Столкновение.
30 июня 2017 г. в 02:00
— Какой — то ты другой стал, — Тихо пробормотала Фрэнсис, когда я, вместо того, чтобы доставать Джека вместе с ней, вновь занялся написанием своих песен.
Я сидел посреди гостиной и…
Нет, все было не столь феерично, как вам сейчас может представится написание нового, кхм, шедевра. — С таким же успехом я мог стирать свои носки, либо вытирать сопли рукавом…
Я сидел в гостиной и любовно попивал кефир из круглого горлышка, держа гитару на коленях, слегка изогнув корпус по диагонали и уперев левый локоть в колено для наиболее удобной игры. В такой позе я мог видеть все, что происходило вокруг меня и впитывать настроения окружающих меня людей.
Обычно так и создавались новые песни.
Это так просто, когда ты знаешь об этом мире чуточку больше для того, чтобы сказать о нем во все услышание, в неизменной, романтичной манере поэта.
По сути — это перекладывание одного бутерброда с блюдца на блюдце — совершенно никакой разницы. Кто не поймет твоих песен, тот никогда не поймет твоих песен, а кто поймет скажет: «Да, примерно так же я думал, когда шел вчера с работы»…
Это дурацкий обмен информацией, о которой мы знали, знаем и будем знать, с одной лишь разницей: слова всегда расположены таким образом, чтобы слушатель не уловил тонкую издевку исполнителя, мол, ты где — то мог услышать точно такое же, но я переверну «это» с ног на голову и дорисую кучу всяких сложных эпитетов, чтобы твоя башка на хрен взорвалась.
Именно поэтому я не старался украшать свой «кактус» ширпотребными и циничными словечками. Если же он был кактусом, то я подавал его с широко распахнутыми руками. — Кушайте, а я вам потом еще один сварганю, только немного другой, знаете ли…
Пусть это и прозвучит большим бредом и больше того, что вам довелось услышать за всю свою жизнь, но, скажу я вам, что наша современная община и так свихнулась на чрезмерном подражании чопорным постерам.
В мире, где новая татуировка доставляет большее удовольствие, чем созерцание заката?..
Брось, Брайан, просто пей кефир, и постарайся делать это со вкусом, иначе, помимо якобы беспочвенных обвинений, тебя еще и в революции обвинят…
— Это ты сейчас о чем подумал? — Джек подозрительно посмотрел на меня.
— О том, как сильно я люблю жить, — С издевкой произнес я, глядя в окно. И вдруг помрачнел. — Я очень сильно жду этого вечера.
— С чего бы это? Разве ночью тебя не допекают кошмары?
— Вчера к нам пришел гость, — Тихо пробормотал я, укладывая гитару на диван.
— Можешь не продолжать, — Джек тоже сделался мрачным и присел рядом со мной. — О чем вы говорили?
— Я едва помню, — Честно признался я, — Большую часть времени мы просто стояли… обнявшись. Из нашего диалога могу вспомнить лишь то, что Курт был немного растерянным.
— Я не могу представить Курта растерянным, хоть убей. — Джек почесал голову. — Обычно он улыбался.
— Не в этот раз. Хотя, я бы тоже растерялся, если бы пережил такое. Он, кстати говоря, посещал свою могилу. Мы с Фрэнсис приняли его за бродягу, поначалу, а потом за фаната, который тайком пробрался на территорию сада.
— Так на чем вы закончили? — Джек отобрал у меня гитару и попытался сыграть нечто крутое, но желание не вязалось с возможностями. Либо он хотел, чтобы у меня кровь из ушей пошла, не знаю…
— Мы закончили на том, что он назначил мне встречу. — Я побуравил Джека взглядом. (Да возьми ты нормально этот кусок дерева) — Он был настолько реальным, как ты, например.
— Откуда ты знаешь, что я реален, Монте — Кристо? — Парень смерил меня насмешливым взглядом.
— Потому что сегодня ты подскользнулся на банановой кожуре и три часа вопил, чтобы тебе потерли спинку. Призрак бы не обратил внимание на такие мелочи.
— Может, я призрак с манией величия?..
— Идиот ты с маникюром. — Я фыркнул и отсел от него подальше.
— Так ты обними — и мы проверим. — С издевкой процедил парень, — Или я оскорбляю твои чувства к прекрасному блондину?
— С деревьями иди обнимайся, утырок, — Я отнял у него гитару и начал играть вступление первой композиции.
— У меня даже пальцы так не загибаются, — Джек так старательно пытался изображать мои движения, что даже кончик языка высунул.
Кончилось все, разумеется, тем, что мне пришлось выпрашивать у Каина мазь от растяжения сухожилий. Один только ее запах заставлял покончить с собой.
