Машина Сновидений.

      Царство маленьких Фей, которые, как известно, обитают только среди самых прекрасных цветов, находится в Индии — в национальном парке Западных Гималаев.       Величественная Долина цветов, преображается в каждое время года, словно по мановению волшебной палочки, то белая, как снеговой настил, от цветущих ромашек, то пестрая, как восточный ковер во время цветения анемонов, то алая из-за тысяч маков, или солнечная, во время цветения календулы.       Восемь тысяч метров цветочных ковров покрывают волшебную цветочную долину, но путь сюда нелегок — тем, кто хочет воочию увидеть, где живут Феи, придется одолеть крутой подъем на высоту 4 — ех километров.       Я торопился туда, чтобы успеть к цветению красных маков, о которых ни слова не сказал Курту Кобейну.       В тот день, когда мне довелось общаться с богом снов, я решил отпустить этого человека навсегда. Курт должен был умереть.       Те краткие дни нашего с ним знакомства расцвели в моей жизни настоящим фейерверком, яркий свет которого я поклялся сохранить в памяти до конца жизни.       В тот день мы развернули машину и поехали обратно в Сиэтл.       Тени инквизиторов оставили нас в покое, и это было сделано ценой переговоров с их властным и древним предводителем.       О его древности я предпочёл бы не упоминать, поскольку эта цифра ни о чём Вам не скажет. Пристало в поверьях говорить, например, несколько тысяч лет до нашей эры, ибо такого количества нам в жизни не счесть.       Хотел ли я вновь испытать судьбу и в открытую объявить войну хозяину снов? Хотел бы, отнюдь. Но не стал, ведь у меня не было ни малейшего опыта в подобных вещах.       Я даже не мог представить себе такого самонадеянного человека, который рискнул бы бросить вызов матери природе, о которой говорилось выше.       Я съел эту «похлебку» в том виде, в котором мне её преподнесли, предпочитая не ввязываться в подробности подлунного мира.       Не моё… Жил ведь, как — то, ранее, без этой солнечной улыбки на устах моего спутника.       Курт сидел справа от меня. На нём была белая бейсболка и светло — серая, самая обычная, футболка, вкупе с излюбленными им джинсами.       Мы летели в самолёте. Здесь было много людей, но никто из них не обратил внимание на двух парней в солнцезащитных очках.       Под линзами Куртовских улыбались два ярких глаза, которые смотрели на этот мир с заинтересованностью маленького ребенка, которому довелось увидеть нечто чудесное, доселе невиданное и непостижимое.       Под моими же скопилось столько слез, скольких хватило бы наполнить стакан доверху.       Мог ли я ему рассказать о скорой смерти? — Мог.       Мог ли заречься о возможной реинкарнации? Ну, конечно.       Но, я не стал.       В эти последние три дня я решил обманывать его.       Он был так счастлив лететь в Индию, в силу чего я не был стольким уродом, чтобы разрушить краткие часы счастья гнетущей правдой.       — Я никого не любил в своей жизни больше тебя. — Тихо сказал я, поправляя очки и делая вид будто занят созерцанием просторов за толстым стеклом иллюминатора.       — Я тебя тоже люблю, — Кратко ответил Курт, не утруждая себя богатыми и витиеватыми словами.       Только сейчас я понял, они никому ненужны, когда дело касается истинной любви.       Оная отображается в жестах, в сбившемся дыхании, в прикосновениях, сродни электрическим, во взгляде, полном нежности и мечтательности.       Влюбленный безоговорочно доверяет своему партнеру. Вот и Курт не спрашивал меня о цели нашего перелёта…       — Никогда не был в Индии, — Признался Курт. — Даже во снах.       — Я бы удивился, услышав обратное. — Я чуть кивнул. — Что будем делать дальше? — Прибавил я, в мнимой надежде.       — Теперь у нас годы. — Удовлетворённо произнес мой спутник. — Я, кстати, удивлен тому, что тени наконец — то оставили нас в покое. — И тут же продолжил, — Я бы хотел навсегда уехать из Абердина. Всю жизнь об этом мечтал. Поселимся с тобой где — нибудь на островах. Там настолько безмятежное и чистое небо, настолько чистый, прозрачный песок, что не видно того места, где смыкается земля с облаками.       — Дом, с садом, со всякими домашними питомцами. Днём — работа на музыкальной студии, вечером же — ароматы морского бриза, длинные травы побережья, шёпот прибоя… — Благоговейно прибавил я, словно и сам не был загружен своей маленькой тайной по самую маковку.       Мы притихли, представляя эдакий райский уголок в сердце жаркой страны.       Мне было больно. Сердце щемило об одной лишь мысли о том, что скоро я лишусь надежды на безоблачное существование…       Я, кивком головы, указал Курту на туалет, куда мы и отправились после порции прохладительных напитков.       Находясь в санузле, я пригвоздил мужчину к стене, забираясь ладонями под его свободную футболку.       — Здесь намного лучше, чем в салоне, — Моя попытка оправдаться`таковой вряд ли выглядела. Да и Курту не нужны были всякие предисловия. Если я хотел потрахаться, то мог прямо заявить об этом. Мой спутник одобрил бы такой подход.       — Ты сразу становишься таким скромником, — Откровенно признался он, говоря мне в губы и, одновременно, запуская пальцы между ремнём и задницей.       До чего же это было предсказуемо!       Он, и впрямь, был готов раздеться в любом месте, где ситуация требовала немедленного действия.       Он снял с меня очки, небрежно засунув их в карман. Теперь мои глаза были открыты перед ангельски — голубыми светилами. Их золотистые радужки подозрительно заблестели, когда взгляд выявил толику моих невысохших слез.       — А это что ещё такое? — Недоуменно спросил он, немного отстраняясь. — Ты что, плакал?       — Думаю, для мужчины это не зазорно, — Я вытер глаза и нежно поцеловал Курта в лоб, собирая его волосы в невесомую, переливчатую горсть белого золота.       Волосы, которым суждено истлеть…       Если я расскажу ему правду, то от этого вряд ли что — то изменится. Курт предпочтёт лениво зевнуть, пытаясь доказать всем своим видом, что данная тема не способна его заинтересовать. Таким он был — таким и останется, даже на смертном одре.       — Ты хочешь заниматься этим до самой посадки в Индии, да? — Лукаво спросил он, зная, сколь сильно меня заводят обсуждения нашего однообразного ритуала.       — Да, хочу, — Я утвердительно кивнул. — Сунул — высунул, какие проблемы?       — Говоришь, как вокзальная блядь, — Невесело ухмыльнулся Курт. — Я то знаю, с какой щепетильностью ты подходишь к подобным вещам. Кого же обманываешь, меня?       — А в кого я превращаюсь, отплясывая на твоем члене? На рождественского ангелочка в нимбе?       — Можно даже на члене выглядеть достойно. — Он выразительно заглянул в мои глаза. — В какой позе предпочтешь сегодня, Брайан?       — В той, в которой будет проще достучаться. И долби изо всех сил, чтобы я не успел придумать причину для самоуничижения. — Правдиво заявил я.       — С легкостью.       Курт скрутил мои руки за спиной и подтолкнул к раковине, где, без малейших прелюдий, спустил джинсы к коленям и деловито плюнул себе на ладонь.       Это было так унизительно, насколько может быть унизительным болтаться вниз головой, когда тебе засаживают со всего размаху.       Слыхал я такой миф, что у высоких парней практически всегда длинные члены, но в этот раз он, этот миф, знаете ли, превзошел саму историю о его существовании.       Каким бы я не был романтичным, но сегодня меня испепеляло неукротимое желание обслужить своего напарника по полной программе.       И, честно говоря, вряд ли у меня дрогнула бровь, когда я, чуть согнув спину, увидел свои яйца в крайне веселом размахе.       — Мне нравится думать о том, что за дверью кто — то переминается с ноги на ногу, не понимая, почему туалет заперт. — Проговорил мужчина, надавливая мои ягодицы вниз, чтобы без малейших усилий впечататься в простату. Таким образом, мои бедра служили чем — то вроде поручня, за который было удобно и подержаться и настроить на правильную высоту, наиболее удобную для главного героя моих сопливых тирад.       