Немного об Анне

      И вот теперь до Йо действительно доходит. Все прошедшие события, действия, размышления и диалоги — все это было абсолютно ничем; показательным, мизерным, оставляющим воображению пути отступления, областью для бесконечных догадок и надежд, каких-то страхов и заверений, что он справится и не облажается, как его собственный отец когда-то. Все это было абсолютно ничем, Йо повторяется, в сравнении с тем, как, разобравшись с тремя сошедшими с ума стражниками, решившими напасть на Хану с Анной, довольно потянувшись от непродолжительного, но все же увлекательного боя с ними, великий и потрясающий Король Шаманов в его собственном лице останавливается напротив ошеломленной Анны.       Йо сгибается пополам, не в силах выдержать переизбытка эмоций и чувств, опускается на корточки, прикладывая в шоке ладони к лицу: он — Король, он…       Отец.       И пусть первая мысль заставляет его на мгновение повиснуть — как это так? Ведь Турнир Шаманов в их мире приостановлен, после победы над Хао Король Духов выкинул их из деревни Добби, а сама она оказалась закрыта, победителем никто так и не стал, — зато вторая сметает ее практически тут же, стоит лишь мимолетно коснуться.       Отец…       В груди прокатывается волна из трепета и какого-то парадоксального тепла. Его тянет улыбнуться — так глупо, широко и наивно, и вместе с тем громко разрыдаться, как если бы в приемной палате ему вручили этот комочек — поправка, два комочка с разницей в два года, — и от души поздравили.       Отец…       В подушечках пальцев покалывает, Йо сжимает кулаки, но не в силах их сдерживать долго, расслабляется, жмурится, распираемый от усиливающихся, накатывающих эмоций, пока не начинает задыхаться. Уши опаляет от радости краской, жаром, и он приникает ладонями ко рту, давит, потому что… потому что не может больше терпеть.       Это сильнее его.       Но Йо и не может позволить себе вскочить и тут же забегать от радости, удовольствия, закричать во все горло: «Да! Выкуси ты и ты! Хана гордится мной!», — при этом не породив в Милли желание вызвать психиатрическую помощь.       Отец.       И не только он — еще и муж, любящий и любимый. До него доходит впервые и серьезно и это: Анна действительно его любит — полюбила там, на озере после романтического спасения, поначалу не расцененное как таковое; все время «до» постепенно, маленькими шажочками, приближаясь к этому и никогда — не требуя ответных чувств взамен. А ведь действительно… зная, узнав в этот самый миг, что именно он — отец, Король Шаманов, Анна ни словом не обмолвилась с ним из прошлого: что у них есть будущее — кроме той категоричной и безапелляционной картины, нарисованной Ниной еще с их повторного знакомства в больнице, — дети и какие-то планы, гениальные и далеко идущие планы по управлению миром следующие пятьсот лет.       Она ни разу его не упрекнула, не потребовала романтичных держаний за руки и поцелуев, от одной мысли о которых у Йо начинает нервно сосать под ложечкой и поперек горла встает ком. Но продолжала поддерживать, относиться к нему так же, как и раньше, только если с капелькой… да, пожалуй, теперь Йо переосмысливает некоторые из их дальнейших разговоров, ее поведение и то, как вскользь Анна смотрела на него, думая, что он уже не видит или еще не обратил внимание, когда она всецело или по большей степени занимала его мысли. В ее взгляде была любовь, была вера, была надежда на светлое будущее и двоих очаровательных детей, одна из которых его по-настоящему пугает, а другой — восхищает до трепета души.       Дети… а ведь для того, чтобы Анна забеременела, им придется как минимум дважды… резкая вспышка-картинка, где в нежных бежевых тонах, среди приглушенно-бордовых тюлевых занавесей, отодвигая одну, Анна оказывается чересчур близко — настолько, что он может разглядеть ее длинные ресницы, плавно опускающиеся, прикрывающие счастливый темный взгляд, ощутить ее дыхание и мягкость губ, до которых ему впервые положено и позволительно коснуться. Он хочет их коснуться.       Оказаться с ней наедине, поговорить по душам и без каких-либо тайн — можно даже вот так, стоя друг напротив друга, ощущая друг друга и бесконечное множество раз касаясь друг друга — Йо хочется ее поцеловать, пропустить сквозь себя все ее чувства, выслушать крики, обвинения, плач, потому что история Анны действительно не оставляет равнодушным, а затем замаливать, зацеловывать, упрашивать простить: при помощи легких поцелуев и крепких объятий, в которых ее руки лягут вновь поверх его шеи, а щекотливые пушистые ресницы соскользнут с виска на щеку и вниз, отпечатав поцелуй на шее — Йо ответит тем же. И будет шептать, обмениваться глупыми историями, разделенными на двоих воспоминаниями и улыбаться — ей, им, целому миру, оставленному где-то позади. Пока в короткий миг ее взгляд не заиграет озорными красками, а поцелуи с шеи не скользнут намного дальше, ниже, и она… они…       — Ты сейчас умрешь от передоза красноты, — встревает Милли, самодовольно упирая кулак в бок, в то время как он, покрасневший, пристыженный за собственные мысли, осознавший, о чем наконец помыслил с той, с кем вообще не думал, что это возможно, сильнее зарывается лицом в ладони, издав многострадальный стон.       Милли ему припомнит — она уже по-хитрому прикидывает, когда и где можно будет так по-наивному с язвительностью вставить пару слов или целую фразу о нынешнем состоянии Йо и том, что в глаза-то ей он нормально и не смотрит.       — А я говорила: к этому нельзя подготовиться заранее.       Да, пожалуй в чем в чем она действительно оказалась права: как бы он ни пытался себя настроить на все возможные варианты (даже отрицательные, о которых думал чуточку меньше), его едва не порвало на части, когда точка была поставлена раз и навсегда. Да чего он прибедняется? Его до сих пор разрывает, кровь в ушах стучит, а сердце грозится пробить грудную клетку от нахлынувшего цунами из осознания, чувств и чего-то, что Йо пока не может объяснить даже себе. Подумать только, он — отец; он будет себе об этом напоминать, говорить и смеяться еще тысячу лет (по крайней мере, пятьсот, из которых ему предстоит быть Королем). Хотя, предстоит ли?       Исходя из разговора с Бьянкой, Хана, а следом и Йо с Милли, узнали, что в параллельной вселенной появляется лишь то и те, кто уже в ней существует или родится в будущем. По той же причине у Ханы отсутствуют его силы, из чего следует, что либо Анна подарит ему кусочек их с Эной тьмы, либо же он получит силы Короля Шаманов, как это случилось с Бьянкой в другой вселенной; по той же причине Хана начал исчезать, когда Анна была при смерти.       Но что насчет коронации, Короля Духов и его победы, если Турнир Шаманов окончился, а деревня Добби исчезла? Означает ли это, что он продолжится в скором времени, пусть прошло несколько месяцев, а оракулы молчат, все вернулись к своим делам, как и не было никакого события? Или же Король, переместившись в их вселенную сейчас, лишится сил, ведь больше шанса выиграть Корону ни у него, ни у Йо нет?       — На все будут даны ответы позже, — разглаживая юбку белого платья, Милли заверяет (на этот раз Йо убежден, что никаких недомолвок и утаиваний не будет, все раскроется в свое время, в подходящий момент, как и с отцовством) и протягивает ладонь, чтобы помочь подняться. Румянец достигает ее щек, а стоит ему оказаться глазами на одном с ней уровне, так и вовсе взгляд красноречиво опускается, а грудь ухает от резкого выдоха. — Но, скажи честно… — их руки все еще соединены, Йо чувствует ее сбившийся пульс, — ты счастлив? Ну, такому итогу.       — Что? — Йо на нее глупо уставляется, отчего опущенные уголки рта Милли непроизвольно подскакивают.       Поначалу ему хочется воскликнуть, не сошла ли она с ума, что он почти весь извелся, а от этих качелей чуть не схлопотал морскую болезнь, находясь в пространстве без пола и, собственно, моря, но потом он оборачивается на все еще шокированную Анну, застывшую в остановке времени, на самого себя в образе Короля Шаманов, от яркости и крышесносной ауры которого начинают побаливать глаза, на взрослого сына Хану, скрывающегося в теле семилетнего мальчишки, представляет ненадолго ту, кого видел единожды силуэтом в темной дымке, Бьянку; все это ждет его в обозримом будущем.       И пусть он узнал об всем так, с задержкой в несколько месяцев, пусть Анна не рассказала ему лично, пусть от возможности надеть на себя корону Короля шаманов и корону Королевы — на Анну, тем самым сдержав обещание и взяв ответственность за миллионы судеб, у него дрожат коленки, Йо бы не сказал, что хочет отказаться или отмахнуться, сославшись на любовь к беспечной жизни. Ему нравится то, что он видит, и он не готов отдать или променять ни за что на свете.       Поэтому Йо улыбается. Удовлетворяя Милли реакцией, разрывая с ней контакт, он воодушевленно выдыхает:       — Да. Да, я безмерно счастлив, — и нарывается на лавину из нежных объятий и жизнерадостного визга. Как если бы последняя преграда в виде его отношения спала, и Милли больше нечего бояться.       Она крепко-крепко обнимает его, буквально сжимает худенькими ручонками, на поверку оказавшимися очень сильными и цепкими, и напоследок смачно целует в щеку. Поначалу Йо теряется — как в самые первые секунды знакомства, когда он не знал ни ее, ни настоящей жизни Анны, — но через мгновение отвечает объятиями послабее; огненно-красные кудрявые волосы хаотично щекочут лицо и пропадают вместе с отдалением их владелицы.       Милли в последний раз сжимает его ладонь, ободрительно и будто убеждая саму себя в реальности происходящего, и поворачивается к Анне.       — Что ж, давай тогда продолжим колесить по прошлому, — слабый кивок от Йо, и мир, заторможенный в черно-белых красках, возвращает себе цвет и быстротечность времени.

***

      А между тем Король — Йо Асакура — встает рядом с ней.       Ослепительно белый — в глазах рябит от переизбытка света, — он одет в белоснежную толстовку-«кенгуру» с закатанными рукавами и джинсы, в кроссовки, делающие его на пару сантиметров выше, на запястьях красуются напульсники, а на безымянном пальце левой руки, если приглядеться, можно увидеть платиновую полоску обручального кольца. Король молчит, а у нее нет сил, чтобы начать диалог первой — в голове безостановочно крутится: «Не может быть! Не может быть!».       Ситуацию разворачивает Хана; ожидая разгрома либо с одной, либо с другой стороны, он решает стать рефери и получить от обоих. Подойдя ближе, смотрит сначала на одну:       — Мам? — затем на другого… — Пап?       Заставив крупно вздрогнуть не только невидимого для остальных Йо, но и Анну. У нее подогнулись коленки? Король это заметил, и от осознания его неприступной молчаливости (он что, специально руки убрал в карман на животе?!), последующий вопрос Ханы — очаровательного Ханы, ее и его сына — встречается вспышкой агрессии, Анна буквально выдыхает яд, сочащийся из горла, осекает мальчугана вскинутой ладонью.       — Ты солгал мне дважды! — вызывая кратковременное замешательство, оглушая повышенным тоном и нежеланием интересоваться удобством или неудобством, что она говорит при нем, указывает на него пальцем, как если бы его здесь не было. Король продолжает молчать, Хана пораженно хлопает ресницами. — Ты сказал, что он не является отцом!       Анна даже не хочет видеть, как Король неоднозначно и по-прежнему молча приподнимает бровь, между делом интересуясь у сына и намекая, что они поговорят об этом позже. Хана же раскрывает рот, но быстро спохватывается, выбирая для защиты самый непринужденный вид из всех ему доступных. Он уже и так в полной заднице, куда уж дальше и больше терять?       — Ну, во-первых, тогда я не сказал тебе точно, он это или не он: мой ответ можно было истолковать по-разному, — Хана воочию наблюдает, как ярость медленно вскипает в ней, теперь уже по отношении к нему: глаза воспламеняются, зрачки сужаются, а губы стягиваются в тонкую, способную перерезать за секунду глотку, нить. А ведь он еще не приплел сюда Эну и то, что она как никогда была близка в тот вечер к разгадке. — Ну а во-вторых, — он ведь не жилец, да? — формально, Йо из этой вселенной конкретно мне не отец.       — Тогда и я тебе — не мать, — Анна перебивает, по-животному рыкает, не глядя на Короля из той огромной вероятности на него броситься и стереть Хану из этой вселенной навсегда. Но ее ответ, кажется, имеет куда больший эффект: изначальная теория «Не совсем вру матери» рушится, и мальчишка застывает, обрабатывая информацию.       — Я… ну, тут да, накладочка вышла.       — «Накладочка», пф, — пренебрежительно фыркает Анна. Решая за всех, что разговор окончен, она круто разворачивается на пятках и будто бы не замечает, не желает замечать, как машины, на которые ее неоднократно швыряли, приходят в новехонькое состояние: вмятины от тела исчезают, а облупившаяся краска по крошкам возвращается на прежнее место. Да, их Йо на такое не способен.       Король ждет, пока она отойдет на приличное расстояние, и внезапно хватает сына за шкирку с красноречивым: «На разговор!».       — Какого черта ты здесь забыл? — и пусть в его лице сталкиваются отцовский гнев и нежелание устраивать истерику в людном месте, Хана замечает проблески волнения: ведь он из тех людей, кто до победного считает, что справится со всем самостоятельно, а значит, если бы Хана продолжил настаивать, Король мог не успеть их спасти.       — А ты? — наверное, именно поэтому мальчишка не отвечает, отбивая «загребущие ручонки» и повышая тон, буквально наступает хищником на Короля, будучи в разы ниже и младше. — Какого хрена ты отправил этих кретинов нас убить?!       — Я не отправлял. По крайней мере, не убить, — но это помогает. Король принимает оборонительную позицию, а секундное замешательство, обдумывание возможных сценариев и взгляд на удаляющуюся Анну, приводят в чувства. Он тяжело вздыхает. — Не знаю, может, у них поехала крыша от прыжка в параллельную вселенную, ведь наша Королева в свои — сколько? четырнадцать? — никогда не выглядела так.       Он указывает на Анну и двоих духов, витающих пока бесплотными, невидимыми аурами вокруг, не решаясь начать разговор; в то время как внутри нее, темное и смертоносное, теплится в груди и каплями сосредоточено в области висков, Король обязательно спросит об этом позже.       — Впрочем, не суть. Важно то, почему ты здесь и почему ни я, ни Милли, отправившая пару месяцев назад за беженцем — кажется, теперь я знаю его имя, — таких же стражников, не в курсе?       Хану будто бьют в горло — воздух перехватывает, рот в беспомощности раскрывается, а перед глазами восстает в мельчайших, ужасающих деталях картина: мертвая и бездушная, Королева лежит на полу, они с Бьянкой опоздали, и уже ничего нельзя поделать — лишь безрассудно и опасно повернуть время вспять, украв магический браслет у Милли.       — Я… — Король ведь не знает.       Хана благословляет богов за то, что отец не выбрал в качестве дополнительных сил у Короля Духов способность читать мысли, поэтому текущую нервозность может расценить как страх получить по шее. И ему стоит невероятных усилий, чтобы не выпалить все то, что камнем лежало на душе месяцами, ведь отец — его умный, рассудительный и мудрый отец — из любой ситуации находил выход и то, что казалось Хане самым глупым и наивным вариантом, всегда оказывалось наименее затратным по ресурсам, времени и возможным жертвам, возвышая в глазах сына на небывалый уровень. Его разрывает — хочется прижаться к отцу, наконец обнять, ведь он так скучал.       — Мне просто стало интересно, как у вас с мамой завертелось, но малость прогадал, запутался во времени и по чистой случайности оказался тут, — однако вместо этого, вместо необходимой правды, Хана нервно улыбается, вскидывает края рта в кривой усмешке, наблюдая, как лицо Короля меняется в неприятном изумлении. Брови приподнимаются, рот округляется, а щеки становятся впалыми, после чего омрачается; к непониманию примешивается нечитаемая эмоция (или так только кажется Хане?), нарастающий стыд.       — То есть ты, зная о нашей ситуации, о том, как я отношусь ко вранью, волнуюсь за тебя и ваши выходки с Бьянкой, а я больше чем уверен, что она тоже замешана, даже не смей отрицать, — он пригрожает пальцем, отчего Хана невольно вздрагивает, он буквально трепещет перед гневом отца, — решил, что было бы идеально, никому не сказав и сделав с помощью Бьянки вид, что ты продолжаешь заниматься своими делами в мире людей, клубом, и пытаешься оправиться после смерти Лилиан, — еще один тычок, Хана сглатывает боль, — переместиться в другую вселенную на чертову тьму лет назад, попасть в невесть какие неприятности, свалиться на голову наверняка неподготовленной Анны в качестве сына из будущего, и все это для того, чтобы поглазеть на родителей в подростковом возрасте и поиграть в сваху?       Ему не хватает кислорода закончить вопрос, Король буквально задыхается. В то время как Йо из будущего хочет во все горло заорать: «Нет! Ты не прав! Он сделал это для тебя и ради тебя, твоего спокойствия, исправить допущенные ошибки и свершение страхов!» — пусть никто не услышит. Хана впервые и в полной мере осознает, насколько глупо звучит их с Бьянкой якобы «план».       — Д-да? — но все равно не может сказать отцу правду. Продолжая гнуть свою линию, Хана неожиданно находит себя вжавшим голову в плечи, словно ему вновь семь и он опять разгромил половину гостиницы «Фунбари Онсен», заигравшись с пламенными духами и учинив взрыв. — Пожалуй так.       Настроение Короля окончательно падает, черты лица прорезаются под кожей, а тени от бессонных ночей становятся ярче. Хана понимает, насколько разочарованным чувствует себя отец и как ему жаль быть тому причиной.       — Мне казалось, я воспитывал тебя лучше, — и сотрясается от тихого, вроде бы простого, но нещадно жалящего предложения, ядом растекающегося по телу, захватывая мысли. Король уходит, а Хана, повернувшись спиной и опустив подбородок, буквально силой воли вынуждает себя стоять ровно, вжаться предплечьями в живот и отрывисто, безмолвно дышать через приоткрытый рот.       Ну, а чего он ждал? Что отец, услышав фальшивую историю, погладит его по головке? Хана уверен: даже за правду со всеми ее подробностями, он бы разорался как потерпевший, высказал ему все и оказался, наверное, прав… и все же эта сталь, холодная отстраненность, к которой он прибегает редко, а еще реже — по отношении к нему, Хане, словно ножом по сердцу. Мальчишка нервно ухмыляется, посмотрев вверх — надо же, и когда он стал таким романтично-поэтичным? Стопроцентно нахватался драматизма у Элизы с Бьянкой — что ж, пора бы и эгоистичности с непрошибаемостью немного позаимствовать у последней, иначе он совсем расклеится, если не уже.       Король останавливается, не пройдя и трех шагов. Оборачивается на Хану, застывшего в немного неестественной позе, и, снедаемый интуицией, природным пониманием людей, а в особенности — своего сына, возвращается к сыну, кладя в утешении ладонь на уменьшившееся в его воспомианниях плечо. Они выдыхают одновременно — каждый от своих размышлений, и лишь один может рассказать о том, что его беспокоит. Король опускается перед ним на корточки, упирая локти в колени и свесив запястья вниз, заглядывает в глаза, и Хана впервые за долгое время из вредности характера и укоренившейся привычки с мамой не фыркает, не переводит тему, что он не ребенок и с ним не надо разговаривать как с маленьким, нет. Наверное, именно в этот момент, в эту самую секунду, стоя напротив отца ему хочется побыть маленьким ребенком, которому объяснят все на пальцах и возьмут ответственность на себя.       — Слушай, я не хочу быть в твоих глазах монстром, — мягко начинает Король, нотки бесконечной любви возвращаются в голос.       — Ты и не монстр! — но Хана обрывает, по-детски насупившись, как если бы сравнение задело и его. Король улыбается нежно, отчего у Ханы возобновляется приступ тошноты и желудок выворачивается наизнанку, лучшим решением кажется опустить взгляд в пол и прикинуться тем же нашкодившим ребенком, которого почти никогда не ругали всерьез. — Прости.       — Да и кому как не тебе знать, в каком положении находится Королевство, как нам — не только мне или Королеве, но той же Милли — важно держать определенные вещи под контролем, и путешествия во времени — одна из таких вещей. Спонтанные, ничем не подкрепленные — мы думали, что это приспешники, — он останавливается, мельком оглядываясь вокруг, как если бы их могли услышать и использовать информацию в этом мире неправильно, несвоевременно, — ну, ты понимаешь, кого.       Хана кивает.       — И послать сильных стражников на их поимку было самым разумным решением, ведь они по своей натуре не люди и будут биться до конца — под стать тем, кто прислуживает сам-знаешь-кому. Ясное дело, что команды «убить» им никто не давал, но у них повернулись мозги набекрень, и если бы я не успел, то они… — Король заправляет непослушную прядь сыну за ухо, заставляя тем самым поднять на себя взгляд, посмотреть в лицо и увидеть, что прежних рассерженности, досады и злости нет — лишь беспокойство. — Я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось.       И он говорит это настолько мягко, настолько честно, что у Ханы само собой вновь сжимает горло, а в носу начинает щипать. Он же взрослый парень, а не тряпка! Так почему же на сердце саднит от недомолвки и откровенной лжи, когда отец говорит с ним откровенно?       — Я понимаю, — голос не звякает, уже хорошо. Король притягивает одной рукой к себе сына, обнимая на мгновение, после чего, вдруг вспомнив, как Хана относится к подобным «слюням» в их мире, отстраняется и встает на ноги, будто ничего не произошло.       — Отлично. Тогда, думаю, мы можем выдвигаться, а то во-о-он та недовольная особа нас двоих сейчас сожрет, — не указывая пальцем, но мгнозначительно протянув гласные в определяющем слове, Король улыбается своей привычной улыбкой, теплой, солнечной, и в Хане воспаряет чувство безграничного благоговения.       — Это вряд ли. Но проверять на практике лучше не стоит, — он подначивает в такт, вызывая негромкий смех. Следующий шаг отец и сын уже делают вровень.       Пронаблюдав эту до омерзения сладкую сцену, Эна красноречиво морщит нос и поворачивается к молчаливой Анне:       — Итак, это все же он, — скрещивает руки на груди, пытаясь казаться как можно более пренебрежительной в особо важном вопросе; уж кому как не ей знать, с какими последствиями в физическом и моральном планах были метания Анны и какие выводы та уже успела сделать о себе, Асакуре и чертовом материнстве. Поэтому следующее она произносит не без беспокойства, намного ниже. — Что мы будем делать?       По идеям и канонам голливудских фильмов, Анне положено бегать и радоваться: она выходит замуж за небезразличного ей человека, он — хороший, надежный, в процессе наращивания силы — пусть и с небольшим недостатком в виде полоумной семейки, но кто не без греха? Киоямы так вообще прячут родословную или говорят о ней неохотно.       Однако Анна не бегает, не искрится, не видно даже малейшей улыбки на лице, а судя по обеспокоенной Элизе, витающей с другого бока и не знающей, какие слова использовать, в мыслях у нее тоже не все радужно и оптимистично. Так в чем ее проблема?       По какой-то из причин Эна не произносит насущного вопроса вслух. Анна криво ухмыляется.       — А какие у нас есть варианты?       — Госпожа, — Элиза тихо вздыхает и внезапно озирается — двое, самых дорогих Госпоже людей, радостно смеются смех, отчего Анна внутренне сжимается, на кулаках белеют костяшки, тогда как ногти неприятно и жгуче оставляют на ладонях следы-полумесяцы. Анна стискивает челюсти, сворачивая за угол на улице, уже давно выйдя с территории торгового центра, и ускоряет шаг.       И если Элиза может вдоволь, не без нежности, которую она слабо или вообще не желает скрыть, или ярко выраженного любопытства, насмотреться на них, то Анна выжигает себе на подкорке мозга: не оборачивайся, не оборачивайся, не оборачивайся.       Хотя ей тоже хочется немного подсмотреть.       — Кстати да, — Хана самодовольно хмыкает, когда они сворачивают следом за Анной, а Король приходит в замешательство: они явно направляются не в «Фунбари Онсен», так куда же тогда? — В этом мире существует несколько отличий, которые ты определенно найдешь интересными.       Наблюдать за ступором отца так же приятно, как получать от него похвалу за внимательность, игнорируя намеренные поддавки в любой из игр или начальных тренировках в далеком детстве; Хана чувствовал себя умнее, его самооценка росла да и желание стараться усерднее, чтобы похвалы не прекращались, тоже. При этом никогда не появлялось мысли высказать надменность или же усмехнуться над чужой слабостью — тут отец воспитал его правильно, Хана не сомневался.       В конце концов их соревнования «Кто быстрее узнает больше из новой ситуации» продолжались и могут продолжиться сейчас. У Ханы есть фора в четыре месяца, а отец, пусть и прикидывается невнимательным лентяем, вполне способен заполнить пробелы в короткий срок, не прибегая к всевидящему оку Короля Духов. Хане не терпится узнать, что тот сможет вычленить и рассказать ему впоследствии, уже дома — в Королевстве, или где еще в новомодной постройке европейского стиля, к которой они подходят, соединить кусочки пазла воедино, чтобы после, определенно ошибившись (ведь конкретно эту историю невозможно просто так предугадать), поделиться наблюдениями и словить восторженно-пораженное тихое: «Ого». Хана заведомо знает: эта Анна и их текущий мир понравятся отцу.       И раз уж речь зашла о мире…       — Слушай, а как ты меня нашел? — Хана спрашивает максимально небрежно, мысленно прикидывая, где мог себя выдать. — В смысле, в первый раз стражи направились за мной сразу после прыжка — логично, что они нашли меня быстро, но эти…       Король отрывается от созерцания зеленой лужайки, разительно отличающейся от серого единообразия района, заполоненного офисами и скудными деревянно-белыми домиками, замечает такую же отличающуюся крышу, совмещающую в себе пологую и плоскую части, светлый кирпич и дорожку из крупных камней; пристальное внимание сына к его реакции само собой подкидывает ответы на непроизнесенные вопросы, и вытягивает губы трубочкой.       — Вообще, я бы и не заметил, что что-то не так, — я спал. Ровно до тех пор пока Милли не вышибла дверь с ноги в пять утра и не закричала: «У нас утечка».       Хана едва сдерживает улыбку от представления сцены, взбудораженной Милли и того, как наверняка отец подскочил, расслабленный отсутствием Королевы в Королевстве.       — Как она? — с нежностью в голосе. Вот бы обнять ее сейчас, получить в лицо порцию щекотки от огненно-рыжих пушистых волос, пахнущих теплым молоком и шоколадом.       — Энергичнее, чем обычно. Даже слишком, — Король кивает, подтверждая догадки и вспоминая, как внутри у него все похолодело: ее слова могли означать что угодно, и каждый вариант отличался большей жестокостью и гнетущим отчаянием — они не успели предотвратить несчастье, — от предыдущего.       На самом деле все оказалось не так страшно. Второпях нацепив штаны и забыв о футболке, он выскочил за шустро передвигающейся Милли, едва поспевая, и буквально влетел в зал для совещаний, обнаружив там еще одного гостя.       — Она подняла Хао и в итоге мы с ним вдвоем пытались разобрать ее тараторку напополам с размахиванием руками, — он демонстрирует привычно активные и резкие движения, которыми Милли неустанно сыплет, стоит затронуть интересную или тревожащую ее тему, — а когда я спросил про время и место, она вдруг поникла.       — Я потеряла. Потеряла связь, — внезапно Милли опускает глаза в пол, а ее голос надламывается. Король переглядывается с Хао и тот без слов поднимается со стула, подходя к жене. Реакция Милли вполне очевидна: резкость, широкий жест раскрытой ладони. — Нет, вот только не надо делать из меня сумасшедшую или паникершу на пустом месте, я знаю, что чувствовала, и тебе меня не переубедить!       В какой-то момент ее стали сильно задевать сомнения в своей адрес, из-за чего Милли могла заплакать и тем самым болезненно ударить по совести как мужа, так и почти старшего брата, пусть и не родного.       — Мы сошлись на том, чтобы отправить отряд по последним координатам, которые она смогла узнать, скорее всего, дальше они уже сами, по всплеску энергии фуреку, определили вселенную и прыгнули в нее. Понятия не имею, — он ведет плечом, не вдаваясь в разъяснения, так как до мелочей тему не изучил, а влезать на территорию Милли с возможностью наговорить всякого неправильного и некорректного, за что позже получит, не хочется. Да и Хане, судя по нахмуренным бровям, ответа вполне достаточно.       — Так ты с пяти на ногах? Чего обратно не лег? Куча нудных совещаний, как обычно?       — Если бы, — неоднозначный ответ и не менее неоднозначный коктейль эмоций в глазах Короля. Он помнил, как проведя практически час в разговоре, больше похожем на вымаливание извинений за неслучившийся косяк перед Милли, он оставил с ней Хао, послав стражу, и уже собирался пойти вздремнуть…       Как знакомая до чертиков аура из холодной властности, непримиримости, порой доходящей до откровенной жестокости, а наедине с ним — до вспыльчивой и необузданной страсти, окатывает его с ног до головы мимолетным касанием. Замерев в коридоре, Король слышит шелест неизменно длинного белоснежного платья в пол, а цоканье тонких высоких каблуков останавливается прямо перед ним, знаменуя бурю.       — Уж кто-кто умеет быстро и просто находить мне занятия во время, когда есть возможность полениться, так это Королева, и здесь она себе не изменила.       Хана чуть не запинается. Вытягивается по струнке резко, останавливаясь, таращится на Короля.       — Ты видел Королеву? — нет, Бьянка клялась больше не использовать копию после того, как на глазах у Короля она «отправилась» в Мир Духов на тренировки и «обещала вернуться когда посчитает нужным, не разгромите тут все, пожалуйста». Хана отчетливо видел в ней страх провала, и это действительно было опасно, ведь Король знает Королеву как облупленную. А значит… значит…       — У нас гости, — оповещает домашних Анна, что больше походит на тихое проклятье под нос, нежели радостное известие. После чего скрывается в огромном по меркам Короля дверном проеме вроде бы кухни. Король поворачивается к Хане.       — Мне нужно кое-что проверить, — но тот уже взбегает по винтовой лестнице и хлопает дверью. Король остается в одиноком недоумении и опускается на мягкий диван в гостиной — ладно уж, он найдет чем себя занять.       Вытаскивает из заднего кармана джинсов новомодный прямоугольник-телефон с цветастым экраном; разблокировка движением пальца благодаря технологиям, о которых в двухтысячных еще ни сном ни духом, на рабочем столе стоит фотография маленьких детей — Бьянки и Ханы — почти незаметная за множеством разномастных иконок — в основном игр (как еще ему переживать скучнейшие собрания, на которых он обычно нужен лишь для галочки?), но встречаются и мессенджеры — зеленый, синий, лиловый, и все с красными — хозяин, обрати внимание! — не уменьшающимися цифрами на закругленных уголках. Сети нет, и телефон впервые за долгое время не разрывается от звонков Тао или той же Милли, других советников, не способных принять решение без него.       Нет, конечно, Король не сомневается: если случится что-то серьезное, Рен в первые же тридцать секунд найдет его на другом конце мультивселенной, при этом умудрившись нарваться на парочку-другую альтернативных Йо Асакур и раздав им тумаков «для профилактики», не теряя лица строгого, во всех направлениях компетентного и абсолютно совершенного первого советника Короля Шаманов (по совместительству исполняющего роль лучшего друга и крестного отца его детей). Губ касается улыбка: Король вспоминает, как давным давно — когда им было по пятнадцать, а Турнир Шаманов пошел прахом, — возмущенный и до чертиков оскорбленный эгоистичным уходом Рен Тао нашел его в эпицентре Ада, в кольце из озверевших, непримиримых и жадных до разрушения демонов, разнес половину из них к чертям, а все лишь для того, чтобы подойти к нему и как полоумный заорать: «Вообще-то, мы не договорили! Какого хрена ты приперся сюда в одиночку?!» — смеху было не сосчитать. И пусть Йо боялся втягивать в это безобразное месиво друзей, подвергать их опасности, он был рад и рад до сих пор, что у него есть такие друзья как Рен: которые выручат, подставят плечо в нужный момент и дадут подзатыльник, когда мозги встают набекрень.       Нет, если что-нибудь случится, Рен обязательно его найдет. А значит, волноваться не стоит.       Успокоившись, Король откладывает телефон на грудь и переплетает на животе пальцы. Откидывается затылком на какую-то мягкую подушку и уже заглядывается на высоченный потолок со стеклянной крышей, как входная дверь отворяется, а шум в прихожей, плавно перетекающую в гостиную, разносится с задержками. Раз, два, что-то куда-то падает и кто-то ойкает — тут уже даже подниматься на локтях не стоит, настолько он заучил эти ворчливые нотки с примесью бесконечного оптимизма, — после чего сама обладательница, взлохмаченная буйно-красная дива появляется рядом. Вернее, так считает лишь Король, ведь для Милли, копошащейся в огромной сумке, способной вместить в себя чуть больше половины этого дома и еще останется место, его не существует, и ни кашель, ни шевеление кончиками пальцев в радушном приветствии не помогают.       — Привет? — ему хочется посмотреть на ее реакцию, обнять и при этом над чем-то посмеяться. Так как от Анны он не добился и вряд ли добьется адекватной оценки действительности в ближайшие часа три, Королю не терпится подойти к той, кто в их вселенной стала ему отдушиной, соратницей и не кровной младшей сестрой.       — Привет, — однако все это влетает в стенку. Милли бросает слово, даже толком на него не посмотрев и, наконец найдя нужную ей тетрадь на пару с учебником, идет куда и Анна — в сторону кухни. Король вновь остается один и в еще большем замешательстве, чем раньше: они живут не в «Фунбари Онсен», Хана заинтриговал его разительными «отличиями» между их мирами, и если Анна хотя бы на секунду удивилась, изначально не поверив, то Милли просто… была Милли!       Может, они где-то встречались? Может, их общение настолько крепкое, и о нем не знает Анна, отчего Милли в общем-то все равн,. встреться они здесь или на улице?       — Да уж, загадал загадку, — тихо констатирует Король, упираясь локтем в спинку дивана. Пожалуй, расслабляться сейчас ему точно не стоит — нужно собрать информацию и факты, все, за что зацепится взгляд.       Милли бросает сумку возле обеденного стола, а необходимые учебники с тетрадкой оставляет на барной стойке оранжевого цвета. Заметив Анну, она останавливается, внутреннее чутье подсказывает, что перекусить можно и попозже, где-нибудь вне стен дома, но Милли отговаривает себя от бегства, коротко вздыхает, натягивая миловидную улыбку — как-никак им вместе жить, и этого не изменить, пока одной из них не исполнится лет двадцать и она решит покинуть семейное гнездо. Поэтому она заворачивает к холодильнику, мельком оглядывая ровную спину сестры — даже не шелохнулась, оцепенело вперилась в кухонную плиту, не включенную и лишенную каких-либо сковородок и кастрюль, — открывает хромированную дверцу, так же никакой реакции не следует, и достает небольшой персик, определенно мытый, раз Анна любезно переложила их в тарелку, а не оставила в магазинном пакете.       Секунда тянется как десять, Милли успевает прикончить один нектарин и взяться за третий, прежде чем ее любопытство сносит самообладание с терпением к чертям, и она решается начать разговор.       — У нас в гостиной сидит Йо, — банальный факт, но плечи Анны наконец вздрагивают. Она поворачивает голову к сестре, и почему-то выражение ее лица Милли не нравится: такое смутное, можно сказать смущенное и растерянное, Анна в очевидном замешательстве — не ожидала? Определенно. Тем не менее Милли продолжает, авось Анна повернется к ней полностью, и они смогут нормально поговорить впервые за долгие дни, в которых не обменивались банальным приветствием. — Он мило поздоровался со мной. Даже не удивился, кто я и что делаю с тобой в одном доме.       Она взмахивает в воздухе рукой, ощущая на кончиках пальцев сладкий сок от персика, высыхающий омерзительной пленкой. Анна пристально смотрит, отчего в Милли воскресает волна из очевидной трусости перед сестрой. Она не хочет скандала, в который обычно выливается любая из поднятых тем за прошедшие четыре месяца после выпускного, однако продолжает негромко-весело, почти непринужденно щебетать.       — И раз он никогда не появлялся у нас раньше, вряд ли вообще знал о моем существовании, — под конец предложения смелость испаряется, кончиком языка Милли мажет по нижней губе, — напрашивается логичный вопрос.       — Он — отец Ханы, — отвечает холодно, безапелляционно. В Анне не дергается ни один мускул; отчужденность, которой она пыталась прикрыться, не дает разуму вернуться в реальность: взгляд как был, так и остается темным, а действия совершаются машинально. Именно поэтому они до сих пор не поругались — мыслями Анна находится где-то далеко-далеко, предоставив свои рот и речь для безликой констатации фактов. — Буквально, это — Король. Прилетел из параллельной вселенной, как рыцарь на белоснежном коне, вытащив нас из паршивой ситуации. Отвлекся на секундочку.       Последнее отдает язвой. Губы Анны кривятся в усмешке, после чего вновь возвращаются в тонкую, сжатую линию, пальцы впиваются в кухонный островок, под стать всему их оранжевому фурнитуру. Милли решает позже поинтересоваться у Ханы насчет «паршивой ситуации», не пострадали ли они и чем она может помочь, чтобы Анна не узнала.       — Ты не выглядишь счастливой, — замечает она, и тонкий лед в глазах Анны трещит. Ресницы вздрагивают, взгляд проясняется, впиваясь молчаливым красноречием, готовый проткнуть насквозь и растерзать на части. Милли узнает этот взгляд — каждый раз, когда они затрагивали тему Хао или Турнира, их безобразного союза или опасности, возможно грозящей Милли, Анна смотрела на нее так, а значит… сестра вернулась в строй.       — А чему тут радоваться? — тихое шипение сквозь зубы, ладони сильнее впиваются в столешницу, грозясь при помощи Берсерка или без него оставить вмятины, растерзать к чертям и выбросить, как когда-то сгоревший фурнитур. Милли продолжает строить вид беспечной дурочки — как-никак она в этом преуспела, — и тем самым нарывается на ругань, реальное отношение Анны к текущему положению вещей, и желая вычленить то, что поможет ей, в случае чего, все исправить.       — А почему нет? Он хороший, добрый, Хана от него в восторге, да и, как мне кажется, не безосновательно. Правда, у него есть трудности с семьей, но не нам судить — мы от Асакур недалеко ушли с нашими побочным, основными ветками, бабушками, мамами и… — она рассуждает как человек, абсолютно далекий от реальности их мира, вдохновляется собственными словами, отчего улыбка растет и светится, растягивает щеки до максимально возможного положения на лице. Тогда как Анна, методично всматриваясь в сестру, решившую завязать с ней диалог спустя долгие дни молчания, прокручивая тему, которую она выбрала для этого знаменательного дня, и принимая во внимание все мелькнувшие в ней эмоции: счастье, восторг, ободрение и сестринскую поддержку — не находит конкретно одну.       Удивления.       И внезапно поведение Милли становится понятным. Анна вытаращивает глаза, осознавая такую простую и очевидную вещь.       — Ты знала.       — Что? — наивность трещит по швам. Милли глуповато моргает.       — Да, — и это лишь сильнее распаляет. Анна начинает наступать. — Вот, почему ты не удивилась его появлению и сейчас мило воркуешь, что он такой-сякой, будто в этом нет ничего такого!       — Так ведь и нет? — голос Милли предает ее в ответственный момент, переходя на фальцет на гласных, а сама она пятится, не рискуя повернуться спиной к Анне хотя бы на тысячную долю секунды — голову откусит и не подавится. Они проходят барный стол, Милли забывает о персиковых косточках в руке. С последним предложением Анна переходит на рык.       — Вполне возможно, что для тебя и нет, но я просила — просила каждого из вас не лезть в это дело, не ворошить, не узнавать, не совать нос в то, кто является отцом, и ты… аргх! — всплескивает руками, скрючивая пальцы, сейчас больше похожие на когти хищного грифона, способные не колеблясь сцапать жертву и разодрать на клочки.       — Мама! — Анна резко делает шаг, и Милли, тихо пискнув, вылетает в гостиную, пробегает мимо заинтересованного Короля, вытянувшего шею, и прячется за подлокотником дивана, не решаясь выглянуть и посмотреть.       Анна застывает в дверном проеме, сталкивается взглядом с Королем, приподнимающим в немом вопросе брови, и, ощутив приступ тошноты, разворачивается на пятках — где бы ни спряталась Милли, это подождет. Король же выдыхает: вспомнив, как неоднократно сам с компанией совершал ошибки и безбожно палился перед Королевой, как она вставала со своего кресла, а идеальный маникюр становился в миг острым, идеальным в качестве ножа для перерезанного горла, тонкие брови сходились у нее на переносице, пуская рябь на высоком лбу, а в глазах появлялось то самое, нет, не разочарование — внутренняя борьба, что конкретно сейчас их убить не выйдет, они ей еще понадобятся, а поэтому стоит выпустить пар. Вспоминает и как холодило тело, позвоночник обращался несгибаемой палкой, а меж лопаток проступал пот; где-то тут обычно за него вступалась Милли, представая спасительным лучиком света в царстве отчаянной тьмы и грядущей расправы. Пусть его до сих пор бросает в дрожь, а совпадение в гневе Анны и Королевы найдено, он не мог не отплатить Милли, попавшей впросак, тем же, особенно сейчас — когда он имеет своего рода карт-бланш.       Он дожидается пока на кухне вновь чем-то не загремит рассвирепевшая Анна и наклоняется к Милли.       — У тебя все в порядке? — кажется, она даже не собирается подниматься с пола. Да, ей и так комфортно.       Зашуганно озираясь, Милли вжимает голову в плечи, возмущенно — как он не понимает?! Ее чуть не убили! — шепча:       — Я прячусь за диваном от собственной сестры! Как ты думаешь, я похожа на того, у кого все в порядке?! — забавно мотая шевелюрой и умудряясь подключить для большего драматизма неугомонные руки. В этот раз Милли на него реагирует, и Король не может ей не улыбнуться — светло, обаятельно, аж хочется потеребить его за смугловатую щеку. Но нет, прокряхтев что-то нечленораздельное, взмахнув макаронным хаосом из волос и наконец откинув это буйство себе за спину, она упирает кулак в бок.       — Ты не выглядишь удивленной, — Король привлекает ее внимание тихим, спокойным умозаключением, даже не вздрагивая, когда ее холеричный алый взгляд впивается в него, крича о готовности к повторному побегу. — Ну, как остальные.       Он имеет в виду Анну и двоих духов, которые вроде как были с ней, но по пришествию домой, испарились в неизвестном направлении. Милли смотрит на него, на кухонный проем, резкость в ней смягчается.       — О, поверь, мой крик где-то в районе Австралии слышали с месяц назад, — простодушно отмахивается. — Так что, если ты хотел вдруг вылезти сюрпризом, то чутка опоздал.       — В Австралии? Хотя нет, стоп, меня больше должно волновать другое: как ты узнала? Хана рассказал?       — От него — как от мертвого, мало что дождешься, — она беззлобно фыркает, но тут же осекается: сообщать Королю Шаманов из другой вселенной о том, как она в мега-секретной корпорации вычленяла из слюны его сына ДНК для того, чтобы сначала определить его родство с Анной, затем, после долгого перебирания критериев и плавления мозгов Дино, составить бесконечно длинный и пугающий ее список возможных отцов, от которого она едва не поседела, пусть элементали физически на это не способны, а в итоге спустя все эти казалось бы серьезные и спланированные действия, вдруг психануть, от отчаяния мотнув список кандидатур на несколько страниц и чисто случайно — вселенная ее любит — увидеть знакомую «физиономию», сказать самой себе: «Да ладно? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой». Заказать образец из чистого любопытства и с чувством «не-е-е-ет, все не может быть настолько легко, Анна ведь его защищает по наводке!» задуматься вместе с этой мыслью, что все складывается довольно логично, перетопать весь кабинет в нервах, потому что получение образца ДНК и его анализ, сопоставление занимает какое-то время, наконец получить в дрожащие руки отчет, увидеть и…       — Ко мне сбежались люди из соседних кабинетов, — признается Милли, когда к ней поворачивается Йо, и от него уже вряд ли можно что-то скрыть.       — В общем, не суть. Главное — я в курсе, желаю вам всего хорошего, жду племяшек, — спешно тараторит и наконец, зарываясь пальцами в волосы, выдает то, что волновало ее прошедшие секунд тридцать. — Блин, я оставила там вещи.       Дует губы, готовая заскулить, Милли невольно представляет, как с потрохами ее сожрет Анна, если она рискнет ближайшую неделю сунуться на кухню, и уже хочет закачаться из стороны в сторону от отчаяния, ведь на дополнительные уроки по биологии ее без учебника не пустят — «У каждого должен быть свой для лучшего усвоения материала!», хотя это никакого влияния на обучаемость не оказывает! — но шорох одежды Короля, удобнее устроившегося на диване, заставляет обратить на него взор.       Милли еще раз прокручивает собственный побег: вот Анна уже готова была ее схватить и отчитать, вогнать ее совесть в низины Ада, однако стоило ей взглянуть на Асакуру, как желание отбило наглухо, а сама она капитулировала, не произнеся на удивление ничего матерного.       Милли осеняет. Выражение лица становится дружелюбнее, она поправляет волосы, пусть ни одна расческа в мире не может справиться с этой задачей, плюхается на диван рядом с Королем и чересчур по-деловому, закинув ногу на ногу, подпирает кулачком разрумяненную щеку. Улыбка обещает много интересного, в ожидании Король повторяет ее позу.       — Слушай… а мы с тобой в хороших отношениях? Ну, там, у вас? — в довершение она двигает вверх бровями, Король же раскрывает рот.       — А знаешь, на словах план звучал лучше, — не переставая воровато поглядывать на напрягшуюся Анну, Король шаг за шагом идет вглубь кухни, подгоняемый Милли со спины. Просьба очаровательной и буквально умоляющей его Милли сдавила сердце и, не подумав крепко и долго, он согласился выступить живым щитом, чтобы она смогла забрать свои вещи и не нарваться на гнев сестры. Однако стоит ему поймать холодный, уничтожающий взгляд Анны, наконец обернувшейся к нему, как вся идеальность и безопасность внезапно сдуваются.       — Брось, мы оба знаем, что из нас двоих в меньшей опасности находишься ты, — ничуть не смущенная ситуацией, Милли даже не понижает голос, чтобы обсудить сестру, которая стоит в одном метре десяти сантиметрах, одном метре… от них. Для нее сейчас важно добраться до барного стула, к которому Король с упорством заканючевшего малолетки не хотел подходить активнее.       — Что ж, с радостью сообщу: ты заблуждаешься.       — И сильно, — подтверждает Йо, смотря на Милли в настоящем и безмолвно намекая, что какие бы отношения у них ни были, Анна лелеяла Милли, боясь поднять на нее руку или как-то навредить, сделать больно (вспомнить только ее переживания, когда Вайолет довела их ссору до пощечины). С ним же, Йо, она вполне себе могла отвесить ему оплеуху (хотя тут надо задуматься: не была ли это Нина все время?), подзатыльник, вставляющий мозги на место, или по доброте душевной съязвить так, что язык отнимается чем-нибудь ответить.       Милли же пожимает плечами: может и так, все равно она думает иначе.       Улыбнувшись больше нервно, чем из чистого желания улыбнуться, Король наконец достигает цели. Милли цепким движением сгребает в охапку стопку необходимого барахла, и вылетает из кухни, едва слышно бросив «Спасибо!». В то время как он, касаясь ладонью холодной поверхности барной стойки, остается в стане врага и, поймав повторный взгляд Анны, не предвещающий ничего хорошего, как и приподнятого настроения в ближайшее время, не спешит улизнуть вместе с Милли.       Он решает рискнуть.       Милли взбегает по винтовой лестнице на второй этаж, уже хочет ветром проскочить до своей комнаты, оттуда — бегом на тренировку и дополнительные занятия, когда вышедший из спальни Анны Хана внезапно пресекает планы на корню. Тихий, напряженный снаружи и внутри — он буквально источает энергетику просящего о помощи, смотрит вокруг и по сторонам, а в глазах стынут слезы; Милли так и падает на колени перед ним, словно подкошенная.       — Что произошло? — сбитое дыхание, резво поднимающаяся грудь. Она впивается в него глазами, угадывая в мельчайших деталях причину слез — подумать только, самый светлый и стойкий из них, умничка Хана плачет! — и готовая найти и разорвать виновника на клочки, заживо поджечь и устроить вокруг самовольного костра пляски с бубном.       Хана же сдавленно всхлипывает, мотая отрицательно головой.       — Хана, не ври мне, — громче, чем следовало бы, но все равно так, чтобы никто не услышал. Если Анна увидит, как ее сын плачет, то апокалипсис, которого чудом удалось избежать ранее, случится в ту же секунду, землю потрясет удар.       Но Хана продолжает судорожно глотать ртом воздух. Вцепившись в протянутые Милли руки, он сжимает их парадоксально сильно для своего вида, Милли морщится от боли, но решает — пусть мальчишка выплеснет эмоции так, она переживет. И лишь когда по предплечьям пробегает крупная дрожь, его маленькое тельце вздрагивает, а из грудной клетки вырывается не то стон, не то громкий «ох», Милли понимает: это не слезы грусти.       — Королева жива, — два слова, заключающие в себе десятиминутные нечленораздельные визги-писки Бьянки, его попытки разобрать активные взмахи руками и наконец осознание.       Хане до безумия стыдно за свое поведение, что он так расклеился, разрыдался, как малолетка, но он жил с кошмаром наяву и во снах на протяжении четырех месяцев: все это время он винил себя в ее смерти, в том, что не успел, опоздал, считал себя обязанным — перед отцом, ничего не знающим, перед матерью, погибшей и лежащей бездушно в стеклянном гробу, усыпанном белоснежными цветами, перед Бьянкой, оставшейся в одиночестве в их мире, обязанной постоянно врать отцу и делать вид, будто ничего не произошло, и, отчасти даже перед Лилиан, ведь все началось именно с нее.       Невероятное давление, испытываемое им на протяжении всего этого времени, постоянные прикидывания дурачком, малолетним паинькой сыном, скрывающим самые важные части биографии, приведший по невнимательности за собой полоумную Вайолет в эту вселенную и также являющийся причиной неоднократных смертей от ее рук; никто заранее не знал, но Хану буквально ежедневно разрывало от натиска чрезмерной ответственности. И вот, спустя чертову кучу километров американских горок, взлетов и падений, в один миг он внезапно узнает — все это было не напрасно.       — Я н-не знаю как так получилось, да и, если честно, мне абсолютно неважно, ведь она действительно жива, она дышит, живет. Бьянка за ней целое утро ходит по пятам, пытается до меня достучаться, а я, как идиот, не уловил сигнал браслета и… — остальное тонет в бесконечном всхлипе. Хана зарывается носом куда-то в основании шеи Милли и начинает откровенно реветь: от облегчения, снимая с каждым вздохом и слезой валун за валуном из бесконечных обвинений и желания обернуть кошмар вспять.       — Тш-ш-ш, я рядом. Все хорошо, — не переставая его поглаживать по дрожащей спине, пушистым светлым волосам, периодически мягко целуя в висок и прижимая сильнее к себе, Милли не может представить, каково ему было все эти четыре месяца. Стыд напополам с виной скребут по обратной стороне ребер, ведь сколько раз Хана помогал ей, поддерживал, тогда как она не могла банально ответить тем же. Она держит его в крепких объятиях до тех пор, пока всхлипы не стихают, дыхание не становится ровным, горячим, по-прежнему упирающимся куда-то в кожу; влажные ресницы щекочут россыпь нервных окончаний.       Дополнительные занятия и баскетбол не важны. Милли забывает о них напрочь, как и о минутах, проведенных с Ханой сидя на полу второго этажа.       — Ты большой молодец, Хана. Не каждый перенесет такой стресс, а ты не только смог, но еще и рискнул отправиться в прошлое, чтобы его исправить.       — И малость промахнулся со вселенной, подарив вам кучу проблем, — пренебрежительно фыркает, приподняв один край рта. Милли берет его лицо в ладони с целью пожурить, но на деле радуется, что привычная острота к нему возвращается, а значит, стабильное спокойствие с ноткой язвительности уже не за горами.       — И еще больше потрясающих моментов. Не будем брать в расчет Париж — там все пошло наперекосяк с самого начала, — добавляет быстро, точно зная, что Хана вполне может его припомнить, пусть тема была и остается для них обоих весьма болезненной. Милли подушечками больших пальцев стирает солоноватые дорожки слез с мальчишеских щек, не переставая шептать и нежно всматриваться, улыбаться ему.       Вместе с осознанием радостного момента — Королева жива, кошмар частично закончился, — она постепенно принимает и тот факт, что теперь, по сути, Хану здесь ничего не держит (Король наверняка поможет достать Вайолет из-под земли), и уже к концу сегодняшнего вечера они вдвоем или втроем вернутся в их родную вселенную. Больше Милли с Анной их не увидят.       Хана с облегчением вздыхает, окончательно расслабляясь, а Милли, еще раз нежно чмокнув светлую макушку, прижимает ближе, медленно раскачиваясь в чисто материнском утешении.       Отбросить идею подходящего финала дается тяжелее, чем она думала. Вряд ли Милли к этому готова.       А что будет с Анной?.. Даже представить страшно.       Тем временем они с Королем остаются наедине. В звенящей тишине и напряженной атмосфере, Анна выхватывает каждое его движение искоса, не поворачиваясь целиком, и все сильнее нарываясь порезаться о нож, которым нарезает яблоко на дольки. Тук-тук — лезвием о дощечку, тук-тук — гулкий звук поглощает шаги.       Тук-тук — с каждым новым ее сердце набирает обороты.       — Анна? — тук. Яблоко перед ней кончается — очищенное от кожуры, как любит Милли, аккуратное и красивое, — она отправляет его в миску к таким же, аккуратным и нарезанным. Приближение Короля, его незримое присутствие и невесомая аура, пробирающаяся знакомым потоком с кислородом в легкие, обволакивающая теплом со всех сторон, словно пуховое одеяло, не позволяют как ни в чем не бывало или демонстративно пренебрежительно взять другое и начать его чистить. Анна откладывает нож, вытирая сок с пальцев кухонным полотенцем, тогда как Король, обогнув островок оранжевого цвета — давно он не видел таких сочных, ярких красок, особенно в белоснежном Королевстве, — останавливается прямо напротив нее на расстоянии вытянутой руки или мгновенья для удара.       Лезвие опасно поблескивает в ее ладони, Анна не говорит ему ни слова.       — Я… — шлеп! И тут же выбивает воздух пощечиной.       Голову Короля мотает в сторону, а сам он охает, хватаясь за опаленную огнем и гневом щеку, поднимает на Анну взгляд, в которой не меняется ничего — от холодных, прошибающих насквозь глаз до поджатых губ. Она наклоняется, нависает над ним, как хищник, разинув пасть.       — Если ты думаешь, что я с радостью кинусь к тебе на шею лишь потому, что это — ты, то заблуждаешься, — шепот, похожий на шипение ядовитой змеи. Угрожающий, шелестящий, заставляющий невольно напрячься даже его, не способного, не желающего двигаться и хоть как-то спровоцировать больше.       Смерив Короля ледяным взглядом и не дожидаясь, не желая слышать что-либо в ответ, Анна поражает разительной переменой в настроении, враждебным отношением и нежеланием принять суровую реальность, выходя из кухни в несколько шагов-прыжков. До него же доносится шумный вздох — девочка с косичками, одна из призраков, витающих вокруг Анны, прижав ладони ко рту с самым печальным выражением, дает себя обнаружить и тут же исчезает.       Король остается один, но ненадолго: совсем скоро в проеме появляется знакомая буйно-рыжая грива. Милли проверяет кухню на предмет особо опасной и озлобленной Анны.       — Ее нет? — зрение говорит, что все чисто, но кому как не Милли знать о способности Анны или Эны появляться вдруг из ниоткуда. Король поводит плечами, невозмутимо убирая руку от бледнеющей щеки — искусством исцелением он овладел еще давно, — и распрямляется в спине.       — Ушла. Выскочила как фурия, — он не стал уточнять, что задумался о ноже в ее руке, как о способе проделать в нем пару лишних дырок, и, проверив челюсть на вывих (удар пусть и не левой, но все равно сильный), улыбается Милли.       — Она разозлилась? — участливо-испуганно спрашивает она, поднимая с пола сумку и докладывая в нее учебники, какие-то другие, более пестрые тетрадки, и пенал, после чего руки безвольно опускаются.       Нет, конечно, Хана говорил, что Анна еще не готова услышать правду, поэтому Милли исправно хранила секрет и понимала: Анна не примет молча ответ, не будет спокойной — по крайней мере, поначалу, если не пожизненно. Но она не предполагала, что Анну настолько заденет факт отцовства именно Йо.       Это из-за связи с Хао? Из-за ругани с его семьей?       — Нет, — но, словно вычислив в ней молчаливую бурю, Король качает головой. Подобравшись к ней как можно ближе, он успел рассмотреть не только Анну в четырнадцатилетнем возрасте, увидеть реакцию на себя, но так же и то, чего не угадаешь и не уловишь из-за спины или по незнанию сложного характера. В ней была не только злость — там, в глубине ее темных, бесконечно им любимых ониксовых глаз, плескалось невообразимое море, бушующий шторм из переполняющих душу эмоций и чувств: досада, отголоски боли, раздражение и страх. Безумное количество страха — пока по неизвестной ему причине. — Она не разозлилась.       «Пока», — думает про себя Милли, потупив взгляд в пол. Если Анна вмазала ему по лицу за то, что Йо просто появился у них в доме, то что случится, когда он захочет отобрать у нее Хану?       — Вы вернетесь в свой мир? — в ее голосе прорезывается горечь. Милли прочищает горло, чтобы не звучать жалко, и подходит ближе — вроде бы к холодильнику, взять еды для перекуса, а на деле она в шаге от того, чтобы схватить его молебно и попросить еще раз тысячу подумать.       — Да, Хана собирает вещи. Надеюсь, до него это дошло, и мне не придется проговаривать вслух, — добавляет Король, больше рассуждая, нежели рассказывая. Милли же, вспомнив сцену в коридоре второго этажа, поджимает губы.       Ей хочется нервно рассмеяться.       Что же это она? С чего вдруг такая эгоистичная? У Ханы умерла мама, у Йо умерла жена — с чего вдруг Милли дрожит и трясется от одной мысли, что они оба сегодня уйдут и они больше не встретятся? Она должна радоваться!       Королева — Анна! — вновь жива! Она может дышать, обнимать сына, свершившего неописуемый подвиг ради нее, давать наставления и подзатыльники Йо, духи, да что угодно — главное, может вновь!       Так какого черта Милли тут стоит с кислой миной, пытается выклянчить, урвать, выпросить у Короля и Ханы еще немного времени побыть с ними, если, наверняка, единственное, чего они хотят, это вновь увидеться с Королевой, пообщаться и полноценно принять факт, что кошмар — действительно кошмар — наконец закончился?!       Дура! Эгоистичная, глупая дура!       Она резко выдыхает, персики на тарелке в холодильнике перестают быть объектом пристального надзора, Милли улыбается уже не так натужно, распрямляется, сбросив с плеча щекочущую прядку волос, оборачивается к Королю… и натыкается на остекленелое непонимание.       — Что значит «Королева вновь жива»? — всю тираду она произнесла вслух.       — Я… — реакция Короля говорит сама за себя: его ноздри раздуваются, зрачки сужаются, а лицо становится острым, мышцы, желваки от напряженной челюсти, проступают под кожей, тогда как шея и плечи группируются, подобно хищнику, готовящемуся к атаке.       