***
У одной из множества городских больниц Анна наворачивает уже пятый круг и в подступающей истерике закусывает костяшку пальца. Вечер откровений сменился на утро действий, однако в ее лице, взгляде и жестах уже не было той решительности, что присутствовала до озвучивания имени. Разумеется, как человек, связанный с полицией, она не может пропустить это мимо себя — тем более, когда просит сын — но черт. Йо Асакура. — Нет, — в воспоминаниях о прошлом вечере она отказывается, а внутри все дрожит. — Нет? — неуверенно переспрашивает Хана. — Почему «нет»? — Потому что… — запинается, облизывая губы. Пытается сглотнуть слюну, но та настолько густая и вязкая, что больше царапает горло. — Потому что Асакура. Хана, я… Она затихает, а Хана все понимает. — Мам, если ты думаешь, что Хао — именно тот, от кого Йо пострадает, то зря. Как бы он ни бил себя в грудь, что величайший шаман, он не сможет защитить его в нужный момент. Ей хочется сжаться в комок, отодвинуться и не трогать больше ничего, что так или иначе связано с Хао — довольно, прошлый месяц доказал, что ничем хорошим это не заканчивается — но Хана хватает ее за щеки, в секунду становясь серьезным. — Только ты сможешь его спасти, и больше никто другой, — тихий шепот, затрагивающий самые тонкие и отдаленные струны души. — Ни Хао, ни его друзья, ни кто-либо другой. Только ты. — «Защитить — не убить», — проговаривает Анна слова сына, словно те могут вселить уверенность, и сворачивает в шестой по счету круг. — Успокойся уже наконец, — раздраженно прыскает Эна. — Хао тебе ничего не скажет. Как бы ты его ни бесила, он понимает, что ты — достаточно сильный шаман, и защита в твоем лице — это очень даже перспективный вариант. — Да, но… — то, что начала резко и громко, скатывается в шепот. — Будь моя воля, я бы вообще к этому не прикасалась, но Хана… — Хана дружит с этим человеком искренней, чистой дружбой, — появляется рядом Элиза, по обыкновению спокойная и вдохновленная. — И ему будет необычайно приятно от того, что здесь этот мальчик сможет прожить полноценную и счастливую жизнь. Госпожа… — Да знаю я, — все же сгрызает ноготь и фыркает, прикладывает холодные ладони к лицу в попытке вернуть самообладание. Вдох-выдох, задание. Просьба Ханы. — Ладно, и не из такого выбирались. Что нам известно? — Что он успел уже с кем-то подраться, — пожимает плечами Эна. — Ничего серьезного? — тревожно охает Элиза. — Да нет, обычная уличная потасовка. По крайней мере, в регистратуре сказали, что у него «только небольшое растяжение», и «нужен покой, никаких нервов», — после чего хмыкает синхронно с Анной. Да уж, никаких нервов — только девица, свалившаяся с неба и заявляющая… заявляющая что, кстати? — Что мы ему скажем? — Понятия не имею, — нервозность подкатывает к горлу. Анна немного брезгливо косится на бежевую папку с документами и делает очередной круг. — Я даже личное дело не просматривала. Йо вздрагивает, понимая, как это из ее уст звучит обидно. Однако, когда Анна разворачивается к нему лицом, уперев руки в бока, вся обида разом выветривается, на ее место приходит осознание, что… В больницу к нему пришла не Анна. Сейчас Анна стоит в драных джинсах, темной футболке и с длинной светлой косой через левое плечо. Сейчас Анна нервозно вышагивает по асфальту, цокая каблуками, эмоционально жестикулирует и искренне паникует, в то время как там, в палате… Звонок мобильника, и Киояма облегченно вздыхает — еще одна причина оттянуть неизбежное. — Алло? — Йо почти уверен, что она слышит нечто неприятное. Что-то, что заставит ее сорваться на помощь к кому-то другому, «с менее опасными родственниками», и когда Анна ожидаемо восклицает, что ей надо уйти, он прикладывает руки ко рту, подавляя горькую усмешку. Он должен был догадаться раньше. — Но Анна, ты обещала Хане! — напоминает ей Эна с нажимом. — Но я же не могу раздвоиться! — парирует Киояма и тормозит на мгновение. Вот оно — зарождение такой простой и главное — больной