***
— Первый-первый, я на позиции, прием, — подросший, но все еще ребенок. Йо щурится, пристально следит за духом листочка, порхающим голубым свечением над полом в гостиной. — Второй на месте, — заговорщицки бормочет Милли у другого конца дивана. — Доложите обстановку, прием? Темные глаза мечутся по светлой комнате в поиске «соратников цели», но находят лишь стены, украшенные различными масками и маленькими картинами, пустующий кофейный столик, который они уже успели перевернуть в ходе «ожесточенной битвы», и телевизор в самом дальнем углу. — Цель одна, и она движется, — проговаривает он в кулачок, играющий роль рации, а сам таит дыхание. Дух меланхолично пролетает мимо, ничего не подозревая — ни о засаде, ни о том, как его мысленно уже атаковали несколькими способами. — Подготовить клетку. — Есть! — Милли перекатывается к опрокинутому столику, к кучке сваленных у него игрушек, и достает обычную стеклянную банку. Вытягивает шею, выглядывая светящуюся, едва видимую тень, и вновь припадает к полу. Выдыхает — не заметили. — Это же… — Йо расплывается в улыбке ностальгии, а взгляд смягчается. — Чшш, — Милли прикладывает палец к губам, завороженно наблюдая за тем, как ловко маленькие ручонки расправляются с заевшей крышкой, как малышка готовится к прыжку и… нападает с громким криком, запирая невинную душу в банке. — Ты молодец, Милли! — восклицает маленький Йо, выходя из своего «укрытия» и хлопая в ладоши. — Мы играли вместе? — он переводит взгляд на огненную малышку, все еще сжимающую банку у груди, и умиляется. Тогда Милли была ему лишь по грудь. — Ага, — довольно кивает Милли. — Удивительно, что ты этого не помнишь — раньше мы были не разлей вода. Отголоски воспоминаний отзываются в нем вспышками, воскрешая все то, что было раньше: как он с маленькой Милли играл до потери пульса, вылавливая духов дедушки, как они засыпали на полу в гостиной, утомленные и довольные. И как она плакала, обнимая его и прощаясь насовсем. — Да, но тебе пришлось уехать, — он хмурится, так и не вспомнив причины. — Почему? Милли молча взмахивает рукой, заставляя окружающий мир разойтись пятнами. Светлые стены заменяются темными, лампы угасают, растворяясь, а на их место приходят молитвенные свечи. Теперь вместо них, маленьких и беззаботных, на татами сидят Линдси и Кино Асакура и что-то напряженно обсуждают. — Почему мне пришлось уехать? — буйно-рыжая прядь-пружинка заправляется в нервном движении за ухо. — Просто… на одной из тренировок Анне стало плохо. И застывшее в секунде время начинает свой ход. Веселые огоньки расползаются по стенам, освещая сосредоточенное лицо Кино и дрожащие руки Линдси. Голоса наполняют его уши, а напряжение вокруг сдавливает тело, заставляя понять, что тема не из приятных. — Я еще раз благодарю вас за то, что взяли ее в ученицы, учитель Кино, — Линдси опускает голову в знак почтения, отводя взгляд в сторону. — Я верю в твои искренние чувства, однако ты явно не за этим меня благодаришь в третий раз за сегодняшний вечер. Что тебя беспокоит, Линдси? — она смотрит сквозь темные очки на то, как женщина мнется и не решается начать поистине важный разговор. — Демоны, — немного резко выдает она, вновь напряженно съеживаясь. — Те, что в Анне. За три года не было ни малейшего сдвига к их извлечению, и меня это пугает. Они действуют на ее нервную систему, подавляют иммунитет, замедляют реакцию — и это только видимые последствия. Кто знает, что они творят внутри нее? — Линдси, — сухой тон сбивает нарастающую панику. — Я не просто так делаю упор в тренировках Анны на укреплении сознания. Это позволит ей сопротивляться им — пусть не во всем и сразу — но хоть как-то, чтобы протянуть до того момента, пока ее тело не будет готово к извлечению. Я понимаю, ты волнуешься за дочь, грызешь себя, что не смогла уберечь ни Нину от Хао, ни Анну от демонов Они, но сейчас нам ничего не остается, кроме как ждать. — Я понимаю, — Линдси устало выдыхает, проводя ладонями по лицу в попытке успокоиться. — Просто это отвратительно — чувствовать себя настолько бессильной, неспособной помочь до… Топот детских ножек отвлекает, а резко распахнувшаяся дверь и вовсе