Немного об Анне

      — Но… но почему так? Почему их две? — на границах сознания Йо понимает, что это — простая физиология, и они просто близнецы. Однако осознание того, что одна из них — его невеста Анна, умалчивающая о наличии сестры, — вводит в ступор. — Как давно их две?       Милли уклончиво пожимает плечами, после чего вновь касается мягким взглядом двух девочек.       — Задайся лучше вопросом: «Как давно их — одна»?.       — Что это значит? — шепчет он, борясь с мыслями о худшем.       Как давно «их» — одна? То есть, сейчас не существует второй? Что с ней произошло? Что, если та, существующая, — не Анна, а лишь ее сестра, взявшая ее имя по определенным причинам?       Быть может, это и означали слова Милли о том, «кто называется Анной Киоямой»? Ведь «называться» — не значит «быть».       Шквал вопросов и лишь один возможный путь для получения ответов — наблюдение за этими еще-пока-двумя девочками, одна из которых смотрит на другую немного скептично и более, чем недоверчиво по отношению к сестре.

***

      — И все же ты жульничала, — девочка прикрывает глаза, скрещивая руки на груди в знакомом жесте, отчего Йо не сомневается: это — и есть настоящая Анна.       — Да с чего это вдруг? — живо возмущается другая. — Я же не виновата, что ты прячешься вечно в одних и тех же местах, Нина.       Она вскидывает руки и не замечает, как стирает в пыль предположение Йо.       Тогда, скорее всего, именно эта милая и пыжащаяся девочка и есть Анна? Других вариантов нет.       — А с того, что мама уже один раз уличила тебя в сговоре с духами, а где один — там и второй, — Нина ведет плечом, заставляя сестру виновато потупить взгляд и тут же его поднять обратно. — Ты жульничала — признай это, и мы переиграем.       — Не признаю, ибо признавать тут нечего. Да, я попыталась связаться с духами, но лишь затем, чтобы понять, где скрывается мама. Ведь она уже дала несколько фальшивых хлопков для привлечения внимания, — девочка в светлом платье скрещивает руки на груди и деланно отворачивается.       Слишком эмоциональная, чтобы быть Анной, слишком наивная и оправдывающаяся — Йо не может в это поверить.       — Фальшивых хлопков? — взгляд Нины меняется со скептического и укорительного на удивленно-заинтересованный, но она тут же фыркает, заставляя сестру закатить глаза. — Что за бред, Нана?       — Нана? — Йо хмурится, обращаясь к Милли. — Но ведь она же всегда была…       — Пока Нана, — она прерывает его, подтверждая, что эта девочка в бежевом платье — и есть Анна. — Ты познакомился с ней немного позже. Я же перенесла тебя тогда, когда ее назвали так в последний раз.       — Но что заставило ее или ее родителей сменить ей имя? — Милли не отвечает — лишь поднимает взгляд — откровенный, скорбный. И Йо понимает.       Если не все, то хотя бы часть — ровно столько, чтобы перестать задавать вопросы и вновь посмотреть на них, таких одинаковых и таких разных.       Немного строгая, даже при своем маленьком росте и возрасте. И немного ребячливая, эмоциональная, пытающаяся донести до упертой сестры свою правду сквозь ярко выраженный скептицизм.       — Да ничегошеньки не бред, — маленькая ножка топает по полу, как последний аргумент.       Йо доводит это до слабой улыбки — делай она так и сейчас, пытаясь докричаться до него, он бы тоже ее не слушал. Быть может, не зря она сменила подход? Радикально так: от обиженно надутых губ до хладнокровного взгляда. От кулачков, рассекающих воздух — до пощечины, после которой немеет пол-лица.       Милли вздрагивает, когда слышит шаги позади, и резко оборачивается. Лицо освещает слабая улыбка, а в глазах отражается омут воспоминаний: печальных, радостных — каких угодно, но таких безумно важных, что слезы наворачиваются сами по себе.       — И это действительно не бред, — в кухню входит женщина. С короткими светло-рыжими волосами, кончиками подернутыми вверх; ее овальное лицо с правильными чертами лишено морщин и любых других отметин времени, отчего точный возраст угадать становится невозможно, пусть Йо и не пытается. Худощавая фигурка обтянута бледно-красным платьем с зауженной юбкой чуть выше колена, шею перечеркнуло ниткой жемчужное ожерелье, а в ушах — серьги ему в тон.       Йо готов поклясться, что где-то ее уже видел, но, сколько бы ни напрягал память, образы из прошлого остаются в прошлом, и никаких просветлений не случается.       — Фальшивые хлопки действительно были. Правда, звучали в другом конце дома, — женщина опускается на корточки перед малышками, одну из которых ответ не удовлетворил.       — Которые я бы все равно не услышала. Мы же уже поняли, что она может их слышать — что с соседней комнаты, что с другого конца дома или улицы. Зачем повторять это из раза в раз в каждой игре? — в ее голосе звучит обида, а движение руки противоречиво резкое — Йо улавливает теплящееся чувство во взгляде, стоит Нине посмотреть на Нану, жмущуюся к женщине и обнимающую ту за шею.       — Чтобы «из раза в раз» понимать, что я смогу тебя защитить от любой напасти! — Нана в один прыжок, слишком беззаботно и жизнерадостно, налетает на сестру, доводя крепкими объятиями до легкого румянца и тихого: «Ты неисправима».       — Вроде бы это случилось не так давно, но мне все равно не верится, что они обе так изменились за это время, — Милли горько усмехается, а Йо удивленно вскидывает брови.       «Изменились обе»? Но как, если до настоящего времени дожила лишь одна из них?       Йо открывает рот, но тут же его закрывает, качая головой: Милли говорила, что он все узнает в свое время, а терпение — это то, чем он действительно может похвастаться. И пусть не тогда, когда они только познакомились, но хотя бы сейчас он проявит это качество в полной мере, и позволит всему идти своим чередом. Без спешки и скачков с факта на факт.       Ведь не каждый день выпадает возможность узнать самостоятельно всю историю невесты в высоком качестве и при обзоре в триста шестьдесят градусов.       — И все же, кто эта женщина? — у него кроются предположения, однако высказать их все сразу он не решается, полагаясь на Милли.       — Это — наша мама, Линдси Киояма. Удивительно, что ты ее не помнишь, она была частой гостьей в вашем поместье, когда обучалась у твоей бабушки, и после — когда у нее обучалась уже Анна, — брови Милли ползут вверх, ровно как и удивление Йо. — Впрочем, ты был маленький и не особо обращал внимание на то, кто с какими духами играет, а кто — нет.       Ее короткая усмешка, и он хмурится, пытаясь уловить скрытый смысл.       Действительно, будучи маленьким, он не особо задумывался, а также и над тем, кто каким духом являлся. Но, неужели, Милли знает и об этом? Все так же, от Анны, или уже высмотрела сама?       — Неужели, тебе уже надо уезжать? — детский голосок отвлекает. Нана цепляется за колени матери, высматривая со своих неполных полутора метров в лице женщины хотя бы малейшую возможность на то, что она останется. — А мы? А с нами?       — Ну, вы же сами не хотели ехать к бабушке? А сейчас мне нужно забрать Сати и Аску из школы, Милли — с детского сада. После — я сразу вернусь. Это ненадолго, милая, — тонкая рука ласково оглаживает ее по светлой макушке в последний раз, после чего Линдси направляется на выход.       — И что будем делать? — после недолгой паузы спрашивает Нана, когда дверь за матерью закрывается, и они остаются одни.       — Телевизор посмотрим? — Нина пожимает плечами, уже видя, как загораются глаза сестры, а с губ срывается восторженный шепот.       — Каналы, которые разрешает смотреть только папа! — Нана восторженно рассекает руками воздух. — Да! Пошли скорее!       — И это — Анна? — Йо выдыхает в усмешке, прослеживая взглядом как слишком игривая и слишком резвая Нана подбадривает сестру толчком в плечо и уносится в неизвестном направлении до телевизора, оставляя Нину одну на кухне. — Она же просто…       — Сорванец? — заканчивает за него Милли. — Да, в свое время они много кому крови попортили.       