идеи. — Но меня может стать две. — Нет, — Йо нервно хихикает, то и дело поглядывая на Милли. — Ты же не хочешь сказать? Нет! И он даже не понимает, чего в нем больше: досады от того, что его обманывали с самого начала, или самоиронии — ведь все это время он не замечал, как вместо одной девушки, в его доме жило… две. Анна растворяется в густом темном дыме, и появляется за углом через десять минут, о чем-то прося. — Ты хотя бы понимаешь, как это выглядит? — зло шипят в ответ на умоляющие глаза. Анна хватается за чьи-то — хотя почему «чьи-то»? — руки и тяжело вздыхает. — Нина, пожалуйста! Я не могу раздвоиться, а там… мне нужно срочно бежать. Я виновата, признаю, но пойми ты! — бурный поток слов сопровождается скептично приподнятой тонкой бровью сестры. — Мне нужно уйти. Нина бы и рада спросить, пытается ли Анна таким образом скинуть груз ответственности за первую встречу на плечи той, которой уже нечего терять, но жалобный вид и странные нотки в голосе дают понять, что дело серьезное. — Иди, — сдавшись, Нина отмахивается и тут же чертыхается, когда ее прижимают к себе ближе. — Да исчезни уже, пока не передумала! Утирает щеку после легкого поцелуя сестры и выходит из-за угла. Худая, немного нескладная. В черном коротком платье, в котором семь лет назад ее похоронили, и с красным платком на голове, что «по доброте душевной» Анна решила передать ей у Мэй. Синие бусы слабо светятся, переливаются, а кисточка то и дело незаметно вибрирует. — Конечно, можно вернуть ей телесную оболочку, — вспоминает она шокированную бабушку, стоило Анне с безумно горящими глазами ввалиться к ней в кабинет с «самой тупой мыслью на свете». — Но ты должна понимать, что они пожирают — даже не потребляют — огромное количество фуреку. И если ты вдруг столкнешься с врагом… Дальнейшее напутствие потонуло в густом дыме перемещения — Анну явно не волновали какие-то там последствия. Нина вздыхает, понимая, что, как бы она ни наставляла ее на путь истинный, какие бы сюрпризы ни подкидывала ей судьба, Анна останется в их диаде младшей по всем параметрам: развитию, неконтролируемым эмоциям, самоуверенной мысли о том, что сможет погнаться за двумя зайцами. И единственное, что остается Нине, как старшей и более разумной, — это помогать и надеяться, что когда-нибудь у Анны все же появится мозг. Усмешка искривляет губы. Нина прикрывает глаза, не ощущая, как жаркое солнце, плавящее все вокруг, должно бить по зрению неприятным жжением. Ветер треплет светлые короткие волосы, играет с краями черного платья, но будто бы не касается кожи — она проводит по голым плечам руками, сжимает, но в подушечках пальцев лишь слабое ощущение — десятая, а то и сотая доля того, что обычно чувствует человек. Живой человек. После смерти ей казалось, что она уже никогда сюда не вернется — что все закончилось на мире духов, в котором ей понемногу начало нравиться, но нет. — Ну что ж… и снова здравствуй, мир живых. Йо смотрит на нее, а в душе возмущенно пищит, не зная, какой факт хуже. Тот, что его собственная невеста убежала в их первую встречу, так его и не вспомнив? Тот, что ее грубая половина притворилась этой самой невестой? Или же тот, что появись Анна раньше Нины в его доме, то все — абсолютно все — в их жизни повернулось бы иначе? Он на секунду задумывается и опускает взгляд — нет, все осталось бы так же. Не вспомни Анна его, ввиду своей доброты, он бы, конечно, попытался ей помочь с восстановлением памяти. Но напомнил бы ей о долге, обещании перед ней? Стал бы в открытую говорить о том, от чего в свое время хотел убежать? Пожалуй, если бы не Нина, он бы не только об этом умолчал, но и к Турниру бы не стал готовиться. Мысль парализует. Он резко вскидывает голову, сводя брови у переносицы. Зачем Нине его тренировать? Одно дело, когда Анна — гипотетически — хотела бы сделать из своего жениха Короля Шамана, но другое — это Нина, которую уже не волнует мир живых. Зачем ей выставлять себя именно