему писали, что она похожа на Сансу и, конечно, это можно было вообразить, но разве это могло принести хоть какое-то утешение? — Здравствуй милая, — произнёс он неожиданно для самого себя, присаживаясь рядом, — как тебя зовут? — А-ни-та, — ответила девочка, удостоив его лишь беглым взглядом из-под пушистых чёрных ресниц. — О, — улыбнулся он, — какое красивое имя. Чем ты занимаешься? — Обрываю лепестки и кидаю туда, — сказала девочка и в подтверждение своих слов закинула в воду ещё один лепесток. — Должно быть, увлекательно, — вскидывая бровь, произнёс он и, протянув руку, добавил: — Могу я попробовать? Девочка лукаво улыбнулась и всучила ему несколько цветков. Неосторожно, практически впечатав те ему в грудь. — Держи! — Благодарю, — ответил он, принимая цветы с учтивым поклоном. Оглядев девочку, он подумал о том, что Эйлин должна была являться её полной противоположностью. Анита была кареглазой и смуглой, с тёмными очень кудрявыми волосами и большими мягкими щеками цвета топлёной карамели. — Как тебя зовут? — спросила девочка, слегка смущаясь. — Петир, — ответил он, отрывая и закидывая в воду лепесток. Балансируя на прозрачной, отливающей синим поверхности, тот поплыл прямо к струе воды, что со всего размаху ударила по нему, топя. Пройдясь оценивающим взглядом по внешнему виду ребёнка, он отметил, что та была одета очень дорого. Странно, что рядом не было дуэний и нянь. Оглядевшись, он попытался найти кого-то, кто подходил бы на роль родителей девочки, но вокруг не было таковых. — Разве ты уже достаточно взрослая, чтобы гулять одна? — спросила он. — Да! — бодро отчеканила Анита, кивая головой. — Неужели? — уточнил он, усмехнувшись, и придвинулся ближе. — У меня дочь твоего возраста, и я никогда бы не отпустил её гулять одну. — Как ее зовут? — спросила Анита, щурясь от солнца. Задавая этот вопрос как будто только для того, чтобы перевести тему. — Эйлин, — сказал он, смотря поверх головы девочки. Всё ещё высматривая её сопровождающих. — Тоже красиво, — проговорила Анита. — Да, — согласился он. — Приведи, — даже не попросила, а приказала девочка, — я буду с ней играть. Он вздохнул, щурясь от солнца. Сминая сорванный лепесток в руке. — Может быть, в другой раз, милая. Он сейчас далеко, за Узким морем. — Как мой папа, — покачала головой Анита. — А кто твой папа? — Важный господин, — похвасталась девочка. — Ого! — притворно удивился он, вздёргивая бровь. — Лорд? — Нет, — замотала головой девочка, весело улыбаясь. Он задумался. — Купец? — Нет! — Рыцарь…? — Нет! — Может быть, дашь подсказку? — Нет! — Почему ты такая упрямая? — укорил он, легонько пихая девочку в плечо. — Давай договоримся: ты мне подсказку, а я… куплю тебе конфет. — Много, — ультимативно заявила девочка. — Да ты похлеще Железного банка, — притворно ужаснулся он. — Хочешь меня разорить? — Да! — рассмеялась она. — Ну хорошо, — согласился он, обречённо опуская голову, — много так много… Если ты хочешь очень-очень-очень-очень много конфет, то так тому и быть. Договорились. С этими словами он протянул Аните руку, которую та пожала. — Итак… — Мне нельзя говорить, — твёрдо заявила девочка. — Нет, — мотнул головой он, — так не пойдёт. Мы пожали друг другу руки, милая, мы договорились. Теперь ты должна мне подсказку. Анита надула губы. Обдумывая его слова. — Ладно. — Итак… — развёл руками он, приглашая ребёнка продолжить. — Мой папа… ходит в тёмной одежде. Он кивнул. — И это всё? — Да, — кивнула Анита. — Всё, что ты мне скажешь? — Да! Он ударил ладонью по колену, восклицая: — Боги! Анита! Хочешь сказать, что эта вся информация, которую ты мне дашь, за очень-очень-очень много конфет? Девочка утвердительно