Им обоим нужно не так много времени: Королю, чтобы сложить два и два, сопоставить даты «внезапного» обучения Королевы, когда совсем недавно она говорила, что Мир Духов навряд ли сможет научить ее чему-то еще, как медиум она достигла наивысшей точки в развитии — сразу после этого произошла и резкая вспышка, укол в груди, на который и Бьянка, и сама Королева (Королева ли?) отмахнулись, сбросив все на нервное истощение и перенапряжение от стресса. Прыжок Ханы, и Бьянка, ходящая поначалу с довольно непроницаемым, чересчур даже для нее, лицом, а после — в один из дней, абсолютно подавленная, не желающая с ним, Королем, общаться и пересекаться, делание вида, что Хана живет в мире людей, ведение его страницы в Инстаграме — черт, да даже переписка с ним! — и все это длилось на протяжении долгих трех-четырех месяцев — ровно до сегодняшнего утра, когда произошла «утечка» энергии фуреку по словам Милли (знает ли она? Вряд ли. Она бы не сдержала язык за зубами о подобном, как сейчас). Он увидел Королеву спустя долгое отсутствие, а прямо за ней Бьянку — встревоженную, можно сказать шокированную, она не отлипала от матери первые три часа, словно не верила, боялась поверить, что то, что она видит, существует взаправду. И Королева «вновь жива».       До Милли же, в свою очередь, по исказившемуся лицу Короля, проходящему все стадии от замешательства до осознания, минуя «непринятие», с тревогой доходит: до сего момента он был не в курсе. И сразу становится логичным факт, почему Король отправил в прошлое сына — мальчишку, попавшего в кучу неприятностей, неспособного самостоятельно разобраться с полоумной Вайолет, — а не прыгнул сам. Потому что для него не существовало ни мотива для прыжка, ни самого прыжка, как данность.       — И почему мне никто об этом не сказал? Тогда все было бы иначе, — театрально обреченно Милли возводит очи горе, вскидывая подбородок кверху и издавая не то «хм», не то «мр». Йо смотрит на нее участливо, пусть и не может разделить ее чувств. Королю, в каком-то смысле повезло: он узнал обо всем лишь спустя четыре месяца, тогда как он, Йо, потерял год, если не больше.       — Шмотки я собрал. Давай закончим с этим поскорее, — как назло еще и Хана, умывшись и придя в себя, появляется в проеме кухни. Милли таращит на него глаза, крупно вздрагивая; Король же, ледяная глыба из невозмутительности, горящего изнутри напряжения, подходит к сыну и начинает шелестеть опасным, тихим голосом; Милли панически машет руками, мысленно просит Хану уйти.       Но он очевидно не слышит.       — Хана, ты… — на ум не приходят цензурные слова. Однако сил по обыкновению нервно улыбнуться, почесать затылок в желании разрядить обстановку, у Короля нет. Он облизывает губы. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?       Поперек горла Милли встает ком.       Анна же спокойно выдыхает. Сбежав от Короля Шаманов самым постыдным образом с неоднозначными последствиями на небольшое крыльцо перед домом, она усаживается на плоские ступеньки и молчаливо наблюдает за проносящейся жизнью: вот, человек на велосипеде куда-то отчаянно спешит, а вот одна из множества причин, почему не стоило строить жилой дом возле офисов с их бесконечными переработками, неприветливыми клерками, то и дело засыпающими на ходу, и постоянными машинами важных шишек, а ведь они и не догадываются, чьи внучки проживают по соседству и как вежливое отношение к ним могло бы существенно повлиять на их работу и связи с правительством. С другой стороны, именно пренебрежение и нежелание встревать в чужие семейные драмы — две девочки, оставшиеся на попечении друг у друга, отсутствие родителей и недавно появившийся третий ребенок, не достигший даже десятилетнего возраста, — позволили им протянуть так долго без лишних проблем, самостоятельно.       Анна задумывается о том, как много всего произошло с переезда сюда: словно параллельная вселенная, рассказ не о них, — сосредотачиваясь на прошлом и всячески отталкивая от себя идею и мысли о настоящем. Она перебирает пальцами пшеничные волосы, методично ероша их у самых корней, тянет отяжелелый воздух носом и благодарит судьбу и понимающих (что было крайне редко, с их-то любопытством) духов за пару минут уединения.       — Анна! — как безумный ураган в лице раскрасневшейся Милли, искавшей ее повсюду и наконец нашедшей, не вылетает из дома, красноречиво намекая: умиротворение — штука не для Киоям. Нет, их жизнь вечно наполнена ажиотажем, безумием, авралом. — Ты должна это увидеть! Там!.. Там!.. — она выпучивает глаза, не способная подобрать описаний. Попытка раз, попытка два, Милли бросает гиблое занятие и хватает Анну за запястье. — В общем пошли!       По ее взбаламученному виду, по тому, как она пересилила напряжение между ними и подошла первой, Анна понимает: случилось нечто из ряда вон — и когда они вместе добегают до кухни, причина поражает.       Хана стоит, понуро опустив голову, рядом с ним витает силуэт из дыма, мрачность которого ощущается за километр, пронзительный и холодный — они оба напряженно молчат, тогда как Король, милый, добрый Йо, в несвойственной ему манере гневно кричит:       — Скрыть убийство Королевы, поставить на ее место иллюзию…       — Копию, — холодно поправляет силуэт.       — Неважно! — но нарывается лишь на повышенный тон. — Не сказать никому, выкрасть браслет для перемещения во времени у Милли, у которой и без того сейчас проблем полно, и вы знаете об этом, наплевать на обстановку в Королевстве и провалиться в другую вселенную, обеспечив головную боль, делая вид в нашем мире, что все замечательно и солнечно — да о чем вы только думали? Как вообще вам на ум пришел этот «гениальный» план?!       — Что здесь происходит? — чересчур спокойно, стараясь унять дрожь в горле от вида взбунтовавшегося Короля, девичьего силуэта, о принадлежности которого Анна не хочет сейчас думать, хоть и предполагает, и обводит всех присутствующих усмиряющим взглядом. Милли же с чувством выполненного долга, но боясь попасть под раздачу, быстро ретируется.       — Разбор полетов, — бросает Король настолько небрежно, будто выплевывает. Анна поднимает бровь, он не реагирует. — Как после родительского собрания — узнаю совершенно случайно, что мои дети — нашкодившие ученики-младшеклассники и решили, что им сойдет все с рук.       — Чего? — но внезапно, вместо Анны или шокированного Ханы, его перебивает силуэт, ощетинившийся, злобный, выросший на десяток сантиметров, как если бы она встала с дивана. — Это мы-то «младшеклассники»?!       — Бьянка… — тихо начинает Хана, и Анна вздрагивает. Это имя она уже слышала раньше.       Но Бьянка лишь вскидывает ладонь, как если бы Хана мог ее схватить или, еще хуже, остановить.       — Нет, я хочу прояснить, — ее голос становится громче с каждым слогом, пока не достигает мощного фальцета, но не резкого, скрипящего, а очень звонкого, отскакивающего от поверхностей, внушительного. — То есть мы рвали жопы, чтобы никто не узнал, пока все в Королевстве стоят на ушах, взяли дело в свои руки, пытаясь одновременно воскресить Королеву и сделать так, чтобы ничего не повторилось и никто больше не погиб, рискнули изменить время, потому что расскажи мы кому-то о плане, нас наверняка бы закрыли в психушке из-за нарушения дурацких правил, — она надменно закатывает глаза, грозясь увидеть мозг с той стороны, так театрально и издевательски, — Буквально каждый день тряслись, боясь спалиться и как-то выдать себя, пока все, на минуточку, продолжали жить как ни в чем не бывало, невинные и наивные овечки. Мы делали хотя бы что-то, а все для того, чтобы в самый последний момент, когда уже все исправлено, Королева воскресла, и нам даже не пришлось поворачивать время вспять, какая-то «учительница», не умеющая держать язык за зубами, вдруг что-то там тявкнула и нам устроили головомойку, в которой не больше смысла, чем в туфлях для ламантина?       Она скрещивает руки под грудью, с каждым предложением ближе подходя к Королю, пока не останавливается в нескольких сантиметрах, смотря ему в лицо с прежним вызовом и хамством, присущим всей женской ветке их семьи.       — Если все так, как я сказала, и у тебя нет нареканий, то я попрошу вернуть эту болтливую «училку» сюда и тявкнуть, что раз уж мы с Ханой — малолетние школьники-неудачники, то под стать нам у нас есть блистательный отец — просто фантастическая в своем великолепии, неблагодарная свинья.       — Бьянка! — охает Хана, тогда как Король раскрывает рот, с щек отходит краска. Девичий темный силуэт мрачно торжествует.       — Что, папуля, нечего ответить? — сладко-едко, она шелестит полушепотом, напоминая кобру, готовую к атаке. Король же после кратковременного замешательства и ступора, приходит в себя, продолжая смотреть на нее строго, никак не выдавая злость или обиду на брошенный «комплимент». Бьянка скалится глазами, склоняет голову в бок и, незримо для остальных, ощутимо под пеленой густого дыма, кривит в усмешке губы. — Я так и думала.       — Вот поэтому я и назвал вас школьниками — этим не нужно гордиться, — однако спокойствие Короля, его снисходительная интонация производят эффект хлесткой пощечины. Бьянка не отшатывается лишь потому, что каменеет изнутри, грудную клетку сдавливает, а сердце распирает, норовит выскочить, свести с ума.       Она меняется в выражении лица, пусть видна лишь его малая часть, цыкает нечто нецензурное, оскорбленное, и исчезает восвояси — с тихим хлопком, будто и не было.       Хана остается один, не зная, чем шокирован больше: тем, как сестра выступила против отца, или что в ее обиде и горечи была доля истины.       — Знаешь, а я с ней согласен, — именно это он и произносит вслух, задевая Короля куда серьезнее.       — Хана!       — Нет, Бьянка определенно права — мы делали это все для тебя и ради тебя!       — О, так вы ждете благодарности? — вспыхивает разгоряченно он. Оклик Анны, просьба остановиться пропускаются мимо ушей. Король тянет усмешку — точно такую же, какую давила ядовитая Бьянка. — Мне прикажешь похлопать вам?!       — Йо! — встревает Анны, тогда как Йо из будущего предчувствует бурю — эти крик и тон, Анна скорее ему вмажет по лицу еще раз, нежели допустит к себе и своим детям такое отношение. — Хана, иди наверх.       — Но…       — Вперед и молча, — настойчиво, но не грубо, не резко, как могла. Она собирается выступить перед тем, кого избегала последние полчаса своей жизни, поэтому мягко разворачивает сына по направлению из кухни и заслоняет его от Короля, как если бы он собирался кинуться следом. Подбородок Анны вздернут, она даже немного жалеет, что сегодня вышла из дома в балетках, а не привычных туфлях на высоком каблуке, разница в росте очевидна, хотя внешне Йо никак не изменился — все такой же шестнадцатилетний мальчишка, пусть с опытом повзрослевшего Короля Шамана.       Ничего, она видела их Йо в ярости при битве с Фаустом, подавленным, радостным и взволнованным — да каким-угодно, и каждый, абсолютно каждый раз она знала, как к нему обратиться, на какие рычаги надавить и чем это все обернется. Быть может, Анна не до конца знакома с ситуацией, и его гнев вполне оправдан, но она не позволит никому — в том числе и ему, — кричать на ее детей.       — Что, ты тоже скажешь мне, что они правы, а я — нет? — видимо, осознав свою ошибку и чуть сбавив тон, Король отбрасывает темные пряди назад, ощущая прилив жажды и жесткого перекати-поля в горле.       — И скажу, — даже чересчур невозмутимо, ей не хватает пожать плечами. — Ты неправ.       — Да почему?!       — Да потому что тебе сносит крышу, когда кто-то причиняет вред твоим друзьям! — и случай с Мантой и Фаустом тому подтверждение, Король должен помнить. — Ты злишься, хочешь наказать виновных, вытянуть все на одном своем горбу, и будешь лезть из кожи вон, чтобы спасти невинных. А что случится с тобой и окружающими, если ты вдруг обнаружишь не Рена, не Хоро-Хоро, не Рю или кого бы то ни было еще раненного или чуть потрепанного, а мертвую меня?! Безвозвратно, окончательно мертвую меня!       Человек, который, по словам Ханы — их общего сына, — любил ее больше жизни и всячески это показывал. При всей, Анна уверена, что и в другой вселенной отношение к чему-то подобному у нее категоричное и отрицательное, нелюбви Королевы к проявлению чувств на людях Хана, да и остальные тоже, вряд ли видели весь спектр эмоций и действий Короля по отношении к ней, а значит там было нечто большее — нечто, длящееся двадцать лет, если не дольше, нечто, подарившее им двух замечательных детей, сильное и потрясающее, исходящее из детской невинности и взрослой страсти, от представления чего у нее до сих пор дрожат руки, но она волевым усилием сжимает их в кулаки.       Король раскрывает рот, Анна вскидывает брови.       — Что, не можешь ответить? — ее вопрос заставляет задуматься. — А я посмею предположить, — лицо меняется, мрачнеет, из голоса исчезает издевка, Анна переходит на шепот, — что в тот момент ты бы разнес планету к чертям — с силой, равной богу, ведь и не такое возможно, да? Бился бы как израненное животное в истерике, зная или не зная, кто посмел меня убить, ты бы каждого человека мог испепелить, а когда до тебя дошла бы суть ошибки и чувство вины пересилило горе, возродил бы мир обратно: воссоздал бы людей, воскресил, сделал «копии», как Бьянка, вернул бы все на круги своя, но — без меня.       Он опускает глаза, тогда как она, наоборот, поднимает, впервые борясь с желанием погладить Короля по щеке, попросить посмотреть на нее и увидеть подтверждение ее слов в темных глазах.       — И даже так ты бы вряд ли остался доволен или мало-мальски спокоен, ведь и люди не были бы уже настоящими: всего лишь копии. Ты бы обвинил себя в несдержанности, эмоциональности, ведь по каким-то там заумным протоколам наверняка должен стоять выше этого, непредвзято судить и принимать решения относительно происходящего вокруг.       Пусть не в характере Йо позволять заблудшим душам, попавшим в его поле зрения, страдать; нет, он сделает все, чтобы прекратить их муки. Внезапно Анне захотелось это увидеть — как Йо наденет на себя мифическую корону Короля Шаманов, примет тяжелое бремя и сделает, как всегда, все по-своему; он будет чутким, участливым богом, никогда не забывающим о том, кем и с кем был с самого начала, какой путь избрал и кем стремится стать, хотя выше этой головы уже никуда не прыгнешь. Король продолжает молчать.       — Думаю, они представили ту же картину, что и я, и всеми силами хотели тебя оградить от саморазрушения. Ведь кто еще подумает о тебе, кроме детей? — «особенно когда я мертва» оседает горечью на языке, она не произносит конец предложения вслух.       — Они могли рассказать хоть кому-то, — слова уже не сочатся раздражением или злостью, Анна различает лишь досаду — от того, как высказался раньше и не задумался о том, каково было на самом деле детям, его детям, их детям.       — И породить круг сочувствующих взглядов, из которых ты бы наверняка обо всем догадался? Йо, хоть ты до сих пор спрашиваешь ответы по контрольной у школьных духов, глупым тебя не назовешь, — она вызывает у него слабую улыбку. — Им и так было несладко: Хана волновался, что попал не в ту вселенную, — ловко обходит тему Вайолет и невозможности Ханы без нее вернуться обратно, — Бьянке наверняка нелегко было ежедневно врать тебе про ошивающегося где-то брата. А вместо банального понимания и благодарности — да, Йо, благодарности, — ты обозвал их неудачливыми школьниками. И еще удивляешься, почему я согласна с тем, что в данной ситуации ты — эгоистичная свинья?       Он поднимает на нее шокированный взгляд — она соглашалась не с этим! — но Анна делает самое невозмутимое выражение лица из всех ей доступных.       — А если подумать еще раз? — спрашивает прежде, чем он успевает возразить. Йо широко улыбается: в своей манере, не чураясь громких выражений, Анна сделала это — промыла мозги Королю Шаманов, не взирая на разницу в возрасте, статусе и родных вселенных. Поистине удивительная девушка.       — Кажется, я вспомнил, почему мы женаты, — Король беззлобно усмехается, Анна же отстраняется, освобождая путь к выходу из кухни.       — Теперь ты закончишь мять пол своим присутствием, — стоическим усилием Анна делает вид, что не слышала этого комментария, — пойдешь наверх и скажешь нашим детям, — надо же, ее голос не дрогнул, — что они большие молодцы. Иначе, клянусь Великим Духом, я швырну тебя так, что долетишь в один присест.       — Да, даже угрозы — как в старые добрые, — продолжает он и, пока Анна не успевает напоследок ударить, Король не знаючи пускает по телу Йо волну из теплоты и какого-то неведомого ранее уюта и вылетает из кухни пулей. Ладонь Анны рассекает воздух, так и не достигнув цели, а она сама, неожиданно осознав произошедшее, устало выдыхает. Знакомая энергия тьмы появляется неподалеку.       Усмешка Эны такая же ехидная и плотоядная, обнажается между пухлыми губами, неестественно белая, заостренная в клыках.       — Десять баллов из десяти, Киояма.       Анна внезапно понимает, что разговор вычерпал все силы, и теперь даже кинуть в Эну нечто тяжелое и бьющееся не представляется возможным. Черт бы ее побрал.       Хана перекладывает футболки с места на место, чертыхаясь под нос — он уже и не помнит, в какой именно приземлился матери на голову четыре месяца назад, и не знает, чем обернется для мультивселенной оставленный след в виде куска ткани, и не разозлится ли отец. Он прикладывает их к груди, смотрит в зеркало, представляет себя-взрослого — та или не та, — морщит нос, и в раздражении откидывает в другую кучу на постели.       — Все не то, — тихо бормочет он, и именно в таком настроении его находит Король. Аккуратный стук костяшками пальцев по открытой двери заставляет обернуться, Король миловидно улыбается, не без стеснения разглядывая комнату и отмечая, что в ней, пусть и полно купленных вещей, витает дух необжитости. Словно ее используют больше как склад, нежели спальню, а сам Хана ночует где-то еще.       — Я пришел с белым флагом.       Хана фыркает.       — Ты сам — как белый флаг, — намекая на белоснежную одежду и невозможность сменить ее на что-нибудь другое. Король кивает; Хана шутит — хороший знак, пусть с нотками обиды. Мальчишка отшвыривает очередную футболку чересчур резко и понимает: им предстоит многое обсудить — и не только смерть Королевы. — Что, мама устроила головомойку?       — Да, она в этом мастер, — закусив изнутри щеку, Хана радуется: не одним же им с Бьянкой огребать?       Но непринужденность быстро скатывается в вымученную молчаливую неловкость, Хана отворачивается от Короля, Король же, побарабанив в размышлении пальцами по косяку, убирает ладони в карман толстовки-кенгуру.       — Слушай, я знаю, ты злишься…       — Нет, — Хана спокойно обрывает его, вроде бы найдя похожую футболку в куче, пересмотренную двести раз, подтягивает к себе за край и убеждается: да, та самая. — Я не злюсь. Скорее — расстроен, но это мои «малолетние» чувства, — закатывает глаза, отчего фраза звучит еще большей издевкой, чем предполагалось, Король напрягается в плечах, — на которые тебе не стоит обращать внимание.       — Хана… — начинает отец, но сын продолжает так, будто тот не раскрывал рта.       — Ведь единственное, на что действительно стоит обратить внимание, это тот факт, что ни я, ни Бьянка не делали ничего с целью задеть или сделать тебе больно, — заканчивает твердо, едва различая сорвавшееся у Короля и кого-то незримого, совсем близко, мимолетное «ох». Хана смотрит на него пронзительно и прямо. — Наоборот, мы прекрасно понимали, чем это обернется, я прекрасно понимал и потому был готов взять ответственность за произошедшее, за крах чертовой вселенной, если бы что-то пошло не так, ведь ты… ты бы не рискнул повернуть время вспять. Нет, дело даже не в риске — о твоих безумных идеях до сих пор ходят легенды, — ты бы просто, как обычно, поставил себя со всей своей мощью, достижениями перед людьми намного ниже остальных, решив, что не можешь, ответственность тебе не позволит пожертвовать ими, их настоящим, каким бы оно ни было, чтобы прыгнуть на пять минут раньше во времени и изменить все к чертям ради своего благополучия.       Хана не хотел, чтобы отец испытал ту безнадежность, которая опускается после отрицания, гнева и торга, после сбитых в кровь кулаков, слез и разгромленной их комнаты, какую испытал сам — когда Король сообщил о смерти Лилиан. Именно поэтому — да, теперь он вспомнил, — это была его идея, безумная и абсолютно невозможная в одиночку. Хана сделал то, чего не смог позволить себе и спасти Лилиан, ведь отец точно такой же — думает об остальных, заботится, забывая о себе. Хана прекрасно понимал, что произойдет, и хотел всячески оградить.       