Взаимопонимание

      «А знаешь, я опять скучаю. Я почти верю в то, что мне плохо без тебя. И… я хочу попросить прощения. За то, что так долго тебя мучила».       «Ты просишь прощения за то, что обеспечила мне бесценный опыт? И какой ты после этого историк, а?»       Я могла бы ответить. Но не стала. Потому что опять измучаю ее — разговором, потому что вечерние разговоры «по душам», особенно если хорошо знаешь собеседника, жутко выматывают и выпивают все душевные силы. Мучаю ее. Все время. Сначала я своим поведением буквально вынуждала ее беспокоиться за меня, предполагая, видимо, что укреплю ее чувства ко мне. А потом… А потом она не могла выносить уже просто общение со мной.       Ее последнее сообщение кому угодно могло бы показаться исполненным издевки, но я знаю, что сейчас она сидит, закусив нижнюю губу и сдерживая всхлипы. Слишком долго знаю ее, чтобы не представить себе тут же это зрелище. Слишком долго и слишком хорошо. Знаю, что мучила ее и продолжаю мучить. В груди сразу начинает противно тянуть — как всегда. Нет, она не издевается надо мной. Она… защищается.       Она задает риторические вопросы, на которые ждет ответ. Ждет и больше всего на свете в этот миг желает его не увидеть. Я выключаю ноутбук, предоставляя собеседнице полюбоваться на столь желанную ей надпись: «Была в сети минуту назад».       Ложусь, зарываюсь пальцами в одеяло. Хочется выть в голос — просто для того, чтобы как-то избавиться от эмоций, мешающих заснуть. Надо спать, а не думать о неудавшейся любви, надо спать, иначе завтра опять буду ловить сочувственные взгляды студентов — и хорошо еще, если обойдется без бестактных вопросов. Хочется выть. Или напиться. А еще больше хочется открыть чертов ноутбук и написать чертов ответ. Тогда-то, может, уймется эта тупая тянущая боль в груди.       А я ведь никогда ее не любила. Но… Я верила в то, что я ее люблю, и этого оказалось достаточно, чтобы я обеспечила себе страдания по полной программе, когда она заявила, наконец, что так продолжаться не может. Она это и сказала: «Так продолжаться не может». Я тогда поняла все и молча ушла, чтобы больше никогда ее не мучать. И все равно — продолжаю. Полгода держалась, чтобы вот так напрямую ей написать. Нет, так нельзя. Не выход. А выход… какой? Напиться. Кофе. И с капелькой ликера, пожалуй.       Ликера не оказалось, зато в закромах шкафа я нахожу почти полную бутылку ирландского виски.       Она признавала только такой алкоголь в сочетании с кофе.       Усмехнувшись иронии сложившейся ситуации, я опрокидываю чайную ложку горьких пьяных воспоминаний на дно медной джезвы. Жидкость шипит, и от дна поднимается ароматный пар, я не успеваю отпрянуть и вдыхаю его. Отшатываюсь, прикрываю глаза ладонью. С трудом сдерживаю порыв броситься на пол и заколотить кулаками по полу, закричать, перебудив всех соседей, мирно спящих за картонными перегородками хрущевки, удариться головой о батарею и прогулять все завтрашние пары в травмпункте.        Буду пить. До тех пор, пока сердце не заболит по-настоящему, не метафорически, и тогда-то до меня дойдет, какой глупостью являются мои переживания в сравнении с реальной опасностью. Да… И тогда я засну.       Засыпать я умею после любого количества кофе — она называла это «синдром вечного студента».       А просыпаться — в любое время.       Она не любила кофе, и я не могла позволить этому прискорбному факту оставаться таковым. И она любила разговаривать со мной в свободное время — а так уж получалось, что свободными у нас были только ночи, хотя ей и не нравилось, что ночью я становлюсь грустной. Поэтому мы могли заснуть на рассвете, а через два часа я вставала, чтобы успеть сварить для нее очередную порцию наркотика, поцеловать, ощутив на губах даже не привкус — отголосок привкуса — виски, поцеловать еще раз — у дверей, улыбнуться из окна, когда она, идя на работу, оборачивалась, чтобы взглядом безошибочно остановиться на окне нашей кухни. Потом я могла идти спать, но предпочитала тратить оставшееся до занятий время на другие дела. Иногда мне кажется, что тогда я вообще не нуждалась в сне.       А сейчас — нуждаюсь. Поэтому нужно спать, вот только пройдет это мерзкое чувство, вот только…       И я впервые улавливаю тот самый момент соприкосновения сна с сознанием, тот самый момент, который считают неуловимым. Мир темнеет и смыкается. Так-то лучше.       Я открываю глаза, вижу себя на собственном кухонном диване и понимаю, что просто-напросто теряла сознание. Голова болит, а сердце рвется из груди не из-за дурацких ночных переживаний. Отлично, сейчас выпью пару таблеток цитрамона, зажую тремя видами обезболивающего, запью остатками холодного кофе и начну собираться на работу.       Вот только сначала сделаю еще кое-что — то, что не смогла бы сделать ночью, но смогу сейчас, когда физическое состояние просто вынуждает мыслить рационально — кто знает, доживу ли до вечера, пора налаживать личную жизнь, самое время. Открою ноутбук, напишу ей и скажу, что никуда она от меня не денется, что мы даже официально не расставались, и вообще, у меня еще полбутылки ее ликера осталось, пусть хоть за личной вещью зайдет. Все это приходит в голову неожиданно, и я понимаю, что это вполне правильно, потому что я знаю ее и знаю, что подобные формулировки вполне в ее вкусе. Губы растягиваются в улыбке, висок тут же реагирует выстрелом острой боли куда-то вглубь головы, а я улыбаюсь еще шире. Да, сейчас открою ноутбук и все станет хорошо, мы снова будем вместе, и я торжественно поклянусь спать по ночам, еще в восемь вечера ложиться, чтобы не нагонять на нее уныние своими упадническими мыслями. И кофе буду варить, чтобы каждое утро видеть ее улыбку — она же всегда улыбалась, когда я протягивала ей чашку, и это было для меня лучшей наградой. Все-таки я правильно сделала, что вчера ей написала — ночью нагрешила, утром исповедаюсь, все как у приличных людей.       И я скажу, что люблю ее. Почему я вдруг решила, что никогда не любила ее, если я правда ее люблю? Как можно не любить человека, душу которого знаешь лучше собственной, чьи малейшие желания и мысли уже давно научился предугадывать и желать угодить им?       Напишу ей.       И все будет хорошо.       Я открываю ноутбук. Захожу в нашу переписку.       И начинаю истерически смеяться.       «Если бы ты ответила — тогда или ночью, — все могло бы продолжиться. Но ты решила, что я не хочу тебя знать и ушла… если бы спать. Пить свой кофе ты ушла — я его, кстати, так и не полюбила. Прощай. Больше не буду тебя мучить».       «Была в сети минуту назад».