как невесту и постоянно этим попрекать? Скажи она ему, что она — просто друг, и он бы с радостью поверил, а уж издержки характера… он и Рена терпит как-то — приспособился бы. Так в чем же дело? — Зачем? — шепчет он, буравя пристальным взглядом спину Нины. — С какой стати ей понадобилось меня тренировать? Но ответа нет — Нина все так же осматривает все вокруг, не замечая появления Элизы. — Госпожа сказала, что дело этого мальчика прояснит ситуацию, — она кивает на бежевую папку на лавке. — Я же — буду рядом, чтобы ничего не случилось. Нина холодно смотрит на «Йо Асакура», выведенное жирным шрифтом, и цыкает. Ненужные воспоминания о Хао, ее убийстве и его выходках на протяжении всего противостояния с Линдси навязчиво лезут в голову, заставляя сжать папку сильнее и тут же расслабиться — как бы она ни хотела отомстить, этот парень не виноват, что родился не в той семье. — Йо повздорил с каким-то парнем, и после неудачного единения со своим хранителем загремел в больницу с растяжениями — ничего серьезного, — Элиза чинно переплетает пальцы перед собой, однако в голосе и взгляде нет того благоговения, мягкости и преданности, свойственной ей при разговоре с Анной. Даже при полной идентичности, дух разделяет близняшек на «Госпожу» и «ее сестру». — Хранителем? Йо — шаман? — довольно глупый вопрос, при учете того, кто основал род Асакур, но Нина хочет убедиться. — Да, — Элиза кивает, чем вызывает злое «Чертова Киояма», и возмущенно подается назад — никому не позволено так обращаться с Госпожой! — У нас проблема, — но холодный и пристальный взгляд заставляет рот закрыть, прикинуть в голове варианты того, что может стать помехой, и выбрав наиболее подходящий, пожать плечами. — Госпожа так и не сказала, под каким предлогом она хотела внедриться в его компанию, так что… — Две проблемы, — и хмыкает, понимая, что Анна не просто ее подставила. Нет, все намного хуже. — Первое это легенда, да. Я не знаю, как и что обычно говорят в таких ситуациях и говорят ли вообще — Анна молодец, что убежала так быстро и просто. Но самое интересное — это вторая проблема. Улыбка, не предвещающая ничего хорошего. — Я не вижу духов. — Что?! — восклицают Элиза и Йо одновременно, а Милли хихикает в ладонь. — В смысле?! А как же… как же… — обращается он к ней с безумным взглядом. — Она подговорила всех духов следить за мной! А еще не давала рис, когда отлынивал! И стегала бусами! И… и… Что смешного?! А в голосе столько обиды и негодования, что Милли невольно умиляется еще больше. — Прости-прости, но это так забавно: сначала тебе не нравилось, что она тебя тренирует, а сейчас — что ее уловки, работающие отменно в твоей дисциплине, не особо-то ее и информировали, — легкая улыбка, и Йо успокаивается. Верно, ведь именно духи и подстегивали его, в большинстве своем. Поначалу язвительные и агрессивно настроенные — в конце концов, после нескольких недель, проведенных вместе, они начали его поддерживать, подгонять не количеством оставшихся километров, отжиманий, а мотивировать тем, сколько он уже сделал. Он вновь обращается к Нине с немым вопросом о том, как же все-таки смогла она подчинить себе духов. И сделать так, чтобы они не только следили за ним, но еще и отвечали честно, что было почти невозможно ввиду неадекватного и мерзкого характера? — Но как же так?! — продолжает не униматься Элиза. — Ты же меня слышишь, мне отвечаешь! — Да, но я тебя не вижу, — пожимает плечами Нина, сильнее завязывая на затылке красный шарф, и, касаясь его кончиков, фыркает. Шелк ткани почти не ощутим. — Вообще, то, что я тебя слышу — пусть и приглушенно — уже успех. Так как мы долгое время были привязаны к одной шаманке, то между нами установилась связь, позволяющая через вибрации энергии распознавать слова и фразы. Формально, я слышу не твои слова, а энергию, с которой ты их произносишь. С другими духами такое вряд ли будет. — Но как же нам тогда быть? У этого Йо есть хранитель, и он будет к тебе