И разворачивается вслед за Наной слишком резко, чтобы заметить, как, стоит ему посмотреть на Нину, улыбка с лица Йо пропадает.       Девочка хмурится, осматриваясь по сторонам, будто пытаясь кого-то высмотреть в пустоте кухни, но фыркает, так ничего и не найдя. Холодок пробегает по ногам, отчего она ежится, довольно неуклюже растирая лодыжки, нервно хватается за предплечье, отчего Йо понимает: она что-то чувствует, и эта тревожность, ожидание чего-то неизбежного, передается и ему, заставляя напрячься, сжать руки в кулаках.       Нет, здесь, определенно что-то не так. Слишком тихо, напряженно. Будто затишье перед бурей.       — Ты был мне как брат! — на экране известный в то время боевик. Нина держит в руке пульт от телевизора и безразлично наблюдает за сменяющими друг друга картинками.       — «Но ты предал меня!» — Нана корчит забавную гримасу, неожиданно появляясь в проходе гостиной и ловко перемахивая через диван. Свешивается с него вниз головой и придерживает свободной рукой темно-бордовую книгу, от одного вида которой сестра закатывает глаза.       — Опять ты за свое? — Нина немного укоризненно смотрит на нее. — Сколько можно читать чужие дневники?       — Сколько можно меня за это попрекать? — Нана вновь кривляется, в довесок показав язык.       — Чуть больше, чем нужно для осознания, что это — плохо, — маленькие ручонки в знакомом Йо движении скрещиваются на груди, а подбородок гордо вскидывается вверх. Он не раз наблюдал эту позу. — Лучше бы сказку почитала — там тебе и любовь, и ненависть, и развитие воображения.       Нана прикладывает раскрытую книгу к груди и с красноречивым выражением лица обращается к сестре — скептично вздернутые брови и ироничная усмешка.       — Ты серьезно? «Любовь»? «Воображение»? Тут все есть, — она хлопает маленькой ладошкой по исписанным страницам. — Ненависть, слезы, душевные терзания и муки совести перед другими людьми. Ей-богу, ей осталось только труп найти в шкафу и все, у нас есть личный Эдгар Аллан По.       — Ну, ты сравнила: любовные страдания одиннадцатилетней пигалицы и излияния душевнобольного человека в страшных рассказах, — хмыкает сестра.       — Ладно, не По, но что-то схожее с Хелен из «Смерть ей к лицу» у нее есть, согласись, — взгляд глаза в глаза. Им не интересен уже ни первый брат, ни второй, ни кто кого предал в фильме.       — Такая же безумная маньячка с местью головного мозга? Нет, не соглашусь.       Нана тихо мычит в задумчивости, перебирая варианты.       — Холли Вуд? Та блондинка из «Параллельного мира».       — Холли? Нет, она слишком хитра и эгоцентрична. А если и да, то не в одиннадцать лет — лет в двадцать-двадцать пять, быть может, если ей будет интересно окучивать мужиков, чтобы стать настоящей.       В последних словах слышится издевка, и Нана окончательно надувает губы.       — Не знаю тогда. Кролик Роджер! Пускай без классной жены с огромным бюстом, — она внимательно следит за тем, как прыскает сестра, закусывая костяшку пальцев. — Зато какая драма, какие эмоции — ей точно нужно в театр.       — Ладно-ладно, это уже больше тянет на правду, — Нина кивает, соглашаясь не только с сестрой, но и с мыслями Йо о том, что отец уж слишком часто и много позволял смотреть им фильмы. Замечая, как Нана вновь погружается в чтение, щурясь и по-забавному высовывая кончик языка, сестра тут же укладывается рядом. — Двигайся, мне тоже любопытно.       — Ага! А кто говорил, что читать чужие дневники это пло… — от язвы отвлекает огонек, появившийся вдруг посередине комнаты.       — Что это? — Нина распрямляется на диване, чувствуя, как инстинктивно рука сестры тянется к ее, переплетая пальцы.       — Не знаю, — ее голос скатывается до шепота, а сама она неотрывно наблюдает, как огонек разрастается, расширяясь и искрясь, как с одной стороны он вытягивается и резко принимает форму когтистой лапы, на кончиках которой собираются сгустки энергии… направленные на них. — И не думаю, что нам стоит это выяснять.       — Нана! — Нина чувствует, как сестра рывком заставляет ее подорваться с дивана и метнуться вон из комнаты. Нана резко тормозит у телефона, снимая трубку с рычага, пытается попасть непослушными пальцами в ячейки нужных цифр на диске. Провально.       — Надо срочно позвонить маме или па…       — Ложись! — Нина резко валит сестру на пол и ощущает, как от сбившейся в комок энергии кончики ее волос начинают тлеть, отдавая паленым.       Близко. Горячо.       Небольшая тумба с телефоном взрывается на глазах, щепками и кусками оплавленной пластмассы царапая кожу, обжигая.       — Ты в порядке? — Нина панически осматривает сестру на предмет серьезных увечий, ахая — на руке ожог, а трубка почернела, обуглившись по краям. — Не ранена?       Ее голос дрожит, срывается на гласных, а непослушные пальцы пытаются вытащить расплавленную надежду на спасение из ручонок сестры. Нина впивается в тонкие плечики, встряхивает Нану в попытке привести в чувства. Если таковые остались вообще.       — Нана! — она выдыхает, когда светлые ресницы начинают подрагивать, а сама сестра морщится, пытаясь затуманенным взглядом осмотреть сначала потолок, а потом — лицо сестры, обеспокоенное и напуганное.       — Что… что это было? — Нина приоткрывает рот, чтобы ответить, но треск пламени позади отвлекает на себя, заставляет приподняться на коленях и впиться взглядом в сгусток огня. Что с каждой секундой все больше и больше принимает форму чего-то нечеловеческого: лапы увеличиваются в размере, когти заостряются, а пасть, забитая клыками, то и дело клацает в ожидании момента для применения.       Изначальный скелет обтягивается подобием огненных мышц, обрамляет нескладную структуру.Дух изгибается, наклоняясь вперед и опуская лапы вдоль тела, чем схожестью позы и цвета, аурой жестокости и желанием убивать, доводит Йо до капли пота у виска и пересохшего горла.       — Не может быть…       — Лучше спроси, что это есть сейчас, — насмешливый голос эхом отлетает от стен коридора, подтверждая все догадки Асакуры насчет принадлежности ко всей этой ситуации одного-единственного человека.       — Хао, — рядом формируется второй столб огня, из которого выходит тело еще мальчишки с уже устоявшимся сознанием социопата. — Ты и здесь побывал.       Нина цепляется за плечи сестры, высматривая в огне, бесконечно движущемся потоке огня, ребенка, едва старше ее по возрасту. Его лицо спокойное, даже умиротворенное, но глаза… глаза полыхают огнем, намного большим и кровожадным, чем они видят сейчас вокруг него. Дух позади смиренно останавливается в ожидании, пока хозяин с некоторым любопытством не изучит сестер.       Как две капли воды — точные копии друг друга. Он всматривается в каждую, будто пытаясь высмотреть лишь в одной необходимое.       — Мне нужна одна из вас.       — Что? — почти одновременно произносят девочки. Нина хмурится, закрывая собой сестру, чем вызывает лишь больший интерес к себе. — Кто ты вообще такой? И что тебе нужно?       — Меня зовут Хао Асакура, и я пришел сюда с предложением, которая должна выслушать только одна из вас. Мне нужна Нана Киояма.       Йо вздрагивает; Нина чертыхается.       Нана? Зачем ему она? Что может сделать для него, для этого психа, семилетняя девчонка? Да и зачем ей что-либо делать для него?       И что будет, если они соврут? Если скажут, что здесь нет такой, а он ошибся? Ведь, если посудить, — темный взгляд касается ожога сестры, и нижняя губа ее вновь прикусывается — это не особо похоже на радушную встречу «необходимого» человека.       Больше на предостережение: «Беги, пока жива».       Он видит ее неуверенность, как особо стойкая девчонка нервно сглатывает, сильнее хватаясь за сестру. И улыбка ползет на его лицо.       Рыбка попалась на крючок — осталось только подсадить.       — В противном случае, вы обе умрете, — ее глаза темнеют и наполняются страхом. И если не за себя, то за сестру, что инстинктивно сжимается позади Нины.       — Ни… — с трепещущим ужасом начинает Нана, видя, как медленно сестра поднимается с колен.       — Молчи, — ноги ватные. Ее слегка пошатывает, и необходимо несколько секунд на то, чтобы чересчур надменно распрямиться. Нина вскидывает даже голову, прикладывая неимоверные усилия для того, чтобы не показать, как ей страшно, как хочется, чтобы родители вот-вот вернулись, и этот кошмар закончился.       Дух Огня клацает зубами, проводит по ним сгустком пламени, словно языком, и Нана непроизвольно пятится назад. В то время, как Нина с той же непоколебимой уверенностью в собственных действиях смотрит на Хао. Ее губы пересыхают, нет сил вздохнуть.       — Ты? — его брови ползут вверх, а она находит себя на мелкой дрожи от одного лишь его голоса. Нет, так нельзя, она не должна бояться. — Почему-то так и думал. Подходи ближе, не бойся.       И Нина уже готова сделать шаг вперед, как тут же отступает, недоверчиво косясь на мальчишку и сжимая руки в кулаки.       — Для начала, — она не узнает собственный голос — такой он сиплый и надломленный. — Мне нужно знать, что она не пострадает.       Она указывает на сестру.       — Но я… — Нана порывается встать, но один взгляд Нины заставляет вновь осесть на пол. Она чувствует, как слезы скатываются по щекам, как в носу щиплет, и сдавленно всхлипывает, опуская глаза.       — Тебя не спрашивали, — грубость, за которой скрывается лишь безмерное беспокойство за родную и нужную. Нина видит, как маленькие кулачки смазанными движениями растирают слезы по лицу. И во взгляде ее лишь сочувствие, что пропадает, стоит вновь посмотреть на Асакуру.       — А ты умнее, чем кажешься, — насмешливый взгляд доводит ее до судорожной ненависти и отвращения. Она готова плюнуть ему в лицо, вот только не знает, чем это может обернуться. — Но так уж и быть, — я сегодня в хорошем расположении духа — и поэтому пойду на уступку. Я отпущу ее…       Нина стискивает зубы, шумно втягивая воздух через ноздри.       «Пойдет на уступку и отпустит ее»? Значит, не выстави она это условие, он бы что-то сделал, даже если бы нашел нужную?       — Только если… ты окажешься в действительности той, что нужна мне.       У нее спирает дыхание. Неужели, он догадался? Напускные отвага и мужество выдали ее?       — Не переживай, с этим проблем не будет, — цедит она сквозь зубы, а мысли только об одном: чтобы Нана во что бы то ни стало помчалась прочь, как только он отвлечется.       Несмотря ни на что: ни на сестру, оставшуюся одну в доме, ни на этого духа, что продолжает щелкать пастью. Пусть только убежит отсюда, как можно дальше, в безопасное место.       — Что за дело?       Она делает шаг, второй и третий. Пока по-опасному близко не подходит к незваному гостю, нарочито уверенно не распрямляя плечи и не доводя этим Хао еще больше до какого-то умиленно-насмешливого выражения лица.       — Одно простое и ясное. Видишь ли, я уже очень долгое время хочу создать Королевство Шаманов, со своими правилами и устоями. С помощью силы предвидения, я смог увидеть четкую картину будущего: повсюду мир и понимание, отсутствие войн и кровопролития. Природа чиста и невинна, как до первого знакомства с человеком… — она пытается уловить смысл в его словах, подоплеку, но больше, чем бредом сумасшедшего, для нее это не кажется.       Нина уже готова открыть рот, задаться вопросом о том, при чем тут она, ее сестра и вообще хоть кто-то в семилетнем возрасте — кто даже будучи шаманом не сможет помочь ввиду не хватки сил — как Хао перебивает ее с мягкой улыбкой.       — А еще там была ты, — он видит, как она вздрагивает, как смятение отражается в ее глазах. — Сильная и смелая, отважная и принципиальная. Ты была самоотверженной, готовой пожертвовать собой и собственным благополучием ради родных и близких, такой прекрасной и блестящей…       Он делает небольшой шаг вперед, касаясь рукой где-то позади Духа Огня. Он всматривается в ее лицо, искривленное непониманием и скептицизмом, и его улыбка иронично расширяется… пока не превращается в оскал.       — Именно это мне и не понравилось.       Нина резко выдыхает, ощущая, как острая боль пронзает тело, а под грудью разрастается пожар.       — Нет! — крик Наны наполняет уши, но Нина не реагирует, продолжая смотреть в его насмешливые темные глаза, в которых блестит огонь свершенной мести.       Она не может вздохнуть, открывая рот и тут же его закрывая, словно рыба, выброшенная на сушу. Чувствует спазмы тела, напряжение мышц, как легкие и сердце обжигает.       Нина боится опустить взгляд, ведь до последнего не может поверить, что сестра не просто так кричит, надрывается в плаче и истерике; не просто так этот псих усмехается ей кровожадно прямо в лицо… ведь не просто так из ее спины и груди торчит огненный кинжал.       Она пересиливает себя, и ее лицо искажается отчаянием и сожалением, губы трогает печальная усмешка, а в уголках глаз проступают слезы. Из легких с хрипом выходит воздух, когда, будто бы в замедленной съемке, он вытаскивает из нее оружие, и тело обмякает, теряя опору и надежду.       Она падает на пол в конвульсии и спазме, и Нана, словно выбравшаяся из оцепенения, подлетает к ней, хватает за леденеющие руки, за немного хмурое лицо, на котором все еще подрагивают ресницы.       — Нина? Нина! — но, сколько она ни кричит, сестра не отвечает, безропотно отзываясь на покачивания и встряхивания.       — Кажется, она все же не была той, что мне нужна, — саркастичный тон и приподнятые брови. Он цокает языком, доводя все еще трясущуюся малышку до жестокого осознания.       Ему плевать, кого он только что убил — «ту» или «не ту» — он может убить еще одну, без проблем и сожалений.       — «Не той, что нужна»? — она произносит это тихо, с надрывом, удерживая еще теплую ладонь сестры. — «Не той, что нужна»?! Да как ты смеешь?.. Как?..       Она задыхается, у нее не хватает слов — лишь непрерывно бегущие слезы и истерика, дрожащее тело и ватные колени. Она порывается встать, пошатываясь и зло, ненавистно смотря ему в глаза.       В насмешливые глаза, что отрываются от лицезрения ее сестры и переходят на нее с не меньшим интересом. Его рот складывается в трубочку, а сам он выжидает то, что хочет выкинуть эта малышка. Против него. Эта соплячка.       Смешно.       И это доводит ее до края, до попытки вдохнуть и распрямиться, до попытки не разреветься окончательно, а продолжить стоять на ногах, противостоять.       И плевать, что она ему не ровня, плевать, что Нина не просто так пошла на это, заслоняя собой ее. Ей на все это плевать сейчас — главное лишь то, как сильно она хочет стереть эту усмешку с его лица.       — Это я… — голос дрожит, как и все тело под его испытывающим взглядом. — Я была нужна тебе! Я — Нана Киояма, а она была… — она мотает головой, пресекая мысли о сестре в прошедшем времени. — Она — моя сестра, Нина, и я…       — Как мило, — он удерживается от того, чтобы едко ей не похлопать, игнорируя душевные излияния, постепенно меркнущую надежду, сопоставимую лишь с постепенно очерчивающейся лужей крови на полу. — Всегда знал, что самопожертвование до добра не доводит. Люди склонны подставлять себя во благо других, однако этот эгоизм, смешанный с подобием альтруизма, всегда игнорирует интересы тех самых «других». Впрочем, как и возможное будущее, что им уготовано…       Нана вздрагивает, когда лицо становится жестким и жестоким. Дух Огня позади начинает шевелиться, и в ее горле пересыхает, когда руки Хао тянутся к нему назад, и постепенно, медленно, со всем ужасом и отчаянием для нее, со всем смаком и извращенным удовольствием для него, достают оттуда меч.       Девочка пятится назад, но натыкается лишь на стену — в панике и ужасе они забежали в тупик, и сейчас, оставшись одна, она это осознает, содрогаясь.       — Это я должна была ее защитить, — она жмурится, вспоминая, как еще сегодня говорила об этом, как Нина закатывала глаза на это напускное хвастовство силой. И горько усмехается, понимая, что произошло все в точности да наоборот.       