Поменяв позу, я предпочел присесть на кафель, где встретился с главной причиной моего несусветного кайфа.       В знак благодарности, я провел по нему языком, испачкав покрасневшие губы в первичном признаке смазки.       Это было более чем вульгарно, чтобы вникать во всю суть в достоверных подробностях.       Для объяснений вполне хватило бы трёх факторов, признаки которых выявлялись на моем лице: я сжимал его бедра столь любовно, сколь фанатично и взбудоражено заглядывал в его опаленные негой глаза, порою глотая слишком глубоко, подолгу не выпуская его член из своей жаркой глотки. Иногда, мне не хватало дыхания, что не особо беспокоило Курта, ведь он мог попусту взять меня за чёрные, а теперь еще и мокрые от пота, волосы, и вогнать в меня еще глубже, едва сдерживаясь, чтобы не спустить прямо в желудок.       Да будь я тысячи раз проклят, святая дева Мария, если я не кончил пару раз даже без рук просто чувствуя напоённое удовлетворение от принятия этого странного, но удивительно приятного орудия в руках улыбчивого палача.       Будь я где — то в средневековье, то лишился бы головы за подобную мысль и поведение, а здесь же мог так старательно вылизывать эту ловушку для таких шлюх, как я, как не вылизывал ни один гребаный тутти — фрутти леденец из рук добродушной продавщицы.       Моя греховность позволила отбросить мысли о потере далеко за спутники этой планеты. Пожалуй, сейчас моим единственным спутником был этот, сотрясающийся от удовольствия, человек. Этот человек мог прервать сладостную пытку, заставить меня принять вертикальное положение и продолжить вколачиваться, как ни в чём не бывало.       На весу сие удовольствие было воистину одуряющим. Мне даже воздуха не хватало, чтобы шептать что — то вразумительное и напутствующее.       Вскоре, по звукам, я понял, что давление опустилось до минимума: смачные, громкие шлепки вызывали у меня истеричную улыбку. Поскольку наши лица были совсем рядом я переглянулся с Куртом. Это выглядело столь интимно и лично, что мы не сумели сдержать многозначительные ухмылки: понятное дело, мы пробыли в статусе верных друзей слишком долго. Перед моими глазами до сих пор стояла картина, где Курт находился чуть в стороне, чтобы лишний раз не коснуться меня рукавом футболки. Я думаю, подобная отстраненность делалась (и не только им одним) лишь для одного — единственного правила: «ты мог бы его трахнуть, но спроси сам себя, надо ли тебе это?».       Такое правило блюдет каждый человек на этой земле, порой достаточно лишь чуть — чуть переборщить и ты уже толкаешь незнакомца в ближайшее укрытие, чтобы опробовать новую игрушку в действии.       С парнями вдвойне приятно, охмурить и завести девушку с полоборота стоило бы мне гораздо меньших усилий и времени, чем обольстить себе подобного, равного по духу и по силе.       Мужская сила — нечто другое для себе подобного.       Мне будет сложно сказать, испытываю ли я большее удовольствие, когда меня, откровенно говоря, трахают, или испытываю удовольствие всего от мысли, что я — сильный, мужественный человек — прикидываюсь нежной, похотливой шалавой, в диком стремлении поймать палку на лету.       На самом деле, эта полемика столь же длинна, как и долга по времени наша прощальная дистанция в бешеном ритме техасских скачек.       Пока я вспоминаю эту абсурдную главу из той жизни, моя шея покрывается жаром.       При всем желании я бы не смог написать столь живо, как-то самое укладывается в моей голове, воссоздавая целостную картину всего происходящего.       Да и не вяжется моё личное представление этого наичистейшего ангела, с мерзкими, похабными штучками, которые он умело вытворяет с моей задницей. Если бы не его нежные, крайне нежные пальцы, которые бережно гладили мою спину, то я бы мог предположить, что являюсь еще одним звеном в его бесконечном механизме самовыражения.       