обращаться… — Во-первых, — Нина открывает папку с личным делом Асакуры, вперяя взгляд в Элизу настолько невидящий и пристальный, что той, покраснев, приходится присесть, чтобы он буравил не ложбинку груди, а хотя бы шею. — Я все еще надеюсь, что Анна вернется сегодня же вечером, и мне не придется торчать у неизвестно кого неизвестно сколько. А во-вторых, можно притвориться обычным человеком и тогда… Она останавливается, когда взор падает на фотографию. Темные волосы и шоколадные лучистые глаза, которые она уже видела однажды. — Впрочем, — тут же меняет тактику, захлопывая папку и отыскивая нечто, куда можно ее деть. — Не особо важно. У меня есть план, и ты мне в этом поможешь. — План? — а в улыбке вновь ничего хорошего. Элиза напрягается, не сразу вспоминая, что напряжения, хмурости в ее лице не видят, но все же пролетает следом, прямиком в больницу. Так или иначе, она обещала Госпоже, что все будет в порядке — без эксцессов, без невероятной всячины, без… — Я его жена! — Что?! — взвизгивает Элиза на заднем фоне в момент представления. Она хватается за голову, скручивает на кулачках собственные косы и с негодованием натягивает их. — Ты с ума сошла?! Госпожа ему не жена! У Госпожи есть ребенок! — Ну, во всяком случае, — пресекая общее удивление и сокрушение Элизы, Нина продолжает. — Я ей стану. Коротышка, принеси-ка попить, — обращается к Манте с самым невозмутимым видом. — Умираю от жажды, поторопись! — Но… но ты же мертва, — тихо скулит Элиза, провожая не то сочувственным, не то сожалеющим взглядом Оямаду, и подвывает ему в спину. — Госпожа не такая, честно-честно, не думай так о ней! Нина просто злая. «Ты умеешь читать мысли?» — вдруг спрашивает Киояма мысленно, отчего Элиза вздрагивает и, немного погодя, все же кивает. — Если нет барьеров повышенной защиты, то могу, — после чего переводит взгляд на Йо и остальных. — А еще умею становиться невидимой для духов и шаманов. Нина вздергивает бровь, игнорируя фразу Асакуры за столь скверное отношение к его другу, а Элиза оборачивается на Амидамару. — Он к тебе обращается, — с нескрываемым ужасом лепечет она в попытке дернуть за край черного платья. — Спрашивает, как вы познакомились. Нина, что ответить? Нина, мы не знаем! Киояма лишь устало выдыхает и присаживается на кровать, закидывая ногу на ногу. Весь вид говорит о раздражении, неприязни, но самурай — как видит Элиза по его лицу — стойко скидывает это на «невыносимую жажду». От нее веет холодом и необычайной легкостью, причин которых Амидамару так и не находит — ни через секунду, ни даже через три минуты беспрерывных размышлений. Тем временем Нина сбивает пылинки с колена, раздумывая над ответом и… — Тебя это не касается, — огрызается, мысленно приказывая его связать.***
А в другом крыле больницы — Манта убежал как можно дальше, чтобы побыть чуточку дольше вне поля зрения блондинки, — звучит диалог, который по прошествии месяцев, Турнира Шаманов и нескольких недель адекватного — Йо надеется, что настоящей Анны — отношения, вызывает абсолютно другую реакцию. Уже нет того отчаяния и смирения. Йо смотрит на свою поникшую голову, ловит обрывки фраз о том, что он должен, обязан попросить ее руки по становлению Королем, и его берет уныние. Анна не хотела быть Королевой — она хотела воскресить сестру и понадеялась, что таким образом произведет равноценный обмен. Фактически, не Йо жертвовал собой и своей свободой, а Анна, что напрочь забыла о взятом обещании. — Хорошо хоть, она медиум, — произносит еще маленький Йо, смотря куда-то под ноги. Манта спрашивает о том, чем они занимаются, а когда Милли проматывает пространство и время, представляя связанного Амидамару, недовольную «Анну» и надрывающуюся Элизу, Асакура понимает, что объяснил другу значение не совсем верно. И его пробирает смех. Стоя на коленях и сжимая невидимыми силами самурая все больше, Элиза, кажется, даже краснеет от напряжения. Пыжится и кряхтит, пытаясь сделать вид, что