И пока один отец, Король, берет свои слова о неправильном воспитании назад, распрямляет плечи, гордясь сыном, другой, Йо, содрогается от воспоминания и осознания одного немаловажного и ужасающего факта.       Он убил его невесту.       «Лилиан напала на него, он защищался», — перед глазами всплывает подавленный Хана, как полоумная Вайолет наседала, постепенно склоняя на свою сторону и внушая вину, жажду отомстить Королю.       Тогда ему показалось странным, что девушка, вроде бы не владеющая магией, напала на Короля Шаманов, и вместо банального блока или заточения в цепи, он случайно (или нет?) ее убил. Как-никак прошло двадцать лет с момента коронации, силы должны были встать под контроль. Однако теперь, когда сомнительная фигура отца-Короля открылась ему, все вопросы касаемо произошедшего в ту ночь, солгал ли он сыну, чтобы не разрушить отношения с Ханой — ведь слова Вайолет о том, что Королю мог нравиться Хана, а не Лилиан, могли оказаться правдой, — все неразрешимые вопросы обращаются к нему самому, Королю, стоящему перед ним, отрывающемуся от дверного косяка, чтобы обнять, нежно прижать к себе сына и наконец поблагодарить за проявленную эмпатию.       Йо пристально смотрит на их пару, снедаемый от непреодолимой вины, хотя еще ничего не сделал, на свои руки, которые уже запачканы кровью с прошедшего Турнира, задается страшным вопросом о том, смог бы он вообще нормально жить, стоять спокойно перед сыном после такого, повернулся бы язык ему соврать, и не менее непреодолимого (читай: почти не исключаемого) нетерпеливого интереса: что вообще произошло той ночью? Узнают ли об этом они с Милли? Ведь, судя по ее лицу, она знает не больше его, а Хана вряд ли вернется к болезненной теме специально — слишком сильны и глубоки раны, несмотря на ушедшие воду и время.       Их вселенная для них — потемки, и пусть разницу во времени, возможность увидеть прошлое с помощью Милли, он расценивает как шанс не совершить тех же ошибок, Йо боится оказаться в той же ситуации без какого-либо выбора. Знание наперед могло бы предотвратить ее на корню, однако сейчас, когда тема убитой Королевы сменяется, Король отпускает непроизвольную шутку и Хана так же непроизвольно улыбается, он понимает: ему никто не даст ответ.       — Вот уж кто наверняка и вправду злится, так это Бьянка, — заключает Хана, разрывая объятия с Королем.       — Думаешь, ее сильно задело?       — Конечно, есть вероятность, что мы вернемся в Королевство, и оно не будет гореть адским пламенем в звуковом сопровождении леденящих душу криков и стонов, а слуги и жильцы не будут трепыхаться в последних секундах жизни, моля о скорейшей смерти, — Хана беспечно поводит плечом. — Но я бы не рассчитывал на все сто. Все-таки это Бьянка, ты ее разозлил, а она в гневе — та еще фурия.       — Надо же, и тут нет никаких различий с матерью, — бормочет едва слышно Король и очаровательно наклоняет голову на бок. — Замолвишь за меня словечко?       Хана беззлобно фыркает, встряхивая браслет с изумрудами.       — Что б ты без меня делал, — и, помолчав немного, добавляет. — Не встревай, что бы я ни сказал.       Король утвердительно кивает. Драгоценные камни на серебряной цепочке загораются белым, и не проходит и минуты напряженного, страшного молчания, в котором могли в равной доле заключаться как апокалипсис в Королевстве, так и привычная занятость Бьянки, она является силуэтом — таким же броским, жестким, каким и растворилась накануне.       — Ну что еще? — нетерпимость. Бьянка плюхается на постель, отчего ее силуэт заметно уменьшается.       — Наш отец — идиот, — Хана выпаливает быстро, стараясь не смотреть, как вытягивается лицо у Короля. Чего-чего? Йо прыскает со смеху, Бьянка выдерживает паузу.       — Ну, это само собой разумеется. Ты вызвонил меня, чтобы сообщить то, что я и без тебя прекрасно знаю? — Хана практически видит привычно поднятые брови, чуть опущенный подбородок — Бьянка смотрит так, когда сомневается в чьей-то адекватности. Впрочем, иногда она всех ставит под сомнение.       — И ему безумно жаль, что он не понял твоего гениального замысла и не менее гениальной игры…       — Грубая лесть тебя не спасет, Асакура, — жестко отрезает, заставляя Йо дрогнуть.       Асакура. Хана сказал Милли. что у него фамилия отца, и поэтому он неохотно отзывается на Киояму.       Хана Асакура. Он пробует имя на вкус, повторяет сначала мысленно, а затем и шепотом, тихо-тихо, чтобы Милли не услышала, и расплывается в трогательной, радушной улыбке. Она была права: Асакура ему идет намного больше.       — Но я не говорила останавливаться, — Бьянка продолжает надменничать, Хана послушно раскрывает рот.       — Вы же в курсе, что я тут? — но Король как бы невзначай интересуется, отчего Бьянка шикает.       — Я же не встреваю, когда люди тебя чествуют, — Король глуповато моргает.       — Меня не чествуют!       — Твои проблемы.       — Бьянка, — уже строже. Терпение не бесконечно.       — Что? — и ровно за секунду до взрыва он ловит ее глаза — горящие болью, печалью и обидой. Король осекается, понимая без слов: он кричал на них обоих, а извинился только перед Ханой. — Не знаю, что сказал тебе Хана, но ты и вправду идиот, — замолкает, перекатывая на языке приевшуюся желчь, и добавляет тише, — если думал, что мы оставим тебя в одиночку вариться в этом дерьме и не поможем. Мне хватило одного размазни полгода назад, — она кивает на Хану, отчего тот вздрагивает, позвоночник каменеет, становясь прямым, как палка, — точно такого же, второго, я бы не вынесла.       Едко, в своей манере, умудрившись одновременно и унизить, и возвысить брата и отца, Бьянка в двух предложениях убеждает Короля: всевозможные «дяди и тети» в лице их с Анной друзей, они сами воспитали не только отличного сына, умного, когда нужно хитрого и безмерно доброго, но и потрясающую дочь — колкую, стойкую, готовую ради цели покорить непокоренные вершины, при этом не навредив себе и не пройдясь по головам окружающим.       И пусть он все еще изредка задается вопросом, когда Бьянка из прекрасной дочурки вдруг выросла исчадием Ада, пугающим даже его с королевским советом, а все остальное время смотрит на других сверху-вниз, подобные моменты, «не при людях», доказывают ему, что сердце у нее такое же закрытое, как у Королевы, но доброе, способное любить и быть любимой.       — Да уж, а я то думал, что в воспитании детей сложные только первые восемнадцать лет, — поговорив с Бьянкой и Ханой еще немного, Король возвращается на кухню, устало потирая шею. Анна улыбается краем рта. — Оказалось, трудности лишь начинаются.       — Для родителей дети остаются детьми в любом возрасте, — размышляя, что данное изречение относится и к старшим-младшим сестрам, как у нее с Милли, Анна поднимает глаза и сталкивается взглядом с Королем.       Желание убежать, вернуться на крыльцо возникает с новой силой, заставляет грудь ухнуть. Пальцы на обеденном столе пускаются в нервный пляс, однако тело, будто примерзнув к стулу, отказывается подниматься.       — Может, — даже когда Король останавливается рядом, и его ладонь, более крупная, чем ее, опускается на стол; взять ее за запястье, переплести нежно пальцы он не рискует. — Ты все же расскажешь, что тебя волнует?       Без какого-либо требования или напора; Анна смаргивает наваждение, язык отнимается, тогда как Король дает ей буквально все время мира, терпеливо ожидая ответа, готовый как к согласию, так и категоричному «нет». И, разумеется, Анне хочется выбрать последнее, ибо его это ни разу не касается, но что-то внутри — воспоминания о сегодняшнем дне, диалоге с Элизой в примерочной, вчерашняя прогулка с их Йо, ее Йо, — будто бы специально выбивает из разума необходимые буквы.       Анна опускает ресницы, смотрит перед собой, на свои нервно подрагивающие руки, мельком, так чтобы не привлечь внимание, оглядывает кухню на предмет любопытных духов и спустившегося Ханы, пытается определить расстояние до Эны через медальон, проваливается, и, наконец, поднимается со стула.       — Не здесь.       Королю не нужно повторять дважды.       Мягко, привычно ободряюще улыбнувшись, он аккуратно касается ее чуть выше локтя, пуская по телу мурашки, оглаживает нежно подушечками пальцев и вспышкой света заставляет мир вокруг них перемениться.       Не тягуче-холодно, как с Эной, не обжигающе-жестко, как с Хао. Король перемещает их плавно — настолько, что Анна сомневается, не иллюзия ли это, фантазия, воссозданная в воображении и внедренная ей в голову. Вроде бы обычный холм с панорамным видом на Токио, дышащим собственной жизнью, но такой потрясающий — отдаленный, не запыленный, постепенно заполняющийся неоновыми и разноцветными огнями в преддверии теплого вечера и сгущающихся сумерек. Анна вдыхает полной грудью свежий, легкий воздух и довольно жмурится: какие спокойствие и безмятежность, несмотря на необходимость обсудить неприятную ей тему. Ласковый ветерок подхватывает волосы, щекочет лицо и ерошит высокую траву, пуская дрожь по лодыжкам и вверх.       Анна почти мурлыкает от нежности, а когда неохотно, всецело погрузившись в блаженную негу, разлепляет ресницы, с губ слетает непроизвольный «ох». Ладони Короля светятся — искрятся от энергии фуреку миллионов людей и сотен тысяч шаманов на планете Земля, мощной и сокрушительной, опасной в неправильных руках и вселяющих надежду в его — крупных и немного смуглых. Он взмахивает ими так легко и беззаботно, оборачиваясь на нее с лукавой улыбкой, как бы обещая: это не конец представления, и достает из кармана еще парочку фокусов.       Из-под земли, развертывая покров и при этом не повреждая зелень, рождаясь из ничего и сразу зацветая, вырастает невероятной красоты дерево — сакура с ее великолепными нежно-розовыми лепестками, срывающимися цветочным дождем, — и придает холму всемерно магический вид. Анна завороженно наблюдает за водоворотом, борясь с точно таким же внутри, и делает неуверенный шаг вперед. Король не ограничивается деревом: распускаясь вместе с запоздалыми почками, на крупных ветках воссоздаются тонкие на вид и наверняка прочные на поверку веревки. Они спускаются вниз, останавливаясь в полуметре над землей, а на их концах, спутываясь между собой, пролегает древесная дощечка под тон вишневому дереву, завершая картину.       Анна успевает моргнуть, а Король, закончив, рассеивает остатки энергии по миру и плюхается на качели, подтверждая ее безопасность и приглашая сесть на вторую, точно такую же. Анна колеблется недолго, пока нервозность не вернется, не обхватит железными прутьями виски и безрадостная реальность опустится тяжестью на плечи. Не успела — безысходность быстрее.       — Итак? — Король по-прежнему не требует. Упершись ногами в землю, он плавно раскачивается, не спуская с нее глаз: он выполнил условия, отвел ее в другое место или создал новое с чистого листа, теперь ее черед, а она… что Анна ему скажет? Что она может сказать такого, что изменило бы весь их совместный опыт в прошлом, перевернуло бы картинку с ног на голову и сняло бы с нее груз ответственности, вины и даже стыда за то, как она обошлась с их Йо? Ничего.       — Я так надеялась, что это не ты, — поэтому останавливается на правде. Обидной, горькой, если не копнуть глубже.       — Вот как? — даже если его задело, Король не подает вида. Тон не меняется с мягких нот. — Расскажешь, почему?       — Потому что это глупо? — ее губы трогает ироничная усмешка. Анна смеется над собой. — Да, пожалуй, самый глупый и простейший итог из всех возможных.       Король раскрывает рот, как думает Йо, наверняка сказать про обещание, данное семь лет назад после спасения от демонов Они, что Анна тренировала его не просто так, требовала сделать ее Королевой Шаманов, когда сам он должен стать Королем. Не было бы ничего удивительного, если бы отцом Ханы оказался именно Йо, а не кто-то еще. Но он решает промолчать — интуиция, да и сарказм Ханы про различия между их вселенными подсказывают, что поведение Анны, отношение к нему и реакция на очевидную вещь в виде отцовства — одно из таких различий.       — Обычно самый простой вариант оказывается наиболее действенным, потому что ни враги, ни товарищи не берут его в расчет, — расплывчатый ответ.       — Как думаешь, из чего состоят отношения? — но Анна перебивает не глядя, буравя взглядом траву под ногами и тягая нитку из грубой веревки. Король приходит в замешательство — впервые за их встречу, — и хмурит брови в поисках ответа. — Наверняка из доверия. Любой нормальный человек, если он не хочет извлечь из знакомства выгоду, назовет доверие ключевым фактором, ведь не доверившись и не доверяя другому, нельзя получить то же в ответ. На этом строится общение, которое выливается в крепкую дружбу, любовь или даже вражду, в зависимости от предпочтений. Факт остается фактом: без доверия не продвинуться дальше.       И если Король не особо понимает, к чему она клонит, то Йо начинает догадываться. Анна говорит про…       — Хана попросил меня присмотреть за тобой, — именно, об этом. Самый простой и глупый, самый действенный план, не принятый в расчет. Король явно удивлен. — Сказал, что тебе грозит опасность и я должна — не спрашивай, по какой причине, — обеспечить защиту, прикрыть в случае чего. Хотя теперь я не уверена, существовала ли опасность в принципе и не придумал ли ее Хана, чтобы подтолкнуть меня к тебе. Важно то, что когда целью становится защита — не общение, возведение каких-то мостов и совместных планов, — когда разговоры необходимы в рамках определенного периода и правил, доверие не так уж и важно.       — Ты хочешь сказать?.. — Король постепенно улавливает суть.       — Что ты понятия не имеешь, кто я такая, начиная от рода деятельности, хобби, любимого блюда и заканчивая родителями, которые, как ты обсуждал со своими болтливыми дружками, «бросили меня умирать где-то на горе, побоявшись дерьмового характера», — заканчивает твердо, повергая Короля в больший шок.       Йо же виновато цедит воздух сквозь зубы: Анна слышала и это. Черт, они же с Мантой просили Хоро-Хоро не орать, даже Рю впрягся, что некрасиво обсуждать подобные темы за спиной, и никакой родитель бы не поступил так со своим ребенком. Пусть тогда Йо промолчал: ведь по сути, его родители, оставившие его одного в огромном городе и высылающие немного денег на проживание и арендную плату, не особо лучше поступили; и если Анна не говорит о них, это не значит, что они жестокие или хотели ее смерти. Это значит, что она не хочет обсуждать их с ними, как любой другой закрытый человек.       «Либо они умерли», — вопиющая дерзость, после которой наступает мертвая тишина. Хоро превзошел себя и, получив оплеуху от Рю и едва не схлопотав точно такую же от Йо, они условились не обсуждать Анну ни в каком диалоге: это ее дело, ее жизнь, и они не имеют права ничего вынюхивать. Хотя мысль поговорить, мягко коснуться этой темы, не раз всплывала в подсознании Йо, но до дела так и не дошло.       — Ну, я бы не сказала, что вы были далеки от истины, — невозмутимо, видя смятение и ужас на лице Йо, Милли пожимает плечами. В конце концов мама с папой исчезли, не объяснив причин, бабушка обеспечила безбедное существование и крышу над головой, никак не участвуя в решении других проблем. Они остались одни, поэтому да, что их нет, что они умерли — Милли особой разницы не видит.       — Не сказал бы, что мне от этого легче, — но в Йо все равно кровоточит чувство вины.       — И зря, — заключает Милли, возвращаясь с наблюдением к Анне.       — Но ведь никогда не поздно рассказать правду? — спрашивает Король — по меркам Анны, невероятно наивно. Если бы он только знал.       — Четыре месяца притворятся не той, кто я есть на самом деле, строить из себя великого медиума — удивительно, как я вообще смогла хоть кого-то призвать из Мира Духов, — кошмарить всех вас «дерьмовым» характером, позаимствованным у Нины, хотя я бы никогда не стала на тебя орать за неправильно выполненное упражнение или, упаси Великий Дух, стегать бусами за отвратную готовку. Черт бы с ней, ты шаман, а не кухарка, уметь все подряд! И все для того, чтобы спустя эти адские четыре месяца, когда моей единственной целью было не допустить твоей смерти, пусть и прикинувшись невестой, в один прекрасный миг заявить, что все это была ложь: я — такой же шаман, как и остальные, у меня есть духи, моя семья является одной из самых психованных и нелогичных в мире, а то представление, которое я всячески поддерживала в твоей голове, оказалось выдумкой, бредом сумасшедшего, в которую бы поверил только самый доверчивый идиот?       Не обратив даже внимание, что заранее назвала его доверчивым идиотом, Анна на эмоциях, не способная вдохнуть, вскакивает на ноги, пытаясь унять дрожь в руках и то, сердце бьется в груди, готово выпрыгнуть через пересушенное горло. Она проводит ладонью по взмокшему лбу, пытается отвлечься на раскинувшийся перед ней пейзаж, переключиться на что-то другое, но в висках неустанно, назойливо бьется мысль-фикс: для человека, не умеющего врать, большая часть ее жизни соткана из лжи. Как отвратительно и лицемерно.       — Ты утрируешь. Не думаю, что все настолько плохо, — попытка найти нечто хорошее и в этом. Король не отрывает от нее взгляда.       — Девять и девять десятых из десяти, что тебе не хватит фантазии представить, насколько, — но Анна мрачно рушит перспективы.       Четыре сестры, одна из которых умерла из-за его брата-близнеца, утаиваемого родственниками на протяжении долгих лет; обучение иностранным языкам и танцам — ее отдушина, — своя жизнь с учебой, окончившейся экстерном досрочно, работа в «Ревиле» — организации по спасению человечества и одновременно клоака, способная уничтожить это самое человечество, если нажмет на определенных людей или психологические рычаги, во главе с ее бабушкой, потерявшей мужа при таинственных обстоятельствах; своеобразные духи, одна из которых, Эна, является основным и самым опасным, буквально сосредоточением смерти, текущим по венам Анны собственной кровью, влитой ранее через шприц; свалившийся на голову мальчик-сын, Хана, — вроде бы взрослый, а иногда совсем как ребенок, — и последовавшая за ним психопатка Вайолет, предостережение опасности, Потрошителя — до сих пор не пойманного по мнению Анны и разыскиваемого подопечными Мэй, лучшими из лучших, чьих имен нет на страницах паспортных столов; столкновение с Кино, настаивание на его свободе и возможности выбрать жизнь, о которой он мечтает, завершение карьеры секретного агента на самой печальной ноте из всех возможных, и все это — между заключением союза с Хао — тем самым, убившим ее сестру и ставшим врагом для ее семейства в частности и для остального мира в целом, — который закончился буквально вчера и совершенно не так, как они оба себе представляли. Пожалуй, да, тут Анна права: без малейшего намека или подсказки, уверенности в том, что ему надо откинуть все предрассудки касательно Анны и ее характера, надуманного с ребятами прошлого, никому и ни за что не угадать и доли из произошедшего с ней кошмара.       Она отворачивается от Короля, закрывается. Бесполезно рассказывать Королю, ведь через час-другой он вернется в родную вселенную, наверняка прихватив еще и Хану с собой. Король ничего не знает, но ему и не нужно.       Возможно, кто-то другой на его месте взволновался: любимая девушка не хочет быть с ним в параллельной вселенной, отказывается идти навстречу из-за какой-то ерунды, но только не он; способный видеть дальше и глубже остальных, Король улавливает в подрагивающих плечах, в том, как ее руки нервно проходятся по штанам — впервые он видит Анну Киояму в штанах и нельзя сказать, что ему не нравится, — улавливает во всем этом банальный девичий страх.       Анна боится того, что водруженный вокруг Йо воздушный замок из ее образа железной (или не очень) леди рухнет, покажет ему ее-настоящую — эмоциональную, вспыльчивую, но абсолютно прекрасную, по меркам Короля, — и вместе с утраченным доверием, которое еще можно кое-как восстановить (с Лайсергом уже проходили), она потеряет и вряд ли сможет вернуть и те эмоции и чувства, которые он уже испытывает (испытывает ли вообще? Это тоже ее тревожит) по отношении к ней. Анна боится, что она-настоящая ему не понравится.       