заставляет отвернуться Линдси от учителя. Запыхавшаяся девочка с зелеными волосами и такими же зелеными глазами, полными страха и отчаяния. Она хватается пальцами за косяк, опираясь на него, и свободной рукой указывает куда-то вглубь коридора. — Ма-мама, там Анне плохо! — лицо Линдси искажается в испуге, бледнеет. — Она не дышит. Совсем. Женщина подрывается с пола, устремляясь за девочкой. Негнущиеся пальцы цепляются за четки, скидывая их с шеи, а зубы стискиваются. Она не знает, что произошло, но отчаянно надеется, что это — то, о чем она думает. Что Анна, наконец, готова вытолкнуть из себя злосчастных демонов, и впервые вздохнет спокойно. Линдси влетает в гостиную, где забившиеся в угол Йо и Милли смотрят испуганным взглядом на Анну, лежащую без сознания на полу. Волосы растрепаны, а тонкие ручонки вывернуты в неестественной позе, пальцы напряжены, подрагивают. Она будто борется… внутри себя. — Она просто пришла медитировать, — начинает невпопад Милли, всхлипывая и вжимаясь в Йо. — А потом… потом… — Потом ее будто скрутило, и она упала, — продолжает Йо, отгораживая Милли и с опаской поглядывая на Анну, шептавшую еще несколько секунд назад о том, что «надо было убить его раньше». — Саталина, — Линдси обращается к зеленоволосой девочке, опускаясь перед дочерью на колени. — Отведи их в другую комнату и позови сюда учителя Кино. Средняя дочь кивает, а мать поникает головой, оглаживая Анну по щеке. — Ты справишься. Я в тебя верю.***
Линдси сжимает бусы крепче, не отводя глаз от дочери, чье тело постепенно окутывает серая дымка, темнеющая, густеющая, пытающаяся вернуться через дыхание обратно в тело. Она поджимает губы, кипя от злости и раздражения, и силится не выдернуть Анну из обставленного молебными свечами круга, не отобрать ее у них раньше срока. — Если ты не можешь, то не заставляй себя, — сухие, жилистые пальцы Кино в противовес спокойно перебирают четки. — Здесь нужна полная концентрация, и если ты дашь слабину или же поспешишь, то будет только хуже. — Простите. Нет, я в порядке, — она кивает в подтверждение, все также пристально смотря на то, как темнеющий дым перебирается к грудной клетке, размеренно поднимающейся и опускающейся, заставляет ее замедлить свой ход. Витиеватый дымок принимает форму когтистой лапы, что скребется по черному платью, пытается содрать его вместе с кожей, просочиться внутрь — в мышцы и кровь, в тело, и добраться до сознания, которое до этого момента было под замком усердных ментальных тренировок. Маленькие ладошки вздрагивают на полу, сжимаются в кулаки и тут же расслабляются. Малышка хмурится, а на выдохе из легких выходит сизый дым. Кино вскидывает руку с четками, и Линдси напрягается, готовая воспользоваться бусами. — Великие духи, дайте силы этой маленькой девочке очистить свое тело, — она складывает печати, и огоньки свечей начинают подрагивать от поднимающегося все сильнее ветра. Анна вдыхает через раз и через два выдыхает темнеющий все больше дым, оседающий где-то у груди, скатывающийся по темной ткани склизкой жижей — энергией демонов. Кино соединяет указательные пальцы вместе, остальные складывая в «замок», и девочка под пристальным надзором дергается, широко распахивая глаза и жадно хватая ртом воздух. Спина выгибается дугой, а из груди вырывается стон, смешивающийся с бульканьем кого-то еще. Демона. Анна хватается за края собственного платья, кричит и пытается отползти, чтобы полегчало. Но спазмы боли прокатываются по телу, пресекая любые попытки. Магическая клетка для призраков удерживает на месте и ее тоже, заставляя испытывать агонию, содрогаться от мучений. Она чувствует, как изнутри несколько лап цепляются за нее, стараясь удержаться. Но сознание и помощь извне выталкивают их, раздирая легкие и горло, опаляя жаром силы света. Ее колени сгибаются, Анна хочет подтянуть их к себе ближе, сжаться в комочек, но темная аура, обволакивающая ее всю, удерживает за лодыжки — демоны не хотят проигрывать это тело. Склизкая черная лапа на груди вжимается в грудную клетку, царапая ребра сквозь ткань и кожу, и Анна хрипит, не в силах выдержать этой боли. Линдси жмурится, отворачиваясь от мук