Да даже если бы это было так, что с того? Я не мог враз перечеркнуть его образ в памяти, не мог оставить это мимолетное, но колоссальное событие собственной биографии.       ЯЯ, более чем, честен с Вами, в попытке выразить искреннюю радость от состоявшейся близости с чем — то высоким и неформальным. Гораздо неформальнее привычного быта прочих граждан этой планеты.       Просто фантастично, это может быть сном, а может быть и явью, без малейшей на то разницы, будто происходит во всех сферах понимания предельно достоверно.       — Моя мечта это впитать тебя всего: ароматы, движения, робкие улыбки, эфемерное счастье, — Пробормотал я, наращивая амплитуду движений.       Курт не мог ответить, будучи поглощенным своим самозабвенным занятием.       Нас преследовала сладкая, гнетущая боль, о чём бы мы не старались думать на тот пиковый момент.       В дверь настырно стучали, а я не желал прерывать наши действия. Это было просто не позволительно, и я, наверное, скончался на месте, если бы слез сейчас с Курта и вышел бы вон из этого многострадального туалета.       Но, он предложил мне идею.       — Давай остановимся. — Игриво сказал он, натягивая джинсы и оставляя меня, ошарашенного и готового к немедленному извержению. И чего только стоило затолкать своё достоинство и подойти на негнущихся ногах к умывальнику.       — Ты чего это задумал? — Прошептал я, орошая лицо струями прохладной воды. — Хочешь, чтобы при выходе из аэропорта мы глотки друг другу порвали?! Да я же усидеть на месте не смогу.       — Но это же забавно, да? — Хрипло возразил Курт, улыбаясь своей знаменитой улыбочкой.       «Вот ведь собака — улыбака» — Думал я, выходя из туалета и едва не впечатываясь в девушку с якобы срочным мочеиспусканием.       — Извините за задержку, — Невнятно бросил я, натягивая очки на нос и удаляясь.       — Вы так похожи на Курта Кобейна, — Заявила незнакомка моему другу, округлив глаза, — Провалиться мне сквозь землю.       — А может я — это он? — Невдумчиво бросил парень, убирая оную движением руки. — Простите, но Вам надо было в туалет, вроде…       Я был первее Курта, поэтому занял место у окна, снова. Хоть мы и договаривались, что на этот раз тот самый полетит поближе к иллюминаторам.       Наконец подкрался и обломщик, который пригвоздился к месту, раскрыв на коленях газету.       — Ты ещё не кидаешься на людей? — Поинтересовался он, проводя по моей ширинке ладонью. И как хорошо, что это движение было скрыто за преградой из лица какого — то знаменитого вождя.       — Я слишком спокойный человек, чтобы кидаться на себе подобных. Даже в те моменты, когда мой мозг расплавился и вытек через глаза. — Прошипел я. — Что прикажешь делать?       — А разве тебя не возбуждают все эти люди вокруг? Представь, что все они видят нас. Это же плохо! И поэтому хорошо. — Он, в наглую, расстегнул мою ширинку и закончил начатое всего лишь одним движением. Я не издал ни звука, облокачиваясь на спинку кресла и запрокидывая голову.       Тревожная дрожь прокатилась по всему телу, взорвавшись в голове мощным зарядом. Рука Курта была испачкана моим семенем, но деловитый пассажир просто сунул её в карман и засмеялся. Умалишенный, беспечный ублюдок.       — Надеюсь от меня ты подобного не ждешь? — Я посмотрел на него с неистовой злостью.       Но чего же я обманывал себя, когда мой друг разрешил все проблемы связанные с неимоверным возбуждением.       — Я и сам как — нибудь справлюсь. — Курт отмахнулся. — Просто дай мне свою руку, и ты почувствуешь, когда мне станет хорошо…       Он просто взял меня за руку, проводя второй по грубой ткани собственных джинсов. Там, где надо, он сделал заминку, толкнувшись в кулак.       На моей руке сжалась его горячая, сильная ладонь. Столько ощущений сосредоточенных на одних лишь кончиках пальцев враз не описать.       Он учащенно задышал, укладывая губы на мой висок.       — Эй, люди же смотрят. — Негодовал я.       — А что мне до этих людей, когда я скоро умру? — Вдруг спросил он, ехидно глядя на меня. — Думал, что провел меня?       — Я не думал, а от всего сердца надеялся…       Я снова отвернулся к окну и зажмурился.       Курт покачал головой.       — Мне плевать, Брайан. Интересно было бы узнать, о чем ты говорил с хранителем снов?       — Он сказал мне, что ты можешь вернуться, но в облике другого человека. — Нехотя отозвался я, буравя взглядом небеса.       Кажется, мы скоро прилетим, а это значит, что наш отпуск начался.       Кратковременный, тяжелый и прощальный…       — Зашибись.       — Ну, а что… Это лучше, чем навсегда быть отрезанным от мира живых. — Поспешно добавил я.       — Мне иногда кажется, что тебе безразлично моё мнение. — Отрешенно пробормотал Курт, — Что, если эта идея меня не привлекает, ни в коем разе. А? Откуда тебе, Брайан, знать, кем я стану. Буду ли я помнить о нашей встрече в теле чужого человека. Буду ли я соображать так, как соображаю в данный момент?..       — Я думаю, что будешь, — Мой ответ был несколько неуверенным.       — Люди не помнят своих прошлых жизней. Им не дано узнать путь своего существования от истоков первого рождения.       — У нас должно быть все по — другому. По крайней мере хочется лелеять надежду…       — Начинается посадка. — Холодно сказал Курт, хватая свою сумку. — Держись крепче.       Стюардесса прошлась по салону, разбудив некоторых пассажиров. Самолет немного накренило — авиалайнер совершал посадку в Индиры Ганди, в Нью — Дели.       И как я не подумал, что мое вранье может привести к печальной тишине между нами? Вот чего мне стоило рассказать Курту правду?..       Позже, спускаясь по трапу, я пытался окликнуть Курта, но он вошел в вестибюль крытого ангара и прибился к багажной ленте, где сосредоточенно ожидал появления футляра с гитарой.       Я стоял позади него и пытался сунуть наушники в рюкзак, одновременно набирая в интернете информацию о Долине Фей.       Сейчас затея с маками казалась мне крайне несуразной в соотношении с постным лицом родоначальника гранжа.       — Придется совершить внутренний перелет в Шринагор, столицу Джамму. — Задумчиво пробормотал я, обращаясь к Курту. — Но можно арендовать машину. Как думаешь?       — Я не очень в этом соображаю, так что, давай — ка лучше ты будешь ломать голову над подобными вопросами? И, если честно… — Он сверился с буклетом, — Я и половины сказанных здесь названий не выговариваю.       — Тоже самое, — Я хмыкнул. — Пошли, выйдем, такси поймаем.       — Если бы мне не было так интересно, то я бы тебя не простил, — Уныло добавил Курт. — Вот ведь не пойму, почему люди порой бывают такими глупыми и непоследовательными?       — Богу не понять, да? — Я косо посмотрел на своего друга и вышел из здания аэропорта.       — Я такого не говорил, — Поспешно прибавил Курт, хватая футляр и выходя вслед за мной. — Фух, ну здесь и жарища.       — Ага. Как на сковородке, — Уныло вторил я. — Вон то такси сойдет?       — Аренда обошлась бы нам в половину меньше стоимости этого барака на колесах.       — Моих денег хватило бы и на личный вертолет, но, сегодня, думаю, Ваше Величество рискнет прокатиться на раздолбанной колымаге, поскольку виды того стоят. — Я открыл заднюю дверцу и сел на сиденье. Курт следом.       Не буду вдаваться в излишние подробности общения англоязычных чудаков с представителем страны слонов, ибо это займет уйму нужного нам времени.       Очень хотелось бы потратить оное на прощание с этим странным, молчаливым парнем, который открыл рот, глядя за окно.       Я держал дистанцию, чтобы Курт сумел насладиться деталями нашего совместного путешествия, а делал я это из очень смелых побуждений.       Мне казалось, если эти моменты врежутся в его память, то ему вряд ли составит труда вспомнить их в будущем.       Глупая надежда, призрачная… Но, я не мог не попробовать.       — Очень, очень чужое место, — Глухо сказал Курт, когда мы выехали за город. — Но песок тут излишне красивый.       — Думаю, песок это не единственная достопримечательность на которую стоит посмотреть. Взгляни на горы вдалеке — невероятная красота, — Довольно протянул я, наконец — то беря его за руку.       — Мы именно туда едем? — Рассеянно спросил мой спутник.       — Да. То место прозвали Долиной Фей, поскольку та усыпана яркими, пахучими цветами. Огромный ковер из несметного количества твоих любимых маков — красных, с черными у основания лепестками.       — Я их очень люблю. — Простодушно ответил Курт, улыбаясь. — Их цвет ярок, он многое несет — смерть, войну, красоту…       — Они мне всегда будут напоминать о тебе, — Горько ответил я, откидывая голову и глядя в потолок.       Не интересна мне эта природа, когда сердце больно колотится в груди. Мне интересна реакция Курта, помимо всего прочего, прекрасно гармонирующая с золотистым песком и безмятежным, синим небом.       Что я могу еще сказать?..       Сказать, что расстроен? Разъярен, но беспомощен, как слепой котенок под взглядом хитроумного стервятника?..       Такси набирало свой ход.       Теперь оно ползло на идеально ровную возвышенность.       Погода накалялась во всех смыслах этого слова, только что не плавила подобно олову на засаленных сиденьях иномарки.       В голову мне приходили слова: честность, справедливость, нравственность… Но куда оным до того, что происходило в мире снов?       Я привык сопоставлять сновидения с эдакой сказкой, и не важно каков был конец — добрым или веселым. Несмотря на возможность плохих видений я засыпал, как младенец, с довольной улыбкой на устах.       И засыпал бы дальше, покуда не узнал на порядок выше в беспечной гонке за титул трактавателя. А именно — не смог смириться с правилами другого мира, поскольку находил в тех самых потребительское отношение к обычным, ни в чём неповинным, людям.       Я узнал, что судьба не может быть благосклонной, ибо её не существует.       Я узнал, что люди всего лишь песчинки, если не предпринимают ответный огонь на происки злых сил.       Я узнал, что мудрость проигрывает в некоторых аспектах взволнованной, подростковой горячности и импульсивности.       Я узнал, что добро ютится в кромешной тьме, пред которым выросла черная, обугленная стена навязанного страха.       Я избавился от лжи, которая путала в своих бесконечных мотках колючей проволоки и крутила в бешеном ритме сумасшедших полозьев.       Узнал и о любви к которой пристрастился совсем недавно, и, горе мне, если бы желал откреститься от этого своеобразного и головокружительного наркотика.       А еще, я узнал, что мертвых можно воскресить. Можно, если обмануть себя. Можно, если думать о них чаще, не забывать, не злословить, лихом не поминать. А в каждом из нас вселенная — об этом я тоже знал. И вселенная другого человека способна стать той, в которой ты видишь лик своей потери.       И эти дурацкие маки, которые ты так любил…       Теперь я знаю — в них нет ничего особенного, кроме тебя самого.       Я могу смотреть в их лепестки и видеть то, что поднимает во мне бурю эмоций. Это возбуждает, обнадеживает, спасает, дурманит…       Когда ты смотришь на что — то правильное, то душа твоя вторит.       Неправильное приводит в замешательство.       Я смотрю на тебя и понимаю: ты мертв, но это ни есть то, что в действительности желала сотворить с тобой природа.       Притворство и лукавый взгляд хранителя снов побуждает меня иди вразрез с событиями.       Я везу Курта в Долину Фей. Наверное это правильный поступок. Так говорит моя душа.       Я нервно смотрю на часы и предвкушаю наше восхождение на гору.       Курт, пресытившись видами, перелистывает журнал с достопримечательностями.       В скором времени мы приедем на место, и у меня больше нет причин рассказывать Вам о том, что нас ждет.       Но, волей — неволей, хочется поведать конец прекрасной истории, как начало нового пути с воскресшим из мертвых…