Поразмыслив немного, Король поднимается с качели.       — А разве ты бы не вела себя так же? — Анна вздрагивает: углубившись в свои мысли, она забыла, что находится здесь не одна. Король ведет себя непринужденно, подходит медленно и верно. — Окажись ты в той же роли, но с другим знаниями? Да, из-за разницы в характерах ты бы не стегала меня бусами за невыполненные упражнения, не называла бы бездельником и лодырем, когда я отлынивал от дополнительных заданий в школе и на тренировке, заслуживал обидные прозвища — но разве ты бы не нашла способа сделать меня таким, каков я есть сейчас?       Расстояние сокращается, его голос обволакивает ее, заставляя трепетать, внутренне сжимаясь.       Король все так же наступает:       — Ты боялась на меня накричать, думала, что это игра, какое-то там задание по спасению от незримых монстров, и на деле у тебя нет никаких прав назначать мне наказания. Но будь все иначе, знай ты с самого начала, что ты вправду моя невеста, разве ты бы не сделала все от себя зависящее, лишь бы я оторвал задницу от пола и выполнил этих три дурацких захода по троеборью?       Она оборачивается резко, одним махом на сто восемьдесят градусов, и грудь ее сжимается в смущении и того, насколько близко подошел Король — такой теплый и искрящийся изнутри, доброжелательный и ни на йоту не злящийся или разочарованный в ней. Такой похожий… такой Йо.       — Думаю, ответ очевиден, — заключает Король. Он опускается до мягкого шепота, а рука нежно заправляет светлую прядь ей за ухо.       У Анны спирает дыхание. Близко.       — Ты мягче, чем Нина, факт, — вторая ладонь касается ее лица, — но это не идет тебе в минус.       — Что ты делаешь? — шелестит она.       Король мягко улыбается.       — То, что должен был сделать уже давно.       И неожиданно целует.       Аккуратно, нежно, собирая с ее губ все тревоги и неуверенность, выворачивающие душу наизнанку, и стирая тем, что чувствует к ней сам — Король не настаивает и не отпускает. Оглаживая подушечками пальцев щеки, заключив лицо в чашу из ладоней, он оставляет возможность убежать — сделай лишь шаг назад… но Анна стоит. Замерев от удивления, пораженная до глубины души и вопиющей дерзости, она трепещет изнутри, ее разрывает от бури, не способной удержаться мерными выдохами в груди. Сердце гулко ударяется о ребра, колени наполняются ватой, а руки, которые она все никак не могла пристроить, сначала повисают вдоль тела, а после… формируют за спиной нож.       Острый, черный, сочащийся энергией тьмы — неожиданно вспомнив о настойчивом поцелуе Сенсори на выпускном, как он не захотел отнестись с уважением к личностным границам, Анна заводит нож над головой Короля, совершившего ту же ошибку, и уже хочет пронзить…       Как он обхватывает ее нижнюю губу, отстраняясь на краткий миг, и снова приникает: чувственно и страстно, по-особому правильно. Барьеры падают, тьма растворяется дымкой, а ладонь, вскинутая для удара в спину, опускается на плечи Короля. Анна делает шажочек ближе, подходит вплотную и, обняв за шею, окунается в сладкий омут поцелуя.       — Интересно, — пройдя от стадии внутреннего крика до ультразвукового визга умиления вслух за считанные мгновения, Элиза вдруг задается вопросом, — является ли это изменой? В смысле, они же из разных вселенных…       Поворачивается к Эне, перенесшей их в нужное место благодаря медальону Анны. Та же иронично-хищно ухмыляется:       — Лучше поинтересуйся, является ли это педофилией — он же на двадцать лет ее старше.       Элиза понимает не сразу: внешность и миловидная улыбка в Короле остались от их Йо, которому не больше шестнадцати, — а когда до нее доходит, рот округляется, грудь вздымается в крике, готовом развести сладкую парочку через «не хочу» и «не надо» по разным углам и, желательно, в соседние дома.       — Госпожа! Они же… она!.. — озирается на Хану, ищет поддержки. — Хана?       Но настороженность и неестественная молчаливость вынуждают проглотить переизбыток чувств. Элиза опускается перед ним на колени, пытаясь поймать его пристальный взгляд, неотрывно наблюдающий за отцом и матерью из параллельной вселенной, а насупившийся вид в целом говорит о мрачных мыслях и предположениях.       — Все хорошо? — она касается легким ветром его плеча.       — Не верь ему, — однако от реакции мальчишки вздрагивает сама, недоумевая: он говорит о Короле? Но почему? — Отец ничего не делает просто так, он всегда имеет про запас какой-нибудь хитроумный план.       — И ты думаешь, что он… — она не заканчивает мысль, как бы намекая порозовевшими щеками на поцелуй с Госпожой. Хана качает головой.       — Переживать не стоит, просто помни: он — тот еще хитрый жук.       Элиза поджимает губы. Конечно, она это запомнит.       — Ты как? — интересуется Милли у Йо, вновь сидящего на корточках с самым смущенным и одновременно шокированным видом. На краткий миг ему чудится в ее тоне издевка, однако мысль быстро испаряется.       А как, по ее мнению, он должен быть? Король Шаманов в его лице из другого мира не только удивил всех своим появлением, спасением и просто отличительной способностью светить белыми шмотками и улыбкой на километры вперед в затемненной местности, не только подобрал нужные для Анны слова, утешив ее и выставив его самого уже из этого мира в крайне положительном свете, человеком, которому можно и хотелось бы чтобы ему доверяли, но и со всей наглостью, со всем его — Йо! — желанием только что взял и поцеловал его дев… нев… Анну!       Как, по мнению Милли, он должен себя чувствовать?!       Как ребенок, у которого перед носом поводили конфетой, а после — подло отобрали. Йо сгорает со стыда, пряча нос — такой же красный и горячий, как и все лицо, — в ладонях, он дербанит зубами и одновременно дует губы, прикусывает щеки изнутри, надеясь, что мимолетная боль приглушит разгорающееся пламя и охладит хотя бы на пару градусов ураган в груди и полную неразбериху в мыслях. Выходит неважно.       Король сделал то, о чем он думал буквально час или два назад, если ориентироваться по времени в прошлом, и Йо злится и до предела возмущен одним лишь этим фактом.       И что вообще за «То, что должен был сделать уже давно»?! Он в этой вселенной полчаса, и захотел поцеловать ее с самого начала, как только увидел? Тогда вопрос Элизы очень даже к месту, а вместе с ним у Йо напрашивается еще один: про наглость и распущенность рук, по которым он неплохо бы так стеганул бусами Нины.       Или он имел в виду самого Йо, в этой вселенной? «То, что должен был сделать уже давно» — если выпустить из души пар, вдохнуть немного рационализма и предположить (лишь предположить), что Король проходил через подобное с Королевой в их вселенной и знает, что Анна в него влюбилась первой, и влюбленность необходимо поддерживать, лелеять, то в этом есть доля смысла. В конце концов, Йо тоже так считает: ему давно надо было раскрыть глаза пошире, появиться в паре мест не в то время, застукать Анну и ее женсовет врасплох, после чего узнать правду, и наконец сделать… то, что сделал Король, но черт!       Черт-черт-черт!       — Я в норме, — выдыхает он резко, вставая с корточек и поднимая раскрасневшуюся, невозмутимую физиономию.       — Уверен? — разумеется, она ему не верит.       — Да, — однако пристального изучения он не выдержит. Йо широко раздувает ноздри на выдохе, старается переключиться на диалог с Ханой и то, почему сын, любящий и уважающий отца, буквально благоговеющий перед ним, вдруг обозвал его хитрым жуком.       Ему стоит переживать? А главное, стоит ли переживать Анне, оставшейся с ним наедине?       Анна с Королем возвращаются на кухню немного погодя. Их встречает Хана, переместившийся чуть ранее, обнимая Анну за пояс и позволяя взять себя на руки. Король сопровождает это неопределенным звуком, но, заметив недовольство сына, ретируется в гостиную.       — Как поговорили? — сама невинность, прикрытая пристальным изучением румянца на щеках и лбу Анны. — Ты покраснела.       Но та не реагирует, напряженно замирая. И то, что планировалось изначально как дружеская колкость, оборачивается серьезным волнением; между бровями Анны пролегает глубокая складка, с губ слетает неразборчивая фраза, а руки, прежде уверенно держащие его и умудряющиеся иногда даже покачивать, опускаются. Хана встает на ноги, однако легче Анне не становится — она опирается ладонью на стол, находит в нем единственную опору, и покачивается. Тупая боль, сначала вспыхнувшая в одном участке тела, распространяется мгновенно, стягивая, выворачивая наизнанку мышцы, температура подскакивает.       — Мам? Мам! — тревожность нарастает, попытка заглянуть в белеющее лицо не удается. В ужасе Хана бросается к тому, кто может помочь. — Пап! Маме нехорошо!       Подобно семилетнему ребенку, до смерти напуганному, он выбегает из кухни, чтобы в нее влетел Король. Не успевает — боль становится невыносимой, Анна теряет сознание, так и не застонав, сцепив зубы, чтобы не напугать их обоих сильнее и не перепугаться самой (что за чертовщина вообще?!), — Король создает магическую волну, не позволяющую Анне упасть, подбегает и рывком поднимает над полом. Счет идет на секунды.       — Хана! — резкий выпад, неконтролируемый тон.       — Вверх по лестнице и налево, — только успевает ответить мальчишка, не ощущая языка во рту, и остается беспомощно стоять в гостиной, опустив плечи. Растерянность, страх, уже в который раз за сегодня Хана находит себя абсолютно бесполезным в плане защиты матери. Как же хорошо, что он решился призвать Короля в этот мир; отец способный, отец поможет.       Как и всегда.       Король взлетает вверх по лестнице, хочет выбить дверь с ноги, как в голливудских фильмах и, признаться честно, мечтал однажды сделать сам, но передумывает, растворяя ее, проникая сквозь вместе с обмякшей Анной. Мельком оглядев просторную и светлую комнату, он кладет Анну на двуспальную постель. Быстрый жест, задирает рукава толстовки, готовый к срочной «операции» в виде исцеления, примеряется к очагам воспаления.       — А ну-ка отошел! — как темное лезвие возникает у шеи, заставляет вскинуть запястья. Король бросает взволнованный взгляд на Анну, чье лицо искажается от боли в прежней бессознательности, и поворачивается к той, кто с самого начала вызывала в нем массу тревожных вопросов.       Опасная, своевольная, непокорная и непредсказуемая — Эна выходит из густого тумана, твердо направив острие лезвия на ослабленную в защите точку и абсолютно не переживая ни за состояние своей шаманки, ни за то, что сейчас угрожает Королю всех шаманов в какой-то богом забытой параллельной вселенной.       Хотя с уверенностью сказать, что Эну не беспокоит первый пункт, нельзя: ее лицо темное, губы искривлены в презрительной линии, а глаза, горящие, пышущие смертью и холодной злостью, больше природной, чем направленной на Короля, впиваются и впитывают мимолетную реакцию человека, в любой момент способного стать жертвой.       — Убери от нее руки, — повторяет она с леденящей расстановкой, приподнимая острие и едва касаясь кончиком кожи Короля. — И все то, что ты в нее засунул, Асакура. Как бы пошло это ни звучало.       Пуф. Власть момента рассыпается. Король глупо моргает, но шевеление на постели, поверхностный горячий вздох Анны, отвлекает. Он всматривается в нее, будто проверяя слова незнакомого хранителя на правдивость, и, проведя над телом ладонью, заставляет его чуть приподняться, и выйти, просочиться сквозь кожу белоснежным потоком энергию, исцеляющую силу, тут же обратившуюся в сверкающий шар.       — Так? — с сомнением, выжидая ответной реакции необузданной львицы.       — Умница, — кивает Эна, не двигаясь с места. Анна перестает тяжело дышать и наконец расслабляется, а она размышляет: стоит ли вообще того, кого она видит впервые и наверняка в последний раз, вводить в ненужные на той стороне вселенной подробности. — Когда ты исцелил ее раны в торговом центре, ты использовал самый банальный и действенный метод: найти все угрозы для организма и уничтожить — в общем-то, правильная стратегия, но не в случае с Анной.       Король молча слушает. Вернувшаяся розоватость на щеках Анны не может не радовать.       — Вряд ли ты знал об этом заранее, хотя вполне мог выяснить в процессе: мое исцеление отличается от твоего или любого другого — оно неполное. Различные трещины и травмы не исчезают, они соединяются тьмой как перемычкой, по сути, оставаясь внутри Анны и представляя опасность при нулевом фуреку или в месте, отрезанном от магии. В обычной жизни это не мешает, разумеется, если не обращаться к врачам и целителям с их способной медициной.       — Ты в курсе, что с ней случится, если все раны откроются одновременно? — серьезно спрашивает Король, уже не источая жизнерадостность и оптимизм. Вопрос жизни и смерти Анны убивает в нем всю легкость на корню, оставляя лишь жесткость и непримиримость со многими вещами: и то, о чем говорит сейчас этот хранитель, подходит под одну из этих вещей.       Эна кивает — кажется, даже с ноткой беззаботности.       — Она умрет от болевого шока быстрее, чем от потери крови.       — И Анна добровольно согласилась? — с интонацией, полной сомнения. Рациональная и расчетливая Анна — Королева в их мире — не вяжется с подобным необдуманным поступком. Призрак ее обманула? Захотела получить душу за контракт и пошла в нечестную игру?       — А вот это тебя не касается, — но Эна осаживает жестко.       Даже если их знакомство с Анной не задалось, причины, по которым Линдси спустилась в Мир Духов, нашла ее в самом дальнем уголке, где существуют лишь маньяки и убийцы, обманувшись ожиданиями и надеждами на лучшее, не изучив досконально биографию Эны с вереницей смертей за ее спиной, сейчас все иначе, да не Эне рассказывать ему. Она знает — Анна взбесится, если нечто подобное и даже больше, коснется Йо, Короля и кого бы то ни было, выйдет в свет, а играть на нервах вспыльчивой Киоямы хоть ей и нравится, но даже она, Эна, знает границы подобных колких игр.       Взяв паузу, она наконец отрывается примерзшим взглядом от Короля и направляет его на Анну, в этот раз Королю не кажется — хранитель действительно немного смягчается. Хотя стоит ему шевельнуться, опустить запястья вдоль тела, неприступная холодность и готовность вонзиться острыми зубами в шею возвращаются, Эна по-прежнему сжимает оружие.       — Куда важнее то, что энергия Короля Духов — та, что вертится в тебе, — восприняла мою тьму как угрозу и атаковала: мимикрировала под нее, а после, когда организм был охвачен больше чем на половину, начал «исцелять». Она разрушила связи между мышцами и костями, открыв раны, — Король поджимает губы. Переваривая информацию, он опускает подбородок, в целом недовольный ситуацией, но в частности ища пути для ее решения.       — Я могу излечить ее полностью, убрать всю тьму. Не знаю, в чем заключается ваш договор и какова его цена, но это поможет Анне не быть зависимой от твоей магии и случайно попасть в трудное положение, как сейчас, — здравая мысль, которую Эна встречает легким кивком.       — Можешь, — соглашается, и в ее голосе впервые не проскальзывает язвительность: силы Короля должно хватить, впрочем, и они с Анной могли бы сделать это давно, обратившись к одному из лекарей Мэй. — Но ты должен понимать, что от количества тьмы в ее теле, от того, насколько крепко она связана с ней, зависят и ее способности. Все эти финты, швыряния темными шариками без выкрикивания именованных атак, возможность перемещаться в пространстве — все это станет невозможным, если ты очистишь ее тело от тьмы. Ей придется начать сначала, — добродушие длится недолго, ее рот вновь растягивается в хищной ухмылке; Эна заранее знает ответ на свой вопрос. — Хочешь из благих побуждений помочь ей и отбросить на несколько десятков шагов назад, став заклятым врагом? Дерзай, я не буду мешать.       В подтверждение своих слов она убирает лезвие от шеи Короля, претворяя туманом, и поднимает в безоружности ладони. Однако Король не бросается лечить как раньше.       Потому что разово помочь и выслушать истерику это одно; возможно, он проглотит и даже попытается внушить Анне, что так и нужно делать с хранителем, не вызывающим доверия (маловероятно, что она согласится и, скорее всего, просто начнет все заново). Но совершенно другое — помочь, выслушать истерику, внушить и преуспеть в этом внушении, сделав тем самым зависимой от постоянных очисток организма и наращивания утраченных сил — да, Анна будет в относительной безопасности (которой он не сможет ей гарантировать, находясь в другой вселенной) равно как и постоянно топтаться на месте.       Хотя, кого он обманывает? Она просто пошлет его куда подальше, скажет не лезть не в свое дело и продолжит заниматься своими вещами. И тем не менее делать ее зависимой от себя Королю не хочется — одной Киоямы хватит.       — Анна этого не оценит, — заключает он, и улыбка Эны становится человечнее.       — Мудрый выбор.       — Не скажу, что он меня радует, — честно признается Король, накидывая сверху пару очков в свою пользу, упирает кулак в бок. — Я могу еще чем-то помочь?       — Разве что мину сделать попроще, — хмыкнув, она пожимает плечами, Король не разделяет ее легкости. — Нет, организм Анны пережил стресс, но он, уверяю, выдерживал и не такие встряски. Пара часов крепкого сна, несколько десятков тысяч фуреку и будет как новенькая.       Король кивает с явным нежеланием уходить, не проконтролировав действия духа, однако и без того уже сильно задержался в чужой вселенной — королевские дела никто не отменял, тем более, что сейчас, узнав правду или большую ее часть, ему есть о чем поговорить как с Королевой, так и Бьянкой. Он разворачивается на выход… однако один момент заставляет остановиться и еще раз глянуть на Эну.       — Точно все, ты проверила? Просто не хотелось бы вернуться в нашу вселенную, а через полчаса окажется, что не все в порядке, и сил, останавливающих Короля Духов, у вас под рукой нет, — и если сначала Эна раскрывает рот, чтобы, оскорбившись, высказать ему все — да как он смеет? Каким бы расчудесным Королем он ни был, Эна варится в этом на пару сотен лет дольше, — то последующий прищур, довольно серьезный при легкости вопроса, заставляет передумать. Обернувшись к Анне, она сканирует каждую клеточку, мышцы, кости, вспоминает все травмы, чтобы выследить среди старых затесавшегося предателя, доходит до основания шеи, затылка…       — Да, — как резко обрывает все. Вид у нее при ответе остается таким, будто Король насильно оторвал ее от важного занятия, и она зачем-то его послушалась. — Ты можешь идти.       Едва не ляпнув: «О, спасибо за разрешение» — Король отбрасывает мысли относительно хамоватой хранительницы, как и размышления о том, как они с Анной уживаются с такими-то характерами. Возвращается на кухню, где Хана, завидев его, вскакивает со стула.       — Как она? — открытая тревожность. Король спешит его заверить.       — Дух, которой при жизни явно не завезли белой краски, сказала, что все будет в порядке, и я, честно признаться, не вижу причин ей не верить, — он убирает руки в передний карман толстовки-кенгуру, а Хана, удовлетворившись ответом, облегченно выдыхает. — Но я хочу, чтобы на сегодня ты остался здесь.       — Что? — Хана удивленно моргает, переваривая. — С чего ты вдруг изменил решение? — беглый взгляд Королю за спину. Он вернулся из спальни мамы. — Что ты сделал?       Король молча постукивает пальцем по виску. До Ханы доходит сразу.       — Ты восстановил ей память! — то, о чем он подумал в первую очередь, услышав рассказ матери, но по понятным причинам не мог осуществить. Отец же без слов, не зная ничего, сделал именно то, что было нужно.       — Да, но она будет возвращаться отрывками и, возможно, болезненно, — и если сначала Король обозначил целью «все угрозы», и получилось то, что получилось: Анна слегла, то сейчас она нацелился на черные капли в мозге, а также на восстановление нанесенного ими ущерба. Он не уверен, уловила ли хранитель присутствие инородного организма в голове, или она в принципе не заходит на территорию головного мозга по своим причинам, Король не хочет неприятностей по его же вине. — Я хочу, чтобы ты проследил за ее состоянием и, в случае форс-мажора, вызвал меня. В любое время.       