вовсе не она силой мысли удерживает хранителя на месте, приподнимая бусы в воздухе. «Держи крепче», — продолжает давить на нее мысленно Нина. — Сама бы держалась крепче! — парирует Элиза. — Если ты сейчас отпустишь бусы, то наш обман раскроется, и Госпожа будет крайне недовольна! Сверкает колючим взглядом, который Асакура видит у кроткой и добродушной девушки впервые. Ее терпение на исходе, в то время как хамство и наглость Нины, пройдя стадию разминки, выходят на спринт. — Йо, не психуй. Я просто хочу научить тебя и твоего друга хорошим манерам. — «Манеры»? Манеры?! — вновь срывается на фальцет, не зная уже, как повежливее сказать Нине, что как бы… как бы… взмахивает руками, пытаясь жестами показать, но вспоминает об удержании духа, и вновь стягивает руками невидимые веревки, откидывая голову назад. Бесполезно. Такой пробивной танк брать надо либо большей танковостью и бронебойностью, либо просто привыкнуть. А так как напора той же Эны у нее нет, ей остается только тяжело вздохнуть и понять, что образ Госпожи в их глазах — всех этих трех парах — полностью изуродован. — Невежливо заставлять даму ждать. Особенно — когда она умирает от жажды, — Нина встает с кровати, игнорируя обиженное «Ты мертва, какая жажда?» от Элизы и, взмахивая резко бусами, позволяет расслабиться, полностью осев на полу и вытянув чуть подрагивающие руки. Удерживать чужого хранителя труднее, чем ей казалось. — А теперь займемся более важными делами, — и вновь улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Впрочем, как помнил Йо, ничего хорошего потом особо-то и не было.***
— Тренировки?! — будь Элиза жива, она бы давно уже задохнулась от подобной наглости, но Киояме все ни по чем. — Ты чем думала, Нина?! У Госпожи нет и не будет времени контролировать чью-то тренировочную программу! Да и вообще, разве этому мальцу не надо держаться подальше от Турнира? Хана предупредил, что его зацепят на первом же этапе, а поэтому… — Поэтому необходимо сделать так, чтобы он мог сам себя защитить, — парирует Нина, осаживая колким взглядом, вновь направленным не в особо правильную сторону. — Хана сказал, что Анна в его вселенной встретила уже на первом этапе, и если он тренировался примерно так же, то не удивительно, что его задело. Он — худющий, ленивый, беспросветный бездельник, который, если не возьмет себя в руки, будет вечно зависеть от каждой юбки, у которой и без его слюнтяйских жалоб дел полно! В довершение она хлопает кулаком по столу, а Йо поджимает губы, понимая, как та была права — в сравнении с той же Анной, Хао, в начале своего пути он был наивным мальчишкой, думая, что победа над Реном (и то сомнительная) и Рю на кладбище сможет как-то его возвысить над остальными. Но нет — ему необходимо было расти, и только благодаря пинку, жесткой дисциплине, он смог не только пробиться в Турнир, но и, впоследствии, одолеть Хао. Осталось только понять, прошел ли он тот момент времени, когда его «должно было зацепить», или же все еще впереди? — Но ты так и не сказала, откуда он знает Госпожу и откуда ты знаешь его? — в крохотной гостиной Фунбари Онсен Элиза присаживается рядом с Ниной за кофейный столик. — Госпожа сказала, что знает только о его родственной связи с Хао, но остальное… — Анна спасла его от демонов Они, пусть и не помнит об этом, — Нина безразлично подпирает кулачком щеку. — Я была к тому моменту уже мертва, однако моя глупая сестра решила, что жертва в лице нее как Королевы Шаманов — это то, что нужно семилетнему пацану. Решила таким способом воскресить меня, дуреха. Элиза ловит нотки нежности и бесконечного скептицизма по отношению к Госпоже, и, чуть нахмурив брови, все же задает тревожащий вопрос. — И ты думаешь, что он — отец? — Нет, — коротко и быстро. Йо вздрагивает, в то время как Нина спокойно продолжает. — Хана не похож на него — не тот характер, да и внешность не соответствует: будь он отцом, челюсть была бы шире, а глаза — уже. — Но к чему тогда все