дочери, и руки ее трясутся от нарастающей паники. Анна давится воздухом, застрявшем где-то в трахеи, и вместе с кашлем по подбородку стекает все больше слизи, что в свете свечей имеет лиловый оттенок и несколько глаз. — Линдси! — Кино призывает отставить истерики и необоснованный страх, но Линдси не может. Не может спокойно смотреть на то, как бесформенное чудовище стекает по шее дочери вниз, цепляется за волосы и сдавливает виски. — Если ты не соберешься сейчас, твоя дочь умрет! Резкий выкрик, и вокруг Киоямы все замирает. Кровь долбит по вискам, а осознание возможного неизбежного сжимает сознание, усмиряя дрожь и тряску. Ее губы поджимаются, а в синих глазах проявляется все то, что отличает Киоям от других, — непоколебимая уверенность даже в отсутствующей правоте, смелость и вопиющая дерзость, способная бросить вызов самим богам и низшим духам… что сейчас пожирают тело ее дочери. — Я готова. Анна кашляет, изгибаясь в последний раз, и командный тон заполняет уши Линдси, заставляя сорваться с места, вскинуть бусы и разделить их одной лишь мыслью. Голубые и светящиеся, они повисают над девочкой и сжимаются плотным кольцом над демоном, отрывая не сформировавшуюся до конца субстанцию от пола и разъедая, расщепляя изнутри силой властного медиума. Они шипит, надрывается в крике, смотрит безжалостно и со всей ненавистью на Линдси. Но гнев и отчаянное желание помочь горит в матери сильнее, и поэтому в одно движение, вспышкой света, она избавляется от него. Ее тело трясет. Она чувствует, как сквозь кончики пальцев уходит фуреку, но тут же сжимает их в кулаках. Это еще не конец, нет времени расслабляться. На извлечение второго демона понадобилось чуть меньше времени, и Линдси даже показалось, что демоны сдались. Но, когда вместе с кашлем Анны начал слышаться хрип, она насторожилась. Бусы наготове, она ждет команды от Кино, но та молчит, наблюдая за тем, как Анна загибается от кашля, с сипом вдыхает воздух, которого все не хватает. Которым она не может насытиться, чтобы жить. А из горла жижа все выплевывается, распространяясь мутной и черной лужей вокруг девочки, неожиданно начиная отливать красным. — Линдси, — голос Кино тревожный, однако воспаленная и зажженная расправой она воспринимает его иначе. Вновь раскрывает бусы и заставляет тьму вокруг собственной дочери сжаться, отделиться как можно дальше. И победоносная ее улыбка сияет, пока… вместе с жижей не начинает отделяться и кровь. — Линдси! Прекрати, ты убьешь ее! — резкий выкрик, и бусы распадаются, раскатом грома падая на деревянный пол. Линдси опускается на колени, расширенными от ужаса глазами смотря на то, как темная энергия перестает быть чем-то осязаемым и пробирается вновь по носоглотке внутрь девочки. — Что? — поток ветра задувает все свечи, и они остаются в темноте. Она подползает к Анне, но та лишь расслабляется на полу, переставая кашлять и возвращая размеренное дыхание. Испуганная мать берет маленькое личико с измазанным кровью и тьмой подбородком, и пытается стереть всю грязь. Слезы катятся по ее щекам, а губы сжимаются в тонкую полоску. Слышится всхлип. — Почему? Почему пошла кровь? Почему вы сказали прекратить извлечение? Слова ее надрывные, а голос сломлен. Линдси убирает светлые пряди с взмокшего лица дочери, поглаживает щеки, виски. Она покачивается из стороны в сторону, слыша ее слабое дыхание, и печально понимает: ее силы не хватило. — Демон зацепился за один из внутренних органов, и если бы мы продолжили извлечение, она бы умерла от кровопотери. Они плевать на то, как удерживаться в теле человека. Им плевать даже на то, что человек может умереть, и они лишатся носителя, — Кино поднимается с пола, с долей сожаления смотря на подрагивающие плечи Линдси. — Однако нам не плевать, и поэтому надо было остановиться. — И как теперь? Она будет жить с ним всю оставшуюся жизнь, блокируя внутри себя? — Пока не повзрослеет и не станет сильнее морально. Если она продолжит ментальные тренировки, то однажды достигнет уровня, гораздо большего, чем Они, и сможет извлечь его самостоятельно, без особого вреда для себя. Линдси старается сдержать слезы, но они предательски, бесшумно