Обозначает серьезность намерений, но Хана уже не слушает, сжимая в объятиях отца насколько хватает коротких рук.       — Спасибо.       Йо трогает за сердце: как меняется лицо его-Короля, как оно смягчается, светлея, улыбка растягивает щеки, а сам он, предав установки, все же опускается на колени перед сыном, обнимая в ответ, ероша волосы на макушке — ему безумно хочется стать такой же надежной и сильной опорой для Ханы, для всей их семьи, и не впадать в ступор от пусть не маленькой, но важной «оплошности» детей, которую даже оплошностью назвать нельзя. Но он постарается, он обещает.       Однако все хорошее когда-нибудь кончается, и вот Король мягко отстраняет от себя Хану, не спеша подняться. Его пальцы, ранее крепко сжимающие плечи, теперь подрагивают, и мальчишка улавливает чужое волнение.       — По правде говоря, — Король проводит языком по нижней губе в нерешительности. Интуиция подсказывает Хане: дело серьезное, — есть кое-что, о чем ты не знаешь, — и добавляет быстро, словно пластырь оторвав, — Мы нашли письмо. И, скорее всего, оно последнее.       И действительно, Хана отшатывается: он знает лишь одного человека, одну ситуацию, в которой письма — обычные, бумажные, написанные от руки — имели бы огромное значение. За секунду он переживает прошедшие два года — от самого первого дня, знакомства с Лилиан, по неприятностям, в которые втянулся по собственному желанию, принятию чувств, потрясающему окрылению и осуществлению мечты после заветного «Да», до последнего утра — когда ему с горечью сообщили, что ее не стало. Их комната, в которой по приказу Короля еще не проводили обыск, была усеяна десятками писем от неизвестной, назвавшей себя «Вайолет» и внушающей, обсуждающей, исходя из обрывков строк, план убийства Короля с дочерью, оказавшейся на зло судьбы, именно Лилиан. Король ему не поверил — по крайней мере, невиновность Лилиан вслух он не подтвердил, тогда почему говорит об этом сейчас? Он его прочел? Убедился, что Хана не доверял Лили впустую?!       — Где оно? — не своим голосом спрашивает Хана, и Король в считанные секунды создает копию, достает из заднего кармана, словно все это время оно было там, протягивает сыну.       — Я хотел передать его лично, но Бьянка настаивала — и теперь я понимаю, почему, — что ты только начал отходить, и поэтому лучше повременить с разговором, — объясняет Король, желая оправдаться то ли в глазах Ханы, то ли в своих собственных, почему послушался дочь, а не кинулся к нему тут же. Однако Хана его не слышит. Выхватывая письмо, он не извиняется за отлучку, а просто выбегает из кухни на задний двор.       Король устало потирает шею, тяжело вздыхая, и запрокидывает голову, разминая мышцы. Мгновение блаженства.       — Может, ты прекратишь буравить меня взглядом и наконец появишься нормально? — пока любопытство и страх другого хранителя не заставляют повернуться. Миловидная девушка с двумя темными косичками смущенно опускает ресницы, Король уже давненько не видел, как перед ним краснеют духи.       — Прости, я не хотела.       — Ты пыталась прочесть мои мысли, — не то вопрос, не то упрек. Король всматривается в нее, пытаясь углядеть что-то свое, тогда как хранительница, окончательно заливаясь краской, едва не склоняется перед ним в извинении. — Иногда даже Королеве это не под силу, не то что рядовому медиуму — совершенно иной уровень барьера. Наверняка, ты действовала из лучших побуждений, я понимаю, но это был дерзкий выпад даже по меркам той, что осталась наверху с Анной.       Он кивает куда-то на выход из кухни, намекая на Эну, и у Элизы ползут мурашки по телу от этого сравнения.       — Я… нет, я… — слова вырываются из горла невнятным бульком, совесть душит, невозможно высказаться четко. Она действительно поступила глупо, когда решила, что сможет прочитать мысли Короля Шаманов, однако упоминания о письмах и Лилиан, поведение Ханы… Элиза только хотела узнать, что произошло в ту роковую ночь. — Простите… я всего лишь волновалась за Госпожу.       Разумеется, честности она ему не даст.       Король поднимает ладонь. Неужели он ее раскусил?       — Во-первых, никакого обращения ко мне на «вы», — но нет. Она хлопает в удивлении ресницами, слабо кивает. — Во-вторых, я все прекрасно понимаю, и уже рассказал Хане и повторю тебе: с Анной все хорошо, если не считать сомнительного хранителя, с которой у нее контракт. А в-третьих, может, ты представишь мне ее и себя? А то все меня знают, как-то обращаются, один я как грубиян.       И выстреливает умопомрачительной, ошеломляющей улыбкой. Такой потрясающей и светлой, что у Элизы ненадолго отнимается дар речи, а рот, открывавшийся в попытке что-то сказать, глупо закрывался, так и не издав ни звука. Элизе одновременно вспоминается непоседа-Хана, как он подобным хитрым способом влиял на ее девичье сердце, замаливая грешки, и мальчик, в которого она влюбилась еще в начальной школе и за которым поглядывала из-за угла.       «Госпоже повезло…» — мысль, вызвавшая очередной приступ румянца на полупрозрачных щеках.       — Прости, — она глуповато хихикает и откидывает косички на спину. — Меня зовут Элиза, а ту, что пугает до чертиков, — Эна. И как бы это ни было прискорбно, ты прав: Госпоже… Анне, — поясняет, когда Король вот-вот задаст вопрос, — с ней ничего не грозит: их договор предусматривает поглощение души Госпожи только после ее естественной смерти. Она уже меня утешила.       Король кивает с задержкой и каким-то странным выражением.       — Даже не знаю, в знании мое счастье или лучше бы я оставался в неведении, — бормочет тихо он, и Элиза понимающе улыбается. Она чувствовала себя примерно так же, когда Госпожа настаивала на расслаблении. — Но если это так, то твое предыдущее высказывание было ложным.       Моментальный ступор. Король упирает кулак в бок, по-прежнему не проявляя злости или раздражения. Все вокруг скрывают истинные намерения, а он остается спокойным, будто святой! И иногда, чего таить, тут Король сам прекрасно в курсе, эта святость выходит ему боком.       — Ты сказала, что полезла в мои мысли, чтобы удостовериться в безопасности Анны, — пользуется молчанием Элизы, застатой врасплох. — При этом ты знала про Эну и договор. Конечно, можно предположить, что тебя интересовали детали и ничего подобного раньше не случалось, но… если честно?..       — Я знаю про Лилиан, — не выдержав непродолжительную, но не менее ужасную пытку спокойствием, Элиза выпаливает быстро, пока не передумала. Король замолкает. — И твои слова о письме… Хана рассказывал, что ты не считаешь ее непричастной…       Брови Короля хмуро сводятся к переносице.       — Я никогда не обвинял Лилиан в произошедшем, и Хана знает об этом.       — Видимо, ему нужно услышать «Она невиновна» от тебя, — не верить Королю бессмысленно, поэтому Элиза опускает плечи, пытаясь донести мысль, после чего выдыхает и поднимает глаза с животрепещущим вопросом. — Могу ли я узнать, что произошло той ночью?       Король поджимает губы — говорить о смерти невесты сына, в которой его заведомо считают виноватым, да еще и после того, как он вручил очередное ядовитое послание с неизвестным содержимым…       — Ничего не предвещало беды, — он отодвигает стул за кухонным столом и тяжело опускается на него. Это будет долгий разговор. — В королевстве проходил один из тех скучных съездов-«праздников», на которых под алкоголем решаются важные вопросы о взаимодействии двух миров. Все собрались в главном зале, танцевали, выпивали — в общем, пытались в один вечер уложить всю радость от полугодовалой подготовки. Мне позвонили, поэтому я вышел в коридор, чтобы никому не мешать, и в нем действительно было безлюдно и тихо, но, что самое странное, до чертиков темно.       Заметив чужое присутствие, он не спешит сообщить об этом говорившему в трубке Рену Тао. Король уверен: пока он разговаривает по телефону, на него вряд ли нападут, а если и осмелятся, то поступят крайне глупо. Из-за плотно закрытых дверей доносятся приглушенные звуки праздника, а Рен мигом перевернет вселенную, если Королю и, по совместительству, его лучшему другу будет угрожать опасность.       — Я не знал, кто конкретно стоит сзади, но по ауре сразу понял о намерениях.       — Это будет не самым лучшим твоим решением — испортить праздник, к которому мы так долго готовились, — проговаривает Король, наконец отключившись, положив телефон в задний карман. — Возможно, ты о нем пожалеешь спустя какое-то время и, именно поэтому, чтобы не рушить тебе жизнь, я даю шанс уйти.       — Я предупредил о включении оборонительного «Зеркала», сказал, что не буду смотреть, не узнаю его личность и не стану упрекать, — той злополучной ночью он думал, что сделает кому-то одолжение, добротой отвратит несчастного от совершения непоправимого греха. — И когда начал отсчет…       Лилиан бросается на него. С каким-то безумно-отчаянным взглядом, спотыкаясь на середине и все равно успевая попасть в обозначенные десять секунд, воткнуть в грудь небольшой нож. Лилиан содрогается — зеркало отражает нанесенный удар на нее саму — и почти падает, когда шокированный Король подхватывает ее поперек талии, бережно прижимает к себе, как если бы это была Милли или родная дочь.       — Л-Лилиан?! — он не верит, просто не способен поверить в происходящее. Лилиан вздрагивает в его руках, изо рта вырывается не то стон, не то всхлип, с уголка стекает кровь.       Ее рана. Дело дрянь.       — Я был в ужасе, совершенно сбит с толку. Я представлял на ее месте буквально кого угодно, но только не ее, — нервная усмешка. Даже спустя полгода бесперебойных вымаливаний прощения у сына, Король не может спокойно говорить о том, что совершил. У Элизы перехватывает горло. — И, наверное, в этой панике я допустил главную ошибку — не исцелил ее сперва, а кинулся к Анне, вызвал ее мысленно.       Королева почти вылетает из зала, привычное самообладание изменило ей, когда Король, воспользовавшись их постоянной и невидимой связью, выпалил нечто абсурдное. Олуэ же — безмолвный и более хладнокровный помощник при полном отсутствии крови как таковой — закрывает за ней двери, отрезая одним хлопком все звуки. Король поднимается с колен, отворачиваясь от Лилиан на полу, идет к Королеве, и тут ее глаза распахиваются.       — Барьер! — выкрикивает она.       И он не успевает.       — Из тела Лилиан вырвался мощный заряд энергии фуреку — при учете того, что она не была шаманом, ее использовали как оболочку для бомбы. Еще бы немного, и кто-то наверняка бы пострадал, но моя реакция все равно не была идеальной: взрыв прошелся волной по гостевому залу, и сильные от мира медиумов, разумеется, это почувствовали, — произносит Король, вспоминая, как они замерли одновременно с Королевой — словно нашкодившие школьники с шуткой над учителем, вышедшей из-под контроля. — Мы понимали: если они узнают, что кто-то напал на Короля во время праздника, спокойствие, которое мы чудом поддерживали на протяжении долгих напряженных лет, полетит в тартарары — людей захлестнет паника, и мы не сможем ее остановить. За дверьми заглох оркестр…       — И тогда Королева сказала: «Уберите ее», — произносит тихо Элиза, понимая, что кто-то чересчур расчетливый и подлый подарил Вайолет отрывки из последних воспоминаний Лилиан, полностью исказив их смысл. Духи, если бы она только знала!       Король утвердительно кивает, не спрашивая, откуда хранителю из другой вселенной известны подробности, о которых он не говорил даже сыну.       — Она сказала это мне и Олуэ, чтобы мы унесли ее, а на себя взяла роль отвлечения. Люди начали волноваться, я подхватил Лилиан на руки и мы едва успели улизнуть, когда двери открылись.       — Что двадцать лет назад, что сейчас, Король так и не научился при чихании закрывать рот ладонью, — со свойственной ей надменностью, Королева одновременно непринужденно хмыкает и оскорбляет всех тех «великих медиумов и шаманов», почувствовавших «мощнейший взрыв», который оказался простым чихом. Идеальная стратегия для того, чтобы даже возвращение к мысли об этом попало под запрет.       — Она прикрыла вас, — в глубине души Элиза отдает должное Королеве и ее умению выкручиваться.       — Она выиграла нам время, — соглашается Король, и последующая фраза уже не сочится уверенностью или слабым налетом оптимизма. — Вернее, нам так показалось: техника, вызвавшая взрыв, в качестве катализатора использовала ее душу; Лилиан буквально таяла у меня на глазах.       — Неужели ничего нельзя было сделать? Как-то остановить, предотвратить?       Наверное, этими же вопросами задавался Хана, оказавшись позднее перед жестокой реальностью и убийцей-отцом. Убийцей ли? Получается, либо Лили сама, либо кто-то другой заставил ее подорваться, как фанатичную смертницу.       — Последствия были критическими и необратимыми, — и Король ее не утешает, мысленно продолжая себя корить: если возможность и была, то либо он о ней не знал, либо знал недостаточно. — Мы должны были разобраться в причинах ее поступка, дать шанс объясниться и понять, если нужно — помочь, ведь я знал, что Хана ее любит, он чувствует людей насквозь и не мог ошибиться, не увидеть того, чего в ней не было.       Лилиан была светлым, добрым человеком. Король просил ее остаться, говорил, что вот-вот со смены вернется Хана, и он не простит себе, если они не попрощаются.       — Хана… — кажется, мысли о любимом человеке, перевернувшем ее жизнь с ног на голову, сделавшей счастливой, до луны и обратно, как говорят слезливые американцы, о Хане, возвращают ее ненадолго в реальность. Но почти сразу ее зрачки сужаются, тело пронзает боль, и линии печати, горящие после взрыва, начинают медленно угасать. Из последних сил Лилиан хватается за рубашку Короля. — П-пожал… луйста… прос… тите м-меня…       — Она извинилась. И в ее глазах было столько боли — не столько от осознания предательства или скорой смерти, нет, Лилиан будто знала и сожалела, что ее в тот вечер использовали как пешку в плане, в котором она, возможно, даже не хотела участвовать. Мы ведь так и не нашли ни одного письма, написанного ей самой, в подтверждение этой теории.       — Потому что их и не было, — внезапный голос заставляет обернуться: Хана вернулся с заднего двора бесшумно, вынудив отца напрячься. На припухших от слез щеках, наспех стертые неуклюжими движениями, вымученном виде никто не спешит акцентировать внимание или как-то попрекать, что мальчишки и мужчины не плачут.       — Она написала об этом? — спрашивает Элиза, не совсем улавливая, как Лилиан смогла это предвидеть, ведь письма в их комнате появились уже после ее смерти.       — Нет, но можно сделать такой вывод, — Хана небрежно ведет плечом и протягивает отцу вскрытый конверт. — Сразу после завтрака Лили пошла в библиотеку, где встретила девушку по имени Вайолет, — Элиза вздрагивает на проклятых семи буквах, тогда как Король остается непроницаемым, не спешит вчитаться в письмо. — Она утверждала, что Лилиан — ее дочь, которую она по малолетней дурости сдала в приют, безумно раскаивалась в содеянном и хотела «забрать ее из плена тех, кто жестоко расправился с ее отцом».       Хана поворачивается к Королю, неабстрактно намекая на него и кровопролитную бойню, именуемую Войной шаманов.       — Лилиан не стала слушать, а когда попыталась уйти, Вайолет оцарапала ее чем-то вроде кольца с огромным камнем, и после этого на ее теле появилась печать, — упрек в его глазах меняется на сожаление, раздражение перерождается в болезненную скорбь. Хана смотрит со смесью нечитаемых эмоций прямиком на отца, не в силах сжать кулаки. — Она несколько раз пыталась тебе сказать, всячески сталкивалась с тобой в течение дня, но каждый раз ее «будто брал паралич», «язык прилипал к небу».       Элиза прижимает ладонь ко рту, не сдержав эмоциональный «ох», и Хана не может ее винить; Хана не может винить даже отца — лишь себя, так упорно спешившего в то утро на работу.       — Постепенно ей становилось хуже: печать разрасталась, а тело брали под контроль все на больший период времени. Написать мне смс или позвонить у нее тоже не получалось, — его речь сбивается, дышать становится невообразимо тяжело, в носу щиплет. Хана моргает, пытаясь сбить слезы, но те отвратной чувствительной пеленой застилают мир. Лили… его малышка Лили. — Ближе к вечеру Лилиан воспользовалась перерывом, и написала письмо — она попрощалась. Сказала, что любит меня, назвала вас с мамой чудесными людьми и поблагодарила за теплый прием…       Голос подскакивает на согласных, слеза стекает по щеке, а Хана не стремится стереть, как-то сделать вид, прикинуть и отмахнуться, что это не он, сострадание и жалость ему чужды. Хана смотрит в пол.       И улыбается. Грустно, проникновенно — так, что у Элизы и Йо сжимается сердце.       — Сообщила наконец, что это был за сюрприз, о котором она хотела мне рассказать после работы, и нет, она не была беременна. Лили купила билеты на концерт, на который я хотел попасть, но уже давным-давно пропустил, и… — шмыгает некрасиво носом, рвано тянет воздух ртом. — И так же сказала, что если эта женщина, Вайолет, решит воспользоваться ею, захочет навредить кому-то из вас через нее, то Лилиан… постарается умереть раньше, чтобы этого не допустить.       Король оторопело каменеет: а ведь действительно, Лилиан напала именно в обозначенное им время, когда шанс принять отзеркаленный удар и умереть был максимальный. Лилиан… милая и добрая Лили, принесла себя в жертву.       — Иди сюда, — мягко произносит Король, притягивая к себе сына, аккуратно поддевает соленые капли на щеках, стирает. Наконец крепко обнимает, ероша светлые волосы на затылке, как делал давно, во время детских ночных кошмаров, прогоняя злых демонов.       Хане нужно время и тепло, Король его не торопит, и постепенно всхлипы становятся тише.       — Где вы его нашли? — неприятный вопрос, который он обязан задать. Хана перевернул их с Лили комнату вверх дном, заглянул в каждый угол, пытаясь обнаружить хоть какое-то доказательство ее невиновности, и потерпел крах. Так откуда же оно взялось, такое желанное и правдивое, орошенное по краям парой слезинок, спустя полгода?       — У Тамао случилось видение, и она поспешила мне рассказать. Ты запретил нам прикасаться или изучать тело Лилиан, поэтому мы не смогли обнаружить письмо, спрятанное за корсажем ее платья, — заметив вытянувшееся и побледневшее лицо сына, Король спешит заверить. — Нам пришлось ее эксгумировать, но, клянусь тебе, мы сделали все быстро. Письмо достала Бьянка.       «Честь и достоинство Лилиан не пострадали», хочет сказать сверх, но Хане более чем достаточно. Это было необходимо, иначе бы он до конца своих дней мучился от незнания, а различные Вайолет и иже с ними пользовались возможным «А вдруг?».       — Прости меня. Ну, за то, что вспылил тогда и устроил драку, — ему до сих пор не верится, что отец не отчитал его за сломанный нос. Хотя, может, по мнению отца, это было чем-то вроде искупления?       — Ничего, — Король слабо улыбается, в последний раз проводя большим пальцем по щеке Ханы. — Я никогда не считал Лилиан предателем и сделал бы все возможное, чтобы избежать ее смерти.       Наверное, не перепрыгни Хана в другую вселенную, связав с их красной нитью, он мог бы надавить на Короля, заставить хотя бы задуматься о том, чтобы вернуться в прошлое и все действительно исправить — так как без смерти Лилиан не будет и мести Вайолет, вылившейся в убийство Королевы, — но теперь на этих событиях слишком много всего завязано, и если убрать первопричину, то и остальное так же не случится: Анна из этой вселенной вряд ли вспомнит о Йо, не станет его тренером и тем самым не поспособствует прохождению в первый и второй раунды Турнира Шаманов, а значит их появление с Бьянкой встанет под вопрос, если не исключится полностью; в общем, полный кавардак и кошмар.       Но он прыгнул и успел за четыре месяца привязаться к ним — к маме, Милли, Эне, Элизе и всем-всем, кого он видел и не видел в своей вселенной, к тому же Рурку. И будет абсолютным свинством, если он плюнет на их дружбу, произошедшие в их взаимоотношениях события благодаря его появлению, и перечеркнет на корню из-за эгоистичных побуждений.       