Немного об Анне

      Хана выходит из своей комнаты потерянным. Диалог с «будущим» оказался не шибко радостным: то, что хотелось услышать больше всего, так и не было сказано, а самые страшные предположения подтвердились. Его будущее не связано с этим миром, а значит уже очень скоро, когда браслет наполнится энергией фуреку, ему придется покинуть эту Анну.       Он бросает тяжелый взгляд на серебряную цепочку, зеленые камни которой тускло переливаются в свете ламп, и поджимает губы.       Все его путешествие оказалось зря — он потратил два дня впустую и еще потратит неизвестно сколько на то, чтобы просто вернуться в собственное будущее. Там — еще день-два на то, чтобы открыть новый портал, и вновь засилье духов, обход стражников и вездесущей Милли, что наверняка теперь следит куда тщательнее за созданием временных порталов. И все это, опять же-таки, не гарантирует, что он попадет в свое прошлое, успеет предупредить свою маму и при этом не вызовет никаких катаклизмов.       Сдавленно стонет, прижимая холодные пальцы к глазам.       «Выходит, здешнюю маму могут и не убить вовсе?» — он вспоминает, как в ответ ему лишь пожали плечами.       Они знают только о том, что произойдет с Королевой — голый факт. Однако, здесь — в этом мире — есть вероятность как спокойной жизни Анны, так и ее смерти.       «Пятьдесят на пятьдесят. Но, Хана, ты должен понимать, что, предупреждая ее», — даже не спрашивает о том, собирается или нет. — «Ты можешь породить другие проблемы и обстоятельства. Будь аккуратнее с тем, что говоришь и как говоришь. В особенности — когда дело касается отца».       Насчет последнего он только хмыкнул — Анна четко дала понять еще вчера, что не особенно рвется узнать его имя. В их семье, где все ограничено правилами и запретами, четкое знание того, что «вот от этого мужчины ты родишь ребенка», приравнивается к жесткой рамке, которую ни проигнорировать, ни обойти. Анна скорее убьет его, чем побежит прямиком в объятия, хоть триста раз он скажи, что они будут счастливы в браке.       Поэтому, подавляя слабый, но тлеющий страх о том, что он не родится или же родится с опозданием, упустив довольно значимые моменты жизни, Хана пускает все на самотек в случае с отцом. Однако с ее смертью…       — Мы можем поговорить? — все иначе.       Анна отвлекается от заполнения стопки бланков и забирает очки, выполняющие больше функцию украшения, на макушку.       — Конечно, о чем? — подбирает колени к груди, устраиваясь словно птичка на жердочке, в то время как он взгромождается на противоположный стул на кухне.       — О том, почему я здесь, — плюхается на сиденье, видя, как рядом материализуются и Элиза с Эной. В глазах каждой — напряжение и нескрываемый интерес. Хана должен стушеваться, но нет, не в этот раз. — Вчера своим поведением я уже вызвал неоднозначную реакцию, умудрился напугать Эну и сейчас бы я хотел пояснить, почему все… так.       Пальцы бегают по столу, белеют. Он понимает, что рассуждать об этом в воздух было намного проще — то и дело всплывают факты в голове, о которых знать ей нельзя или же попросту рано.       — Будучи Королем, мой отец был и остается достаточно добрым и мягкосердечным человеком, — шепот и быстрые переглядывания пропадают. Все превращаются в слух. — Он смотрит под другим углом на вещи и мир в целом, показывает остальным то, что не видно невооруженным глазом, — в этом его особенность и некий шарм.       Теплая улыбка освещает лицо. Воспоминания об отце и его легких поглаживаниях по макушке приносили чувство радости.       — У него всегда было своеобразное понятие «справедливости», которое принимал далеко не каждый. И если во времена Турнира он был обычным мальчишкой, к которому можно было не прислушиваться, то с Короной на голове его справедливость многим стала поперек горла, — он видит неуверенность предположений и горько усмехается. — За полгода правления эта кость стала настолько огромной и невозможной к сглатыванию, что несколько тысяч шаманов решили пойти против отца и мамы. Так случилась первая война шаманов.       — Но разве можно пойти против Короля войной? — хмурится Анна. — Это же абсурд! Даже тысячной армии не хватит сил, чтобы…       — Силы Короны преувеличены. И об этом отец узнал, когда оказался на поле боя. Впрочем, как и о недостатках, о которых никто не упоминал на протяжении всего Турнира. Например, Король не может выполнять несколько функций одновременно — защиты и нападения. Его переключение происходит настолько медленно, что, когда он захотел перейти от атаки к восполнению фуреку собственной армии, он успел потерять несколько сотен человек, — подцепляет ногтем заусенец и тянет до жгучей боли. — Многие уверены, что Король всесилен, что он может воскрешать умерших. Но только единицы знают о том, что это — лишь отчасти правда. Существует несколько условий, при которых человека можно вернуть к жизни, и одним из них является душа.       Под хмурым недовольством матери Хана языком слизывает железистый привкус крови и продолжает.       — Когда в мире духов имеется душа определенного человека, а тело его возвращено к изначальному, предсмертному состоянию, воскресить его легче легкого. Именно этим знанием утешал себя отец, когда осматривал спустя неделю непрекращающейся войны поле битвы. Десятки, сотни, тысячи погибших… и никого из них он так и не смог воскресить.       Йо вздрагивает.       — Что?       — Как такое возможно? — недоумевает Элиза.       — В общей сложности Король потерял пятнадцать тысяч шаманов, — Эна сдавленно ахает. — Пятнадцать тысяч человек, не имеющих самого важного условия для воскрешения — души. Как выяснилось позднее: кто-то создал оружие, способное разрушить душу незаметно — без различных вспышек и пожирания одного духа другим — и наградил большую часть противостояния подобными мечами, алебардами, косами — почти не отличающимися от обычных. И поэтому, когда человек с нашей стороны видел брошенное оружие и хватал его, он не понимал, что ударом лишает семью отца или матери без возможности вернуться назад.       — Год затяжной депрессии, попыток найти неизвестного, обернувшихся неописуемым шоком и предательством. Отец не хотел возвращаться к Короне, и многие ожидали, что он сложит полномочия, уйдет в неизвестность. Но вмешалась ты, — пристальный взгляд, под которым Анна сконфуженно ежится. — И вмешалась не так, что встала и сказала ему пойти и вернуть все назад. Нет, ты была одной из первых кто предложил отставку, однако время для раздумий, которое он попросил, напомнило ему обо всем том, что ты делала для Королевства и шаманов. Ни для кого не секрет, что ты была одной из основных причин получения Короны, вообще борьбы за титул Короля. Ты — вдохновение отца, его гордость и страстная любовь, которой завидуют и восторгаются. Я не видел никого и никогда, кто бы мог кого-то любить сильнее, чем отец…       Ее щеки наливаются румянцем, а пальцы сжимаются на колене. Неуютно.       — … и это сыграло с ним злую шутку. Пятнадцать тысяч человек — достаточное количество для того, чтобы понять: рано или поздно тебе отомстят, хоть двести раз ты проползи перед ними на коленях. Пусть отец и его команда искренне сожалели, помогали пострадавшим и у многих даже испросили извинений, все равно остались люди, которых ни «Извините», ни тот факт, что отец, в общем-то, не виноват в случившемся, не тронуло. Даже наоборот — подстегнуло дать понять, каково это — потерять самого близкого и родного человека на земле. Тебя.       — В какой-то степени я виноват — я должен был предположить, что отлучка отца по делам, отъезд Милли и исчезновение многих других по поручениям, станет идеальным поводом, чтобы напасть на тебя, но не придал этому большого значения. Подумал, что так или иначе ты справишься, ты же Королева — сильная и независимая, неспособная к проигрышу, — его губы дрожат в нервной улыбке. Дыхание срывается, а кулаки сжимаются. Хана опускает голову, смаргивая слезы и вспоминая белое платье, залитое кровью. — Но нет… я не знаю, что произошло, как это случилось, но когда я добежал до дворца, то ты уже лежала на полу. Холодная, с огромной раной на животе, бездушная. Я звал тебя… просил вернуться…       Рыдания сдавливают горло. Всхлип Ханы заставляет сердце сжаться, а маленькие ручонки, неуклюже утирающие краснеющие глаза, доводят до дрожи. Анна подрывается к сыну, сжимая того в объятиях, но задушенный скулеж не стихает.       — Духи, как это жестоко, — шепчет Элиза, сочувственно смотря на мальчишку и не представляя, что тот пережил.       — Но ты не вернулась… тебя больше не было… — судорожный всхлип сопровождается утешающими поцелуями Анны. В макушку, соленые щеки, жмурящиеся глаза. Она поглаживает его по спине и плечам, но Хана все не успокаивается, плачет, надрывается, раздираемый изнутри тяжелой виной. — Я не смог… должен был… но не смог…       — Тише, тише, — шепчет на ухо, целует в висок. — Ты не знал о том, что должно было случиться. Никто не виноват.       Он поднимает на нее покрасневшее лицо, шмыгает носом и вновь утыкается лбом в плечо, успокаиваясь медленно. Овивает руками шею, прижимается ближе и бессвязно лепечет о том, что хотя бы здесь — в этом мире — она жива, и от этого он безмерно счастлив.       — Неужели, мы ничем не можем помочь? — спрашивает Элиза.       — А что мы можем? — ероша светлые волосы сына, Анна задает логичный вопрос. — Параллельные вселенные — это разные миры, влияние на которые работает только в одну сторону. Чтобы изменить ход событий нашего мира, необходимо знать будущее не только параллельного мира, но еще и собственное, чтобы можно было определить, что и как именно на что воздействует.       — Но, Госпожа, ведь есть вероятность, что подобное произойдет и с вами!       — Формально, если ты не станешь Королевой, то ничего не произойдет, — пожимает плечами Эна. — Обратный отсчет пошел с первой войны шаманов, и если таковая вновь повторится, и при этом отец Ханы будет не у дел, то погибнет другая Королева.       Перехватывает затравленный взгляд Ханы и фыркает.       — Извини, малыш, но Эллейн погибла при исполнении обязанностей, и вряд ли меня можно переубедить в том, что Корона — это не гиблое и неблагодарное дело. Ситуация с твоим отцом это только подтверждает — люди не умеют ценить чужие жертвы.       Хана закусывает губу до боли, явно желая высказаться по этому поводу, но останавливает себя. В какой-то степени Эна права — она вкусила сполна в свое время, и не хотела соприкасаться с этим вновь. Что касается мамы…       Он переводит взгляд на нее.       То тут все сложнее.       — Я знаю, что не могу от тебя требовать невозможного — получения титула Королевы, — бормочет тихо, будто боясь спугнуть. — Но есть один человек, жизнь которого зависит от твоего появления на Турнире Шаманов.       Быстрый переход на другую тему. Хана видит, как Анна теряется, ищет поддержки у хранителей.       — Чт…?       — Это не я или же отец, — перебивает ее, смотрит осознанно и уверенно, сквозь не спадающую пелену слез и припухлость щек. — Этот человек встретился тебе на первом этапе Турнира, и пусть в нашей вселенной ты не смогла спасти его, то сейчас, прошу, мам… хотя бы сейчас спаси его?       — Что за человек? — она напрягается, хмурясь.       — Ты рассказывала, что он очень сильно повлиял на тебя, многое поменял в видении мира и отношении к некоторым вещам, и что ты жалеешь, что не смогла вовремя помочь ему, — его речь набирает темп. Анна почти перестает успевать за сыном. — К тому моменту, как я с ним познакомился, в уже сознательном возрасте, его душа была почти полностью разрушена. И это было больно — общаться и видеть, как его взгляд, живой, светлый, постепенно меркнет вслед за рассудком, — Хана сильнее сжимает ее плечи, опускается на предплечья, переплетая пальцы. На секунду ей кажется, что он вновь сейчас заплачет, но мальчишка, что-то для себя решив, уверенно вскидывает голову. — Я хочу нанять тебя!       — Чего?! — округляет глаза Киояма, едва не падая с корточек.       — Я правда не знаю, как отплачу тебе, но, если ты не хочешь или же дело в деньгах… — поджимает губы, сжимая кулаки. — Он стал мне очень, очень хорошим другом, и я не хочу потерять его еще и в этой вселенной.       — Во-первых, чтоб я больше не слышала от тебя подобных фраз. В контексте «сын — мать» это звучит невероятно пошло и неприятно, — находит все же слова Анна, пригрозив ему пальцем. — А во-вторых, я уже объясняла тебе, что ближайший месяц у меня забит под завязку, и я не уверена, что смогу взять на себя еще что-то. В противном случае, мы совсем не будем видеться и…       — Я потерплю! — с жаром выпаливает Хана. — Я уже взрослый мальчик, и вполне могу себе разогреть еду на плите, посидеть дома один.       — Этого не будет, — отрезает Анна. — Ты все еще ребенок: за тобой необходим уход и присмотр. И если на месяц я могу еще тебя вручить воспитателям и собственным хранителям, наведываясь вечерами, то здесь, на неопределенное количество времени, с этим парнем…       — Мам.       — Нет.       — А как же клятва? — привлекает внимание Элиза. — Ту, что вы давали Мэй.       — Элиза! — грозный тон, но той ни по чем.       — Вы сами говорили, что ваша профессия обязывает вас всегда и везде помогать людям, находящимся в беде, — Анна хочет высказать, раскрывает рот. — И что нет разницы между человеком бездействующим и убийцей, если есть жертвы.       — Я должна буду сидеть рядом с парнем и думать о том, когда его убьют, в то время, как могу посвятить время сыну?       — Не забывай, что я скоро исчезну, — напоминает Хана, а Анну словно ударяют обухом по голове. С вопросом в глазах, побледневшая, она обращается к нему. — Как уже было сказано ранее: наши миры параллельны, и как только браслет наполнится энергией, мне придется покинуть ваш мир.       Плечи опускаются, а в груди что-то ухает.       Разумеется, прошло слишком мало времени, чтобы Анна полностью привыкла к этому малышу, его поведению и порой несуразным фразочкам, но что-то внутри нее екало, когда он прикасался к ней, обнимал. Душу разрывало на части, когда он плакал, а желание пойти и уничтожать обидчиков подрывало в груди невероятный ураган эмоций. Анна понимала, что подобное быстрое принятие обуславливалось материнским инстинктом и желанием искупить вину за Милли, доказать самой себе, что в силах позаботиться о ком-то, не убить его морально. Но отпустить Хану, распрощаться будет тяжело. Даже думать об этом сейчас неприятно.       — Тем более, я должна быть ближе. Я… — она прерывается, когда Хана хватает ее за щеки, смотря пристально и легко улыбаясь.       — Ты должна позаботиться о людях, с которыми столкнет тебя судьба — с живыми, что существуют здесь и сейчас, а не о ребенке, что через несколько мгновений исчезнет восвояси, — она дрожит под его пальцами. — Когда я появлюсь на свет, уверен, ты будешь потрясающей мамой. С маленькими недостатками и большими достоинствами, одним из которых будет способность к принятию правильных решений. И никакое другое решение не сравнится со спасением человека, которому, впоследствии, будешь благодарна ты и за которого буду благодарен я.       А в глазах столько уверенности, надежности. Она поражается тому, как в таком маленьком человеке может умещаться и волевой характер, и целое разнообразие эмоций — от сожаления до настойчивости при четком следовании, преодолении препятствий и сложностей. Даже поняв, что этот мир — не тот, что ему необходим, он находит в нем плюсы, задумывается о том, о чем могут пожалеть он сам и она, и хочет, если не сам почувствовать радость и облегчение, то подарить это чувство другим.       Анна смотрит на сына и понимает, что вот оно — на что необходимо ровняться, до чьего уровня необходимо расти. И если Хана уверен, что этот человек перевернет однажды ее мир, поможет, то почему она не может рискнуть и довериться собственному сыну, его опыту? Ведь никак иначе она ему помочь не в силах.       Короткий кивок.       — И как же зовут его?       Хана широко улыбается и со всей очаровательной легкостью, душевной простотой…       — Йо Асакура!       …выбивает кислород из его легких.