Это ее защитили — не имея ни способностей, ни возможностей. Нина отдала последнее, чтобы она осталась в живых.       Но теперь… настала ее очередь. Очередь Наны защитить ее. И не просто так, не пустословно, а на деле.       — И я защищу ее, — она прикрывает глаза, где-то на задворках сознания понимая, что у нее нет шансов, что проще убежать, но тут же мотает головой, складывая руки в печати. В самые простейшие, но относительно действенные на ее уровне, печати, которым научила мама. — Огонь, воздух, кровь…       То, чем она так хвасталась перед сестрой, чем гордилась в свои пять-шесть-семь лет, чем хотела всегда защищать сестру от неприятностей, и что считает и сейчас попыткой к сохранению собственной жизни.       Небольшой энергетический шарик рождается из ничего в ее руке, искрится белым светом, отрывается от ладони, быстрее молнии направляясь прямиком на Хао с целью поразить.       Вспышка молнии окутывает тело, накрывает сеткой разрядов. Они впиваются в него, связывают по рукам и ногам и наносят цепочку электрических ударов, доводящих до стиснутых зубов, а после — и до крика. Хао запрокидывает голову, жмурясь от боли, а дух его позади сотрясается от мучений хозяина. Нана победоносно усмехается, и ручонки ее продолжают складывать печати, позволяющие увеличить напряжение и ужесточить пытку.       — Земля, огонь, огонь, кровь, — ее пальцы немного неуклюжие и путающиеся, движения смазанные, но даже это не мешает ей иногда отрываться от сложения и наслаждаться теми муками, которые приносят ему, ужасному и жестокому, небольшие молнии, постепенно превращающиеся в огромные. Где-то над головой слышится раскат грома, а электрические заряды синеют, переползая и на Духа, хватая его и пресекая попытки вырваться на корню. — Земля, огонь, огонь…       Ее пальцы сцепляются в замок и переворачиваются, выкладывая последнюю печать, а лицо начинает сиять от приближающейся победы. Следы слез застывают и слегка стягивают кожу, но она не обращает на это внимания.       — Чтоб ты мучился в Аду, Асакура! — Нана сжимает пальцы ровно в тот момент, когда его тело превращается в пыль, взрывается маленькими молниями и пропадает вместе с Духом. В воздухе висит напряжение, а прилив сил и адреналина вдруг выходит из нее — все то маленькое количество фуреку, которым одарили ее с рождения, иссякло и теперь, когда все закончилось, и она смогла защитить сестру, она инстинктивно направляется к ней.       — Шутка, — вдруг раздается голос позади, и колени ее тут же подгибаются. Нана чувствует удар в спину и отлетает в сторону, кувыркаясь через голову и влетая в одну из многочисленных тумб. — Неужели, ты думала, что нечто подобное сможет хоть как-то навредить мне?       Меч вновь появляется в его руке, как и Дух Огня позади, скрюченный в спине, разинувший пасть и облизнувшийся. Готовый напасть в любую минуту.       Он делает шаг вперед, неотрывно смотря на то, как медленно Нана поднимается с пола и потирает ушибленную голову, как шипит от боли, пронизывающей тело. И улыбается от осознания того, что это — лишь цветочки, в сравнении с тем, что он сделает за подобную дерзость — за попытку атаковать.       Самоуверенность в Нане надламывается. И прежний страх возвращается, когда она видит его, постепенно приближающегося к ней, беззащитной и слабой, маленькой и беспомощной. Ее глаза от ужаса расширяются, а тело начинает дрожать, когда он насчитывает пятый шаг на пути к ней, сердце учащенно бьется, отдавая неприятным жжением где-то у висков, стискивая и мешая нормально думать, оставляя лишь беспорядочные мысли и желание убежать. Убежать в животном страхе — сломя голову и не зная, куда.       У нее спирает дыхание, когда он останавливается около нее, а сама она вжимает голову в шею и жмурится, прикрывая голову руками и надеясь, что это хоть как-то поможет. Она не видит, как умилительно-надменно на нее смотрят, но слышит, как лезвие огненного меча свистит в воздухе и направляется на нее, готовое разрубить на части.       — Все кончено… — громкий голос эхом отлетает от стенок коридора и впивается мучительным последним звуком в ее сознание. Разрывает изнутри, морально натягивая нервы и раздирая те в клочья.       Она не может вздохнуть, не может открыть рот и позвать на помощь. Она может лишь отсчитывать секунды, которые ей отмеряет свистящее лезвие и пронзительный смех Хао.       Удар. Конец.       Она делает глубокий вдох, уже распрощавшаяся с этой возможностью и способностью к жизни… но тут же слышит, как Хао с грохотом отлетает в сторону, а меч его вылетает из рук, опаляя все вокруг — стены, книжные полки, пол — разливаясь ярким пламенем.       — Что? — она хрипит, не узнает свой собственный голос. Все еще напуганная, Нана осматривает небольшой купол вокруг себя, защитный барьер, до которого касается руками и понимает, что именно он помог ей избежать удара. На другом конце коридора рыкает Хао, и она вновь вздрагивает, пятясь назад и судорожно осматривая границы слабой защиты в надежде, что и в этот раз она не подведет. Что бы это ни было и от кого бы это ни было.       Он распрямляется в спине, озлобленный. Его лицо искажено гримасой ненависти и жаждой отмщения, и руки, сжимающиеся в кулаки, дают всецело понять, что он не отступится, не даст ей поблажки и не сбросит со счетов лишь потому, что она — маленькая и безобидная.       — Да как ты посмела?.. — его голос шипящий, а взгляд убивающий. Нана мотает головой, пытаясь показать, что это не она смогла вооружить защитный барьер. Но ему плевать — он продолжает наступать на нее тяжелее, чем раньше, точнее, чем раньше, мстительнее, чем раньше. — Маленькая дрянь.       В его руках загорается пламя, от которого у Наны пересыхает в горле, а в глазах вновь стынут слезы. Она нервно сглатывает, вжимая голову в плечи и жмурится, отворачиваясь.       — Не надо, нет! — в ушах стоит лишь плач. Плач и треск огня, который искрится и в мгновение ока срывается на нее. — Нет!       — Алу! Кир! — резкий женский голос заставляет распахнуть глаза, а две вспышки — облегченно выдохнуть.       Перед ней появляются две человеческие фигуры — мужская и женская — наклоняющиеся, сгибающиеся и мутирующие в пантер. Их тела покрываются шерстью, а головы увеличиваются, прорезаются уши и хвосты. Ноги превращаются в лапы, а позвоночник по-кошачьи выгибается дугой. Они скалятся и рычат, скребутся когтями по деревянному полу, готовые к прыжку и нападению.       — Линдси, — он высматривает в тени коридора, позади малышки, женскую фигуру и усмехается, качая головой.       — Хао, — она сжимает губы в тонкую полоску, а рука ее, повисшая в воздухе, так и порывается щелкнуть пальцами, призывая к атаке. Ее тело напряжено. Воздуха мало — ненависти больше. — Убирайся из этого дома, Асакура…       — Что ж так грубо? — к нему возвращается насмешливый тон, а меч из рук пропадает. Он нарочито непринужденно пожимает плечами и делает вид особо оскорбленного человека, но Линдси не ведется, что-то прошептав своим духам. — Впрочем, это неважно. Я все равно собирался уходить.       Его тело охватывает пламя, и уже через секунду мальчишка растворяется в воздухе, повисая в полумраке коридора белесой дымкой и шипящими искорками.       — До скорой встречи, Нана… — голос повисает эхом в ее ушах, печатаясь в сознании и осознании, что он вернется. И если не сегодня, то завтра или после — он завершит то, что не смог доделать сегодня.       Доделать…       Темный взгляд проходится по телу сестры, а ноги уже отрываются от пола. Нана тянется к сестре, бежит к ней в слезах и порывается упасть на колени, прижать ее к себе, убедиться, что та еще жива и что ей можно помочь… но руки матери перехватывают ее быстрее, прижимая к мягкой груди и давая понять, что все напрасно.       Ее глаза наполняются слезами, а сердце — осознанием.       Ей уже не поможешь. Все кончено. Она осталась одна.       — Нина!!!