все скатываются по щекам. — Но вы же понимаете, что это означает постоянный контроль и отсутствие расслабления как таковой. У нее не будет детства. — Можно попробовать еще другое средство, — через некоторое молчание все же продолжает Кино, опираясь жилистой рукой на трость. — Так сказать, «выбить клин клином». Тебе надо будет найти духа-хранителя, что будет жить не рядом, а внутри нее и контролировать Они, пока Анна не подрастет. — Духа? — она несколько раз моргает, а в голосе вновь слышится надежда. — Они очень опасны для людей, так как, проникая в кровь, получают доступ к сознанию шамана, и могут пользоваться им в своих целях. Они — как демоны Они — только более разумные, эгоистичные. И ты, и Анна должны быть осторожны при взаимодействии. Ты — при выборе, а она — при сосуществовании с ним, — слабый вздох. — И, если честно, я не знаю, что из этого хуже для нее, ведь нормальной жизни ни в одном из случаев у нее не будет. — Она станет заложницей духов, — Линдси не веря смотрит на дочь в своих руках, и пелена из слез вновь размывает мир. Ей будто выставили приговор. — До определенного времени да, а дальше… дальше будет зависеть лишь от Анны — подчинится она давлению или станет сильнее, поставив духа на колени, как делали всегда в вашей семье. Линдси, мой тебе совет, не спеши и сделай действительно разумный выбор. Кино уходит, оставляя мать наедине с дочерью, чьи маленькие пальцы начинают сгибаться, а лицо — хмуриться, просыпаясь ото сна. — М-мама? — ей необходимо несколько секунд, чтобы увидеть вместо мутного пятна очертания матери. Язык еле ворочается во рту, звуки проглатываются, а дышать тяжело — в груди ноет. — Слава духам, с тобой все в порядке, — улыбается нежно Линдси, силясь не сжать дочь крепко-крепко — после того, что она испытала, ей будет в тысячу раз больнее даже от простого касания. — Почему ты плачешь? — сквозь туман и полумрак комнаты Анна различает соленые дорожки на бледных щеках и тянет руку, чтобы утереть. Но тело не слушается, будто налитое свинцом. Она тихо кряхтит, направляемая к цели, и слабо улыбается, когда тонким пальцем удается поддеть застывшую капельку. — Ох, это? — она вздрагивает, когда ощущает холодные пальцы дочери, и рефлекторно подставляет щеку. — Я просто за тебя волновалась. Нам с учителем Кино удалось извлечь из тебя демонов, что мучили тебя кошмарами по ночам. Ее голос нарочито бодрый, однако сквозящих нот беспокойства и сожаления в нем Анна не улавливает. — Значит, теперь я могу приступить к шаманским тренировкам? — брови женщины ползут вверх. — Быть медиумом так скучно. Ты просто сидишь на месте, медитируешь, очищаешься и порой разговариваешь с духами. — Анна, милая, все не совсем так, — начинает Линдси. — Медиумы не могут никого защитить, они слабы, — взгляд становится отчужденным, холодным, а в голосе проскальзывает сталь, ставя диагноз не только себе, но и матери. Линдси вздрагивает, впиваясь подушечками пальцев в дочь сильнее и сжимая губы. Три года она мучила себя теми же мыслями — что она, сколько бы ни училась у Кино, ни была лучшей среди медиумов своего возраста, так и не смогла спасти одну из своих дочерей от гибели, а сейчас буквально отдавала другую на сосуществование с духом внутри — на бесконечную концентрацию и контроль. — Я хочу стать сильнее. Как ты, — Линдси недоуменно смотрит. — Ты ведь не просто медиум, ты сильнее, чем все остальные. Но это не так. Линдси не сильнее. «Пока что», — она передергивает плечами. — Ты можешь использовать различных духов, управлять ими, атаковать, — маленькие пальчики загибаются, в Анну постепенно возвращается жизнь. — И я хочу так же. Я так же хочу себе духа-хранителя. Женщина выдыхает, прикрывая глаза и слабо улыбаясь. Выбор сделан, в голове рождается план. — Разумеется, милая. Мама найдет тебе хранителя.***