эти тренировки? — не понимает хранитель. — К тому, что у него действительно есть потенциал, однако я не думаю, что их пути пересекутся вне Турнира. Анне нужен человек, способный ее защитить как морально, так и физически, готовый к постоянному росту, если не вперед нее, то рядом с ней. Ей нужно расслабление и спокойствие, а все что я вижу в этом мальце — это пустые амбиции и детские мечты. Анне нечего делать с таким человеком, — ощупывает пальцами картонку личного дела и отводит глаза. — Но если он станет Королем? Может тогда? — Элиза ловит недоумение и невольный интерес к своей персоне, и тушуется. — Что? Это просто вопрос. — И шут может Королем стать, — пожимает плечами Нина. — Дело не в том, возьмет он на себя бремя Короны или нет. Дело в его внутреннем мире и отношении ко всему. И если это ребячество — я не говорю «оптимизм» или «радушие» — не изменится, то он погибнет рано или поздно. И Анна не сможет его спасти… потому что сама нуждается в спасении. Элиза раскрывает рот, чтобы ответить, но порядком уставший, и все еще оптимистично настроенный голос с прихожей заставляет замолчать. Она поворачивается к Йо, сутулому и почти сгибающемуся пополам от тяжести веса гантелей, и на лице ее отражается жалость. Не то от тяжелых тренировок на неподготовленное тело, не то от того, что судьба относительно Госпожи уже решена, и Йо это видит. Терзаемый вопросом о том, какого мнения о нем Нина хотя бы сейчас, он хочет взвыть, спросить о том, изменилось ли хоть что-то с Турнира? Неужели, их отношения с Анной в принципе невозможны? Все в пустую? Зачем тогда все это? Он наблюдает за тем, как Элиза по настоянию Нины растворяется вслед за ним, а сама она, вновь открывая папку с его личным делом, берет фотографию и всматривается в это немного круглое лицо его еще-ребенка, большие темные глаза, светящиеся знакомым блеском и некоторой решительностью, взъерошенные волосы, подцепленные большими оранжевыми наушниками. Нина прикладывает ее к губам, задумываясь о чем-то своем, вертит в пальцах и… Разрывает на мелкие части, уничтожая единственное доказательство их схожести.***
А между тем, в соседней вселенной, где траур и мрак еще не очернили светлое Королевство. Где покоится в хрустальном гробу, полном белоснежных роз, Королева Шаманов, ожидая спасения. Где двое разверзли ткань времени и решили отправиться в прошлое. И где сейчас временной портал светится, переливается божественным светом, останавливается черная тень. Худая фигура и жестокий оскал. Девушка с чересчур бледной, даже серой, кожей бросает быстрый и колкий взгляд на Королеву, с шумом втягивает через нос воздух, полный затхлости и все еще теплящейся светлой энергетики, и сжимает кулон в ладони сильнее. Звонкий звук каблуков раздается по кафельному полу. Девушка припадает всем телом к хрустальному гробу, всматривается в умиротворенное лицо, водит по стеклу пальцем, а сама переживает вновь и вновь. Как нападала, отражала атаки. Как поразила и в одну секунду свет и надежда Короля упала перед ней замертво. — Сынишка решил тебя спасти. — ядовито корчит рожицу, точно зная, что Королева не ответит. Больше нет. — Наивный маленький Хана думает, что путешествие в прошлое может что-то изменить… Язва переливается в нескончаемую ненависть, а усмешка выгибается в другую сторону. — Но как бы не так, — громко выплевывает, подаваясь назад и вновь напирая на гроб — в этот раз сильнее, ожесточеннее. — Убила тебя тогда, убью вновь. И пусть Король познает, что такое горечь утраты. Пусть он поймет, каково это — потерять то, что любишь больше жизни. Лили, моя маленькая Лили! Ты и твоя семейка заплатите за то, что отняли ее у меня! Слышишь?! Ударяет кулаком по стеклу, отчего-то расходится трещинами, и поднимается с колен. Неизвестная кидает в последний раз на убитую гневный взгляд и обращается к свету временного портала, точно зная, что настоящая агония, страх и боль Королевы Шаманов — Анны Киоямы — только начинается.