Хана скучает, дико скучает по Лилиан, он никогда ее не забудет и будет всегда любить. Но то, что он сделал для отца — безумный и бездумный, на границе сумасшествия поступок — Хана вряд ли осмелится и выкинет ради собственной благой цели. В этом плане они с Королем одинаково ответственные.       Звонок в дверь прерывает семейную идиллию. Король интересуется, ждут ли они вечером гостей, тогда как к Элизе подкрадывается липкое и опасное сомнение: это может быть одно из двух — либо девчонка из свадебного ателье решила не испытывать удачу, и все же выслала Госпоже платье, и у Короля будет не один вопрос, а сразу сотня, либо…       — Здравствуйте, мне нужна мисс Киояма, — за дверью оказывается высокий молодой человек в официальном костюме, держащийся по струнке, в котором Элиза узнает одного из курьеров «Ревила». Несколько часов назад Госпожа сделала «по старой дружбе» один-единственный звонок. — Я привез ей документы.       А значит, второй вариант оказывается верным.       Король бросает удивленный взгляд на Хану, тот пожимает плечами, и далее следует нечто, рвущее в мозгу Элизы какой-то шаблон. Король дотрагивается до собственного горла и, мимолетно улыбнувшись, отвечает:       — Слушаю вас, — голосом Анны.       Элиза на пару с невидимым Йо на него уставляются, а курьер, словно ничего не замечая, протягивает ему бумажный конверт с истинно благоговейным трепетом, как если бы хотел угодить самой Анне, внучке его босса, Мэй Киоямы.       — Рад с вами познакомиться и услужить, — искренне, без тени иронии или издевки. Элиза даже глаза протирает, думая, что сошла с ума, и Госпожа пришла в себя, спустилась вниз и именно она стоит сейчас перед ней, но нет, Король остается на месте Короля. И лишь приглядевшись, подойдя практически вплотную, она различает на его шее, где-то в области голосовых связок, слабое свечение.       Копирование голоса своей же жены — вот, до чего в их мире дошла магия. Хотя, кто знает, может и в «Ревиле» подобным не гнушаются?       — Мама тебя убьет, — констатирует Хана, когда курьер, довольный исполненным заданием и удачным «знакомством» исчезает в темно-синем форде. Король невозмутимо машет в знак прощания, а в его лице — ни капли раскаяния.       — А кто ей скажет? — он пожимает плечами, сродни чему-то обычному, и закрывает входную дверь. На конверте ни имени, ни адреса, однако Король не спешит с той же наглостью его вскрывать. — Но ей было бы наверняка обидно, если бы документы, которые она ждала сегодня, так бы к ней и не попали. Думаю, это добавит мне в карму пару очков.       — Или забьет крышку ее гроба, если она прознает о твоих методах, — язвит Хана и разворачивается на пятках аккурат посредине гостиной. От былого сарказма и легкости не остается и следа. — Она не хочет становиться Королевой.       — Не могу ее винить, — неопределенно отвечает Король, после чего морщит лоб. — Ты мне говоришь это с какой-то целью, ведь так?       — Убеди ее в обратном! — Король невольно хмыкает: «Ну уж нет», мальчишка подлетает к отцу. — Весь шаманский мир и даже чертов Совет знает, что ты — лучший Король Шаманов, какой только мог быть у этого поколения. И одной из причин, по которой ты взял это бремя на себя, является обещание перед мамой.       — Уверяю тебя, в тот момент оно не играло особой роли, — объяснять повторно о финальной схватке с Хао и том, как Король Духов сам избрал Йо, когда он решил пощадить брата и беременную от него Милли, не имеет смысла, Хана все равно пропустит мимо ушей. — Я стал Королем по другой причине.       — Но продолжаешь им быть ради нее, — а вот это, пожалуй, в точку.       Как бы Король ни хотел порой сдаться, опустить руки и предпочесть размеренную жизнь с женой и детьми, вид старающейся, работающей на всеобщее благо Королевы всегда подстегивал, давал моральную оплеуху и немой крик: «Чего расселся, когда все заняты?! Ишь, какой ленивый неженка нашелся, а ну бегом!» — и все, заряд энергии вперемешку с нежностью и коварным желанием подкрасться к ней сзади и чмокнуть в щеку за то, что она у него есть, за то, что они есть друг у друга в принципе. Пусть Хана не знает полной их истории с Анной, зато он вполне взрослый, чтобы улавливать незримые для остальных детали и первопричины, и нагло ими пользоваться.       — Мы вроде бы выяснили, что ты прыгнул сюда не для того, чтобы играть в сваху. Я понимаю: ты привязался к Анне, ко мне из этой вселенной — но почему ты так рвешься их столкнуть, не дав шанса самим во всем разобраться? Давление может сделать хуже, — здравое зерно рассуждения прерывается наглым выхватыванием конверта из рук Короля. Хана не реагирует на оклик, а просто и быстро разрывает край, вытаскивая на свет бумаги с подтвержденной и подписанной визой, а также авиабилетом — в единственном числе.       «Немедленно это прекрати… Госпожа любит другого», — да, те слова Элизы, ее нервозность и неестественная упертость дали Хане ясно понять, что он зашел слишком далеко, и сейчас висит над пропастью грандиозного провала.       — Потому что я так сильно хотел свести различия между нашими вселенными к минимуму, что допустил ошибку, — и если последнее Хана произносит тихо, то Элиза буквально взрывается от сарказма. Возмущение и желание отвесить ему подзатыльник пробуждается вновь.       — Ошибку? Ты вынудил Госпожу купить свадебное платье!       — Что?! — Король ошалело округляет глаза и рот. Сделать подобный выбор за Киояму — неважно, Анну, Милли или любую другую, с кем он успел познакомиться за двадцать лет, — это все равно что нарисовать на лбу мишень и ждать страшной участи; Король не уверен, знает ли здешний Йо в принципе о происходящем и наличии у него сына с Анной.       — Я облажался, хорошо. Теперь довольна? — окончательное признание вины — часть пути для ее искупления. Однако физиономия Ханы совсем не похожа на раскаяние или маломальское осознание проступка. — Факт остается фактом, а он состоит в том, что уже… — беглый поиск даты на билете, — завтра она сядет на самолет и улетит как можно дальше от «Фунбари Онсен» и деревни Добби. И то, что отцом оказался ты, вряд ли ее остановит, пока она не знает, чем для нее обернется замужество, коронация и двадцать лет, проведенных с тобой и остальными вместе.       Король с нескрываемым стоном проводит ладонями с нажимом по лицу.       — Как же ты меня подставил, — не с целью упрекнуть или обвинить, но все равно неприятно царапнув по душевному спокойствию (или, в данном случае, не-спокойствию Ханы). Мальчишка перекатывает вязкую слюну во рту, ничего не отвечая.       — Пожалуйста, — лишь тихо моля войти в его положение и все исправить.       — Мне нужно посоветоваться с Милли, — и не успевает Хана вставить хоть слово, Король твердо обрывает. — Даже если мы находимся в параллельных вселенных, и есть вероятность, что некоторые события здесь или у нас не произойдут, мы все равно обязаны соблюдать правила перемещения во времени, в том числе и хранить в тайне вещи, которые могут существенно повлиять на будущее здесь.       — Думаешь, она сделает несколько ставок на спорт? — Хана язвительно фыркает, а когда ловит серьезный взгляд отца, не разделившего шутку, опускает подбородок. — Да, я понимаю, — и, немного погодя, добавляет. — Спасибо за помощь. Не только с будущим или в торговом центре — за все.       Хана умеет быть милым в нужные моменты, — особенно сейчас, когда ему на вид снова семь, и его большие мамины глаза смотрят так жалобно, с надеждой, — и Король даже не может с уверенностью сказать, специально он опускает плечи, чтобы выдавить побольше эмпатии в свой адрес, или оно происходит непроизвольно, само по себе. Он лишь чувствует, как необходимость старчески повозмущаться, поворчать и посетовать на прохиндейство его детей, снижается, а сам опускается перед сыном на колени, в последний раз на сегодня погладив по щеке и взъерошив светлую макушку.       — Вам с Бьянкой невероятно повезло, что я не бью детей по заднице, иначе ходить вам и ходить, не садиться очень, очень долго, — и выстреливает одной из своих самых обворожительных улыбок, оставляя сына в замешательстве и легком чувстве паники.       Пожалуй, да, здесь он определенно прав.       И наконец отец и сын прощаются.

***

      В полумраке спальни Анна стискивает зубы, не просыпаясь от пестрого сна. Ее тело изгибается, приподнимаясь на постели, тогда как голова просто разрывается от переполняющих ее событий — жизни Хао, ее жизни и чего-то, что вроде бы происходило с ней, но она не помнит точно: обучение с отцом игре на фортепиано, желание быть такой же виртуозной, как Нина, семейные праздники и мама, которая не выпускает их обеих из объятий, сидя на диване, задорный смех и притворная надменность сестры в малом возрасте — как еще не Анна, Нана, прижимает ее к себе ближе, а затем все окрашивается в алый.       Анне становится жарко, до безумия душно, она пытается спихнуть с себя одеяло, которым ее укрыла Эна несколькими часами ранее, приглушенно стонет; на лбу проступает испарина, а щеки краснеют, пальцы цепляются за ткань. В подсознании разносятся отчаянные крики, проливается кровь и мама — мама, которая должна была защитить ее, их всех не успевает. Коридор родного дома, расплывающийся, мутирующий и перескакивающий из одной плоскости в другую, обращается кладбищем; все плачут, но никто не скорбит по-настоящему.       — Нана! — кричит отец, когда она не согласна, отказывается отдавать последнее, что осталось от Нины — ее извечный, огромный для маленького тельца, кроваво-алый шелковый платок.       Она сбегает. Проносится мимо деревьев и кустов, оцарапывает ноги — боль растекается по мышцам, вытекает в реальный мир, надламывая щиколотки, — несется куда глаза глядят и не оглядывается, скатывается кубарем на неизвестную поляну, где, согнувшись в три погибели и прижавшись близко-близко, буквально срастившись с землей, лежит мальчик. А над ним возвышаются Они — демоны, порабощающие наивных, убивающие слабых, поглощающие живых и насмехающиеся над мертвыми. Они щелкают клыкастой пастью, готовясь сожрать тщедушную душонку, упиваются криками и животным страхом, впитывают в себя, собирают вместе с потом, проступившим на детской коже.       И сметаются прочь ею, вдруг ощутившей прилив сил.       Мальчишка выживает. Его силуэт неясен — расплывается по краям, в центре оказываясь непроглядно-черным, виднеется лишь очаровательная белозубая улыбка — бесконечно благодарная, благоговейная и даже, кажется, немного смущенная. Силуэт протягивает ей ладонь.       — Меня зовут… а тебя? — его имя скрывается за потоком белого шума, будто подсознание, внешний мир настойчиво пытаются от нее утаить. За плотно закрытыми веками Анна видит свою руку — такую же маленькую — ей что, снова семь? — соприкасается с его и дергается, как от легкого удара током.       — Меня зовут… — с губ слетает «Нана», так ее звали всю жизнь, но мальчишке слышится иное. Он забавно склоняет голову в бок и продолжает улыбаться — для него словно не существовало демонов и смерти минуту назад, он сосредоточен целиком на ней, на том, как она дрожит и смотрит, глядя на него в ответ.       Его щеки тянет глупая улыбка, орошаются стеснением, проступающим сквозь черный фон.       — Ан… — что-то в ней надламывается, Анна на постели делает глубокий вдох. — на…       И тут же вскрикивает, просыпаясь. Кровать внезапно кончается, ноги путаются в скомканном одеяле, и она сваливается на пол, чудом не разбив нос.       — Ты чего тут скачешь? — рядом возникает Эна, смерив ее оценивающим взглядом, проникающим намного глубже, чем обычная одежда или кожа, всматривается в кости.       Но Анна ей не отвечает. Без лишних слов и какой-либо реакции, она переворачивается на лопатки, карикатурно раскинув в стороны руки, и остается лежать, пока под прикрытыми веками эфемерными картинками и молниеносным потоком продолжают прыгать-перемежаться события из прошлого… ее воспоминания…       «Ан-на», — ее внезапно осеняет.       Картина мира перестает быть раздробленным куском, битые осколки воссоединяются, восполняя пробелы и заливая их пестрым, ярким до слезливой рези, цунами.       — Мальчик… — произносит Анна тихо, не слыша возмущений Эны и намеков встать с пола. Она медленно моргает, и за один взмах ресниц перед ней проносится еще с десяток событий. Смотрит на свою ладонь, как на чужую, растопыривает пальцы, словно не имела их раньше, а теперь вот, они есть, в полном комплекте, пять штук, и будто под гипнозом повторяет. — Мальчик… которого я спасла когда-то… это был Йо.       Эна хочет спросить: «И что с того?» — ведь уже неоднократно вскользь или напрямую обсуждала с Ниной, Нина рассказывала об этом Элизе и именно участие в прекрасном спасении очаровательного принца стало основой для их вымышленной-невымышленной истории; она все знает и так, однако Анна и не ждет ее ответа. Вскочив на ноги и пошатнувшись от резкого подъема, она едва не сносит Хану, решившего ее проверить, и не менее резко тормозит.       — Нет, ты мне не поможешь, — бросает она, недолго помолчав, и шарит жадным взглядом по выходу из спальни — по стенам, полу второго этажа — пока не натыкается на дверь той, кто действительно может помочь; комната Милли.       В два прыжка преодолев расстояние, в последний миг Анну посещает сомнение: что ей откроют, захотят ей открыть — но тело реагирует быстрее, уже стучит.       Милли появляется на пороге с задержкой — достаточной для того, чтобы Анна подумала, будто ее нет дома, но не слишком, чтобы успела уйти с чувством досады; на ее лице недоумение, сменившееся сконфуженностью, ощутимой неловкостью.       — Т-ты… не одна? — которая усиливается, заостряясь клинком между сестрами, стоит Анне выразительно заглянуть ей за плечо — вглубь затемненной спальни; это будет отвратительно, если Асакура Хао сейчас находится в их доме, в ее комнате, а они даже не в курсе… наедине с Милли, занимаясь чем-то из ряда вон.       К счастью, Милли понимает уже без задержки, открывая дверь шире, как бы показывая и заверяя Анну: беспокоиться не о чем.       — О, нет-нет, я делаю уроки, — даже как-то странно — отчитываться перед сестрой, с которой уже несколько месяцев ты не можешь поговорить о куда более банальных и посредственных вещах. Милли тупит взгляд в пол, а голос понижается до шепота. — Просто не ожидала.       Некомфортность и натужность ситуации достигает пика. Анну выкручивает от желания убежать, так и не обратившись за помощью (в конце концов есть Мэй, а, если постараться, то где-нибудь на соседнем континенте можно откопать и Линдси), она почти произносит невнятное: «Прости за беспокойство».       — Ты что-то хотела? — как Милли разрушает планы и отрезает пути к бегству. Анна смотрит на сестру: ни упрека, ни злости, никакой вражды или желания поругаться, обсуждая привычные и уже порядком набившие оскомину вещи; возможно, легкие нотки рассеянности от недосыпа или переизбытка кофеина, которым Милли в последнее время начала злоупотреблять, и прежняя, ею любимая, активная вовлеченность в разговор даже без знания темы.       Как бы Анна ни хотела, она так и не находит причину, по которой объективно может развернуться и уйти, пусть пришла по своей инициативе.       — Спроси у меня о чем-то, что произошло до того, как мне исполнилось семь? — произнеся просьбу вслух, Анна понимает, насколько она странная. Они с Милли почти не общались до отъезда родителей, случившегося гораздо позже, после ее одиннадцатилетия, и вряд ли она смогла бы припомнить нечто подходящее.       А значит, лучше действительно обратиться к Мэй — хотя от нее, по той же причине, может быть еще меньше толку, — или к Линдси, наконец есть Нина — Анна совершенно забыла о Нине, и уже готовится сказать Милли «Забудь».       Как Милли складывает руки на груди, забавно надув губы, отчаянно пытается вспомнить. К Анне вдруг возвращаются воспоминания об их совместных вечерах: с особо важным видом Милли настаивала на проверке мозгов при помощи викторин по телевизору, а по итогу сдавалась первой, растекаясь по дивану со словами «У меня болит мозг», после чего скорой медицинской помощью считалась банка шоколадного мороженого и незамысловатые мультфильмы до первой дремы.       Как бы часто и сильно они ни ругались, кто бы что ни говорил… Анна скучает — по Милли, по им обеим и времени, проведенном вместе и которое они могли бы проводить дальше.       Милли находится с ответом:       — Ну, хорошо. Не знаю, рассказывала ли тебе Нина или нет, однажды ты залезла на шкаф в поисках подарков и навернулась с него, сломав ногу, — о да, при необходимом и неприятном обследовании травм в «Ревиле» Нина поведала ей эту историю. — Праздник был отложен, мы всем семейством отправились в больницу, чтобы тебе не было страшно, отец в крокодильих слезах обещал больше ничего не прятать во избежание эксцессов, но...! Один подарок так никому и не достался — какой и почему?       А вот это действительно сложно: если бы Нина вдавалась в каждую мелочь, то в кабинете врачей они провели бы вечность, поэтому Анна не знала всего… по крайней мере, до сегодняшнего вечера.       — Который я нашла. Во время падения я случайно ухватилась за него, и он в итоге разбился, но даже окажись целым, вряд ли бы мы его использовали. Это был старый и ненужный чайник для чайной церемонии, подаренный бабушкой со стороны отца, и маме он жуть как не понравился, — Анна тараторит уверенно и спешно, а под конец и вовсе высовывает язык, как бы сделала добрых десять лет назад, пересказывая забавную историю.       Глаза Милли округляются, и первоначальная гордость за сложный поставленный вопрос испаряется, уступая место шоку.       — Ты вспомнила, — да.       — Да! — восклицает следом Анна, и Милли взвизгивает от восторга.       — Это потрясающе, Анна! Я так за тебя рада! — настолько искренне и честно, что, не сдержав порыв, сжимает сестру в объятиях.       Анна замирает. Пушистые волосы сестры, пахнущие кофе и темным шоколадом, поглощенным наверняка тайком где-то между задачками по алгебре и японскому языку, обдают легкой щекоткой, нежность и теплота кожи огненного элементаля со свойственной ей повышенной температурой, соприкасаются с ее, приятно согревают. Анна выдыхает: Милли… такая родная и любимая, невероятно близко, рядом, — и в тот самый момент, когда она уже тянется обнять ее в ответ, Милли будто просыпается от своей наглости, одергивает руки, отходит назад и всячески — испуганным лицом, одеревенелыми движениями — дает понять, как ей жаль, она не хотела и вообще извиняется.       — Прости, — бросает едва различимое, пискнув, и тут же скрывается за дверью, громко хлопнув последней.       Анна остается одна, в ступоре несколько раз моргает; остаточные витки из ласки и мимолетной открытости сестры, напоминающей о совместном прошлом, выветриваются, утекая сквозь пальцы. Она уходит не сразу.       А Милли, оказавшись по ту сторону двери, прижимается к ней спиной, запирая себя в полумраке. Грудь разрывает от невыплаканных рыданий, судорожное дыхание вырывается через открытый рот, а глаза наполняются слезами: она не должна была, не должна! Бесконечные упреки! Милли тихо всхлипывает, ощущая давящую ностальгию, грусть, апатию и все это — вперемешку с отвратительной, ужасной тоской.       Она скучает… скучает по Анне, даже не задумываясь, что ее чувства взаимны.       Йо устало выдыхает — этот день принес много эмоций, изрядно потрепал ему нервы в самом лучшем и худшем смыслах — и, после увиденного, с надеждой обращается к Милли:       — Скажи, что вы помирились с Анной? — ему невыносимо видеть, как они обе страдают от ругани, ходят вокруг да около и попеременно тянутся друг к другу, но разногласия, обстоятельства и разный взгляд на вещи попросту сбивают с верного пути, заставляют думать, что другой это не нужно, посчитает за очередное оскорбление, и в итоге совершать неправильные поступки.       Милли с сожалением смотрит на саму себя в прошлом, сердце ее саднит от воспоминаний и мучений, страхе возобновления конфликта, который не оставляет ее и по сей день.       — Не сразу и не без печальных событий. Но да, мы помирились с Анной.       Йо кивает, благодарный за честный ответ, и понимает: им еще многое предстоит увидеть.       И как бы появление Короля Шаманов из другой вселенной ни повлияло на эту вселенную или Анну с Милли, Хану и остальных, главная история, в общем-то, только начинается.