кивнула. — Это жестоко, — сокрушённо покачал головой он, и, вздохнув, добавил: — Хорошо, повысим ставки! Я куплю тебе куклу… — Очень-очень много…. — Нееет, — пригрозив пальцем, ответил он, — больше я на это не куплюсь, никаких «очень много»! — Десять кукол! — Одну. — Пять кукол! — Одну. — Пять! — Одну. — Пять! — Так не торгуются, милая, ты должна понижать. — Но я хочу пять! – воскликнула девочка, обиженно надувая губы. — Я тоже много чего хочу, — заверил он, — но ты меня уже один раз обманула. Кредит доверия исчерпан. — Кредит? — пролепетала она, пробуя на вкус незнакомое слово. — Спроси у папы, что значит это слово. Анита нахмурилась и, пыхтя, кинула в фонтан целый бутон. — Знаешь ли, мне тоже было обидно, когда ты в обмен на очень много конфет ничего не сказала. Хорошо, что я не храню так все свои сбережения, иначе был бы разорен зря. Ну что ты согласна на конфету и одну куклу? — Две, — ответила девочка, скрестив руки на груди. Он вздохнул. — С тобой невозможно вести дела. Ну ладно… две куклы, но в обмен… я задам тебе три вопроса. — Один. — Если бы я был твоим отцом, то наказал бы тебя. — Нет. — Ну конечно. Он наклонился к девочке. — Три вопроса. Это последнее предложение, Анита. Если сейчас скажешь нет, я ухожу и никаких кукол и конфет, — заявил он, подмигивая. — Ну... хорошо, — сказала девочка, вздёргивая нос. — Итак… — протянул он, складывая руки на коленях и машинально выпрямляясь. — Первый вопрос: почему ты не живёшь с папой за Узким морем? — Нельзя? — Почему? — Второй… — Нет, стой! — воскликнул он, грозя пальцем. — Второй вопрос будет не такой… Второй вопрос: есть ли у твоего папы замок? — Нет, — замотала головой Анита. — Хм… Почему… почему всем сразу понятно, что твой папа важный господин? Девочка задумалась, видимо, не вполне понимая, как на это ответить. — Ну… он такой… носит всё тёмное… длинное… все слушают моего папу… — Почему слушают? — Потому что у него цепи… Эй! Это четвёртый! Четвёртый! — Как хорошо ты считаешь для такой маленькой девочки. Когда вырастешь, возьму тебя на работу… в банк. — Ты обманул! — вскинулась Анита, кидая цветы ему в лицо. — Ты первая пыталась меня обхитрить! — засмеялся он. Он заметил Иммаколэтту боковым зрением ещё до того, как она подошла ближе. — Вас нельзя оставить одного, милорд, — произнесла она, вставая за его спиной. — Едва отвернёшься, как вы уже в обществе юной особы. — Не волнуйся, — произнёс он, не смотря на девушку, пытаясь потрепать свою маленькую протеже по волосам, — у нас с Анитой исключительно деловые отношения. — Анита? — произнесла Иммаколэтта удивлённо и подошла к ребенку ближе. Опустившись на колени, она заглянула малышке в лицо и спросила: — Твою маму зовут Мирелла? — Да. — А что ты здесь делаешь одна? — Гуляю. — Петир… — встревоженно обернулась к нему Иммаколэтта, — нужно отвезти её домой. Я знаю, где живет её мать, и это далеко. — Вот как? — вскинул бровь он. — Так ты еще из дома сбежала? Почему? Анита пожала плечами. — Я отведу её, — заверила Иммаколэтта. — Хорошо, — согласился он, поднимаясь, — и… — достав кошелек, он отсчитал несколько золотых, — купите Аните по дороге очень-очень-очень много конфет и куклу… — Две, — поправила девочка, насупившись. — Клянусь богами, когда вырастешь, я дам тебе работу, милая, — пообещал он, и, поймав испуганный взгляд Иммаколэтты, уточнил: — В банке. Наблюдая за тем, как Камелия уводит девочку вниз по улице, что-то ласково шепча той на ухо, он ощутил ком в горле. Кашлянув, он постарался отвести взгляд в сторону. Туда, где на белой, покрытой известняком стене, метались солнечные зайчики. Ощущая, как улыбка медленно сползает с лица. А свет внутри гаснет.