Тут вырисовалась еще одна тупая идея о возможной кончине Курта.
Я стал замечать, что глупых идей в мою голову приходило гораздо больше, нежели чего — то действительно стоящего. Такое бывало лишь в тех случаях, когда рядом оказывался Джек.
Ну, у кого есть тупой друг — тот поймет…
Я, с моим богатым воображением, (неудержимым прямо — таки) представил, как Джек сидит загипсованный в инвалидном кресле и жалуется на это дурацкое растяжение, обвиняя во всем, разумеется, меня одного, — не доглядел, не озаботился предупредить, что гитара — смертельно — опасное оружие. Такие вот дела. Может, еще и под трибунал попаду, кто его знает…
— Ты не находишь это странным? — С некоторым интересом поинтересовался он, забыв о своей дурацкой травме в два счета. — Курт пришел именно к тебе, а не ко мне, скажем, или к Тейлор.
— Может он не нашел ни одного весомого довода, чтобы разменять вечность на такого пустобреха, как ты? Может, ему просто не нравится уткнуться в телевизор и обсуждать дикторов местных новостей?
— Я делал это всего два раза, дурацкая ты кофеМолка.
Фрэнсис забарабанила в стену.
— Заткнетесь вы хоть на минуту?..
— Надо будет запомнить, что в доме отличная слышимость, — Задумчиво процедил Джек, исследуя гипсо — картонную заслонку.
— Все, ты меня достал, — Свирепо заявил я, — Я еду за продуктами, иначе мне придется сделать тебе «испанский» воротник.
— Я погуглю, а потом отвечу тебе, — Кинул он на прощание, когда я выметался из дома, как в жопу ужаленный.
«Господи, как я его ненавижу». — Думал я.
«Почему я не мог остаться один и тет-а-тет решить свои дела»? Прям напасть какая — то…
Пока я ехал в центр города справа трещало сиденье.
Именно, трещало. Оно издавало монотонный треск, будто кто — то засунул в него гигантского сверчка — переростка.
Я было подумал, что неизвестный шум доносится с улицы, но, подняв стеклопакеты, я подозрительно прислушался к новому шебуршению и пришел к престранному выводу.
Закурив, я остановился и проверил оное на присутствие неких механизмов, способных издавать подобные звуки. Даже подголовник открутил — все бес толку.
Но, когда я обернулся назад, меня ждало неожиданное открытие.
На заднем сиденье, в добродушных лучах июльского солнца, сияла машина сновидений.
Я пытался припомнить ее предыдущее место нахождение.
Выходило, что, по идее, машина должна была лежать в столешнице моей комнаты, где я и оставил ее, по известным на то причинам.
Остановившись, снова, я забрал диковину к себе на колени, тщательно изучив диск на котором она крепилась. Моему удивлению не было придела: та работала без малейшего признака электричества.
Если вспомнить схему сборки старинных граммофонов, можно не раз передернуться глядя на механический цилиндр, который работал по велению чьего — то хитрого или злого замысла, вращаясь вокруг собственной оси по часовой стрелке.
Я поставил указательный палец на пластинку, но та и не думала останавливаться — цепкая лапка будто приклеилась своим магнитом к зеркальной плоскости старого диска.
Тогда — то я и набрал номер Джека, предварительно покинув машину и едва не наложив кирпичей в свои джинсы.
— Хватит издеваться, Джек. Я знаю, что это ты подсунул мне машину на заднее сиденье. — Устало проговорил я, следуя водительской привычке и чуть пиная заднее колесо автомобиля. В сердцах, пиная, я бы сказал.
— Если бы я решил поугарать над тобой, то придумал бы что — то более интересное, чем вытаскивание этого дерьма, именно тогда, когда все про него благополучно забыли.
— Ну, а что тогда? — Задумчиво спросил я. — Опять призраки?
— Может тебе помощь нужна? — Быстро спросил Джек, напрочь игнорируя мой вопрос.
Я даже удивился.
— Я бы не отказался, — Честно сказал я. — Если тебе не трудно…
— Я вызову 911, — С ухмылочкой пропел Джек.
— Ну ты и сукин сын…
— Ладно, я пошутил, сейчас приеду, — Быстро прибавил парень, — Только адрес вышли. Думаю, вдвоем, мы разберемся с этой непонятной хренью.
— Надеюсь. — Я устало потер лоб и приземлился на капот. — Я жду тебя.
Машина даже и не думала останавливаться. Средь бела дня мне было столь же страшно, как и ночью посреди темного подвала.
Даже люди были какими — то страшными… Ненастоящими.