Серость Мира Духов оседает в легких, а туман проникает в голову, застилая глаза мимолетной дымкой. В сознании процветает тлен. Вокруг лишь мертвые души, сожалеющие об упущенном, скорбящие о близких и любимых, плачущие о прежней жизни. Живой и яркой жизни. Эти духи не имеют красок. Они — серые, как наружностью, так и просвечивающим нутром. Они скрючены и вечно угрюмы, они вздрагивают от любого дуновения энергетики и оживают. Начинают шептать и косо поглядывать, стоит живому человеку пройти мимо них. Они смотрят пристально и скалят зубы, крючат пальцы, грозясь задушить и оставить здесь вошедшего навечно. Поглощаемые завистью, они преследуют блуждающую Линдси, шипя в спину, но не осмеливаются подлететь слишком близко. В ее руках синие бусы. И они светятся, готовые к защите. С каждым шагом Мир Духов темнеет. Призраки становятся нелюдимее и агрессивнее. Они не рискуют нападать, но даже от одного их взгляда у стойкой Линдси бегут мурашки по спине. Капля пота стекает по виску, стоит одному убийце и насильнику кинуть на нее испепеляющий взгляд и криво ухмыльнуться. Он лишь хмыкает, когда она отступает на безопасное расстояние и уходит дальше. Не всякий смертный имеет смелости заходить так далеко. И от этого блуждающим душам становится интересно. Насильники сменяются маньяками, убийцами, террористами и провокаторами, сумасшедшими. Градус безумия достигает критической отметки, и Линдси буквально чувствует, как все эти ненависть, вражда, озлобленность и неисполненные кровожадные желания цепляются за нее, готовые тут же утащить в свои пучины, уничтожить. Она передергивает плечами и, несмотря на подрагивающие колени, продолжает идти. Пока темнота вокруг не сравнивается с чернотой ночи, а где-то неподалеку не загораются два глаза цвета индиго. — Не часто ко мне заглядывают смертные, — ехидный голос и бледность кожи, неестественным светом проскальзывающая меж густой темноты. — Даже удивительно, что кто-то помнит еще сюда дорогу. Должно быть, жизнь тебя сильно подкосила, раз ты решилась обратиться к темноте. — Я слышала, что ты — лучшая из духов, способная проникать в сознание человека, — она старается выровнять голос, но тот предательски дрожит где-то в горле. — И мне нужна эта способность, чтобы помочь дочери. — «Помочь»? — Линдси слышит, как к ней кто-то подбирается, но темнота застилает глаза, и она не различает ничего. Только ощущает, как на плечо падает тонкая ладонь, а около уха разносится леденящее кровь дыхание. — Если хочешь ей помочь, то выйди из Мира Духов и отправь к лекарю. Я подобным не занимаюсь. В голосе ее слышится некая обида, тут же сменяющаяся едким шипением. — Поэтому у тебя еще есть шанс уйти. По доброте душевной я сделаю вид, что тебя не видела. Линдси сжимает кулаки и качает головой. Если и был шанс, то когда-то очень давно, но сейчас… сейчас только один путь. — Нет, мне нужна ты. Вернее — ты нужна ей. И ради этого я пойду на все, — она хочет казаться сильнее, но вызывает лишь смех. — Ты? Милая, ты мне не нужна. Я имею дела только с шаманами, с которыми обретаю связь, и с них же беру оплату за все свои труды. На остальных мне плевать, — Линдси под ее насмешливым взглядом печально выдыхает, и темные губы растягиваются в умилительной улыбке. — Но ты мне нравишься, ты забавная — немного самоуверенная и наглая. И если твоя дочь такая же, то это определенно будет интересно. — «Интересно»? — Линдси хмурится. Разве воспитание шамана может быть… интересным? — Именно, и поэтому я согласна, — она видит, как бледная рука к ней протягивается для подтверждения договора. Линдси пожимает ее, ежась от холода, тянущегося от невидимой фигуры, сотрясающего нутро. Необъяснимый страх пронзает тело, и Киояма не выдерживает долго рукопожатия, приобнимая себя за плечи в попытке унять тряску. Темнота лишь смеется с нотами жалости. — Ах да, — нарочито нежно возобновляет дух. — Вне зависимости от твоего желания, я всегда оставляю за собой одно право. — К-какое? — Линдси спрашивает, но боится услышать ответ. — Если вдруг она окажется слабой и неспособной, я убью ее без зазрения совести, — белоснежная усмешка, и чернота вокруг женщины рассеивается вспышкой. Дух исчезает, не оставляя возможности договориться, и не видит, как пораженно расширяются от ужаса зрачки Киоямы, и как обреченно она падает на колени. — «Убьешь»? — она шепчет, явно не веря в услышанное, а по прошествии секунды понимает самое главное и самое ужасное. — Нет, только не это. Кажется, она совершила ошибку.