Между делом я решил вернуться в салон и придать ситуации более веселый оттенок: включил радио, завел мотор.
Поначалу играли какие — то дурацкие песенки и, в скором времени, мне надоела однообразная галиматья из динамик. Я сменил частоты на 903.4 и откинулся в кресле, заложив ладони за голову.
Сиэтлские новости немного охладили мою голову, и я снова начал думать в правильном направлении.
Началась новая передача. Теплый и обволакивающий голос радио ведущей так сильно меня морил, что мне казалось будто мое тело намазали медом и положили на раскаленную сковородку.
Мои глаза начали слипаться. Машина сновидений успокаивающе стрекотала — ее монотонное тарахтение, вкупе с красным свечением, нейтрализовало мою попытку выбраться из машины.
Я непоколебимо сидел в той же самой позе, собирая на свои глазные яблоки сапфировые и рубиновые блестки самодельной проекции.
Сознание превратилось не в нечто объемное и плотно наполняющее голову в привычном состоянии бодрости, а в продольную кривую, которая сползала по диагонали, несмотря на мои безумные попытки выпрямить ее. Наверное, стоило начать с того, что ее в принципе не существовало, но мне, разумеется, так не казалось.
Я бесцельно блуждал по лабиринту воображения пока между мной и миром не образовалась плотная мембрана сквозь которую не проникал не единый шум, что смог бы выдернуть меня из пучины самозабвенности.
Я знал, что смог бы прекратить эту пряную прогулку по золотому песку, да нечто препятствовало мне столь сильно, как если бы кто — то внушил мне, что эти действия есть ни что иное, как цель всей моей жизни.
Тихий голос звал меня издалека. С каждым вдохом и выдохом он становился частью меня, будто я глотал огромный, вкусный, мыльный пузырь.
Голос приобретал оттенки и филигранность, он превращался в композицию, с которой я был когда — то знаком, но не помнил ни слова из того, что играло в моей голове.
Все перемешалось в ней столь сильно, что я затруднился бы назвать имя нынешнего президента, да и свое — то собственное помнил с превеликим трудом, будто бы меня здесь и не существовало.
Я резко открыл глаза, обнаружив что стою посреди проспекта, где безумной волною плещутся руки взволнованных людей. Их взгляды направленны на сцену, где идет концерт той самой группы, вот уже час, терзающей мое розморенное негой сознание.
Поднимается невероятный ураган, столь же плотный и ощутимый как и летящие в мою сторону баннеры с ярко — желтым словом «Нирвана».
Я вижу как все это разрушается даже не начавшись.
Также, вижу как гаснут глаза подростков, как выцветают яркие таблички и рвутся задорные флаги участников процессии.
Фронтмен бросает микрофон и спускается со сцены. Я не вижу его лица, но узнаю знакомую походку, а имени, хоть убей, не могу вспомнить.
Он уходит так резко и неожиданно, что увлекает за собой несколько десятков зевак, которые, открыв в исступлении рты, идут за ним по пятам, даже не удосужившись узнать дальнейший план действий.
Он уходит тихо и величественно — не зовет никого с собой, не раскаивается, не машет, не являет луч задорной улыбки.
Ураган крепчает. Еще немного и местность станет настоящей катастрофой, в пике которой не блеснет взгляд случайного прохожего и не будет привычного, городского шума, что присущ крупным и не очень мегаполисам.
Я вздрагиваю и просыпаюсь.
Уснуть за рулем так же просто, как щелкнуть пальцами, а мне даже и щелкать не пришлось, и виновата была в этом проклятая машина сновидений.
Я проснулся как раз в тот момент, когда загорелся красный свет.
Пробуждение было столь резким и внезапным, что я напрочь проигнорировал предупреждающий свет светофора. Благо, что в этот раз мне слегка повезло и меня не протаранили проворные легковушки, спускающиеся с моста по правую сторону.
Резина залихватски чавкнула по асфальту — прохожие опрометью бросились из-под капота.
Мне не хватило одной — единственной секунды, чтобы предвидеть синий скутер, который ехал по встречной.
Не хватило предупредить, но хватило памяти, чтобы вспомнить пассажира, который попал мне под колеса.
Я опознал его не по кровавой пыльце на моем бампере, не по неоновой куртке с логотипом Мишлен, и даже не по лицу, выражение которого терялось за кровавым балдахином.
Я узнал его по голосу.
Это был Джек, который спешил мне на помощь…
Я вылез из машины и на негнущихся ногах проследовал вперед, где столпились возмущенные прохожие. Тут же подоспела и полиция, а я все стоял и смотрел на эту гребаную машину сновидений, которая замедлила свой ход и теперь просто покачивалась в такт моим трясущимся рукам…